Ганс

Странное чувство меня посетило сегодня утром. Казалось, что мозг просит о чем-то важном, существенном. Он просил ему подсказать мысль или обрывок мысли, или то, что гипотетически могло быть мыслью. Я сидела на краю кровати и разглядывала домашние шлепанцы на каблучке с меховыми помпончиками. От их вида тошнило и тошнило от кружевной ночной сорочки. Кружило, тошнило, распушивало все внутри. Накинув халат, я пошла на кухню курить. Солнце, на несколько секунд мелькнув из-за свинцовых туч, безвозвратно исчезло, и наступила такая тоска…

Нырнув свою уютную Toyota Camry Gracia, долго сидела и грела руки перед дальней поездкой. Эта поездка не предвещала ничего хорошего. Да и вообще может ли доставить удовольствие визит в областную психбольницу? Но я знала, что Ганс меня будет ждать. Ждать бананов и апельсинов, шоколадок и книги. Он любил читать. Достоевского… Или Букварь. Я никогда не могла понять, почему ему нужна столь разная литература. Однажды он швырнул в меня томиком Ахматовой и долго плакал. По детски шмыгая носом, и вытирая слезы рукавом замызганной полосатой пижамы. Было в его плаче что-то такое, отчего мне стало стыдно.

Ганс стоял у окна. Увидев меня, стал подпрыгивать и махать руками. Около главного входа стоял мужчина в теплом махровом халате и курил. Внимательно меня осмотрев, он изрек фразу: «Грешки приехала замаливать? Муженька запрятала в нашу богоделеньку? Сучка!» и выдохнул дым прямо мне в лицо. Конечно, я давно привыкла, что люди здесь очень сложные и что у них на уме неизвестно никому, поэтому просто кивнула ему головой и вошла в вонючий корпус «больнички».

Ганс уже бежал мне навстречу, громко хохоча и обнажая гнилые зубы. Он радовался этой встрече, как ребенок. А что можно было бы ожидать от человека, у которого поехала крыша после того, как его мать убила его же отца и потом вскрыла себе вены. Иметь родителей-алкоголиков дано не каждому. И не каждому дано остаться нормальным в восемь с половиной лет после увиденного. А, если учесть, что ребенок провел пять дней в квартире с двумя разлагающимися трупами…

Мы сели на грязный диванчик и Ганс посмотрел мне в глаза:

- Хочешь? – Он вынул из кармана руку и протянул мне горсть каких-то пилюль. – Я их не употребляю. Они мне надоели. От них потом есть хочется, и я жру, как животное, толстею, а ведь тебе не нравятся толстые? Скажи…
- Нет, Ганс, не нравятся. Как ты? – Мне хотелось плакать и прижать его к себе, но я знала, что этого делать нельзя. Он потом будет страдать всю неделю, и ждать моего визита, стоя у окна. На него сначала оденут смирительную рубашку, а затем обколят сильнодействующими препаратами, от которых он будет бредить, и вспоминать своих родителей. – Я тебе книгу привезла. Киплинг. Сказки.
- Спасибо большое! – Он ел, чавкая, банан и листал книгу. – Тут про Маугли есть? Я помню Маугли. Он был одинок…, как я…
- Ганс, там есть про Маугли… Хочешь, пойдем погуляем?
- Ты меня скоро бросишь? Ты бросишь меня! Бросишь! Бросишь!
- Она тебя уже бросила, дебил! Засунула в психушку и наслаждается жизнью! – Мужик в махровом халате проследовал мимо нас, нагло улыбаясь. – Она тебе изменяет с кобелями, а ты рыдаешь!
- Не смей… - Ганс плакал и прижимал к груди книгу. – Ты не исчезнешь? Может, ты мне кажешься? Кажешься… почему ты ко мне приезжаешь? Я тебе никто. Ты знала мою бабушку… Ее тоже уже нет… И меня нет.

Я вывожу его на свежий воздух. В носу пощипывает от мороза и иней на ветках деревьев искрится и сверкает… и солнце, солнце, солнце, и я держу его за руку и больно, страшно отпустить его… И он мне нужен… Он человек, который меня любит и ждет меня, человек, которому нужна я.