15

__

Съездил в Кировский район позвонить О1! Но слышал ее всё равно плохо. Она меня хорошо, но ей-то я не так, чтобы нужен. А сначала вообще никто трубку не брал – спала, сова. И я уже назад пошел, как вдруг увидел еще телефонные будки…

«Я не собираюсь любить, пока в институт надо поступать» – от одной такой фразы всё сдохнуть могло…

***

Сейчас я, наверное, хуже написал, чем тогда, ведь напевал тягучее «ну-ну-у», мундирную картошку чистил, говорил «ты чего волынку тянешь?»  и даже пукнул... (тогда ругался, суетился быстро-быстро и у меня живот болел, так что вряд ли не пердел)

Как стану ребенком, так буду и очень серьезным - как папаша, у которого дети. Просто ломать всех буду, как соску в рот возьму!

***

«Подставилась», а у самой вид цинический - накрашена, зацелована, равнодушна как робот. Значит, это, минимум, наплевательство, максимум - издевательство. Мол, несмотря на свои новые влюбленности, все вы, мужики, одинаковы. (Или ей просто очень трудно; она хочет быть хорошей там, где это очень трудно, быть может, невозможно и даже  ненужно...)


***

«...Если я скажу «да», ты сразу скажешь «нет» - «Но не для опровержения, а для уточнения...»

***

Понял, почему меня девушки уважали, а не любили - лба моего мощного боялись! Это же айсберг, сразу холодеешь! Всё, меняю имидж и  спускаю волосы! Да здравствует милый мальчик с дикой силой - без пиджака, без галстука и без прически!

Но мужикам лоб стоит показывать... Что же делать?! А что, трудно, что ли, рукой махнуть, волосы убрать?!

__


Жуткие невезения: опять не-встреча с Д2 – из-за его халатности. О1 звонит: «всё болею». Главное - тон. Нет любви. Уж не из милости ли. Ох, тоска и с этой девушкой, что в последних стихах уже голышом бегает, лишь кувшинками грудь прикрывая.

***


«Запретный плод сладок» - своей любовью я мешаю ей любить меня: навязываемый плод горек. (Перестану хвостом вилять  и всех, перед кем вилял, в должники запишу)

__

Алд. тексты попросил: «я чувствую, мне нужно их читать» (а вот К., может быть, даже не желает разговаривать. Ему, наверное, вообще ни до чего.) Б. как-то вырождается, на лицо становится некрасивым. Еврейская шатия (Р.П. и С5) всё евреев своих читает, парадные места занимает. Пытался С5 на примере Бродского объяснить что-то насчет пустоты и полноты, но номер этот дохлый. Он такой правильный… французик.

***

Хожу к людям, что всё время сидят в ярком электрическом свете... Меня он парализует! Вхожу еще бодрым, с оптимизмом в каждом кармане, но больше чем на пять минут его не хватает! И люди кажутся призраками, и себя не чувствую!  Гасну, темнею, замолкаю. А им вроде бы хоть бы что. Все они авангардисты, техники, смертники! Сидит, журнал листает, среди фото отыскивает себе самый красивый гроб, самый красивый надгробный памятник и самую красивую посмертную маску - как говорить с ней, не знаю... А ведь стоит тот же самый убийственный, технический свет локализовать, спустить с потолочных небес на стол, как всё приходит в норму... И, видимо, это всеобъемлющий принцип: всё техническое надо вот так передвинуть - не уничтожить отнюдь…

Обстановка сурово советская - клеенки, портрет супругов в рамочке... Эх, не станет он по-настоящему, по-еврейски гибким и тонким, косности консерватизма не могут не въесться, не впитаться…

Обстановка типично переслащенная  - расстрелял бы все «стенки», только где ж такое, соразмерно тяжелое орудие взять! Да и втащить его в комнату на тринадцатом этаже было бы трудновато... (но они-то усилий не жалели, когда «стенку» тащили!)  Эх, не набрать ему мощи, не свести обрывки задатков воедино и не стать разнообразным - попытался развернуться, но сразу помял покрывало, сдвинул ковер и запутался в тюле...

Когда одни бедны, а другие богаты, это настраивает на жесткий лад: «быть стеснительным, как будто человек человеку брат?! Они же на наглости разбогатели - тупой и твердой, как камень... Чувствую позывы к разбою и к той же наглости: «она всем доступна и никем не укротима,  когда умен!» Чтобы превратить ее в смелость, вспоминаю, что меня иные богатства интересуют. «Чего терять-то? Маленькие дружбы?!  Устрою революцию на кладбище; и пусть хоть все там совсем почернеют и замрут от злости - лишь бы воскрес кто-то, перестал червем в земле шевелиться…

__

Вот такой с О1 телефонный роман получился…

Любовных неудач у меня уже столько, что это становится просто смешно. «Что-то не так делаю!» Как хорошо они все меня любили, когда я их не любил!

***

Культурных и религиозных людей легко отыскать - храмы-тусовики адреса имеют - но переменить их трудно, они, в принципе, в своих пустынях обетованных осели навсегда. Может быть, общаться с не осевшими в этих загонах? Но пьяницы, конечно, не более легкий случай, чем эти «праведники» и «чудотворцы» (праведности некурения и чудеса рифмования)... Да, очень трезво теперь на людей смотрю; почти всегда заранее знаю, кто как себя поведет. Вздыхаю - и не требую от них больше того, что они готовы дать в своих полуснах. «Лучше что-то, чем ничего» - потерплю с этими воробьями в своих двадцати четырех руках; двадцать четыре воробья заменяют половину журавля, журавля с одним крылом. Совсем без крыльев будет совсем нестерпимо...

***

««Любовь»… - мы просто хорошо друг друга понимаем. Где-то, может быть даже,  соратники по несчастью, вынужденные сотрудники...»

«Чего мне плодить обыкновенных ублюдков - их и другие наплодят.  Если любовь меньше, чем в кино, я лучше кино и буду смотреть. Ведь дети пьют наши соки... - так было бы ради кого убывать! Поэтому поиграем с ней и проверим ставки еще раз…»

***

Перелистал свои старые (и даже совсем недавние - что уж совсем удивительно) записи и подумал о том, что «нет толку в этой исписанной бумаге». Эклектика - мусор, зеленеющий только один день, сезон, год, а рассуждения -  палки - а больше почти и нет ничего. Себе не нравлюсь, другим понравлюсь?! Мол, у меня палки другой конструкции, мусор другого оттенка?! Меня тошнит от таких перспектив, от всех этих суетливых нелепостей, которые всюду зарослями и кварталами землю и бумагу  покрывают...

А воздух свежий; и возможность непогоды навсегда загнала все диваны и телевизоры за стены, под крыши - гуляй с аскезой и дыши, чтобы стать прозрачным...
(«Учуял лето!» – «Да, единственное за год!»)

***


Еду на трамвае и наблюдаю людей на остановках: «Каждый похож на контролера! Ни один не похож на читателя интересных текстов и покупателя интересных картин. Умирал от них 20 лет, теперь ступаю полною ногой... А вообще, это логично, когда читают только те, кто сам пишет. Научили их только чужое читать, и только чужое писать, вот они и умерли без своего-то, потеряли весь большой интерес. И солнце, в итоге, светит совершенно вхолостую...» («От твоего мрачного вида никто в вагоне не шарахнулся?!» - «Мы  уже при входе друг от друга шарахаемся, никому ни на кого смотреть не хочется»)

***

За ананасовой кожурой - враги; там, как в джунглях. За яблочной кожурой вообще  груша притаилась. Я задергиваю шторы и продолжаю.  Мне очень грустно смотреть на людей. Они не дадут мне сделать и двадцатой доли того, что я мог бы… Включил любимую музыку, общаюсь с любимым человеком, жившим в 17 веке, но котенок орет нездорово - его пришлось запереть на ночь, чтобы не разбойничал. А та, которую люблю, сейчас, наверное, говорит себе миллион слов, и каждое - против  меня.  Она химию учит. Вот такие дела. Пейте соки, господа...

***

«Высоцкий  романтику уравновешивает цинизмом. Два крыла - а тела спокойствия нет... А у других всё наоборот: не разрываются, но невнятны как-то. Забываешь их строчки, едва успев прочесть. И читать хочется бегом - почти закрыв глаза. Всё у них боком и серединой - не задом и передом, не верхом, не низом. Только романтика и цинизм внятны, определенны и остры. Образ есть лишь у лица и жопы! Но: потерять бы жопу (как-нибудь встать, а ее забыть).
(«Черт знает, что городишь: жопа в качестве крыла! Тут не крен будет, а штопор! И на чем ты сидеть собираешься?!» - «Да-а-а. Школьники будущего легко увидят, где я ошибался, но пока, в наши доисторические времена, в нашем лесу дремучем, где все еще как слюнявые медведи... - чего ты хочешь, жопа?! И вообще, я специально напутал - чтоб эту жопу десять раз помянуть. Я же десятилетие непутанно писал все эти философии и ничего не помню...»)

***

Снова нет желания умирать, т.е. жить. Снова  выбрал скучную смерть. Взболтал дерьмо в предыдущем тексте - сморщился и снова заскучал до тошноты. Слова - проститутки. И вся музыка заслушена до дыр. А где-то лодка везет парус как белый воздушный замок и ей совсем не тяжело...

Опять прокололся: такое классное настроение было - ровное, сильное - а теперь замутилось. Создать бы науку о настроениях, такую, что могла бы помочь избежать проколов…

Я написал, чтобы это больше не писать...  «Свои тексты кисло проглядываешь, но  чужие-то вообще не помнишь!» - «Да, только этим и утешаюсь, прозябая как кактус, что в пустыне живу»

***

«Все они одинаковы. Ничего глупого не заметил, большой гордости  - тоже, а в остальном что нужно? Чтобы любила, хозяйственной была и не пила...»  - уже не рассчитываю, выходит, встретить счастливую и светлую девичью улыбку…

***

Нечто узнал о себе и теперь  очень хочу написать текст на ту тему, какая же я скотина:
«Я – скотина. Поучающий самодовольный дурак, суетливая дохлятина и похотливая скотина. Меня тошнит. Выблевать бы тебя из себя. Дешевка лажовая, зудливая, тупая абсолютно. Сволочь, пинай себя ногами. Дерьмо, прах, кукиш, торчащий из праха. Тоже мне, мамонт выискался - тебя любой прошибет и любая опутает. Спец по экономии на трамвайных билетах, тюфяк засранный, подобие призрака. Шикнул, прихвастнул, рыгнул, икнул, хохотнул и зад свой чесанул. Мусор глубокомысленный, если ты еще раз за бумагу с ручкой возьмешься, то я тебя подмету! Насекомое сопливое. на кляксу похожее! фашист неотесанный! на дачи путешественник! лопух подрубленный! сапог бормотливый! невидимка стеснительный! болтун и критикун!..»
(Эх, мало, мало - и одной десятой не высказал, как выдохся как дохлятина. И себя пожалел, дурак. И зевнул три раза, сволочь. Так и не убил скотину. Ее разве убьешь - вон она какая здоровенная стоит; тут такая дубина нужна...)

***

Оса в танке; танк в яйце (поход за яичницей); яйцо в телевизоре (смотрит передачи завтрашнего дня); телевизор в ложке (с тыльной стороны); ложка в осе (проглот)...

Капитан, везущий партию носорогов мимо острова, разговаривающего с китом и кошки, превратившей чертеж в подпол. Светила луна, заколачивающая гвозди на солнце, проезжала оса в танке...

Носорог гвоздем чистит картошку. Капитан вилкой наливает море. Остров языком завинчивает шуруп в коня. Кит доской глушит одноногих кошек с четырьмя хвостами. Луна намеревается нырнуть в Марианскую впадину - в поисках укрытия, где бы можно было спокойно придушить осу. Но она еще голодна. И море еще не налито. И нет еще подходящего коня. И кошки царапаются. А у осы танк...

Носорог на коне. Конь на ките. Кит на очень большой доске. Доска на очень большом коте.  Кот на очень большом гвозде. Гвоздь на очень большой осе. А оса в танке...

***

Цветок, потребляющий малосольный огурец. Звезды в очереди за обезьянами. Замок «Бабочки подземелья», занимающийся физкультурой. Парус, прикрывающий задницу евнуха и озеро из мужского семени...

 Праведник, избивающий восьмерых бегемотов грядкой с капустой возле замка «Бабочки подземелья». Рыцарь-обезьян, заблевавший конюшню скупца. Поэт, буквой и точками застреливший малосольный огурец евнуха. Цветок, звездой перелетевший через чью-то задницу в порядке физкультуры. Парус засмотрелся, и вся колесница врезалась в озеро…

***

Я отдыхал на пляже, когда ко мне подошли и крикнули, что Али-баба крючьями из меня душу вынет. Я, Джек, отдыхал с тремя девушками на пляже имени восьмого боцмана Джеймса Кука, когда мне сказали такое. Велел ответить той девушке, что была подругой   бегемота с танка имени Ивана Волкова, революционера, которого ужалила оса. Она сказала, что Али-баба - козел вонючий с огорода имени Джека Иванова, что крючья кончились, а душа не начиналась и что, зачем орать-то, когда натурально можно кончить дело полюбовно...

***

Накласть на всех и летать. Растянуться безмятежно, на хер всех послав, и погрузиться в озеро ассоциаций. Даже задремать, чтобы  увидеть спокойного, просветленного, доброго, не худого как кощей. Свет чернеет от беспокойства. И на все дела тоже обязательно наплевать. Я уже был ослом...

***

- «...Да выключи ты это дурацкое кино! Тень на плетень, вторая тень, третья, потом второй плетень...»

Вдруг пустые часы в одной очень интересной поездке с колоритной тетей. - ««Милочка, давай быстренько включим телевизор» - говорит тетя властно и торопливо...

***

«Ну, зачем я этот чертов фотоаппарат покупал? Наснимали кучу линялого дерьма - всё в царапинах, фотобумага неровно нарезана и теперь норовит в трубку свернуться. Там теперь бардак, в той куче. Тем более, что фотоаппарат оказался с подлым дефектом - полной резкости не дает. А пока не сравнишь, не заметишь. А нам тогда и сравнивать было затруднительно - в соку собственного дерьма  переваривались. Да и кругом было тогда с таким же запахом море. И мы же еще и поменяли  этот аппарат - первый вариант даже разваливался. Дурачье, если у фирмы что-то разваливается сразу,  беги от всех ее изделий как от язвы и  чумы. Пойти обменять наглости хватило, а вообще отказаться - нет.  Деньги  было девать некуда. И скучно. Всё от скуки. А это дохлый номер, когда что-то делаешь от скуки. С проводами и кнопками сплошная морока. «Включите эту вилку сюда, нажмите ту кнопку туда» - а если вас током ебнет, то примечание читайте, где говорится, что пора проводить профилактику, покупать запчасти (которых нет) и учить английский язык! Пришлось портфель завести только для одних инструкций от приборов. Изучай, тыкайся, путайся, чертыхайся, потребляй, зевай, а жить будешь завтра. Все  приборы - херня. У нас эти штуки повсюду; все не работают, но выкидывать нам, совкам жалко пока: «авось, починим? Или как тяжелый предмет пригодится?» На ***! Три электробритвы, два утюга, слайдоскоп, три радиоприемника, один микрофон, один электрофон и магнитола... И на всё  ухлопано время и деньги. Тот же фотоаппарат вынудил купить еще 100 предметов для фотолаборатории. Всё барахлит, абсолютно - и телевизоры, и велосипеды, и авторучки. Всё недоучки делали, ни в чем, кроме окончания рабочего дня, не заинтересованные. Лажа сплошная! Ничего мне не нужно! -  хочу свежим воздухом дышать, с интересными людьми общаться (воздух есть, людей нет), рисовать пальцем на песке. И писать хочу. И чтобы магнитофон работал (а он уже барахлит, сволочь). Так что, на еду деньги тратьте. Только всякий переедающий есть дерьма производитель. И ум нужен, чтобы еда действительно вкусной  была...» - бормотал, пытаясь убраться, таская по полочкам и углам то ботинки, то какие-то защелки, то одну из ста разновидностей посуды, то одну из двадцати вариаций  стерженьков каких-то, черт их знает, к чему они  запчасть и куда их сунуть теперь. «А книг-то у нас! Неужели мы всё это по доброй воле покупали?! Это ж каким идиотом надо быть! А я еще и читал потом некоторые из них! Тут только чуть-чуть неплохих - не более - книг! и они просто утонули в  дерьме, которым, если жопу вытирать, то на всю жизнь бумаги хватит... Нет, есть, конечно, вещи  действительно довольно качественные и нужные, но ведь вечно ума не хватает, чтобы определить и то, и другое! В магазине с виду все мы хороши! Любой китч принцем, королевой, африканской экзотикой себя рекомендует! На второй день принц голый, королева - ****ь, а  экзотика Мамадышем отдает.  Купи я даже машину, с ней была бы такая же канитель, как и с дачей - потому ли, что  еще дурак и слабак и мне  некуда ехать, или потому, что уже слишком умен и силен и мне всё это теперь ни к чему. ...Может аквариум завести, рыбок? Наверняка и это - скука... И потечет аквариум, вода протухнет, рыбки сдохнут - а возни с щуку - и надо будет машину покупать, чтобы гонять за какими-нибудь иголками, прищепками в стоге сена из водорослей. ...Или досок купить - строить что-нибудь буду. Правда, кроме нар, ничего не умею пока. И молотка хорошего нет…»

(«Убей меня, если я бью себя не изо всей силы». …«Убей меня ты; на, попробуй - увидишь, что моё козлодойство бессмертно»)

__

Общается А3, однако, со всякими отпетыми личностями – тексты круты не совсем случайно… Прочла свои очень эффектные стихи-песни (с секс-уклоном).

Кстати, мне показалось, что, когда мы все на лавочке сидели, мимо А. проходила, причем с жутким лицом! А в 9-ть, уже после ухода О1, «Н-н» явилась! Вела себя неровно, но всё же приветливо.

Алд. О1 записками бомбардировал. К., кстати, тоже старался быть активным. И С5 – и в результате Р.П. было меньше и, значит, было лучше.

А3 про ее стихи сказал, что они розово-черные: «молодость всё видит в розовом ореоле – даже черноту».


***

Все поочередно влюбляются во всех и ни у кого ни с кем ничего не получается!

Я пошел и передо мной встала стена. Поцеловался со стеной и изменил направление движения - вскоре передо мной встала вторая стена. Поцеловался со второй стеной и изменил направление движения - через пару месяцев передо мной встала третья стена. Причем первая стена вдруг вздумала пуститься вдогонку. В итоге, нахожусь теперь в окружении четырех стен, а идти мне так охота, что  умоляю их: «стена, пойдем со мной», а они отвечают: «пошла бы, если бы была одна»…


***

Даже в отвлеченных ситуациях человек проявляет себя субъективно и личностно, если много личного накопилось в нем. Он уже не может отвлечься и в любой отвлеченности находит повод для «крика души». Например, я сказал тогда, что «устал от загадок таких-то» - на самом-то деле, это только часть правды, отвлеченная часть - я от других загадок устал; я от всех загадок устал;  просто устал, нокауты меня вращают по кругу - и да спасет меня сон, и  не длится похмелье мое трое суток... (хотя всё же правильно и по делу тогда я сказал)

Самый сон, когда снаружи ты не только одеялом и домом укрыт, но и дождем. Самый сон, когда внутри тебя гипнотизируют мысль и чувство, и спиртное разлито, и беспрерывно строятся  замки. Самый сон, когда тепло, темно и серо и лучшая девушка к тебе приближается вплавь. Самый сон, когда хочешь уснуть навсегда, когда хочешь потопа и кельи на небе с вечным дождем...


***

Пир во времена мухоморов: «отыскал хлеб на заставленном пирожными лакированном столе и ем его на весу». Летаю, а меня всё время грузят, пытаясь заставить приземлиться. «Всею землею загрузят, когда смогут  в пирожное всё превратить. И придется тогда мне с ней улететь. Буду по черному космосу с этим белым бизе, зефиром воздушным шляться. Там некому, вроде, назвать меня сумасшедшим...

***

Она сказала «нет» и я соскользнул и ударился мордой об лед. Она сказала «нет, не надо» и я до крови содрал себе пальцы и все-таки сорвался туда, где углы мне намяли  бока. Она сказала «нет, прощай» и лом неизвестной конструкции опустился на ногу мне... А теперь она у меня на крючке сидит и ей только кажется, что  может взять и уйти: фыркает и говорит «нет» по-прежнему, но мотор для ухода уже не заводится. Да и зачем уходить тебе, мордашечка милая...

***

Во сне некто с зажженными сигаретами и курильщиками в каждом кармане  показывал мне: топор, воткнутый в банку с масляной краской, остатки препятствия с маленькой ладошкой и львов, которые шли на меня, как в кино, по желтой дороге, вырулив из-за угла, расположенного совсем близко. Я кидал им песок в глаза, но они все шли... Значит, чего-то требовали. Конечно, разгадки сна. А как разгадать его, когда, быть может, в карманах у любезного врага моего уже не курильщики, а банщики... А вокруг, за стенами и потолками, видимо, были детские сады - и сверху, и сбоку доносились детские голоса и они явно не знали про львов. Разве что про слонов, добрых слонов, нагруженных добротой слонов, покачивающихся от добра слонов с усатыми, как банщики погонщиками, что дымили сигаретами…

***

Снова задумался о соотношении дерзости и смирения в себе, о том, что это от  дурдомной дерзости я ужасно некрасивый и от  убогого смирения   безнадежно безлик...

***

Один умножал две целых и две десятых на одну целую, девять десятых и на него все смотрели со снисходительным презрением. Другой умножал две целых, тринадцать сотых на одну целую, восемьдесят девять сотых и это уже была фигура по местным масштабам - с калькулятором в кармане. А у третьего  был компьютер и он в Москву не раз наведывался, потому что умножал  две целых, тринадцать тысячных на одну целую, девятьсот девяносто восемь тысячных. А тот, кто умножал тринадцать десятитысячных на девять тысяч девятьсот девяносто семь десятитысячных - с теми же целыми - был вообще засекречен и лаврами увенчан… Поражен, я-то два на два тайком умножаю - мечтая встретить того, кто хотя бы умножением двух на три интересуется.

***

Мое холодное как камень, каменное как холод сердце - ты снилось мне, и  было так и не открытой солнцем планетой, вокруг которой летали разные фантастические существа. Они, наверное, жили и вокруг не случайно летали, но сама планета оставалась необитаемой, на этом камне только я молился, лишь  моей кровью полнились реки, моей плотью - леса. На этой планете я был в трех лицах, и камнем, и фантастиком -  и фантастик подлетал ко мне, молящемуся, и с ужасом разглядывал камень и начинал кричать и кувыркаться, потому что  не умел ни молиться, ни плакать…

__

С А3 вел себя весьма игриво: когда скрылось солнышко, стал в открытую дрожать от холода, бесцеремонно к ней придвинулся и, обхватив свой пакет с бумагами, сказал: «вот, только с книжками обнимаюсь».

***

Спор, в котором один говорит, что он играется, а другой, что нет, ты спекулируешь... А самая худшая игра: в бодрячка. Как поиграю в нее, так презираю себя так, словно поиграл в «дурачка»…

***

Пообщался с ним и увидел его извилину так же отчетливо, как если бы это была выбитая в материале буква «А». Или что-то похожее на букву «А». Или что-то похожее на букву «Я». Или на «ЕКЛМН». В общем, теперь все его мысли и чувства только по этим канавкам протекают; он и во сне помнит извилины своей каждый поворот….

__

Е.А. приходила! Но получилось так, что  был на веранде, а мама Женьку мыла и поэтому я открыл дверь слишком поздно –  увидел только ее спину, а она не услышала, что я ее открыл. Тихо обратно закрыл  – от греха подальше!


***

Приехав с моря, где каждая волна превращалась в замки, корабли и флаги, я пошел гулять по городу со своей черной собачкой - и город после моей прогулки  почернел! Я любил его и черным, старался не обзывать «кладбищем», чтобы не умереть, но всё же мне было очень страшно, капитаны. Огромный застывший шторм и безлюдье – все такие кони...

***

Я должен отдалиться от вас - вы заслоняете мне мои новые виды, которые произведут на вас большее впечатление и сильнее приблизят ко мне, когда я их увижу, приду, возьму и покажу  вам. Рядом с вами я не могу помочь вам, умеющим лишь плавать, т.е. ползать, научиться ходить по воде...

***

Войско стало такое большое, что теперь возникали трудности при подъемах: спали кто, где хотел, в своем углу, подчас  весьма удаленном и час проходил, прежде чем, наконец, все, заспанные, угрюмые и потерянные, собирались в зале послушать мое утреннее напутствие. Потом рассасывались, разбредались по своим делам и рабочим местам и, конечно, у всех всё получалось кое-как и еле-еле и только к вечеру начинали поступать сообщения, что тот-то раскочегарился и сделал что-то интересное, а этот вообще претендует на открытие...

***

Создал атмосферу загадочности примерно таким же способом, каким надувают футбольный мяч, и запустил в неё маленького, корявого человечка. Тот с энтузиазмом кинулся обследовать свои владения. Кругом валялись только мячи, и он пинул каждый, не пропустив ни один, и теперь весь  город заполнен прыгающими и летающими мячами - а про самого человечка уже ничего неизвестно...

***

Борьба сумо - борьба с умом»... «Открыл сезон охоты на ум: носился по своему лесу как угорелый и если встречал какого-нибудь дурацкого «лося», то стрелял в него с дьявольской точностью, не взирая на то, что тот мчался как угорелый». А у меня наоборот лес перенаселен: хожу по нему и всех - от львов до зайцев - уговариваю размножаться. И они размножаются и теперь за каждым деревом прячутся, чтобы лес выглядел лесом, а не базаром. И уже каждый из-за своего дерева уговаривает меня заняться этой самой  кенгуриной борьбой сумо...

***

«Лежи, думай, мечтай, сочиняй до тех пор, пока не появится дело... Жаль, что ты не куришь - наслаждался бы вкусом и дымом, и был бы красивым облаком окружен»
 «Ты отвлекаешь себя от всех своих проблем, выпендрежем убаюкивая самолюбие... Ты тоже  не придешь ко мне и я буду лежать под этими старыми, затхлыми пальто до скончания века, проваливаясь то в небытие, то в видение. И странно, кстати, что не вижу ни одного дела, когда у меня столько проблем - может, я ослеп, всё время внутрь себя глядя?!»
 «У тебя гонки в тупиках: каждая машина буксует в своем тупике. И пусть они ровно буксуют, не мешая друг другу спать. А у меня маневры: я сначала вроде бы отвлекся, а потом  вдвое эффективнее на убаюканную проблему напал. Шутя их все решаю».
«Ты - ребенок; и как тебе понять мою неврастению, когда это я наблюдаю, как ты по приказу, так легкомысленно нажав на цветные кнопочки, поднимаешь в воздух свой уже почти межзвездный военный корабль...»

***

Река текла одна, а ее любимые форели почему-то жили в заливах, сбоку. У каждой свой залив, у каждой свои любимые  кувшинки и прочие безделушки и свои любимые коряги, удобные как диваны и свои пни, похожие на столы. И река текла одна, текла стремительно, ей надо было многое успеть, чтобы в итоге налился целый небесный океан, сверху ее грело солнышко, а сбоку любимые форели...

(Ерунда это всё, я только одну форель теперь люблю, только в одну верю, что не отбросит свой хвост после. И не хочу я быть одинокой рекой, не могу быть огромной рекой. Не хочу, не могу и не буду. Пусть или она будет форелью огромной, как река или я буду рекой маленькой, как  форель - пусть мы будем парой рек или парой форелей...)

__

«Парс»: была только А2. И есть у меня сильное подозрение, что дело с ней обстоит точно так же, как с А. прошлой весной! Ходит  рядом с грустным видом. Подруга ее всё время на меня смотрит. Потом подруга пошла к другой своей подруге – пришли и уже обе на меня смотрят. А К., кстати, снова решительно к ней подсаживался – она отшила. К. мрачен стал, но я с ним ласков – даже домой приглашал – и он успокоился. Также несколько взглядов А2 поймал – спокойно открытых. Она даже не пижонить старалась.

Но всё-таки не было в этих взглядах (как и А.-х прошлой весной) настоящей просветленности. Видимо, она видит в этой любви даже унижение.

***

Только вошел, как сразу попал как кур во щи. Сразу, сразу, только сразу. Потом-то умнеешь - когда тебя уже ощипали, как липку ободрали. Такой благодушный вошел, шикарный, вежливый. Западло было отказаться, упереться, вывернуться, быть может, даже по злому выругаться. Доброта к самому себе иногда слишком дорого стоит, потому что, завидев слюнявого, все пенкоснимательницы потирают руки.  («А кто будет мировые проблемы решать, если даже ты станешь с тетками препираться?! Ходи пустым, без листвы и никаких проблем» - «Да, я сейчас именно по этим причинам часто спокоен, доволен. Хотя был случай, что меня девушка разлюбила за то, что я ей газировки не купил. Через эту дырочку правильно весь мой космос поняла...»)

«...Разоришься, если  будешь всем такие подарки делать» - обрадовал меня: «значит, я все же добрый?! Тратят же люди немалые деньги на пьянку - это моя пьянка. ...Я беден, но мне есть что дарить. За небольшие деньги - большое, причем эти небольшие деньги для меня тоже большие - хорошая ситуация...»

***

Сначала жил-был один человек и когда он делал даже один шаг, все говорили об этом; и когда он говорил даже одно слово, все знали, как оно пишется... Но потом человеков стало так много и все они стали такие шебутные и говорливые, да еще и к чужим делам и словам невнимательные, что всё это кончилось. И тогда стал жить-быть один писатель и когда писатель делал даже один шаг, то всё шло по тексту, написанному выше... Но история повторилась и писателей стало так много - и все они стали жить-быть сугубо как в тексте, написанном выше - что в итоге каждый раз, когда кто-то из них что-нибудь говорил, то его тут же хватали за руку, крича, что это уже говорили сотни, говорят тысячи, а будут говорить чуть ли не миллиарды в кубе.. Вот и думаю: «кем быть, как жить, как быть, кем жить?» Хожу в толпе и думаю…

***

Я любил их, меня тянуло к ним, но я самоутверждался тогда, т.е. это были все же не очень глубокие и выношенные любови. Отыгрывал пропущенную юность. Я захлебнулся бы, налей они в свои жестокосердные бассейны воду...
 
В ней есть странное и это хорошо - быть может,  странное, если не поломает, то хотя бы оттеснит тот стандарт, который возникает в душе каждого, кто ежедневно посещает стандартные места...

***

Пишу, потому что во мне не кончаются слова. А я их не берегу, расходую, пропускаю все, которые уже были (если только меня память не подводит). Но они пока всё не кончаются - и это при том, что кругом толпы, у которых  даже не начинались и шеренги, которые их существование поддерживают лишь искусственно-искусным образом. Потому что эти слова  побуждают  меняться - и либо ты меняешься, а в новой обстановке неизбежны новые слова, либо они всё наращивают и наращивают давление, меняются сами, стремясь сдвинуть тебя с места во что бы то ни стало...

Небо сначала проникло в мою голову, а потом стало спускаться вниз, стремясь, в идеале, заполнить все тело. Такая неизлечимая античума. Голова моя теперь всегда полна небом, но душа еще иногда прячется в смрадные пятки...

***

Комоды, на которых бюсты; желеобразные; кочерги какие-то; мымры; две уродливые сексбомбы; манекены женского рода; крысы; чувырлы... - в общем, ни одной приличной... А мужики? Прибабахнутый,  полупокойник, куча задубелых... - всё в таком роде. Чуть не выл я в этой очереди в  коридоре. Без скафандра и искусственного дыхания жить уже нельзя - надо было книжку прихватить, легкую и оптимистичную, как журнальчик. Типа  Платонова, например, у него все кочерги живые…

Зубастые комоды, на которых бюсты в кольчугах; желеобразные с толстыми папками под мышкой; кочерги на высоких и острых каблуках; мымры с булавками; две уродливые сексбомбы бесконечно многократного действия; манекены женского рода из картона повышенной твёрдости; крысы с длинными и мерзкими хвостами и чувырлы с сигаретами в лошадиных зубах… - и тонкая-тонкая истина; маленькая, нежная, а ей все швабру в руки суют: «мой полы, потому что через пять минут вся камарилья обратно пойдет»...


***

У них литература, живопись, искусство и культура, а у меня штуки; просто штуки. Они все серьезные такие. Серьезно верят во всё. Всерьез всё воспринимают. Даже свои  шутки. А для меня все  серьезное и большое - лажа, серьезная и большая лажа. И несерьезное, и небольшое тоже лажа. Только поменьше, понесерьезней. Признаться, я хочу лажать и лажать их и, мне кажется,  могу залажать  по любому...
(Американцев, впрочем, уважаю - мне силы не хватает. Да и русские не все сплошь правдоподобно придуривающиеся идиоты. И в Европе не все жизненную силу потеряли, запутавшись в собственных хвостах…)

***

«Всё устарело. Умру, наверное». - «Терпи, терпи...» - «Во всех людях типовые программы…; типа: «ты обречен(а) «полюбить» особь противоположного пола» (сто раз обречен - и получится путаница, всё устареет и ты женишься (выйдешь замуж) то ли случайно, то ли по расчету – и, возможно, ненадолго…) Всё решается  математически, но ответ оформляется поэтически - розами со слезами. Шиповый такой, соленый ответ...»

***

«Я воспламенюсь, но ты дай сначала искру. Большое пламя за мной, но искра за тобой. Таково моё устройство. Иначе ничего не будет, никуда мы не поедем. Ты топтала меня, и потому я потерял способность самовоспламеняться. Ту искру (а лучше – свечку) я считал бы просьбой о прощении...
 Запасись свечами впрок… В отличие от ссоры, во время примирения ничего не говори, только соблюдай этот ритуал…»
(Никак начало у любви его не складывается. Потом было бы легче. Люди, в конце концов, привыкают друг к другу и от добра добра не ищут, но в начале нужно счастливое совпадение всех обстоятельств…)

***

Не имеющий ног, ходил на руках - ему надо было ходить, а не делать что-то руками. И не имеющий рук, делал ногами - чтобы сделать то, что нужно не имеющему ног, раз уж он придет к нему...

***

Не нападаю или обороняюсь, а слежу за гармонией, стремясь сделать ее наиболее острой и образной, т.е. удаленной от нуля, к которому вообще-то тяготеют все «золотые середины». Правильнее сказать, что я и нападаю и обороняюсь одновременно...

Снимали одежд тормозные системы… И ограничительные условия мыслей исчезли - кто-то крышку открыл в голове и, увидев солнечный свет, они испарились…

***

Дни приходили, но только для того, чтобы никуда не идти. Крепко так в землю врастали, чтобы меня караулить...

Утром, на завтрак, я бегал по кругу; днем, на обед,  ходил на месте, а к вечеру да, крепко ноги в землю врастали, отнимал у меня ужин враг, с каждым разом всё свирепея при этом - и я умирал, запрокинув корпус назад, с ногами сидящими...

    К колесам не пробиться, вокруг них всегда толпа стеной и стена толпой, доступны только квадраты и кубы. Сижу на кубе и пишу на квадрате - пытаясь придумать что-то веселое (не в этот раз, конечно...) Почему, например, нельзя быть колесам веселыми, как солнце, раз они тоже круглые и полезные? Почему  они не избыточны,  не колесничны,  не экзотичны,  не поэтичны…

***

Да, не верю сказанному в рифму; да, парчовое одеяло хуже дерьма, если лежишь под ним в дерьме, но неудобно же о важном,  личном так просто  говорить, нет, «я тку ценное парчовое одеяло и только заодно сообщаю вам о своем и личном…»

«Цари (закутался в парчовое одеяло и уже царь), которым очень   хочется сказать, как им нехорошо. Но они боятся и только   иногда, по-царски витиевато, замысловато и образно, что-то такое  говорят - в остальное время предпочитая уверять себя в обратном и предлагая себя назначить даже  для подражания примером…

***
     Бог молча  снабжает нашу сцену дождями, солнцами, ветрами,   зелеными и желтыми деревьями, но мы всё так же не можем сыграть что-нибудь стоящее. Что ни царь, то фараон, что ни вождь, то обязательно наполеон – если не гитлер...

***

«Посмотри на эту последнюю, легкую снежинку, как она, отстав   от тучи, легла на  лакированную еловую   ветку и, не исчезнув,  как умирает  капля летнего дождя, прибавила своим крохотным кристалликом еще одну искру в зимнем лесу, встретившем солнце!?»  (отлично отредактировав, передрал в одной книжке) - «Мне бы ваши  проблемы.    Пишут, как в шахматы играют. Или дым там какой-нибудь пахучий. Ничего  важного  никогда не происходит и все такие чтения  для того лишь, чтобы   понюхать...»

Книжки (книг мало, а книжек много) я читаю только за едой. Причем ем  быстро, так что успеваю только куснуть. Всё наугад - книжка, страница - и всё забывается - как и то, что обедал. Но  удовлетворение налицо: «сыт, спасибо»...

Писатель, влюбленный в собственный ум и  остроумие. У него свой мир и он катит его как телегу - и давит всех, кто  не от его телеги колесо... Поэтому все разбежались по сектам и кружкам по интересам - чтобы ехать в одиночестве, раз едем мы вслепую...

***

На пути прогресса дойти до белого асфальта. В снах видеть цветные домики. Стать фантиком...

«Похож на римлянина, но, кстати, что-то имеет против Антики. Какие-то странные теории, не совсем понятные...» - «Да, он открыт как ребенок, а серьезен как пророк какой-то. Вместо того, чтобы, будучи по-взрослому закрытым, хохмить с инфантилизмом пятилетнего»


***

 «Я вами не очень интересуюсь» - «А я не очень нуждаюсь в интересе с вашей стороны».

Напрягаться бессмысленно: мир не изменишь, а вот он всасывает всех и никому в сторонке меняться  не дает.

Стоял в сторонке и пытался измениться, потому что ничего не понимал. Слепило солнце, были пустырь, помойка, мусор, а рядом на десятках красивых улиц  маршировали  шикарные отряды и все девушки в кожаных куртках махали им специальными магазинными платочками…

Авангардист  хочет спрятаться в больнице, в своем мнимом сумасшествии. Он бредит, обманывая и развлекаясь.  Огромные массивы знаний корчатся в нем, не желая умирать, выхолащиваться до квадрата, этой авангардистской пареной репы. «Есть деньги, на которые приятно покупать всякие фантики, и был первобытный человек -  больше ничего нет и никогда не будет».

В нашем городе прогрессивный архитектор Х построил новый район с агрессивными домами. И  теперь в  них вырастают агрессивные люди, и они просто насмерть забивают всех остальных людей, живущих в прежних домах, потому что тем неведом секрет агрессивности - его невозможно познать, если не впитываешь излучение   денно и нощно, а оно свойственно только этим агрессивным домам...

В ее глазах загорелся сумасшедшим огонек. В глазах неподалеку он тоже загорелся. Всякие страсти - и в мордастях загораются эти огоньки. «Спокойно», говорят они себе,  но далеко ли до беды, когда слабы организмы и умы…

Из-за нее я уже несколько месяцев как в пустыне. От лесной праведности ушел, а до семейной (пусть и тоже кочевой) не дошел - болтаюсь «в миру» и болтаются на дне души  остатки  старой праведности и начатки  новой. А вокруг столько «готовых» девушек, они тоже в пустыне...

***

Дилемма в том, что настоящее вдохновение всегда спонтанно и импульсивно, а коммерческое изделие всегда тщательно отделано...

Никому не говори про свои вдохновения, если нигде не написано, что ты гений. К тому же, может быть, ты просто невменяем...

***

Голубь, не способный летать, мечется темным вечером по  оживленней улице. Я в нем, потому что вижу улицу его глазами. Поблескивают трамвайные рельсы, какие-то рабочие еще ведут сварочные работы, глухо проносятся машины и пешеходы. Он устремился вперед, этот голубь и пока ему везет. Как катер несется. Вдруг некто сложился, проваливаясь в открытый люк. Сиганул, словно втащили; словно это кадр из кино. Я быстрей ушел оттуда - в дневной сад. Стал изобретать чудесные нелепости - парашюты для падающих яблок. Пока для падающих с неба яблок - у тех, что на дереве, еще нет рук, чтобы сорвать кольцо...


***

- «Я просто гениально себя критикую». - «А я с народом  прост: гениально делаю вид, что  не гений».

Самолюбие столь же неистребимо, как и сама жизнь на земле. Слонов и боровов, допустим, можно перестрелять, но как, к примеру, уничтожить всех змей? Или червей? Они так гениальны...

Равнина, на которой каждая точка твердит, что она - вершина горы. Плоскогорье. Горы боролись, но слепились в комок, в единое целое - пустынное, каменистое и даже с малым количеством воздуха. Мы все как горцы лезем на трибуну.

***

Скрыл от всех то, что мог открыть для себя. Но намекнул, что ему намекнулось. «Я, может быть, узнаю. И очень легко. Подождет. Потому что легко. Потому что сначала-то легко, а потом может стать очень трудно. Пока не открываю, лес стоит, а как открою, он пойдет. И станет очень трудно от всех увернуться и где-нибудь скрыться...»

Сказал о том, что хотел промолчать. «И сейчас хочу промолчать,  но все же говорю. Не о том, конечно, о чем хотел промолчать, а о том,  что промолчать я хотел...»

***

Десятки раз заводимый в ад благими намерениями, сурово теперь смотрю на цветы и бабочек. Вооружаю их, навечно помещенных в центр моей вселенной, всякой броней и всяким оружием, чтобы всякого зверя могли покусать лазерным светом...

__

Концерт Фроловой: собралось всего человек 40! Впрочем, концерт был проходной, пелось много ерунды, длилось всё всего один час… Вместе с Верой Евушкиной пела – я их сначала перепутал, думал, что эта пьяница с расстегнутой ширинкой и хорошим,  похожим на фроловский, голосом  и есть она! Тексты у Евушкиной заемные, «глубокоуважаемые», но это она, а не Фролова исполняла песни на стихи Есенина и т.д., которые мне запомнились  раньше…
 О1 не было, А2 тоже, СК тоже, но А. явилась-таки! А у нее, оказывается, был выбор – могла пойти на музспектакль. Явилась без Р2 и, видимо, нервничала: сразу бросилась разыскивать «Н-н» и т.д. Т.е. по многим приметам такого рода, она мной вновь интересуется (уходя, обернулась – «смотрю ли я на нее?!»). Что меня впечатлило, так это то, что А. сохранила какую-то внутреннюю цельность – никаким распутством не пахло совсем, при всей модности, она не была накрашена!

Фролова оказалась скромной девушкой, очень незаметного, скрытного вида –  сначала подумал, что это аккомпаниаторша! Что очень понравилось, так это юмор, насмешливость, легкость, веселость. Чувствуется, что мы бы с ней очень легко сошлись! Вовка подарил ей мою картинку и она проявила интерес («пусть в следующий раз сам заходит»). Но она из тех, кто своё истинное мнение всегда оставляет при себе. Вовка чуть ли не влюбился в нее. А я всё больше с удивлением на нее смотрел – «вот и суди о людях по внешности, однако…» (»Я тоже застенчивая», сказала она Вовке.)

***

Она любит меня немного корыстно и расчетливо, но это ничего, как нет людей, так нет и любовей без недостатков...

Она любит меня немного скептически и насмешливо, но это тоже ничего...

«Есть ли люди и любови без преступных наклонностей? тем более в мыслях; или в состоянии аффекта и страсти?» Волевой человек свои преступные наклонности постоянно обуздывает, а безвольный  не осмеливается реализовать…

Она с таким воодушевлением поет это свое «я так тебя люблю». Конечно, в реальности всё иначе, она достаточно мстительна и расчетлива, но раз это пение ей в кайф,  то пусть самоублажается...

Когда я рядом, ей щекотно -  любит.

Любит меня, но поклоняется авторитетам, а поклонение авторитетам не может не сопровождаться поклонением существующему порядку вещей, который ими создан и которому я совсем не поклоняюсь. Кто будет третьим лишним?

Хочет любить меня, но подозревает, что я плут и хорошо понимаю все хитрости и суетности ее любовных расчетов. (Я сразу всё понял и поэтому сразу же стал простодушным - меня очень тянет к ней, и я всё ей прощаю. Тем более, что она хороша собой и честна. Мы оба плуты от природы и оба хотим стать честными…)

***

Вряд ли способно лечить то лекарство, которое не способно убивать.

«Выпускаю газету «Маленькая правда» - «Где же она?» - «А она очень маленькая».

Страсти напали на косность, провозгласили восемь истин. Та раскололась, но только для того, чтобы проснулся более главный Джинн.

«На чем сидит человек? На привычке. Чем водим человек? Заблуждением. Он головастик в бочке - не быть ему рыбой, что так похожа на птицу. Научится квакать и хватит с него милости Моей».

Я пропал, раз знаю слово «знаю». Я знаю, что пропал. Нельзя не сознавать знание, нельзя не гордится сознанием, нельзя не пропасть от гордости. Я горд даже таким вот знанием своего сознания.

Я настолько не хочу, что уже и не могу. И это хорошо, потому что нет такого «не могу», которое бы не открывало новые возможности. Я воспользуюсь своей свободой, заполню пустоту, мною от демократии полученной. Служебные существа лишены свободы по определению. Кто не бежит от несвободы, тот заполняет ею даже свою пустоту. Я так быстро строюсь, что могу быть сколь угодно беспечным в забвении и разрушении себя... (П.С: Ах, последний постулат меня подвел невероятно…)

***

«Был: школьником, и разбойником («хулиганом», «рэкетиром»), и попом (раскаялся). Буду: или художником, или кровельщиком, или все-таки попом. И писателем могу! И разбойником! («бизнесменом») В общем, я всё еще школьник...»

***

«Маленькие солнечные шпаги. Солнце, велосипед, я еду и делаю бесчисленные уколы маленькими шпагами. Все готовы хлопать в свои зеленые ладоши...» (»Мальчик, кто варит тебе обед? Кто после твоего обеда моет посуду? Кто покупает тебе штаны? Стирает их кто?» - «Всё сам, тетя - этой же шпагой. Впрочем, ты права, слишком мало на ней денежных знаков наколото, и значит я - мечтатель, утопист и якобинец...»)

***

Это считается красивым на десятом этаже. Выше - уже нет, там красивее, небеснее. Это считается высоким у всех людей среднего роста. У высоких - уже нет, у них выше, небеснее.  Это считается мудрым во всех газетах. В книгах - уже нет, там мудрее и небеса  обязательны… (Феномен газет связан с феноменом газетной бумаги…)

***

«Воскресни, Лазарь - без тебя здесь некому помочь мне нести крутой бред».

«Замолкните все, кроме моего магнитофона». (Еще час до третьесортной комедии - пусть его убьет мое вдохновение, мой, магнитофоном вдохновленный, крутой бред)


***

Снова красные лампочки горят: «Тревога!» «Тревога!» «Тревога!» Опять сажусь и улыбаюсь, и думаю о проблемах. И лампочки потихоньку гаснут. «Всего труднее переключиться, спохватиться и начать улыбаться в красном свете…»


***

Метафизика порождает одиночество, а одиночество - метафизику, все мудрецы обитают в пустыне. Хочется жить. «Я - существо уже достаточно кроткое и местное, выпустите же меня из тюрьмы высоких, глобальных, тонких, красивых и мудрых абстракций…» 

Иду, но учтите: я очень сомневаюсь...
К избитому до полусмерти кто-то прибежал, запыхавшись: «мало ты бил себя, вот в чем, оказывается, дело! Вот почему хотя ты и цветешь, но лишь как полубессмертный!»

Настоящая нежность интимна, вот почему  на  открытом листе бумаги я прячу ее в такие закоулки…
***


Революция против важного государства - против неважного государства (против собеса, например) никто революций не устраивает. Государство важное, как революция ненавистно не менее самих революций. «Закрой хайло, революционер и сними пиджак, бюрократ - углубитесь в себя и займитесь творчеством».

***

Кажется, я исчерпал возможность любви без взаимности. Я честно ее исчерпал. Отдал долг бескорыстию.  ...Кончу обратным, вообще потеряю способность любить, буду лишь тупо фиксировать, как об мою стену чужие сердца разбиваются?!..

***

 Строю памятники самому себе - замысловатые, остроумные – но  честность вынуждает проверить их на прочность - ломом. В итоге, ничего пока не построил… (И это тоже попытка памятника!)

__

Сидели с О1 напротив друг друга и очень, очень друг на друга смотрели. Твердостью своего взгляда передо мной щеголяла, дура прыщавая; и проверяла мою к ней любовь и  страдания, а я просто болел и  жалел - ведь бросаю ее! Уже когда пришла А3, я раздвоился и О1 стала недоуменно хмурить брови!

Меня только на самых молоденьких тянет, потому что все же только частично мне близки и тут я надеюсь, что смогу направить человека на путь истинный. А ровесник должен иметь схожий со мной уровень – таких нет (Елена Фролова?!)

***

Жизнь многоразова - и многообразна в каждом своем разе! Не сейчас, так потом, не в этом отношении, так в другом - но повезет, получится что-то. Дороги на 360 градусов - все не закроешь и душа потечет, что-то журча...

***

У меня такое ощущение, что у меня на одно измерение больше, чем у них; что они еще то ли большая  фанера, то ли всё же объем, но с маленькое зернышко. ...Но фанера для эффектов больше годится; и зерно - это младенчик неприкосновенный - а большие объемы слишком тяжелы и сложны (для младенчиков).

__

…Так меня эта «Корова» стрессанула. Слева А. сидит, а справа А3 и обе друг друга ужасно ревнуют – такого со мной еще никогда не было! Опять по весне все в меня влюблены, а я ни в кого – одни барьеры и разницы вижу. Правда, недолго они так посидели – А. ушла в заднюю комнату – меня дожидаться. Я сначала вообще не хотел идти, но потом всё же пошел, хотя и видел, что А3 сегодня еще сильнее нервничает-ревнует, чем вчера из-за О1. Когда пришел обратно, А3 сидела уже около облезлого, причем в весьма тесной от того близости. Но ведь разве предосудительно не игнорировать свою старую знакомую? – поэтому А3 (а следом и облезлого!) бросало то в жар, то в холод. То она улыбалась даже, то крутила волосы и покрывалась красными пятнами. …А. выглядела очень деловой и не влюбленной (про деловитость я ей сказал!) Более того, принялась звонить Р2 – едет с ним в лес на праздники! У меня крыша поехала! Объяснение только одно: она платит мне той же монетой: «я с Р2 не порвала, но и в тебя снова влюбилась – как ты тогда с А2» Ведь явление-то ее совершенно беспричинным было. И села она возле меня. И подыгрывала во всем (и «Н-н» подыгрывала). …А. еще говорила с Р2 (причем, убей меня, она действительно всё еще влюблена в него: улыбалась невольно, даже в телефонном разговоре!), а я уже жаловался «Н-н»: «когда болею, всё вижу в черном свете». И вечером, при электричестве меня лучше не грузить…. Обещали друг другу Щербакова и т.д. Главное, смотрит как рыба. (Но ведь в этом же я обвинял ее и год назад!)

А параллелей еще больше: я похоже в А3 (еврейку, как и Р2!) всерьез влюбляюсь! Уже после ухода А., она меня поразила: сама подошла и отчаянно стала мне мои тексты нахваливать. За день всё прочла! И всем читать дает. Что-то меня убедило и потрясло и я уже почти не отходил от нее, несмотря на облезлого. Но он не отходил, и она от меня отходила – тот вновь бубнил что-то про те же самые турпоходы – и что-то, вроде бы небольшое, она ему обещала. Характер у нее своеобразный очень. Смесь силы и неверия в себя.

А.: «а ты А3 знаешь, да? …меня от нее морозит». А3-е: «а ты А. знаешь, да?» – вместо ответа бурчание.

***

У меня было ощущение, что меня пытаются разбудить, чтобы я исполнил то свое обещание - «я никогда тебя не разлюблю» – а я всё  суечусь,  желая быть человеком слова, но никак не могу проснуться и вспомнить,  как исполняется обещанное...

***

«Не хочешь быть гробом окрашенным, полугроб покореженный?» Я не ответил,  сразу вновь сказал себе «беги, беги»; и на солнце глянул - «еще высоко». «Беги к покою, где корчи тают...»

Снова: сначала увидел, что вырос в 200 раз - и ужасно загордился - а потом, что был-то микробом - и ужасно приуныл. «Микроб как слон приунывший». ««Беги, беги, микроб» - сказал слон, занимаясь своей ходьбой на месте». «Швыряюсь хлебами и камнями - только микробов накормил, даже слонов перебил». «Куда мне скрыться от того, что я наделал всюду?! Везде скрывался, но везде только наделал. Огромные такие кучи  - как слоны. На кучах микробы, что на радостях обещают стать коллективными слонами...» («Это же нытье» - «А что делать, если всё не так? Даже с девушками: то никакого предложения, один голый спрос, а то завоз, а я уже ничего не хочу, даже бодриться, осторожно опираясь на неполную свою пустоту...»)

***


«Все боятся спорить со мной:  «Ты - чума!» - «Я прививка от чумы. И уже пора делать ее…»

***

«...Нет, не любит она тебя - зевнула чуть ли не два раза! (Увидела, правда, что я смотрю, и быстренько прикрылась). Ты можешь себе представить, чтобы А. зевнула?! Так что, завязывай; ищи ту, что зевать в твоем присутствии не будет...»

«Извини, я, когда болен, становлюсь очень необщительным. За себя боюсь: хамить начинаю чуть ли не с третьего слова!» - и руками, для убедительности, крест изобразил. А еще подумал: «не до вас пока, неуклюжие половинки, дохлые четвертинки, замороченные восьмушки и еле видные шестнадцатые. Как и вам наплевать на меня, раз не видите, что как раз моя и ее судьбы  решаются...»

Все сейчас в ее пользу трактую - даже то, что не очень решительно отшивает своего прилипалу: «ценит людей и их чувства». Моя любовь к ней сделала мощный рывок за время от завтрака до обеда и конкурентки уже настолько отстали, что им сопротивляться, а мне думать об них бесполезно...

Я сидел против солнца, заходившего за дом и оно слепило меня, когда она пришла, встав неподалеку. Я остался неподвижен, я щурился, стараясь разглядеть ее, мне нравилось, что оно моей голове светило,  мои глаза слепило. Тогда она подошла и села рядом. Мы сидели, и нас слепило солнце и мне нравилось, что оно нас слепило, а она еще не поняла, что это хорошо...

Ясно, что не любил ее раньше. Даже имени ласкательного в мыслях своих для нее не придумал. ...Да и она ершилась, будь здоров. А  ведь уже тянуло ткнуться, прикоснуться. Зато сейчас млею. Надеюсь, и она уже понимает, чем дело пахнет...

Она была самодовольной в прошлый раз: «тебе наплевать, дуреха? Любопытно? Так умри же, любовь моя!» Гением себя считает. Причем успешным. «Даже в любви». - «Хлебни немного... Я знаю, ты надуешься, потом зафыркаешь, будешь руками махать и смеяться («больно нужно!»), но потом тебе, надеюсь,  станет достаточно плохо и ты потешишь самодовольство мое…


__

Не нравится мне  в А3 то, что из таких же получаются жирные врачихи-еврейки. Кстати, нашего облезлого санитара именно это и привлекло. Он весь такой заземленный. А у А3 полно натурализма в стихах. Это она сейчас любит меня и хочет стать лучше… («пыталась помолиться»!)

Всё-таки не могут сдружиться классицистское искусство, которым занимается А. и моё, свободное.

А3, хваля меня, поспешила сообщить о своем интересе к Сартру и Б. Виану – видимо, всё-таки держит за высоколобого?! Но когда я послал означенных товарищей подальше,  с облегчением сделала то же самое!

В одном из эпизодов мы с Вовкой красиво сидели вместе в отдалении – почему-то мне кажется, что такое запоминается. Мы были серьезны (осуждали Вовкину чукмечку), хорошо смотрелись в паре.

А. хочет замуж. По-деловому! И чтобы потом изменять! Ведь нечто подобное и с моей стороны было поначалу. Я, кстати, тоже очень деловой той осенью был! «Нет, А., у меня только на любовь деньги есть, а на секс – нет».

Первое, что я сказал, войдя к А.: «хоть посмотрю на А., а то опять исчезнет!»

Но у А3 с облезлым, наверное, «всё было» - Вовка видел, как он ее в губы целовал, а я слышал, как он ее к себе домой звал – и это не было новацией.

А. о своих занятиях скрипкой, между делом: «отмучилась на сегодня». Я живо отреагировал: «а ты разве мучаешься, занимаясь?!» Она сразу поправилась: «это просто фигура речи» - скептически ухмыльнулся…


***

Всех, заявляющих гордо, что они не философы, а художники, молча отправляю в запас, за пределы зеленого поля для лучшей, желтой игры…

Хитроумнейшая комбинация... - но со здоровенным проколом! Такое бывает, когда очень хочется: напрягаешься, на хитрости пускаешься - и забываешь, что против лома нет приема...

***

«Пусть пока поболеет неприязнью ко мне, раз  уж так вышло. Потом я это легко исправлю, растоплю горелкой льды и это будет  закаляющая трудность...» (Обычный, кстати, случай. Сейчас они склонны думать, что делают мне одолжение, обходясь со мной любезно…)

***

 Бесцельность. Тупо училась, зато теперь с огоньком работаю. Отучилась, отработала - выходной. Потрахаться, что ли? С этим козлом или с тем? Кина еще нет, еда уже есть. Тусовка завтра. Делает пускай этот козел. Ччерт, семечки кончились! Ччерт, срать охота!.. Бесцельность...

«Этот робот кайф словил - поэтому он умер, и мы его похоронили. Соблазнился жизнью - раем показалась. И где он только ее унюхал на заводе?» (Девушка прошла, неся в руке цветы. Желтенькая девушка, оранжевые цветы - и красный пластмассовый робот...)

***

«Голова кружится. Когда его вижу, с ним разговариваю, голова кружится. Не знаю, почему. Он странный какой-то. Или я странная - голова-то у меня кружится, у него явно ничего не кружится, он сам, кого хочешь, закружит. Черт! больше не могу говорить... Боже! Светло-то как…»

«Ты любишь меня, да? Я тебя тоже очень люблю. Очень-очень. Я тебе уже говорила. Я так тебя люблю. Любимый. Милый. Я такая счастливая. И за что только ты полюбил  меня? Ты такой у-умный. Такой до-обрый. Не-ежный. Краси-ивый… Устал только. Бе-дный. Хоро-оший. Я тебя всё время буду любить. Тебе со мной хорошо? Я хочу, чтобы ты отдыхал со мной. Чтобы я тебя любила, а ты отдыхал. Чтобы  это не кончалось. Чтобы ты любил меня. Иначе я умру. Я тебя каждый день жду, не дождусь. Ты опоздал вчера. И не говоришь, где был. Но я знаю, ты меня любишь. Это самое главное. Я тебя тоже люблю, и без тебя не могу. Я вообще никто, когда тебя нет. И не нужна никому. Только скотам. И этому глупому Кольке. Но он для меня ноль, я же говорила. Я тебя люблю. Ты у меня один. У меня такого, как ты никогда не было. Ты лучше всех. Гораздо. Мне вообще не везло в жизни. В ней всем не везет. Мы же все глупые, а жизнь подлая. Я бы просто повесилась, если б не ты. Или спилась. Или стервой стала. Я же не стала? Милый? Можно я тебя еще поцелую? Ты не сердишься на меня, что я так много говорю? Я же люблю. Я так тебя люблю...»


__

В последних стихах А3 есть такие фразы, как «с чего вдруг вы вздумали лечить болезни головы?», «слыхала отзвуки молвы, что вы крушили инструменты. Неумные эксперименты». Наверное, относятся ко мне (также: «с кем вы жили?»!)


***


Помои, фекалии прямо под полом. Пол из коммунизма и вещей или капитализма и вещей. Пол исписанный и лакированный, но прозрачный. Видно, что всё время кипит и бродит то говно. Вздымается, лижет пол со своей стороны. Все ходят, лихорадочно строят капитализм (коммунизм) и покупают вещи. Чистят обувь. Боятся утонуть...

«Трахаться бы всегда, но не всегда встает. Совсем не всегда. Даже редко. И кончить не могу. Вообще как чурбан - ничего не чувствую. А больше ничего интересного, только наркотики. От порно тоже уже не встает. Всё время блевать охота. Про любовь, что ли, почитать. Может,  вспомню? Может, встанет? Может, Гребенщикова послушать? У него про любовь. У него встает. Он там чего-то накрутил, хитрый мудила и у него, наверное, всегда встает. А я чурбан. Но я **** этого Гребенщикова! Козел драный!..»

Средний может делать что попало - всё среднее одинаково. Он и делает либо что попало, либо то же самое, что вчера. Коньков заводит. Гонит на своем авто, как на коньке, деньгу сшибает... Деньги - это самая середка...

«Тебе хорошо: ты умный, ты и без подлянок проживешь. Я же дурак - если  пинаться  не буду, мне вообще каюк. Без ножа в рукаве мне и недели не протянуть - утопят как щенка» - «Но я добрый какой-то - пускаю присуседиться чуть ли не всех, кто попросит. В итоге, умный плот мой так перегружен, что тоже, считай, тону...» - «Хочешь, помогу?»

«Какая мне вообще разница, кто передо мной – ты, он, еще кто-то? хоть бы и первый попавшийся прохожий с улицы? Глянь в окно - все идут. Вон, видишь, идет - он не хуже тебя. Мне на всех насрать, пока ничего не происходит; пока  все мы средние, взаимозаменяемые и умещаемся в нуле... Уйди, у меня очень плохое настроение...»

«Избей меня или поцелуй. Если будешь бить, то  всё равно поцелую, а если будешь целовать, то  ударю, так и знай! Я такой! До крайности гармоничный! По краям вас уже ищу, всё никак не найду - и где только попрятались? В середине-то вижу лишь точки...»

«Ты лучше, чем я думал». Я в ответ усмехнулся так презрительно, что он заметно поперхнулся, видимо, подумав, что я хуже, чем он думал! Я сильнее, чем он думал...

Пришла ко мне с предложением, долго вынашиваемым. Я отреагировал бурно, в целом положительно, но она уставилась на меня так, словно видит не того, на кого рассчитывала. Мы и вправду давно не виделись…


***

Цой: «я хотел быть один, но это быстро прошло» - а у меня не быстро. Так долго не проходило, что иногда был уверен, что никогда не пройдет. А чем дольше ты один, тем мощнее и оригинальнее твой мотор. Но сам ты сзади, разумеется. Я этого не понимал, моторостроитель. Но вот уже пару лет как моя могучая машина мчит вперед, пожирая пустые пространства и всех отстающих...

***

Эстеты рисуют идеальное, следовательно – рай, а кто будет зыбкой реальностью заниматься? Где она нарисована? В этой природе нас еще нет, а эти предметы нас уже забыли. Реальность грязная, реальность подвижная, реальность легкая, реальность видит сто снов в минуту. Все завалены идеальными магазинными предметами и всем плохо - потому что нет реальности. И все не хотят в рай: «нет-нет, мы им и так завалены на этой конечной остановке…»

И реальность нарисовать так же просто, как и жить в ней! Это рай, идеал эстетский трудно сделать - ту же стерильность, например, соблюсти. Но в реальности жить надо. А жить трудно. Но интересно. Эстетство не напрягает, но ведь скучно, а скука душе очень тяжела...

***

 Ее не любили, меня не любили - вот мы друг друга и любим. Только как быть с комплексом неполноценности: чуть что, пилит меня, как неумеху - а я огрызаюсь: «сама ты неудачница!»

«Мне любовь необходима, потому что без нее  слишком сильно сомневаюсь, что из моих взаимоотношений с особой противоположного пола получится что-то путное,  не тягостное и лишенное недоразумений. Для меня слишком очевидно, что я буду тянуться в лес (своих фантазий и философий), а она - по дрова (товар - деньги – товар) – в результате  оба окажемся где-то между и станем топтать пустоту…

(«Идеалист! Художничек! Чумары в праздничный рейс гребануть - вот это «чудесная страна», я понимаю!» - «А мне Клавку уломать! Да и просто с пузыриком посидеть!»)

***

Намучились за рабочую неделю и на выходные едут в лес... А я за своим любимым делом по преимуществу наслаждаюсь, и мне их  турпоездки кажутся бессмысленными. Как, кстати, и  дурацкие работы. Но  все же тоже еду. Видимо, опять буду сбоку. Снова ничего не произойдет, и все разговоры будут ни о чем. Жаль, конечно, что «коллективность» не предлагает больше ничего…

***

Разговор школьниц в ТВ-шоу: «Начну половую жизнь в 14 лет!» - «Да, это самый подходящий возраст». Ведущий: «Ура!» Подумал: «****и»; и: «я убью тебя, сучара». (На уроке и начнут. «Практическое занятие», «лабораторная работа»… Или сбежав с не столь интересного предмета, в соседней пустой аудитории…)

***

По отдельности реальность - трава, а фантазия – бред – их надо слить в одно. Мы же в реальности полно всего не понимаем,  часть ее для нас фантастика, может быть, даже большая часть…

__

Меня ученик буддиста, лекцию читавший, так задолбал, что я чуть не сбесился – буквально – и, наконец, выскочил оттуда, позвав А3…

Откровенно намекнула, что презирает платоническую любовь! Спрашивала, есть ли у меня дети!

О3 строила глазки, приглашала заходить!

Очень нервничаю сегодня – куда дорожка поведет? Не очень-то я ловок, уверен в себе, красив и обаятелен…


***

Уйму денег «получает» (именно получает - блатная, хлебная организация сосет их, некий родник себе присвоив, и раздает всем, кто к ней смог пристроиться) - столько мог бы полезного  сделать! хорошего узнать! Стольким помочь… Вместо этого покупает стандартные пижонские наборы и всякую иностранную дрянь в таких ярких упаковках, словно рассчитана она на папуасов…

__

Свидание с А3: я только заглазно нечистые мысли грею, а воочию всегда общаюсь по человечески и принципиально. Она была очень расположена, я, разумеется, тоже, но потом пошли главные темы и сразу же начались сбои. Сначала про искусство, а в конце главное – про деньги… Общение было очень интенсивное, резкое и бурное (хотя, повторяю, были и пасторальные куски – когда на скамейке в парке рядышком сидели. Никаких объяснений в любви! Хорошо еще, приобнимал ее пару-тройку раз, намекал и шутил. Кажется, и к текстам моим она поохладела. …Самолюбия у нее сколько угодно – и тут нашла коса на камень! …А деньги ей нужны для всяких  женско-ребяческих пижонств. То у них в семье есть нечего, а то они дорогущие груши покупают. Ум своей матери нахваливала (как О1 своего папашу). …Я ее даже разворачивал по-свойски – ты что, мол, сказала?!

Явилась в еврейском ярко-синем платье чуть ли не до пяток – велико оно ей, для беременных!

Р.П., еврейская мафия, оказывается, уже приглашал ее к себе и часа четыре стихи разбирал!

Она поняла, что я ни плеваться, с одной стороны, ни ждать до следующей среды, с другой не буду.

У нее сто настроений за день, оно много раз у нее менялось; уже в парке  от меня отворачивалась – «ты чего?» – «просто  задумалась» – «глядя на урну?!»

Кажется, она просто загляделась на меня в конце, и я ей снова понравился!

«Вот, соседка каждый раз меня видит с другим – наверное, плохого обо мне мнения»!

Она так любопытно на меня в конце смотрела, быть может, удивляясь себе: «с ним совсем о сексе забыла, надо же!»

То на «вы», а то вдруг распалилась и пошло: «крутиться надо, брат!» Сейчас уссываюсь, а тогда с усмешкой слушал. Волчонок, мальчишка («дураком» себя назвала, а не «дурой»!)

***

 Считают меня легкомысленным, детским! Да я десять лет писал экспресс-трактаты, каждый весом в килотонну! И я стилист, несмотря на всю свою спонтанность! Как у меня рука набита, знает вон тот чемодан бумаги! Тупицы, что вы там «кончили»?! Добряки, псевдосерьезной и мнимосолидной бредятиной запинавшие жизнь…

Рисую, наслаждаясь. Днями, месяцами, годами (боюсь, что вся жизнь промелькнет, а я так и не оторвусь от этого кино, от своего месторождения, кладезя, клада!) - вот и подобрел, благодушествую (хотя уроды и думают, что такие, как я на каждом углу валяются, в каждом закруглении стоят). Объявление даю: «учу такому рисованию, с которым жизнь становится сплошным наслаждением»! Призываю: «пишите, как я - этих стихов в любой редакции два океана и одно море и без блата трудно продержаться на поверхности»!

__

Был еще один неприятный эпизод, еще в среду: какой-то пьяный мужик слапал ее за ногу и она вырвалась. Я не среагировал, не полез в драку – здоровый слишком. Хотя он сидел, и я мог лягнуть его ногой по физиономии. К тому же, пьяный. Наверняка я правильно всё оценил, но осадок всё равно остался…

Как мы шли мимо длинной лужи…. Она, запальчиво: «сейчас толкну в нее и полетишь!» Я: «нет, мы не будем толкаться» – и, обняв ее за плечи, прошел по краю мимо. …Как я шел за ней по паребрику в темноте: она быстро упала с него и оглянулась: я сосредоточенно шел следом, не падал. Она улыбнулась. …Как она пыталась спровоцировать меня на высказывание об О3, сказав, что думает, что та влюблена в Алд. (слишком очевидная нелепость). …И, убей меня, она волновалась, когда подходила ко мне в последнее свидание. Ей, кажется, казалось, что я сразу поведу ее к себе и начну трахать – и была согласна на это! Платье ее на улице выглядело нелепым, а дома оказалось бы очень милым и домашним. Может, так и надо было…

***

Машины едут быстро, я иду медленно: «я не машина». Асфальт не едет, он стоит, т.е. лежит – я тоже почти что стою и лежу: «я асфальт». И поэтому по мне едут все эти машины…

Удобство для одних всегда есть неудобство для других, удобство в одном отношении всегда есть неудобство в другом – поэтому бесполезно создавать удобства…


***

Они на любовь не согласны, но на секс - да! Они сегодня обмануться согласны! Развлечься! Им нехорошо! Скучно!  Но я не хочу играть в чужие игры! Я проиграю в них! Город - чумовой крематорий! Любовь или ничего! И пусть презирают, что моргаю, вздыхаю! Люблю!

Она подпустила меня поближе только затем, чтобы побольнее ударить. Предыдущая сделала то же, только выжидала дольше, чтобы помучить побольше. А третья вообще с боку-припека, но извернулась-таки и тоже смогла оскорбить абсолютно всерьез, по лицу... А может, одна, подпуская, все же хотела погладить?  Только потом почуяла чуждый, не волчий запах и решила, что слабый. А я сильнее любого  волка и  сумел ослабить все три удара; и укусить всех троих в ответ. И они еще почувствуют силу этих любовных укусов...

__

У А3 некрасивые руки – красные «ручонки». Как у малолетней уборщицы!

Кажется, А2 прочла «Графомана» и мои тексты ей понравились даже в изуродованном виде. Она не осталась с нами, но в этом только достоинство, она оглядывалась. …Еще кулаком мне шутливо грозила…

***

Я все еще зависим и неподвижен. Надо двигаться вперед, чтобы сбежать от этих провинциалов. Они не знают, что такое идеология и супер-модерн. И какой кайф - езда на солнечном танке. Они ленивы и нелюбопытны,  смотрят и читают только подобное себе. Их, дураков, не жжет изнутри неудовлетворенность тем, что имеешь. Это мещане,  досуги мещан. Их стихи - безделушки без мощи, без цели. Они все еще варежки вяжут. Я их  ношу...
(Впереди всё те же Вергилии и Горации, граждане Империи и тщетно будешь ты лажать их, сидя в своей Памфилии-Татарии...)

Институции. Остров. Коннотации. Трава. Ситуации. «На острове нет цивилизации». Куратор. «Трава зеленая». – «Куратор хочет видеть вас». - «У вас интересные коннотации, молодой человек - пристраивайтесь в наши институции. Ситуация острова в контексте данной ситуации выглядит уже несколько старомодной»...


***

Да, разлюбив одну, я тут же влюбляюсь в другую. Свято место у меня пусто не бывает, до смерти не любит пустоты. Это проза?

Да, я влюбляюсь в ту, которая, при  примерно равных  данных,  больше, как мне кажется, любит меня, симпатизирует мне, страдает из-за меня. Это проза?

 Я  терпеливо ищу ту, которая будет любить меня терпеливо. Я буду более гибок и широк, менее провинциален и слюняв, более дружественен, менее озабочен - мои жизнь и дело, протекая широким потоком, сами всё проверят на прочность…

***

Острый черный кол в дымке голубой. Ну, в этой, голубой, дымке, в небе, на фоне неба, острый черный кол. Или свечение какое-нибудь вокруг: сам кол просто черный, просто острый. И солнце, в итоге, не хочет вставать. Боится. Оно яйцо.  Я кол рубил, но острота его отрастает вновь, как у дракона головы. Но он не дракон, а кол. Черный. А вокруг небо без солнца. Даже свечение есть, а солнца все-таки нет. Не хочет вставать. А кол падать не хочет. Он внизу как бревно. Как дерево. Я обхватил его лишь наполовину. Он как дерево, но вверху как  кол. И везде свечение, дымка, голубая такая...

***

Хрупкое плечо автономной системы. Тихий омут регистрации акта улиткой в пальто. Машина, натренированная на самооценку, вновь обретает бессловесность. Ладонь - огонь и возможности бесконечны. «Забудь свою любовь» - радикально тоталитарный мотив. Хрупкий мотив автономной системы, что над тихим омутом  в машине едет в пальто и  ради  меня, прошлого приветственно поднимает ладонь...

Перипетии созерцания бродяги, что один среди дождя. Девальвация принципиального жеста. Техническая воспроизводимость. Душа в снегу реагирует на диагноз, потом тренирует рассеянное восприятие. Просто катастрофическое обесценение - и это при наличии бесконечности возможностей и машины с самооценкой. Я все же ожидаю перемены. Но пока бродяга  стоит, и дождь  не кончается, а вокруг пустые и запертые дачи...

***


Цивилизация - это шаблон. Шаблон - это тюрьма. Цивилизация - это речи о свободе  для удобства и уюта в тюрьме... Формы - это тюрьма. Дерево не имеет формы. Только не имеющее формы зеленеет. При к небу, туда, куда указывает миллиард деревьев, так, как проповедует миллиард деревьев. Миллиард деревьев не заботится о форме, но, тем не менее, не остается без нее. Пока людей интересуют ритуалы (публичные речи - ритуал, публичное искусство – ритуал), они не будут делать ничего действительно стоящего…

«Современное актуальное искусство» -  в этом есть что-то близкое мне. Надоели провинциальные лирические излияния  с бумагами из под полы и из сумки. Надо шуметь, действовать, коммуны устраивать, громить, к чертовой матери, всю эту рухлядь!

__

Пока девиз А3 «крутиться надо, брат»! Хочу попросить ее написать эти слова своей рукой, чтобы повесить на стенку! Вообще, полно можно всего написать и повесить…

Пример нравов А3: «я на иврите знаю всего несколько фраз. «Мишу та-та-та-та ебут» (!)  А вторая слишком неприличная (!)».

***

«Закрой глаза. Закрыл? Увидь поток. Увидел? Теперь пытайся высмотреть что-то в этом потоке...»  («Расслабься и махни рукой, ведь всё повторяется, всё безнадежно сливается, всё мчится куда-то...»)

«Рисуй коряво, шершаво, но следя за гармонией целого и наличием смысла - от гармонии и смысла устойчивость, т.е. прочность, а от корявости аура и  энергетика, потому что душа обожает залегать во всех этих трещинках и  микроскопических извилинках; она ведь солнечная пыль...»

***

Русская фамилия - а еврей. И на руководящей должности.  Везде! Всё  провоняло карьеризмом, эстетизмом, наукообразным словоблудием! Они торгуют  не только в банках, но и в журналах! Черт, я кажется что-то начинаю понимать в погромах - клопы рыжие, усатые!  ...Нет, надо  без погромов и глупостей. Лучше просто держать их в одном ряду с прочими «горными» мафиями - начиная  с сицилийской и кончая чеченской и азербайджанской. Потеснить чуток – желательно, до Богом отведенных для них резерваций... («Это называется «достали»! Ты прямо,  как ариец! А сам в евреек влюбляешься!?» - «Так я же не антисемит! И какой с женщин спрос? Тем более у «горных» народов? Я только про ссучившихся, «крутящихся», талантливых лишь в тараканьих бегах. Нельзя же быть такими растяпами! Они же не только русскими фамилиями прикрываются - они и Россию за милую душу похвалят! Слова - вода! Как учил Христос, «по делам их не поступайте». Т.е. речи слушай, а за руками следи! И бей по рукам, одновременно язык укорачивая! Всем «горным» много дано (горы - следы особого волнения Бога при виде населяющих данную территорию!), но ведь и спрос должен быть соответствующим - иначе просто невозможно не ссучиться. Это касается любого, имеющего власть или деньги…»)

Такое ощущение, что   духовное никого не волнует - ничем не интересуются, скоты; как бараны всему верят, идут туда, куда гонят - и одни евреи суетятся, с Богом споря.  Мне вот говорят «ремеслом займись, искусство – хобби», но нельзя, нельзя самое высшее евреям на откуп отдавать...

***

Глянул в окно, мимо шла знакомая: «посуровела, ****уя» - сплошные неудачи с мужьями и сожителями.
(»Ты чего улыбаешься?» - «Матерный текстик пишу» - «Так светло улыбался!» - «Смешной!»)

Два художничка-профессионала  сдержанно, с достоинством обсуждают свои дела. Не могут скрыть своей озабоченности: вкусы публики - великая тайна. Особенно, когда у нее денег нет и шатание в умах. Хотят отдаться, но никто не берет...

***

Окно, в котором просверлена дырка - для наилучшего наблюдения за улицей.

Пол, в который вбит гвоздь - для пальто, когда все вешалки заняты.

Потолок, с которого свисает цепь - чтобы перелетать через лужу, когда она в этом месте  будет налита.

Дверь, на которой нарисован план всех известных хозяину улиц - чтобы не заблудиться, оказавшись за порогом.

Окно, на котором написано «хрупкое, прозрачное, холодное стекло».

Пол, в который вбит гвоздь в том месте, где он покрашен не засыхающей краской.

Потолок, с которого на елку сыплется штукатурка в новогоднюю ночь.

Дверь, забывшая, в какую сторону она открывается: «подожду, пока кто-то придет и подскажет».

Окно, исповедующее лозунг «стекло должно быть с кулаками».

 Пол, в собственном воображении разлетающийся на куски.

 Потолок, не понимающий того, кто хочет кусать за пятку.

 Дверь, набившая себе шишку о притолоку.

 Окно, захотевшее стать трусами.

Пол, слушающий рассказ про то, как ездит танк.

 Потолок, с высоты постигающий черный цвет наших четырех стульев.

 Дверь, барабанящая по косяку.

Окно, пытающееся извернуться и посмотреть в комнату.

 Пол, уверяющий, что ему холодно оттого, что подполом крысы.

Потолок, отлучившийся на минутку, пока никто не смотрит.

 Дверь, подравшаяся с соседом.

Окно, фотографирующее всех, кто прошел в течение последнего часа.

Пол, весьма разборчивый в отношении посторонних топтунов.
 
Потолок - наблюдатель, возможно, предатель, выдающий себя за врача.

 Дверь, обрадовавшаяся, что ее позабыли закрыть - созерцает пейзаж, расположенный сбоку.

Окно, которого боится камень.

Пол, считающий каждый шаг, по нему сделанный - сдельная работа.

 Потолок, не одобряющий закон всемирного тяготения.

Дверь, совсем сдуревшая: «никто с крючка не снимет - даже в туалет не сбегаешь».

Окно, присевшее на стул.

Пол, взявшийся подержать три стола, восемь стульев и двадцать два шкафа, пока все не вернутся.

Потолок, взявшийся за мытье посуды, чтобы доказать, что он не белоручка.

Дверь, тупая настолько, что все при виде ее смеются в лежку.

Окно, почесывающее спину.

Длинноногий пол.

Потолок, подоткнувший под себя одеяло.
 
Дверь, растолстевшая, узнав, что она - прямоугольник.

 Окно, сообщившее шторе, что оно еще девушка.

Пол, лизнувший мою подошву, когда она находилась на высоте.

 Потолок, негодующий на то, что я порчу белую бумагу. «Вольно ему на мелюзгу руку поднимать!»

Дверь, забытая всеми, даже собственной ручкой.

 Двойное окно, словившее, приоткрывшись, кого-то третьего, узнав, что Бог-пьяница троицу любит.

Пол, велевший позвать Моисея: «пусть на мне пишет свои заповеди».

Потолок, решивший накрыть всю комнату большим листом бумаги.

 Дверь, ухитрившаяся вздрючить кого-то и рассказывающая теперь четырем маленьким дубовым деткам сказку про козлика в дубовом лесу.

Окно, покрасившее губки.

Пол с сообщением, что у него начался улет.

 Потолок, чихнувший так, что все присутствовавшие живые и неживые существа по колено ушли в пол.

Дверь, лихорадочно пытающаяся закрыться, чтобы скрыться, притвориться.

Окно, известившее пространство, что окно с третьего этажа матом заставило работать свой пол до седьмого пота.

Пол, допрыгнувший было до потолка, но по пути засмотревшийся в
окно.

Потолок, надоевший всем проповедью о том, что ему до рая ближе.

 Дверь, от собак научившаяся лаять, от людей говорить «пардон».

Окно, дожидающееся восхода солнца, чтобы получше рассмотреть залетевшую муху.

Пол, оставшийся без завтрака, по причине отсутствия бэби.

Потолок, засветивший своей люстре фонарь под глазом.

 Дверь, требующая с пола деньги, старый долг - плату за вход.

 Окно, собирающееся перепрыгнуть через пол на другую стену и
сразу вышибить оттуда местное окно.

Пол, влюбленный в потолок до посинения.

 Потолок, раздобывший белой краски, чтобы покрасить свою дорогу на пол.

Дверь, ненавидящая пол и потолок и не ведающая о существовании окна.

Окно, не понимающее зачем существуют потолки.

Пол, мечтающий добраться до окна, чтоб то белого света не взвидело.

И потолок, которому всё до лампочки - даже то, что дверь унесли от греха подальше...


***

«Какой ты самоуверенный». - «У меня вдоволь и уверенности, и сомнений. Ни в чем не знаю недостатка! ...Я провожу синтез на циклофазотроне. Удобный, но смертоубийственный путь анализа  прошел до конца. Он мне ничего не дал, но этим  избавил от соблазна  оглянуться назад…»

***

 Расстреляли жестоких.  - «Это все же слишком жестоко, ведь души причудливы и в них могло быть что-то хорошее» - «Но и в смерти, кто знает, может быть, есть что-то ласковое…»

__

К. пытался взять А2 на абордаж и я уже было совсем огорчился, увидев, что они вместе пошли, но спустя пять минут ему пришлось вернуться – несолоно хлебавши! Я бы сказал, что у А2 даже чрезмерное ожесточение против него.

«Корова»: никого не было, но вот выходим мы на улицу, прощаемся не спеша – и появляется А.! Конечно, не случайно подгадала. Увидев, что рядом со мной нет никаких конкуренток (я специально руками развел и повернулся, чтобы убедилась, что не прячется никто за спиной!), очень благоволила, и я с ней немного прогулялся. Конечно, она видела мои заминки и потому тоже вела себя достаточно сдержанно. В итоге,  был чуть ли не более возбужден и взволнован. Она так мила! О, если бы у меня были деньги! А у А3 я фотокарточку стащил – она на ней так прекрасна, так трогательна! Я просто не знаю, как мне быть!

__


Еще А3 читала стих про черных котят, которые сырого мясца хотят – ясно, что имелось в виду. …Еще лицо у нее было красное, как у рака. …А этого С7 потом уже мне пришлось просить помолчать – сам беспардонно с той же А3 базарил, когда опять же кто-то читал стихи! В общем, мы друг друга попросили с А3 не разговаривать! …Ох, уже сейчас чувствую ужасную перегрузку…


***

Может быть, когда холостой шум, нарастая, станет нестерпимым, кто-то замолчит и начнет, наконец, что-то делать - в мечтательном, а не прозаическом духе, в хипповой короне...

***

Расслабился и дал конфету. Расслабился и улыбнулся. «Мне не убудет! У меня такие успехи! Денег столько! На работе ситуация клевая! С начальством, считай, что в друзьях! Столько корпел и теперь полный порядок! На трехкомнатную обменяюсь с доплатой!»  Тем более что выгодно давать конфеты. «Все выгоды в гости к нам» в этот славный вечерок...

«Не хвали меня, ты что, я  просто в ужасе от наружных похвал! Есть же законы гармонии-компенсации  и в итоге ты меня обязательно похулишь внутри. Ты лучше поругать меня постарайся! Изо всех сил! Ведь есть за что! Я такой же, здесь же...»

***

Закат - легко нарисовал фантастический город. Музыка - мне опять всё очень легко... Новый солнечный день - в нем зреют новые закаты, музыки и города... Фантастический город - в нем всё время закат,  музыка и от множества флагов само небо трепещет…

***

Душа у нее загнана в угол, прижата к расстрельной стене. Я люблю ее, но она так испугана, что всё равно будет обороняться. Кусаться, пинаться. И кричать. И молчать, как стена…

__

На «Корове» верхнеуслонский Тарковский (уже и в каждой деревне по «высокому штилю») заявил о своем полном атеизме…

***
 
 «Я атеист, пусть меня закопают!» - а сам пишет стихи предельно высоким «штилем» - видимо, на Олимпе земля другая: не сгниешь, если  закопают среди мрамора и льда… Так себя затуманить… ( «Вижу, вижу тебя, заходи скорей!» - и ему закричит Бог - и стронется Лазарь, серые пелена свои вдруг легко, как туман, разрывая... )

«Где хлеб-то?..» - «А это что, жопа?!» - шедевр из 6 слов, 20 букв и где-то около 30-ти знаков. Шедевр - это когда ни убавить, ни прибавить,  всего так много - чуть ли не жизнь вся. Не уйти от хлеба,  поисков и жопы. Всегда кто-то спешит нагрузить вопросом и нарывается на раздражение - тоже поспешное и ненужное… И разве не смешно - жопа в хлебнице?!  Причем, хлеб, как негр, черный был!

Голые ножки, просвечивающие сквозь пакет. Пакет с книгами. Девушка с пакетом...

__

Беззаботно увлечен А3! Собственно, я даже на стихотворение самой А3 лишь мимоходом отреагировал по этой причине! Да и сама она вроде бы настроена аналогично (вырезая «крутиться надо, брат»! – и какие же у ней ловкие руки, кстати, просто невероятно…)

Хорошо  полемизировал сегодня – был как супермен скуп и точен в словах! …Ездил во вторник на привычную дачу с непривычными ощущениями. Природой, кстати, мало интересовался!

***

У него столько достоинств и недостатков, что с ним как в лесу. Никогда не знаешь, что тебе через десять метров свалится - в руки яблоко или на голову кирпич; будет ли шлагбаум, переходящий в бурелом или же указатель и просека, похожая на ясную, широкую дорогу...

***

Им бы понять ценность простоты и преданности, смешливости и ума, чтобы не на одни пафосные и статусные таланты свои уповали…

Те девы, а она мальчишка и женщина!

 Она будет преданной, но совсем не покорной: я ее знаю, она, как всегда, владеть хочет, но хотя бы будет преданно ценить то, чем владеет...

  А четвертая хочет забыть меня, хочет бегать, носиться и учиться. А телеса всё зреют, кстати! Тоже дева и не маленькая! И блажен, конечно, тот, кто ляжет на нее - он долго не встанет!

 А на мою ложиться почти совсем неинтересно - у нее и попка маленькая. Но зато детей представляю только от нее - сероглазых, с неправильными лицами...

Озорничала, конечно, экспериментатор: придвинулась к одному и с радостью наблюдала, как пристально и хмурясь изучаю я величину зазора между ними. Я даже уже отвернулся – мол, безнадежная - но когда глянул в следующий раз, между ними было уже полметра, что равнозначно расстоянию от Нептуна до Плутона!

Догадалась, что он герой, как в кино догадываются, кто убийца. А не верила почти всю дорогу - вот ведь в чем пикантность, вот  какое хорошее кино...

Первые три слова ее мне очень понравились; потом было немного похуже, задело в одном месте; но не успел я приуныть, как она опять такой фейерверк выдала! (Всё длилось одну минуту, мы болтали ни о чем и с равнодушно-простодушными лицами, лишь мельком друг на друга глядя...)

***

Столько планов было, но вышел на улицу и увидел, что там по-прежнему только пустое пространство... Дул ветер, погода портилась, планы мои носились по воздуху вместе с большими пакетами и еще каким-то неубранным, возможно, только что набросанным мусором... (Никто не пришел, ветер напрасно трепал мои волосы солнечным днем)


***

«Это нескромно: писать о себе, что-то дневниковое...» - «Даже скромность бывает ложной. И: человек всегда лучше всего знает именно самого себя. Дальше по убывающей, дальше уже гадания и схематизм. Мне дан только я сам. Совершенно естественно писать именно о том, что ты знаешь...»

«А не надоело тебе прямо высказываться?» - «Страшно, темно, серые силуэты, вот и хочется залезть на трибуну и зажечь самый простой свет...»


***

Машины, машины... Для пешеходов - гаденыши, поэтому хорошо, что они ездят по кругу и по дорогам в выбоинах…

Почему не носят, к примеру, ярко-оранжевые рубашки? Или ярко-голубые? Почему мужики так тушуются…

(В это странствие еще думал, что зря я так на евреев напал: «подумаешь, изворотливые эгоисты, зато среди них вроде бы злобных скотов нет… - их лютая злоба очень окультурена! Взять того же Галича – что-то нравится, но уверен, что очень скоро бы с ним в драку полез - такое нестерпимое чванство, подлый еврейский  снобизм. «Убил бы скота!»)

***

Советует спать после обеда. Он врач, но, тем не менее, возможно, это просто бзик. Иначе бы сам умер не в 60, а в 80… (Хотя иногда мне это самому помогало меньше,  в целом, спать и в делах двойную норму выполнять)

Он говорит: «Ах, так?! Ну, извините!» Мол, ну извините, что не угодил, на всех не угодишь. Он никому не хочет угождать бесплатно. Он знает себе цену. А другие нули. Поэтому ему легко со сцены выступать - перед нулями не боязно. Всё это очень легко и естественно у него получается... («А он не еврей?!» - «Как это ты догадался?!»)

__

Зря я раздобыл фото А3 – теперь терзаюсь! Фото шикарное, крупным планом… Как А3 спрашивала меня взглядом, куда ей сесть – рядом или подальше… У нее фигурка самая лучшая, у нее губки самые замечательные (у А2 большой рот, да еще и зацелованный), у нее волосы пушистые…

***

«Я без дела не могу! Разлагаюсь и протухаю в течение получаса! Просто хочется закопать себя!» - «Это нормально и правильно: ты же  многое умеешь и потому не должен простаивать, должен реализовывать себя и выдавать продукт. Чем ценнее человек, тем дороже стоит его простой и тем хуже ему от простоев…»

***

Мне уже не за что ворчать на него. Возможно, она бы услыхала мой голос. Надо пробираться дальше. Оказывается, это Пират, негодник, вынюхивает норки грызунов. Вдруг мелькает мысль. Вот тебе и всё! Разве этот океан ароматов можно упрятать в один флакон и заткнуть пробкой! Ничего толкового не получается: не то писк, не то шепот. Ну, кукушечка, ну, милая! Дыхание захватывает. А кричать громче я боюсь. Еще вызовешь неизвестно кого на свою голову. Лучше так, потихоньку. Пират прижимается к моим ногам и мне уже не за что ворчать на него. А такой бор, что ни говори, куда лучше всяких одеколонов Алиды. Ах, если как следует вдохнуть полные, полные, полные легкие... Благоразумнее всего, конечно, покричать самой, позвать Дагле, возможно, она бы услыхала мой голос. Но у меня перехватило горло. Неподалеку кукует кукушка. Звенит и звенит, точно подвешенный на вершину дерева колокол. Интересно, из чего этот одеколон вообще изготовляют? Наверно, из какой-нибудь дряни, если дядя Карл говорил, что даже шнапс немцы делают из опилок и еще неизвестно чего. Вдруг мелькает мысль: если она прокукует, ну, скажем, еще пятнадцать раз, тогда всё будет хорошо. Ну, кукушечка, ну, милая! «Разве я тебя взяла с собой для того, пес ты этакий, чтобы ты ерундой занимался?» - тихонько пробираю я его. Дыхание захватывает. Вот тебе и всё! Попробуй разберись, было пятнадцать или не было. Ничего, обойдусь и так, по  правде сказать, ребячество всё это. Надо пробираться дальше. Даже голова кружится. Ах, если как следует вдохнуть полные, полные легкие. Но у меня перехватило горло и ничего толкового не получается: не то писк, не то шепот. Оказывается, это Пират, негодник, вынюхивает норки грызунов. «Разве я тебя взяла с собой для того, пес ты этакий, чтобы ты ерундой занимался?» - тихонько пробираю я его. Лучше так, потихоньку. Неподалеку кукует кукушка, наверно, из какой-нибудь дряни, если дядя Карл говорил, что даже шнапс немцы делают из опилок. Ничего,  обойдусь и так, по правде сказать, ребячество всё это. Разве этот океан ароматов можно упрятать в один флакон и заткнуть пробкой! А кричать громче я боюсь. Возможно, она бы услыхала мой голос. Надо пробираться дальше...

(Это из книжки, которую я расходовал в туалете. Она уже лишилась имени. Смысл тот, что глаза у читателя бегают, и мысли у автора тоже бегали, как пить дать. Это потом она стала такой правильной, что ее пришлось отправить в туалет... Нет, смысл в том, что каждая фраза как отпечаток пальцев. Человек всегда продуцирует только присущие ему парадигмы. И зачем выстраивать их в скучно-банальный порядок?! Ведь читать невозможно! Ни одной загадки! А ведь столько эмоций, опасений и страхов. Она побоялась кричать громче. У нее перехватило горло. Одеколоны не выходили у нее из головы. Эти ее дурацкие собаки, кукушки и дяди Карлы помешали ей вдохнуть полные, полные легкие. Вот почему она в туалете. Ей не за что ворчать на меня...)

...Нет, не так.
«Мне уже не за что ворчать на него. Мне уже не за что ворчать на него, слышишь? С моим-то голосом. Надо пробираться дальше и не ворчать на него. Вынюхивает, негодник, но мне не стоит ворчать на него. Зачем ворчать, когда ничего толкового не получается.  «Разворчался». Ну, милая, не ворчи, мне  не за что ворчать даже на него. И так дыхание захватывает. Лучше  потихоньку только ворчать на него. Ну, скажем, еще пятнадцать раз поворчу, и всё будет хорошо. Интересно, из чего только эти ворчуны одеколон изготовляют. По такому поводу благоразумнее всего, конечно, поворчать. Тем более, что  такой бор действительно лучше любых одеколонов. Я не ворчу, он действительно лучше. Но хорошо и поворчать в бору. Возможно, она бы услыхала мой голос, если бы я тогда поворчала. Но мне уже не за что было ворчать на него. А кричать свои ворчания громче сейчас я боюсь. К тому же, вдруг еще вызовешь неизвестно кого на свою голову. Ах, если бы  вдохнуть полные, полные, полные легкие и как следует заворчать! А так ничего толкового не получается…»

«Возможно, она услыхала мой голос. Это очень возможно! Надо пробираться дальше. Вдруг мелькает мысль, что это Пират, негодник, вынюхивает норки грызунов. Она бы услыхала меня, если б он тут не рылся. Ничего толкового не получается,  и даже голос мой она вряд ли услыхала. Дыхание захватывает, как горько. Но такой бор, что ни говори, куда лучше всяких одеколонов Алиды. В пятнадцать раз. Вот только почему в лесу  серые заборы? Вероятно, из опилок, раз даже одеколон немцы делают из всякой дряни и вообще неизвестно чего. Вот тебе и всё! Она не услыхала мой голос! Только кукушка кукует неподалеку. Надо пробираться дальше, это благоразумнее всего, ведь кричать громче я боюсь. Разве этот океан проблем можно упрятать в один флакон и заткнуть пробкой! Хотя  она все же могла услышать мой голос. Может быть, тоже пробирается дальше. Как я, потихоньку. А то еще вызовешь неизвестно кого на свою голову. И так ничего толкового не получается. Возможно, все, кроме нее, услыхали мой голос...»

 (Ну и так далее - мне надоело. Боюсь, что на меня сейчас снова нападет тоска. Надо пробираться дальше! Немедленно…)



***

«Зеваешь в шахматах, говоришь? Значит, и в жизни зеваешь. Шахматы -  прекрасная модель. А тебе нельзя зевать! Тебе надо прогрессировать! Иначе у нас ничего не получится! Я отвечаю только за творческую сторону дела! Ты должен стать настоящим евреем! А ты отработал и на диван у телевизора...»

Из лекции по соционике: «люди делятся на активных и пассивных, экстравертов и интровертов. Соответственно, четыре комбинации, четыре типа личности: душевные (пассивная интровертность), страстные (активная интровертность), хладнокровные (пассивная экстравертность) и деловые (активная экстравертность).»  Пассивность и интровертность -  наша родина. Но мы выходим из этого родного дома и в страстность, и в хладнокровие, и в дела…

Невозможно одновременно быть и настоящим творцом, и хорошим толкачом своего творчества. Слишком различны эти два господина…

***

 Я как наработаюсь, так как пьяный. Это  приятно быть пьяным. Если никто не дергает. Если дела не дергают. Если можно включить любимую музыку. Если можно включить любимую музыку, то вообще полный экстаз получается, чистое экстра-си, героин...

«Вы куда, молодой человек?»  - «Нет уж, я не боюсь». «Ваш билетик, молодой человек?» - «к черту, я не боюсь»… (Это мой новый уровень. Дощатый настил на верхотуре. Хожу по нему и не знаю еще, что встретится, на что нарвусь...)

Забыл - раз. Напарника вхолостую сгонял - два. Одежду для работы не продумал - три...  Всё еще слишком много ошибок. Где-то поспешишь, где-то раздражишься, где-то схалтуришь…  («Расти большой, душа, ну что ты»...)

***

Не перегори, пусть то, что накоплено в тебе сейчас, взорвется в нужном месте в нужный час - при тех, кто дорог и достоин взрыва... Не проверяй накопленное сейчас, верь, что там почти что всё в порядке…

Стал всеядным в  искусстве -  лишь бы было вкусно! Хорошего  никогда не бывает много - так велик мир, который следует заполнить. У всех у них слишком много шаблона,  но, если есть хорошее, то оно всё равно светит как вечная надежда...

Стань напарницей, милая, в истребителе моем одичалом... И приходите тогда все без боязни - я вас научу летать! Не покушусь на ваши индивидуальности, не убоюсь, что вы вставите палки и дырки в колеса моих полетов...

...В этой точке (в запальчивости своей они ее легко достигают) становится очевидным, неопровержимым их неверие в Бога - поэтому они ее избегают, впадая в привычную, тихую неопределенность…

Секс - наркотик; даже телевизор - наркотик. Все наркотики вредны, многие опасны. Но мы не можем обойтись без них, пока настолько пусты и несовершенны. Мы пресные какие-то, несоленые, а хочется остренького-то ...

__

5 вечера, до А. – час и, наконец, начался мандраж…. Вчера, кстати, даже зевал почему-то от скуки и  усталости.

А. Баха плохо играет! А Вьетаны и т.д. ей впору. Лишь иногда во время игры проглядывала хорошая, чистая А. Стоило ей заметить, что я ею действительно интересуюсь, начинала улыбаться, хорошеть. А вообще, она пигалица, татарча без грудей, без фигуры, без ног.

…Идет и бубнит что-то ломаным языком. «А., что за иностранка?» – «Так это же и есть СК»! …Может быть, СК и наплела А. что-нибудь против – мол, не только пишет ахинею, но и не любит тебя, раз не звонит и т.д. …А.-е: «да, выходит, я плохой психолог!» Она: «Да!» (имея в виду не только ее, но и себя)

Придя домой, сходу позвонил А3! Ведь рискованно было. Тем более, пол-одиннадцатого. Кажется, она была приятно удивлена, хотя и сдержана. «Учу экзамены». Охотно согласилась встретиться в субботу. По сути, по своей, а не моей охоте. …Ну, я даю! Если учесть, что в тот же день сочинил очередное послание к О1 – в котором тоже полно любовного! А сегодня надо целый день картошку сажать!

Сначала целый час не мог даже сесть – всё ходил в волнении – а потом заснуть не мог…

__

Свиданка с А3: оба взаимно расположены, но братец увел ее в свой шалман в 131-ой школе. Она колебалась, не хотела, чтобы я уходил, она звонков моих будет ждать. Высматривала меня из универа!

Кормил ее дорогими зелеными яблоками…

***

Хорошо, что запомнил: сохранил.
Хорошо, что забыл: освободил душу... Много есть вещей, которые надо делать бесцеремонно и забывать быстро-быстро, чтобы освободить душу...

Что осталось от той любви? Белый снег, ожидания на первых ослепительных снегах. Я ногами вытаптывал на нем ее инициалы. Я был такой небесный, с такими чистыми ногами. Было пусто, все были на своих работах в эти поздние утра. И ее тоже не было, я никак не мог угадать, подгадать, - этот снег лишал меня разума, и кружилась моя пустая голова...

«...Ты будешь профессором литературы, милая, это точно, у меня было такое озарение, и будешь ты читать лекцию про писателя Дмитрия Вильмса - неважно, известного  или позабытого, или вовсе никогда не существовавшего - «честь знать которого», скажешь ты, «мне выпала в молодости..., когда была я девочкой и дурочкой»...»

Планировал я всё иначе - видимо, это были не планы, а мечты... В мечтах я обнимал ее уже на первой секунде - еще шутливо - но слишком много пыли на улице, а также ментов и контролеров (я пробовал заглядывать в частные авто, но там сидели люди чуть ли не еще более черные от злости). Да и потом рядом полукругом сидели люди... В общем, мы были несмелыми пока, дерзости говорили лишь друг другу...

Лавочка была грязной - для нее я нашел пакет, а сам примостился с чистого краешка. Но чем-то это меня не устроило и я придвинулся, на маленькую пыль махнув рукой...
А рядом был фонтан - и мы бы нырнули в него, но недостаточно друг друга любили...
Вот так всё было, милая? Ты помнишь?

***

Кажется, я понял, как проложена моей жизни кривая: в начале я был самый грузовой, а в конце  буду самый легковой. Настолько  был самый грузовой, что и ходить не мог - сидел на складе…. Я перевариваю груз, превращая тяжесть в легкость. Засру сортир с головкой и у меня останутся  только крылья! Я так насиделся, что мне теперь хочется только летать! На всё остальное плевать! («Как в колодец?!» - «Птицы из колодцев не пьют»)

***

Я влюблялся в 17-ть. А после не влюблялся 17 лет. Влюбился вновь в 17-летнюю - я, видимо, остановился и уснул, раз продолжил  с теми же, по сути. Став мамами, они породили свои  подобия... И всё хорошо, но я боюсь в ее школу входить. Боюсь встречи с карапетами из 3-го класса и заморышей из 5-го! «Это очень-очень страшный сон - когда все вот такие. Или такие. Я лучше не пойду. А ты иди, развлекайся...»
(И еще почему-то снится чей-то кабинет, в котором выключен свет, и некая мадам вечером отпирает его, по-хозяйски гремя ключами, и входит, точно так же стуча каблуками - ей надо чего-то поискать в столе, но она не включает большой свет, она и в темноте знает, где стол и что на столе стоит настольная лампа...)

…«Меня беречь надо. Тебе – меня, хотя я тебя и вдвое старше...» - «Еще чего! Чего захотел, брат!» - «А если я умру?» -  «Ну и умирай. А ты как думал?! Чего захотел! Еще чего!..»

Двое спали на одной постели, но взялась одна - та, у которой родилась девочка; тот, у которого родился мальчик. «Если у тебя нет сына, то ты бездетен и бесплоден. Если у тебя нет  дочери, то ты даром рожала ему сыновей...»

***

- «В моем дневнике все ходят в голом виде...» - «Седая традиция….  Я ищу героев, даю найденным и приведенным на постой героям фамилии Иванов, Петров и Сидоров и только после этого начинаю писать о себе. Я в Сидорова одет...» - «Ты седовласый голый людоед...»...


***

Она замечательная, «маленькая, но удаленькая», точно будет профессором; у нее «ручонки», но она всё может... и есть только жестковатая складка, воинственность - обращенная на всех, даже на тех, кого она любит, она ерепенится всё время…. Вообще, у меня бывает такое ощущение, что женственности всем очень не хватает…
(«Она с таким ожесточением грызла свое яблоко, что это послужило препятствием для возникновения нежных чувств». - «Да, но грызла она его от нервов, чувствуя себя неуверенно под лучами твоего остроумия и в поле зрения твоей насмешливости»)

Вел ее к себе домой, но когда проходили мимо одного дома, вдруг сказал: «я только постучусь. Если она не откроет, то  пойдем с тобой ко мне домой. Дверь ломать, настаивать не буду, но я должен постучаться»...

С подростковым развратом, надеюсь, покончено, а взрослой  страстности в ней еще нет...
(Этот плод горек, горек, а не сладок. Вокруг стоит хор из  ста человек и хором шепотом уверяет, что этот плод сладок, но она сделала сто укусов и все они сказали ей, что этот плод горек, горек, а не сладок ...)

__

А3 чуть ли не сходу «брата» помянула. Я ее сразу обломил (с ленивой насмешкой): «ну вот, пошло-поехало: «брат»!» Также зачастила со своим любимым жестом (тем, которым сопровождается «йес») - опять: «ну чего без конца ручонкой дергаешь?!»

***

Мои картины плохо смотрятся на этой банальной стене. Они  требуют для себя специального, я бы сказал, энергетического интерьера - с разнообразной фактурой… (Займись, говорят, им! А я им отвечаю: «Дорого это, дорогие мои». А они мне говорят: «ну да: чем меньше фантазии, дерзости и вкуса, тем больше требуется сил и денег»!)