Греческий огонь

Любовь Отраднева
(в соавторстве с Valery)
Греческий огонь
Посвящается моему ПЧ [А.С. Городецкий],
от которого мне досталось изначальное задание,
а также, как всегда, дражайшему соавтору
Выросло из драббла, написанного мною для придуманной мною же игры – писать зарисовки про двух случайно выбранных персонажей. В этот раз мне выпало: Джеймс Норрингтон, Тидзуру Аой, тема «Мы говорим на разных языках, но разве это мешает?»
Авторы сначала хотели тихо покаваиться и никому не рассказать. Потом стало ясно, что флаффная романтика здесь невозможна и всё выливается во что-то довольно-таки нам не свойственное. Почти дженовое и почти ангстовое. Посему решили поделиться результатом.
Действие происходит до первых «Пиратов» и после канонной смерти Хэлль.
Автор просит прощения за возможные косяки в реалиях и за собственное неумение нормально описывать битвы и драки. Всё, что у меня есть за душой, – это весьма поверхностное, хоть и не только теоретическое, знакомство с русским рукопашным боем… Согласна, что оно здесь не очень уместно, но по-другому просто не умею. Соавтор к этой части глюков непричастен.
* * *
Пират должен висеть на рее.
Даже если этот пират – женщина.
Может быть, даже тем более, если женщина, потому что в таком случае она должна быть просто исчадием ада…
Капитан Норрингтон знает, как правильно. Капитан Норрингтон готов даже посмеяться над своей командой. Они все как один жмутся к бортам «Разящего», испуганно крестятся и шепчут: «Мертвецы… Корабль проклят…»
Норрингтон не верит ни в каких мертвецов, не лежащих спокойно в могилах или на дне моря. Даже если прямо на его корабль летит другой, мелкий, юркий, с жуткой фигурой на носу – до пояса человек, ниже – мохноногое чудовище, и фигура не деревянная, а засохшая мумия… Ведь не живая же! А так – мало ли какие варвары и чем украшают свои суда…
На борту пиратской посудины нацарапаны или, скорее, выжжены странные знаки. Капитан не знает, что это японские иероглифы и что они складываются в слова: «Все мужики козлы».
Да и некогда ему отвлекаться на ерунду. Погромче рявкнуть на команду, заставив хоть что-то делать, самому встать к штурвалу, уйти от столкновения. Усмехнуться, увидев, как абордажные крючья повисают в воздухе и падают в воду, не долетев нескольких дюймов до борта «Разящего».
И всё-таки недооценить противника – хотя кто мог ждать такого безрассудства?
Женщина, она же – исчадие ада, в немыслимом прыжке перемахивает на чужое судно. На секунду замирает, пользуясь тем, что её боятся все, кроме капитана. Тот успевает разглядеть её злое лицо, на котором – упоение битвой. У пиратки странные синие волосы, перехваченные широкой жёлтой лентой. Одето злонамеренное существо в полосатую рубашку без рукавов и мужские штаны.
Женщина не должна быть такой, думает Джеймс Норрингтон, на автомате отражая тот удар, который она пытается ему нанести. Она метила ногой в лицо – удар пришёлся по касательной, вдоль выставленной капитанской руки в форменном рукаве с золотым шитьём.
Мужчина не должен быть таким, думает Тидзуру Аой, чудом удерживаясь на ногах и отступая назад. Таким застёгнутым на все пуговицы, нелепо-торжественным и в парике.
– И уши у тебя холодные, потому и прячешь! – кричит она и бросает сюрикен.
Кричит она по-японски, капитан не понимает ни слова, но поле брани потому и называется полем брани, что на нём звучат разные оскорбления, которые не нуждаются в переводе…
От летящей металлической звезды с острыми краями Норрингтон уклоняется – почти. Странное оружие пролетает, зацепив плечо.
Первая кровь.
Аой смеётся – таким он ей больше нравится. Уже встрёпанный и разгорячённый, с выхваченной шпагой и попыткой очертить ею круг. Успешной, надо признать, попыткой. Тидзуру кружит вокруг него, стремясь улучить момент и проникнуть за магическую линию.
Норрингтон со всем возможным хладнокровием ждёт, когда она выдохнется. Его сила сейчас – в устойчивости и выносливости. Пару раз он уже поцарапал безумную азиатку, и сине-белые полосы на её рубашке теперь кое-где прочерчены красным…
Аой пытается удлинить себе руку, фехтовать с капитанской шпагой боевым ножом.
Норрингтон свободной рукой перехватывает её за запястье, выкручивает, заставляет выронить оружие. Только не успевает пронзить пиратку шпагой. Его противница, шипя от боли, пытается освободиться из захвата – слишком резко.
Оба перелетают через борт и падают в пучину.
Ненавижу, думает Тидзуру Аой.
Презираю, думает Джеймс Норрингтон.
Мумия Масафуми Такатори усмехается с форштевня мёртвыми губами. Учёному-мутанту уже не воскреснуть… а вот морю придётся помучиться, прежде чем оно получит новую жертву. Или две.
* * *
Сначала они оба уходят с головой под воду. Барахтаются, пытаясь не столько утопить друг друга, сколько просто удержаться на плаву. Оказывается, что проще хвататься один за другого, вот же…
С борта «Разящего» смотрят люди, похоже, не видят терпящих бедствие… На всех лицах страх и безнадёжность.
Норрингтон кричит: «Эй!» – но захлёбывается, и крик тонет в шуме стихии… Аой ничего не кричит – её всё равно не стали бы спасать…
Корабль уходит. Быстро, рождая дополнительную волну и едва не захлёстывая обоих врагов.
Тидзуру пытается выгрести в сторону собственного судна. По-прежнему страшно отпустить пораненную руку – и, кажется, бравый англичанин в том же положении. Их пострадавшие конечности образуют одну гребущую поверхность, это ж кому рассказать…
Ну хорошо, доплыть ещё сравнительно просто, а дальше? Аой некого звать на помощь. Но, правда, есть крюки. И канаты. Уцепиться ей удаётся… А дальше – опереться на плечо капитана, подтянуться и влезть. И не толкнуть на прощание, не утопить – бросить канат и втащить врага на борт.
Оба не понимают – зачем… Норрингтон не понимает ещё, куда, собственно, попал.
Тидзуру собирает в кучу свои знания инглиша и выдаёт:
– Добро пожаловать на борт моего корабля!
– Ну спасибо… – Джеймс оглядывается по сторонам. Странное место…
– Скажем так, я почти честно почти взяла тебя в плен. У меня тут немножко… непривычно… я тут одна… и не вполне живая, как догадываешься. Ну, один раз уже умирала.
– Ещё и так. Ну тогда понятно…
– Самое обидное… что есть-пить надо, убить ещё раз, видимо, можно, только то и в плюс, что с кораблём могу одна управиться. Этот, который на носу, не в счёт… хотя чего бы я не отдала ещё недавно, чтобы вернуть его к жизни…
– Да уж, могу себе представить.
– Не можешь, всё сложно, гайдзин. Ладно… драться с тобой больше не буду, хорошо ты меня… Будем отдыхать и сушиться.
– Ну тебе виднее…
– Ну я хозяйка, хоть и в меру тоже пленница. Плохо, что здесь костёр не разведёшь, а то ведь… Что такое греческий огонь – знаешь?
– Слышал…
– Так вот хорошая вещь, я его сама умею делать. Только потушить его нельзя.
– Вот это неудобно.
– На собственном судне – безусловно. Значит, будем сохнуть просто так. Могу, конечно, найти во что переодеться и тебе тоже, у меня тут много всего… реквизированного…
– Пожалуй, буду благодарен…
Аой уходит в каюту, переодевается в какие-то штаны, нацепляет шрайнтовскую куртку на ничто. Пленнику тоже приносит какую-то одёжку. Размер, конечно, подбирался на Масафуми, этот-то повыше и в плечах пошире, но пусть вообще спасибо скажет…
– Так, не волнуйся, не смотрю.
– Я и не волнуюсь…
Тидзуру демонстративно отворачивается. Прикидывает, куда плыть-то… Втягивает канаты с крючьями, готовится встать к штурвалу.
Норрингтон более-менее приводит себя в порядок. Теперь можно и разбираться, где они, что они и всё такое прочее…
Аой оборачивается, надеясь, что не слишком рано. Окидывает англичанина оценивающим взглядом:
– Ну вот, хоть стал похож на человека, а не на ёлочную игрушку. Предлагаю править в открытое море, пока опять на кого-нибудь не наткнёмся.
– Ты здесь хозяйка, тебе и решать…
– Ну посмотрю, что ты скажешь, когда я опять решу кого-нибудь ограбить. Ты ведь… как это… страж порядка, да?
– Вроде того, хотя это слишком уж красиво сказано…
– Почему, при таких погонах, чинах и крестах – так самое то… Давай хоть познакомимся, что ли, – и представляется на привычный для него лад: – Тидзуру Аой. Кстати, тоже офицер, правда, уже бывший.
– Джеймс Норрингтон. Будем знакомы… – и задумывается, оценивая её имя: – Ты, выходит, откуда-то из восточных стран, да?..
– Даже, пожалуй, рада знакомству. Японка я…
– Ясно. Значит, почти угадал…
– С твоим опытом несложно, а вот тебя я вычисляла по надписям на борту корабля. И по флагу.
– Так оно, конечно, проще, хотя и не всегда надёжно…
– Не всегда, и с координатами на местности я «плаваю», в переносном смысле, карт-то нет, и берега я чёрт знает сколько уже не видела… – как же давно она не говорила с живым человеком! Наверное, поэтому слова льются потоком: – Иногда мне кажется, что я проклята. После смерти почти только здесь и толкусь, на борту то есть, два года уже, только и остаётся, что грабить кого ни попадя…
– А что-нибудь ещё для разнообразия не пробовала?
– В смысле? Высадиться на берег и начать честную жизнь? Знаешь, может, мне это только кажется, но такое чувство, что далеко от корабля мне не отойти, не пускает… Сколько раз пробовала, пока рукой не махнула. И вообще на мне и так пробы ставить негде уже давно…
– Да ну не может быть, чтобы всё так плохо…
– Всё очень плохо. У меня руки по локоть в крови, и всё из-за вот этого вот… – она кивает на Масафуми. – Хотя кто мне виноват, что любила его как дура… И умирать решила вместе с ним, а не вышло. Успела отчаяться и возненавидеть. Как я такая могу стать хорошей?
– Не знаю. Это вопрос к кому поумнее…
– Или к богословски подкованному, а я циничная безбожница и по-вашему чернокнижник и алхимик… Слушай, а может, ты меня добьёшь, а?
– Думаешь, поможет?..
– А думаешь, я бессмертная?..
– Тебе лучше знать. Судя по тому, что я уже понял, может быть…
– Знаешь… Когда я здесь скулила от отчаяния и уже ни на что не надеялась – я резалась и ножами, и сюрикенами… Не помогло. Самой нельзя, наверное, или всё-таки хочется жить, или умереть боишься и поэтому бренное тело сопротивляется… Иначе я бы сегодня утонула. Может быть, вместе с тобой.
– Видимо, так.
– Выживать вопреки всему… Зачем? Казалось бы – ты бы меня добил, вывел бы корабль куда-нибудь в нормальное место, ещё бы орден получил… Хочешь?
– А зачем? Ну то есть, зачем, понятно…
– Я почему-то думала, что это бы вполне вписалось в твою систему ценностей…
– Наверно. Но… неудобно как-то, что ли…
– А, это тоже вполне в системе. Понимаю. Ладно, может, потом я ещё раз на тебя хорошенько разозлюсь, и мы убьём друг друга в бою…
– Да, так точно проще будет…
– Пожалуй, и мне… Так, ладно, давай я тебя хоть покормлю, а потом определимся, кому вставать к штурвалу. Это корыто может перемещаться и само, но тогда не очень понятно, по какому принципу.
– Понятно, вроде как считает себя умнее…
– Ага, утром просыпаешься – и не понимаешь, где ты вообще находишься. Потом встаёшь к штурвалу – и пытаешься вырулить куда глаза глядят. Кстати, может, этот кораблик тебя испугается?
– Сомневаюсь, но попробовать можно.
– Ну, я ж не совсем изверг, я тебя сначала покормлю… Сейчас я… – она спускается в трюм и вскоре возвращается оттуда с припасами. – Вот. У вас в английском флоте кормят, конечно, получше, но в целом тебе не привыкать к подобной еде… А, да, может, ещё и на твою рану стоило бы взглянуть…
– Да ладно, было бы из-за чего беспокоиться…
– Ну смотри. Хотя на мне уже всё заросло, может, ты тоже везучий в этом плане. Если что – обращайся. Хотя ты – вряд ли. Чёрт возьми, ты такой честный, просто не верится. Надо с тобой сделать что-нибудь нехорошее.
– Например?
– Например, напоить и совратить… Вино есть, только сама-то я… видимо, действительно проклята – мне с одного бокала уже дико плохо, душа не принимает…
– Так что лучше не стоит.
– Не хочешь пить один или боишься?
– Просто, кажется, ни к чему это.
– Вообще если я собралась поставить тебя за штурвал и нагло эксплуатировать – то да, лучше бы тебе трезвым быть… А насчёт совратить тоже не волнуйся. Ты хоть и симпатичный, если приглядеться, но не в моём вкусе. Глаза у тебя светлые, это так по-гайдзински…
– Я и не волнуюсь, теперь-то уже глупо…
Нет, ну первый раз Аой встречает кадр, который так тяжело разозлить…
– Думаешь, хуже уже не будет? Наверное, ты прав… Мне вот просто уже вчуже интересно – выведешь ты это корыто к известной земле или не сможешь?
– Давай попробуем. Сообразить бы только, где тут хоть какая известная земля…
– Вот это тебе виднее, ты же знаешь, где вы были, когда я на вас напала, а с тех пор мы почти что стоим на месте… Так что ешь давай и будем экспериментировать. Может, с тобой меня отпустит от корабля, и я смогу упокоиться… Больше-то ничего и не надо уже.
– Может… Пожалуй, буду рад помочь, как бы странно это ни звучало.
– Да, я понимаю, тем более мёртвая я ни тебе и никому другому жить не помешаю… Сможешь гордиться, что победил Тварь Тьмы, которая пачками убивала людей для глобальных экспериментов… а над некоторыми выкомаривалась ещё над живыми…
– Даже и не в этом дело...
– Врубившись слегка в твоё мышление – могу представить, с какой стороны на это смотришь ты, светлоглазый… Наверное, милосердие – хорошая вещь. Ладно, попробуй, что ли, может, сумеешь выбрать курс…
– Хорошая, но проблемная… – Норрингтон встаёт к штурвалу. А пожалуй, что он и сможет управиться со странным судном… Только вот не знает ещё, что из этого выйдет…
– Согласна, потому почти никогда и не проявляю… О, она тебя слушается! Видно, что у тебя такого опыта побольше… Я-то не моряк ни разу, только в детстве в пиратов играла… вот и доигралась. Ладно, всё, говорить под руку – последнее дело, я рядом, если что – зови…
– Хорошо. И будем надеяться, что и правда хоть что-то получится…
* * *
Тидзуру успевает задремать прямо на палубе. А когда просыпается – видит, что прямо по курсу – какой-то остров. Судя по всему, не сильно обитаемый.
– Ну что, кричать «земля» или сам не слепой?
– Сам вижу. Только сообразить никак не могу, куда это нас…
– Может, этого острова и на картах-то нет. Оно, наверное, и к лучшему…
– Пожалуй да, Хоть никого не напугаем…
– Ну давай причаливать… С якорями помогу.
– Давай.
Аой пытается сойти на берег первая. И, как всегда, ноги будто свинцовые, каждый шаг сложнее предыдущего… Такое чувство, что уйти ей не даёт всё-таки Масафуми…
– Кажется, я поняла! Сначала надо его похоронить, потом уже самой что-то думать… Давно бы так! Но когда я поняла, что его не воскресишь – меня перестало выносить к твёрдой земле…
– Давай так попробуем.
– Если не боишься – то помоги, а? Я сама, конечно, его таскала на руках и сюда потом прилаживала… но тяжко…
– Конечно, без проблем.
Вместе они отцепляют тело от форштевня, сносят на руках на берег.
– Так, – по-деловому говорит Тидзуру, – могилы копать у моего народа не принято, надо костёр. Там как раз греческий огонь пригодится… – она возвращается на борт, приносит оттуда бутылку с зажигательной смесью.
– Да уж, и так в любом случае надёжнее…
Сучьев здесь нарубить– не проблема, и даже пару деревьев повалить… Костёр они складывают быстро, он не под небо, но вполне достойный…
– Упокойся, Такатори Масафуми… Как же я любила тебя… когда-то… Ну что, сначала поджечь, потом самой туда? Страшно…
– Понимаю, ещё бы не…
– Давай, помоги… Я же сволочь, жестокая убийца… А ещё я с девушками сплю… спала. Частично из любопытства, частично от недостатка тепла в нашем чёртовом гареме… хотя нет, не стану себя оправдывать. Давай, помоги мне умереть… – Аой расстёгивает куртку, подставляет грудь под удар и смотрит на Джеймса – скорее бы уже и наверняка…
– Конечно… – Норрингтон обнажает шпагу – и только надеется, что это и вправду сработает…
– Оххх… – боли от стали, пронзившей сердце, нет и в помине… а как будто… как будто… он взял её, Тидзуру, как только может мужчина взять женщину, как никогда не было в её жизни… Аой откидывается назад, почему-то надеясь, что англичанин её подхватит. – Спасибо, я не достойна умереть вот так… Может… станет больно, когда вынешь клинок…
– Надеюсь, что нет. И прощай… – и он так её и держит на руках…
– Прощай… Не думаю… что когда-нибудь бы в тебя влюбилась… но такой враг, как ты… это подарок судьбы… Давай… поцелую на прощание… и, может, не замечу ничего, умру как усну…
– Спокойной ночи… – он наклоняется и касается её губ…
Она вкладывает в свой ответ всё, на что только есть силы и способности… Пусть ему будет хоть немного так же, как ей…
В ушах шумит, и всё обрывается в никуда… И последняя мысль Тидзуру Аой: «Хорошо…»
Она уходит в небытие. Может, не в полное – а будто под тёплое одеяло и с проблесками цветных снов…
Норрингтон укладывает её остывающее тело на костёр, рядом с мумией.
Тоска, может быть, придёт потом… За штурвалом чужого корабля, по дороге к обитаемой земле.
А сейчас – бросить бутылку и быстро уходить. Только один раз оглянувшись на зарево костра.
Огонь будет пылать, пока не сожрёт всё, что только можно.
А когда-нибудь придёт день, когда Джеймс Норрингтон тоже будет пронзён холодной сталью. Умирать он будет, храня на губах поцелуй дорогой ему, спасённой им девушки – но не от её руки…

Февраль 2008