In Nirvana

Теплый ветер играл светлыми волосами. Зеленая трава и синее небо. И больше ничего вокруг. Все так красиво, что казалось ненастоящим. В воздухе висел запах зелени, свежего, слегка прохладного утра и почему-то корицы. Было тихо, но тишина была живой - в ней пряталось далекое пение птиц, жужжание каких-то насекомых в траве, шум легкого ветерка. Желтое, как большой подсолнечник, солнце медленно поднималось над землей, рассыпая мягкое золото своих лучей вокруг. Молодой человек с голубыми, как небо над его головой, глазами лежал в высокой и мягкой траве, и только две коленки в дырявых выцветших джинсах возвышались над зеленю, будто стремясь к солнцу. Он зажимал в губах травинку и вертел ей в своей мягкой мечтательной улыбке. Здесь и сейчас ему было хорошо. Рядом с ним на траве лежала его гитара, но он уже несколько дней не касался ее струн. Здесь ему не хотелось играть грустных, болезненных песен. Ему не нужен был крик души, потому что его душа была спокойна. Она не болела, не страдала. Ее не рвали на части одиночество и непонимание. Она пела внутри себя и радовалась солнечному свету и покою. Она была в нирване. Как он и хотел всегда.
Здесь у него не было имени, которое затерли миллионы людей на своих языках, которым выедали глаза тысячи газет и журналов по всему миру. У него не было имени, потому что здесь его никто не звал. Здесь не было ни славы, ни поклонников. Не было боли, бесконечной, нестерпимой боли. Которую мог победить лишь яд, бегущий по венам. Наверное, здесь был своего рода рай, его собственный рай.
Иногда ему бывало одиноко, и тогда он смотрел, что происходит в другом, покинутом им мире. Тогда ему становилось грустно, голубые глаза темнели и становились синими, как штормовые волны, он брал в руки гитару и что-то пел. Тогда замолкали птицы, жучки в траве и ветер, все вокруг замирало, слушая его слегка хрипящий, надрывный голос. Но потом на душе у него вновь становилось спокойно и светло, он щурил глаза на солнце и что-то бормотал себе под нос.
Он ходил по бескрайнему зеленому полю, ходил среди деревьев, ходил по цветочным полянам. Иногда, когда по небу ползли серые тучки, он ловил капли дождя губами, лицом, руками. Он прикрывал глаза, и его слезы сливались со слезами стихии.
Прохладными ночами он сидел у костра, грея руки у мягкого пламени, и вспоминал свою жизнь. Лица, имена, чувства. Какие-то обрывки дней и минут, фразы, моменты - как рассыпанные по полу старые черно-белые фотографии. И внутри него маленьким, едва заметным огонечком загоралась боль. Но потом она снова угасала.
Когда-то давно, где-то не здесь, в другом, безумном мире он был кем-то великим. Наверное, сейчас он и оставался таким для тех, кто там. Но здесь он был никем и всем одновременно. Он был там, куда стремился, он был тем, кем хотел. Ему было хорошо. По-настоящему.
Он лежал на изумрудно-зеленой траве, щурясь на солнце, плывущее по голубому, как его глаза, небу. Он не знал кем он был, да это было и не важно. Он знал только одно - теперь он был в нирване.