Тень на мосту

      
        ТЕНЬ НА МОСТУ

        "Положение хуже губернаторского. Примером каламбурного переосмысления по омонимическому сходству может служить современное понимание иронического выражения: положение хуже губернаторского. Как известно, это выражение пошло из коннозаводческого арго.Губернатором там назывался самец-пробник, которого припускали к кобыле для ее раздражения перед случкой с породистым производителем. В литературном языке XIX в., особенно в его публицистических стилях это выражение осмыслялось применительно к положению и должности губернатора".
   
     (Об основных типах фразеологических единиц в русском языке // Виноградов. Избр. тр.:    
       Лексикология и лексикография, с. 154).

       "Положение ХУЖЕ ГУБЕРНАТОРСКОГО. Шутл. Очень неприятное, крайне затруднительное (положение). — В последнее время моё здоровье сильно пошатнулось. Прибавьте к этому скуку, постоянное безденежье… отсутствие людей и общих интересов… Положение хуже губернаторского. — Да, ваше положение безвыходно, — сказал фон Корен. (Чехов. Дуэль)".
 
        Фразеологический словарь русского литературного языка. — М.: Астрель, АСТ. А. И. Фёдоров. 2008. 

     "Когда случают лошадей, это очень неприлично, но без этого лошадей бы не было, то часто кобыла нервничает, она переживает защитный рефлекс и не даётся. Она может даже лягнуть жеребца... Тогда берут малорослого жеребца, душа у него, может быть, самая красивая, и подпускают к кобыле.Они флиртуют друг с другом, но как только начинают сговариваться (не в прямом смысле этого слова), как бедного жеребца тащат за шиворот прочь, а к самке подпускают производителя.Первого жеребца зовут пробник.Ремесло пробника тяжелое и, говорят, они иногда даже кончают сумасшествием и самоубийством...Русская интеллигенция сыграла в русской истории роль пробников".
    
    В.Шкловский.Zoo. Письма не о любви или Третья Элоиза, 1923. Эпистолярный роман
                -------------------------------------
  Бывает ли положение хуже губернаторского? - таким риторическим вопросом начал Лев свой рассказ при нашей новой встрече, и продолжил цитатами: "О, тяжело пожатье каменноцй его десницы! Оставь меня, пусти мне руку..."
- Что это ты Каменного гостя вспомнил?, - удивился я.
- Объясню. Было это давно. Я только защитил кандидатскаую и пребывал еще в должности младшего научного. Что греха таить, ездил я тогда на развалюхе "Запорожце", и не гнушался иной раз заработать рубюлик на подвозе - бензин оплатить и бесконечные ремонты с левыми запчастями. И попадал в разные истории.Вот одна для размышления. Заодно поймешь, почему Каменного гостя вспомнил. - Лев принял довольно странную позу в кресле, энергичнго пошевелдил пальцами правой руки словно отряхивая ее после болевого шока и начал рассказ. 
   

      Бывает ли положение хуже губернаторского. Я не задал себе этот вопрос, когда решил поиграть в барыгу. И дался же мне  рублевый эксперимент. Правда и горючего в баке оставалось ровно доехать до дому и еще десять километров. И на заправке селедочного вида Марина уже давно поджидала мой рубль, коротая долгую бензиновую ночь в полусонном трепе с полногрудой напарницей, изредка прерываемом матюганьем с ошалевшими шоферами-таксистами. Да и Виктор Григорьевич завтра ли, послезавтра ли, интеллигентно картавя, неминуемо должен был залезть в изъязвленное чрево моего Росинанта. А это минимум два червонца, и их надо собрать по бумажкам, иначе не оправдать почтенного труда великого гаражника.
Да и что это за эксперимент, если не подобрать на пустынном ночном мосту подвернувшегося по воскресному делу небрезгливого клиента? Днем и то не каждый сядет в громыхалку „Запорожец“. Ночной вернячок - заматерелый гуляка или алкашка, голой красотой под потертым пальто. Пьяный, так пьяный. Кто же не пьет у нас в России? Кто не пьет, тот не ездит, да еще по ночам на сорокасильной чихалке. Не академиков же мне , левачку от науки, в самом деле, обслуживать ночным извозом. Вообще, ночью - человек без тени.
       
       Тени то я и не заметил. Отощавшие тормоза заскулили, Росинант дернулся и, болтнувшись в сторону, замер.
       - Дн-сета взешь?
       - Взу, садись! - Повезло. До университета просто по дороге. Нет проблемы бензина.
И Марине - радость. Дверь нараспашку, но клиент делает что-то не то. Не в том дело, что не садится - русский человек, подвыпив, всегда действует с ритуальной обстоятельностью - а куда-то он движется, издавая не совсем внятные звуки и странно жестикулируя. Тут, наконец, различаю я в густоте автобусной стеклянной раковины - тень, нечто, вопросительным знаком приклеенное к стенке. И начинаю не то чтобы видеть, а скорее понимать, что хочет мой клиент отодраться вместе с тенью от стенки, а тень, приварившись к поручню, молча раскачивается и не пускает человека в машину. Быть бы мне серьезным барыгой - захлопнуть дверь и - ходу. Но я ведь человека „взял“. Да и с мыслью о рубле уже свыкся. И пока взахлеб ржет Росинант, а барыга собирается с мыслями, тень вдруг катапультируется в открытый проем машины, и мимо поднятого косым треугольником переднего сиденья, как и полагается тени, валится ногами к ногам моего клиента, а головой и туловищем - на автомобильный пол. И так остается лежать - половиной в машине, а другой на тротуаре.
       Эксперимент, так эксперимент. Забавно и в натуральном губернаторском побывать. Но ведь надо же будет из него и выйти, или, вернее сказать, - выехать. Ну да как - тень мертвым якорем держит Росинанта, клиента и меня.
- Да толкни ты ему ноги в машину, - говорю я клиенту
- Нельзя, - отвечает, - у него левой ноги нет. Ты его подыми за плечи, а я подтолкну. -
Легко сказать: подыми. Я ведь не бугай-таксист. Во мне кандидатского весу всего сорок семь
килограммов. Да и поднять сзади через торчащее сиденье не очень то получится. Ну, а что делать?
 - Раз, два, взяли, - командую. Но не тут то было. - Еще взяли! - Налегаем оба. Барыга под микитки тянет, клиент - на ноги навалился. Но и тень имеет свой нрав. Зацепилась тень за металл сиденья, смотрит мертвыми глазами, и даже на градус качнуть ее невозможно, что там - сдвинуть.
- Да ты что, охуренел совсем что ли? - разражается вдруг мой клиент. - Человеку - это, значит, я человек - человеку работать надо!
При слове „работать“ тень, как агонизирующая под током лягушка, вдруг дергает несуществующей ногой и... остается в своем теневом пространстве.
„Работать“ человеку действительно надо.
       - Вынимай его, - кладу резолюцию. - Мне - ехать.
- Слышь, ты, - соглашается клиент, - вылазь, человеку ехать надо!
Мы снова превращаемся в Тянитолкая, вернее в тенетолкая, о двух головах и одной тени, и дергаемся туда-сюда. Но рука тени всеми хваткими пальцами прочно приварена к креслу машины, зад уперт в порожек, а обе ноги - настоящая и железная - в тротуар. И держит тень теневое пространство как огневую точку - насмерть.
       - Еще раз, взяли, - входя в роль, начинаю я.
       - Иди ты, - вдруг адресуется мой клиент к тени. - Я кончил. Пусть сам едет, сам и платит, - с чисто российской последовательностью заключает он, и круто отвернув, держа крен 40 градусов, отчаливает в перспективу моста. Ночь. Ни души.
И вот оно губернаторское положение во всем его трагикомическом величии. Только в положении не мифический губернатор, а я - я сам в холодном поту отчаяния. Надо бы выйти - авось поднатужусь и вытащу его снаружи. Однако нельзя: ручник не работает. Отпусти водитель ножной тормоз и „Запорожец“, набирая ход, покатится вниз, волоча по земле и калеча эту чертову тень. А тут еще вот-вот дохлый движок заглохнет. А там, глядишь, нагрянет гаишный патруль и хорошо поможет - плакали рублики, да и вообще - свяжись только...
       Так сижу я, распятый барыга, словно девица в гинекологическом кресле - одна нога вдавлена в педаль тормоза, другая уперта в металл сиденья, руки тянутся к тени, а голова мотается в поисках выхода по сторонам. Сижу и жду неизвестно чего. Минута, другая, третья. И вдруг ощущаю, будто стало мне легче. Будто тело барыги осталось в этой гинекологической ситуации, а голова отделилось от него и смотрит на всю картину со стороны, как на пьесу Беккета в зайцевском театре абсурда. Это же чудно. С одной стороны, персонаж на сцене сидит в автомобиле, мотор работает. С другой стороны - он же двинуться не может. С одной стороны - на сцене человек, так сказать, сам себе хозяин, а с другой стороны - тень! С одной стороны персонаж вроде бы барыга. Ну а с другой, он же - интеллигент высоколобый. Или тень накрыла извилины?
       Да ведь ты же не зритель. Ты же все же - автор, напрягается голова. Думай, думай, думай! И вдруг, все более воспаряя над гинекологическим креслом я, несчастный барыжник, ощущаю счастливый миг Архимеда. „Эврика!“ Голова, еще не вполне осознав суть открытия, возвращается к телу, и язык как бы сам по себе выкатывает слова: „По-человечески, я ведь тебя... по-человечески...“
       Утопленникам делают искусственное дыхание. Я же задушевно и нежно чуть двигаю тень под микитки. „По-человечески, по-человечески...“ И в темноте теневого пространства не то чтобы вижу, скорее угадываю, будто у тени рождаются глаза. И будто что-то вспомнив, она совершает неуловимое теневое движение, но тут же валится мне на руки всем своим мертвым весом и костяной хваткой зажимает сиденье, да еще и мою руку. Теперь барыга уже не просто в гинекологическом кресле, а как пойманный преступник намертво прикован к нему. И все же – тень зашевелилась! „Эврика!“
„Слушай! Ты русский человек? Тебя как зовут?“ - спрашиваю я, точно зная ответ.

       - „Я - командор“, - сказала статуя Дон Жуану.
       - „Иван“, - глуховато, но вполне отчетливо произносит тень. Он сказал!
„Иван, - шепчу я, не веря себе и кося глазом на отчаянное миганье контрольной лампы, - Иван, ты же русский человек, Иван! Я же тебя по-русски прошу. Ты русский или не русский?“
       Не знаю, защелкала ли в этот момент „эврика“, как радиометр, или радостно заржала, но я вдруг ясно увидел, как начинают вращаться колеса Росинанта и проклятый мост остается позади. Да, каждое слово „русский“ действовало, словно щелчок бича. При каждом повторе шея командора дергалась вперед. Каменные его члены то расслаблялись, то напрягались....
„Ты же русский, Иван, ты ж солдат, Иван, - дожимает эврика последнюю педаль. - Русские, вперед, Иван, шаг вперед! Еще вперед! Вперед! Вперед! „
       Кто и что еще может сказать о воздействии слова на человека в наш замусоленный словесностью век? Но, хотите верьте, хотите нет, мне не приходило в голову, что словом, да еще простым, как матерщина, словом „русский“ можно очеловечить и оживить тень.
       Что за качка вдвоем, как любовная пара, задыхаясь от экстаза, в страстном лепете моем и набыченном мычанье - его. „Русские, русские, вперед! - У-у-у-м-м-м! - Вперед! - У-у-у-м-м-м! - Еще, родной, ну, еще, вперед!“
       Кость, железо, нога, лоб, зад затряслись в исступленном порыве, и, о, чудо, тень поползла, поползла и затем, будто в смертном броске к амбразуре, рухнула из машины прямо на тротуар. Росинант салютнул герою могучим хлопком, и вот я снова еду по черно-желтой в свете уличных фонарей Москве.
       
       Я-то еду, дьявол меня возьми, а русский человек, «ИВАН, КТО ТЫ?», серой тенью лежит там, на каменной бровке, отчаянной своей головой на асфальте. И что, - будет лежать так тенью человека... Сегодня, завтра, послезавтра, пока не накроет ее, всех сравняв, непроглядная тьма?

       Так что же, - вернуться, поднять, поставить на ноги? Только каким же еще колдовским словом? Не нашел я слова. Еду. Еду и ищу. Еду днем, еду ночью, еду и все ищу. Может, найду когда-нибудь на рассвете. И  поднимется тень светлым утром. И перестанет быть тенью.

- Нашел ты все-таки слово? - спросил я Льва после наступившегодолгого молчанья.
- Кое что нашел много лет спустя, - ответил Лев, - только , похоже, сказать некому.