Общага, Room 213

       Общага, room 213
       
       Пьеса в 2-х действиях

       Действующие лица:
       
       Васильков и его жена Инна, по 25 лет
       Берестов, 55 лет - проректор института
       Петров , 61 год – начальник ОКБ
       Владыкин – 36 лет, старший инженер
       Председатель профсоюзного комитета, 40 лет
       Прокурор, мужчина 35 – 40 лет
       Маркин и его жена – инженер и биолог, по 26 лет
       Сосед и соседка Маркина - рабочие, по 35 лет
       Дети Маркиных и их соседей: 3 и 5 лет
       Ивашов, Маркин, Ситников, Птицын - аспиранты, 25 -27 лет
       Коньков - доцент, зам завкафедрой, 40 лет
       Васин, Михайлов - рабочие, 52, 56 лет
       Григорьев, Панкратов, Авдонин, 65, 45, 45 лет - профессора
       Представитель Министерства, 35 лет,
       Представители от парткома, профкома, комсомола, 45 – 25 лет
       Лисицын, 40 лет – начальник лаборатории
       Люда Лось, 25 лет – красивая девушка, инженер лаборатории
       Коллеги Василькова, 25 – 30 лет

       Действие первое

       КАРТИНА ПЕРВАЯ
       
За занавесом слышатся звуки потасовки, борьбы; крики, детский плач.
       
       Ребенок (плачущим голосом): М-а-м-а!.. Папа, не бей, маму!
       Мужской голос (грубый, громкий на всю квартиру): Ах ты, сссука!
       Женский крик (страшный, холодящий душу, душераздирающий): Помогите! Ира, Слава! Славик! Помоги! Он убьёт меня! Помогите!
       
       Раздвигается занавес. Посередине небогато обставленной комнаты на полу корчится на спине растрёпанная средних лет женщина с искажённым от страха лицом с поднятыми для защиты руками и ногами, а над ней мужчиной занесен табурет! Рядом стоит плачущая лет пяти белокурая девочка.
       
       Мужчина: Ну, сука, пришел твой конец!
       Женщина (истошным голосом): Слава, он убьёт меня! Ни за что, ни про что! Помоги! Я не виновата! Слава! Ира! П-о-м-о-г-и-т-е!

       В комнату врывается сосед по двухкомнатной коммунальной квартире Маркин Слава, которого звала соседка. Он бросается к дерущимся и хватает мужчину сзади за рубашку, резким движением пытается оттянуть его от лежащей на полу. Но здоровяк сосед, намного крупнее, массивнее Маркина, отталкивает его, затем хватает за шею и тащит по полу на середину комнаты. В руках у него – топор! Грубо бросает свою жертву на пол, прижимает ногой голову к полу и заносит над нею топор.
       Опять раздается душераздирающие крики соседки, а также маленькой дочки:
       Брось его! Ду - р- рак! Тебя же посадят в тюрьму! …Расстреляют!… Мама! Папочка!
       
       Мужчина (злобно, шипя сквозь зубы): Ну, падла, достал ты меня! Сейчас опущу топор на твою глупую башку – и баста! И нечем тебе будет кукарекать! Защитничек нашелся! Иди к своей бабе и выёбывайся, а ко мне и моей Маруське не лезь – сам разберусь! Ну, приготовься…к расплате! И…
       Маркин (придавленный к полу, хрипит ): Э..э…Хр.. Отпусти, гад…
       
       В комнату вбегает жена Маркина, вскакивает с пола соседка.

       Соседка и жена Маркина (почти одновременно, хватая мужчину одна за рукав, другая – за топор): Отпусти его! Дурак!!
       Мужчина (своей жертве, отбрасывая топор в сторону, в угол и обращаясь к лежащему соседу): Скажи спасибо бабам! Моей и своей! Прощаю…в последний раз! В следующий раз полезешь – секир башка! Вали отсюда, пока не передумал! (Приподнимает его и толкает коленом под зад).
       
       Маркин ударяется головой о ножку стола, медленно приподнимается и, держась за ушибленное место рукой, вместе с женой, молча, отправляется к себе в свою комнату, где их встречает и бросается на шею отца трехлетний сын.
       
       Сын Маркина (громко и весело): Папочка, какой ты у меня смелый! И даже нисколечко не побоялся! Ты его же победил?... Победил, раз он тетю Марусю не убил!
       Жена Маркина (смотрит на мужа и гладит его бледное вспотевшее лицо): Слава Богу – ты легко отделался: этот придурок способен на всё! И куда ты лезешь со своей хилостью на этого борова!
       Маркин (вначале колеблясь, а потом всё решительнее): Я бы его сейчас…я не могу смотреть , как он издевается над Марией…А я не могу помочь… Надо отсюда уезжать… и поскорее…
       Жена Маркина (отчаянно): Куда!? Куда переезжать!! (Хватается за голову руками). Если бы у нас была отдельная квартира! Можно было бы как-то сделать обмен! А с нашей комнатушкой нечего и рыпаться! (После короткого молчания и включения радио) Даже у вас, ракетчиков-двигателистов, и то на работе огромная очередь! А у нас в паршивой санэпидстанции и очереди нет – надо становиться в страшенную городскую!
       Маркин (задумчиво): Давай подадимся в аспирантуру, в Москву - ты в МГУ, а я – в МИЛА.
       Жена Маркина (задумчиво и возмущенно): А сына куда!?
       Маркин: К бабушке, в Воронеж – мы же обсуждали как-то этот вариант…Ты как хочешь, а я не вижу другого выхода…Через три года защитим кандидатские и станем «белой костью»! Можем даже вернуться сюда! На коне! Вон, Николай стал кандидатом – дали на троих квартиру. Правда, небольшую, двухкомнатную, но зато без всяких соседей!
       Жена Маркина (спокойнее, но язвительно): Ну, ты размечтался! Как говорится, дурень думкою богатеет! Ты представляешь – три года…пахать на научной ниве…Таскаться по общагам…И без уверенности, а может, и надежды защититься!
       Маркин (решительно, ударив по столу кулаком): Всё! Я решил окончательно! Подаю документы (Садится за стол и пишет что-то). В сентябре сдам вступительные экзамены и… прощай, Пермь, и здравствуй, Москва!
       Жена Маркина: Ну, давай, давай, не в первый раз ты р-е-ш-а-е-шь пойти в аспирантуру! И, наверное, не в последний!
       Маркин (тихо, задумчиво, но твердо): Всё! Рубикон перейдён! Я еду, а ты, как знаешь!
       
       
       КАРТИНА ВТОРАЯ

       Кабинет начальника Опытного конструкторского бюро (ОКБ), главного конструктора Героя Социалистического Труда доктора технических наук генерала Петрова Федора Федоровича.
       
       Петров (подняв трубку телефона): Оля, пусть юноша войдет!
       Васильков (спокойно, но всё-таки с пиететом, пересекая пространство от двери к столу, где сидит Петров, а затем пожимая протянутую руку чуть привставшего генерала): Здравствуйте, Федор Федорович!
       Петров: Здравствуй, с чем пожаловал на этот раз?

       Перед Васильковым сидел шестидесятилетний генерал - на этот раз почему-то в военной форме: среднего роста, крепкий, молодцеватый, с суровым и слегка бледноватым лицом и крепким подбородком. Он как будто сошел с фотографии, сделанной в 1945 году, где в числе нескольких десятков генералов и маршалов сидит неподалеку от самого Иосифа Виссарионовича! Эту фотографию Васильков долго берег и запомнил, как поется в песне, «на всю оставшуюся жизнь».
       
       Васильков: Да, вот…Федор Федорович…
       Петров: Садись, чего стоишь, как истукан! Раньше ты был смелее…Давай, выкладывай, как тогда…прямо…не стесняйся! Если что-нибудь дельное, полезное придумал, можешь рассчитывать на мою поддержку! А тогда ты …смело…выступил - некоторые начальники до сих пор вспоминают мой с ними разговор, связанный с твоей критикой, критикой дерзкой, мальчишеской, но… правильной. Ну, давай, не молчи! Что тебя привело ко мне?
       Васильков (несмело, запинаясь): Федор Федорович, дело в том…дело в том, что я поступил в аспирантуру,…а сейчас пришел вызов, и я должен уезжать в Москву на учебу…
       Петров: Как так! (Вскочил с места). Устроил здесь заварушку, я тебя поддержал, а теперь …бежать! А куда это ты поступил!?
       Васильков: В МИЛА, Федор Федорович, в МИЛА: я его закончил, если помните, почти три года тому назад.
       Петров (присаживаясь): А когда ж ты успел сдать экзамены!? И почему без моего согласия, разрешения, не посоветовался, а так - тихой сапой!? Зашел бы как-нибудь….вечерком, обсудили бы…
       Васильков: Вы находились в отпуске, а вместо Вас заявление подписал ваш заместитель…Костин.
       Петров: А зачем тебе ехать в аспирантуру в Москву? Можно было пойти в УПИ, в заочную, на кафедру Рогицкого и оставаться здесь.
       Васильков: Спасибо, я был у него, а также беседовал с Малкиной, Розой Львовной…
       Петров: Ну и ну, и её я знаю…И почему ты не захотел или, может быть, тебя не захотели? Я бы туда позвонил, если б потребовалось…
       Васильков: Они меня и сейчас приглашают к себе, но, Федор Федорович, меня потянуло в alma-mater, в МИЛА.
       Петров (вставая): Ишь ты, захотелось опять в Москву! А чего тебе здесь не хватает! Как я понимаю, работой ты доволен, своему начальнику ты пришелся ко двору, несмотря на твой, как он говорит, кавказский характер.
       Васильков: Да, здесь все нормально, но тянет в свой институт, заниматься оболочками.
       Петров (сердито, вздымая руки к небу!): Чем, чем?! Оболочками!! Мало их здесь у нас этих твоих оболочек! Ну, и занимайся ими на здоровье здесь! Я досрочно сделал тебя старшим инженером, раньше всех десяти твоих однокурсников, которые пришли одновременно с тобой, а сейчас наметил сделать и руководителем группы!
       Васильков (благодарно, несколько поклонившись, поднеся правую руку к сердцу): Спасибо, Федор Федорович!
       Петров (громко и резко): Спасибо,… спасибо…! (Спокойно, миролюбиво) А ты, мне помнится, женат и, говорят, у тебя жена просто красавица! У тебя какая квартира?
       Васильков (спокойно, задумчиво): Федор Федорович, какое это имеет теперь значение!?
       Петров (возмущенно): Как какое!? Большое! Да такое, что я тебя ещё не отпустил, а ты уже дерзишь! Ну, ну, как ты устроился, рассказывай?
       Васильков: Живём мы в комнате, на улице Уральских пролетариев.
       Петров (чуть не подскочив в кресле, удивленно): Да, ну! Это в комнате с коридорной системой и с одним туалетом на десять квартир!?
       
       Петров встал и подошел к окну, из которого открывался вид на цех, а позади него просматривались ветхие, утлые, одноэтажные строения – бараки, стоящие рядами параллельно друг другу. Порывы ветра за окном и бьющий в стекла каплями дождя ветер, голые деревья дополняли безрадостную серую, убогую картину за мощным каменным забором, сверху обрамленным колючей проволокой. А здесь, внутри забора, нашло приют и его ОКБ. Он стоял спиной к собеседнику, широкоплечий, с лысиной, подбирающейся к мощному борцовскому затылку. Светлый генеральский китель как будто подчеркивал праздничность здесь и будничность там, за забором. А на самом деле многое решалось здесь, куда приходил он вкалывать, в том числе стоя за доской-кульманом у чертежа, иногда даже в выходные, от восьми утра до восьми вечера. Вдруг он повернулся, подошел к собеседнику сзади и как бы про себя произнес:
       
       Значит, ты живешь на улице…

       Васильков (как-то лениво и безразлично): ….Уральских пролетариев, Федор Федорович. Могу продолжить: с печным отоплением и холодной водой в кухне, в конце коридора!
       Петров (разозлившись): Может, ты мне еще скажешь - с сортиром с тремя очками на полсотни человек! (Миролюбиво) А почему ты до сих пор молчишь! Я бы тебе давно дал комнату в хорошем доме!
       Васильков: Спасибо, Федор Федорович, за…
       Петров: Опять спасибо, спасибо, ты сам убедился, когда здесь выступал с критикой, что под лежачий камень вода не бежит! И как твоя жена-красавица до сих пор не отправила тебя в профсоюзы или ко мне с заявлением…об улучшении, как говорят, жилищных условий!
 Васильков: Многие другие живут не лучше…Вы же только что в окне видели, что прямо рядом с заводоуправлением стоят одноэтажные бараки в сто раз худшие, чем наш деревянный дом…тридцатых годов.
       Петров (секретарше, громко через приоткрытую дверь кабинета): Оля!… Позови - ка ко мне срочно…как его… нашего главного профсоюзного деятеля! (Василькову) Сейчас я дам указание выделить тебе однокомнатную квартиру!
       Васильков (бесконечно удивленно): Кк - вар – ти – ру?
       Петров: Ты её получишь в течение нескольких дней!
       Васильков: Федор Федорович, извините, но я принес вам на подпись заявление об уходе в аспирантуру! Там меня уже ждут больше месяца!
       Председатель месткома (приоткрыв дверь): Федор Федорович, можно войти?
       Петров: Входи, входи. Ты знаешь этого юношу? Ишь, он собрался от нас уйти! И куда? В аспирантуру! А я не хочу отпускать! Грамотный, молодой, напористый - нам такие нужны! А ты знаешь, в каких условиях он живет!? На Уральских пролетариев! Да ещё с красавицей женой! Надо ему срочно выделить квартиру, однокомнатную…
       Председатель месткома: Да, но…
       Петров (багровея от злости): … ну, ты знаешь какую! Реши этот вопрос и доложи мне сегодня же!!
       Председатель месткома: Хорошо, Федор Федорович, сделаю, как вы сказали! (Уходит на «задних лапках»)
       Петров (гордо, победно, подходя с левой стороны к собеседнику и трогая его за плечо): Ну, вот и решили...
       Васильков (поднимаясь со стула): Федор Федорович, спасибо за вашу заботу, но я уже решил …пожалуйста, подпишите заявление…
       Петров (расхаживая по кабинету и размахивая руками): Нет! Ты посмотри на него! Подумаешь, заниматься оболочками! А здесь что! Не оболочки! Вся ракета – сплошные оболочки! Иди, работай – не подпишу! Я даю тебе всё, что нужно, чтобы заниматься оболочками: квартиру, должность начальника группы, а ты…аспирантура, аспирантура!…Я сам доктор наук и знаю, как важна теория, но нельзя отрываться от практики! Делай диссертацию здесь! Да у тебя уже есть достаточно материала для неё, осмысливай, оформляй, защищайся! Всё! До свидания, сейчас дам указание подготовить на тебя приказ… Будешь руководить группой. Иди! (Садится).
       Васильков: Федор Федорович, вы как член партии всё-таки должны подчиниться…
       Петров (громко и гневно, горячо): Чему?! Кому?! Ты помнишь, как ты просил меня привезти из Подлипок, от Сергея Павловича, двенадцатитомник по расчету ракет, который нам отказались прислать, ссылаясь на то, что у них остался последний экземпляр!? Так вот, я из-за него ходил к самому Никите, и он черкнул визу: «Отправить Ф.Ф.Петрову!» Вот и работай – там сплошные оболочки. А что до меня, я… подчиняюсь ЦК. Но подчиняться нужно с умом! Иди и жди, когда тебя вызовут ко мне!
       Васильков (стоя, помявшись): Вот здесь, на вызове в аспирантуру, написано, что на основании Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР вы как руководитель о-б-я-з-а-н-ы отпустить меня как поступившего в аспирантуру…
       Петров (вскакивает и тут же садится): Я тебе предоставляю лучшую возможность для занятий наукой, чем твоя аспирантура… Так что иди и занимайся…своими оболочками! (Васильков уходит)
       
       


       КАРТИНА ТРЕТЬЯ
       
       В длинном коридоре Васильков встречает своего более чем на десять лет старшего коллегу Владыкина, выпускника Ленинградского университета, с недавних пор начальника группы и парторга отдела, грузного, степенного, повидавшего виды холостого мужчину. Вначале они вместе идут, а потом останавливаются около лестничной площадки, рядом со своим отделом.
       
       Владыкин (тихо, вкрадчиво): Борис, что-то ты сегодня с утра такой грустный?
       Васильков: Да, вот, Александр Алексеевич, ходил к ФэФэ подписывать заявление об уходе в аспирантуру. Ни в какую не подписывает! Нет и всё тут! Обещает и квартиру, и хорошую должность! Не знаю, что и делать…
       Владыкин (спокойно, размеренно): А ты долго не думай, а пойди прямо к прокурору. Он законы знает, и я уверен, что он тебе поможет!
       Васильков (оторопев, возмущенно): Да, вы что, Александр Алексеевич! Идти к прокурору!!! Просто неудобно … это наглость!
       Владыкин: Ну, и что тут особенного!
       Васильков (с возмущением): Как, что особенного?! Просто неудобно и позорно идти жаловаться на генерала! (С еще большим возмущением) На такого человека, как ФэФэ…жаловаться!
       Владыкин (безразлично): Тогда оставайся здесь!

       
       КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

       После второго посещения Петрова с целью получить разрешение на уход в аспирантуру и последовавшего ещё более категоричного отказа, Васильков все-таки решил последовать совету своего старшего и более опытного, и хитрого, коллеги Владыкина - обратиться к прокурору. Чувствовал он себя ничтожеством, изменником, предавшим хорошего и доброго человека, но, тем не менее, пошел.
       Прокурором был мужчина лет на десять старше него, среднего роста с черной шевелюрой, словом, таким, каким стал в его возрасте Васильков.
       
       Васильков (войдя в кабинет и приняв приглашение сесть напротив прокурора): Петр Николаевич, после долгих колебаний я решился обратиться к вам с одним можно сказать кляузным, ну, …достаточно неприятным делом.
       Прокурор: Ну, ну, продолжайте.
       Васильков: Дело в том, что…я работаю в ОКБ-9.
       Прокурор: У Петрова Федора Федоровича…
       Васильков: Точно – у хорошего человека, Федора Федоровича Петрова… Без его согласия, когда он был в отпуске, я подал документы для поступления в аспирантуру МИЛА.
       Прокурор: А почему в МИЛА, а не, например, в УПИ?
       Васильков: МИЛА – моя alma-mater, и я решил туда вернуться
       Прокурор: Ясно. И что же дальше?
       Васильков: Поступил…И вот мне прислали вызов на учебу. Я пошел к нему подписывать заявление об уходе…ну а он не хочет меня отпускать. Обещает золотые горы, и не подписывает.
       Прокурор (спокойно): Ну, вы должны оценить это! Его такое решение многого стоит! Значит, вы ему понравились в деле.
       Васильков: Да, конечно, …у нас с ним хорошие взаимоотношения, я его очень уважаю, но… тем не менее хочу уехать в аспирантуру…
       Прокурор: Да,… не простой вопрос вы мне задали. Но я что-нибудь придумаю. Как-нибудь позвоню ему и попрошу все-таки отпустить вас.
       Васильков: Я буду вам очень признателен, Петр Николаевич! До свидания! (Встает)
       Прокурор: До свидания. Думаю, что Федор Федорович смягчится и отпустит вас.

       КАРТИНА ПЯТАЯ

       Через несколько дней Васильков, оказался, как говорится, в нужное время в нужном месте - в приемной Петрова. Дверь была приоткрыта, и он услышал, как генералу позвонили, и упоминалась его фамилия. Тут же тот вызвал секретаршу.
       Петров: Ольга, ну-ка позови мне Василькова из отдела прочности.
       Секретарша: Он здесь, в приемной, зашел только что по какому-то вопросу.
       Петров: Тем лучше, зови его сюда!
       Васильков (открывая дверь): Федор Федорович, вы меня вызывали?
       Петров: Входи, вот приказ о твоем назначении начальником группы, завизируй его. Что ты согласен! (Пододвигает лист бумаги через стол к вошедшему и подсевшему к нему Василькову. Тот читает)
       Васильков (нерешительно отодвигает лист в сторону генерала): Спасибо, Федор Федорович, но я прошу подписать мое заявление об уходе в аспирантуру.
       Петров: Ты обращался к прокурору по этому вопросу?
       Васильков: Да, а что мне оставалось делать!? Но я на вас не жаловался, а просил его помочь мне убедить вас.
       Петров: Знаю, он мне звонил. Он сказал это же и что ты неплохой парень. И разъяснял мне…старому генералу …законы, а мне нужно делать пушки, ракеты! Ты бросаешь начатое дело! В общем, давай твоё
заявление (Подписывает). Желаю тебе успехов! ( Встал, крепко пожал руку аспиранту и порвал приказ о его несостоявшемся назначении на новую должность).
       Председатель месткома (вошедший через несколько минут после ухода Василькова, учтиво): Федор Федорович, я принес вам на подпись совместное решение администрации и месткома насчет однокомнатной квартиры для Василькова (Подает лист бумаги).
       Петров (берет документ и рвет его): Этот упрямый по - кавказски м-а-л-ь-ч-и-ш-к-а…ушел в аспирантуру, я только что подписал ему заявление. Дай Бог, чтобы он не пожалел об этом!
       
       
       КАРТИНА ШЕСТАЯ

       Комната № 213 в общежитии МИЛА. Все постоянные жильцы комнаты в сборе: Слава Маркин и Владимир Ситников жарят картошку с мясом в кухне по-соседству, Эдуард Ивашов готовит кофе и еще что-то и поэтому периодически забегают в комнату. Васильков возится с десятилитровым стеклянным баллоном красного виноградного вина, потом достает из чемодана, что под его кроватью, поллитровую бутылку спирта.
       В это время входят двое посторонних – рабочие Михайлов и Васин из лаборатории кафедры, где аспирантом Васильков.
       
       Михайлов (почтительно, извиняющимся тоном): Борис Алексеевич, извините, мы чуть-чуть припозднились: задержались в лаборатории.
       Васин (возбужденно и нетерпеливо - оправдательно): Прибежал Костя и начал шуметь насчет штатного «конуса» для испытаний, а мы в это время доделывали вашу установку, ну, мы и задержались чуть-чуть.
       Васильков (спокойно, успокаивающим тоном, доброжелательно): Мы тоже тут немного отстаем от графика. Привет, друзья! Мужики, знакомьтесь (Обращается к своим соседям по комнате) Это – мои самые главные помощники по установке для испытаний, а это братья по цеху – аспиранты, с которыми я сосуществую вот уже полтора года. Как у Горького «На дне», где я в школьные годы играл Сатина (Декламирует: «Человек! Это звучит гордо! Надо уважать человека!»). Вот нас и уважают – сунули четырех мужиков в одну комнату…

       Вносится огромная сковорода с жареным мясом и картошкой, затем - огромный с ведро чайник (30-х годов) с кипятком. На стол ставится десятилитровый стеклянный баллон с янтарным виноградным вином, бутылка спирта, стеклянные банки из-под кабачковой и баклажанной икры, хлеб, вилки, ножи с памятной маркировкой институтской столовой - «333». Все садятся за стол (гости ведут себя несколько смущенно, стеснительно, в отличие от аспирантов).
       
       Васильков (достаёт из-под стола металлическое блюдо, демонстративно пытается обхватить его своими руками, ставит на стол, вокруг которого уже расселись хозяева и гости, берет со стола бутылку со спиртом и щедро льёт примерно четверть бутылки в блюдо): Друзья мои, сегодня у меня поистине исторический день! Присутствующие здесь Константин Михайлович и Борис Васильевич – мои самые надежные помощники, закончили изготовление и монтаж экспериментальной установки, на которой я буду демонстрировать справедливость теоретических результатов - моих формул!! Спасибо, мужики! В честь такого события мы зажигаем факел (вошедший полчаса назад, по-английски, Юра Птицын подносит к блюду со спиртом спичку, и …о силы небесные!!!… спиртовый факел так полыхнул, что начал лизать потолок. Все ахнули, рабочие аж тяжело вздохнули и вздрогнули!)
       Михайлов: Борис Алексеевич, зачем тратить зря такую ценную жидкость, лучше бы дали нам выпить!
       Васин: Это точно!
       Васильков: А теперь давайте нальем и поднимем бокалы, то-бишь банки с вином (баллон пошел по кругу, все норовили наливать полные банки, по 300 грам)! За науку! За рабочий класс, который помогает аспирантам! За наших гостей! Ур-а-а!
       
 Все встают и пьют стоя.

       Михайлов: Вино вкусное, что надо, но слабовато! А кто его делал? Борис Алексеевич, можно нам перейти на спирт?
       Васильков: Конечно! Ради бога! Как хотите! Закусывайте, не стесняйтесь! А вино это изготовила моя мама, в Краснодаре и передала мне с оказией. Так что пейте от души! Всем хватит!
       Ситников (через полчаса после первого тоста): Схожу – ка я в кухню, поставлю чайник подогреться (Пытается встать). Братцы, а у меня ноги не слушаются, я не могу встать. Надо оо-пох-хмелиться, Слава, налей мне чуть-чуть, ещё.
       Маркин: И у меня ноги, как не мои. Здорово действует вино! Вкусное да и, оказывается, крепкое! Ну, Боб, и вино ж твоя мама производит! Пальчики оближешь! А ноги не слушаются, не ходят!
       Васильков: Давайте нальём еще по одной! (Все наливают, встают) За науку, за МИЛА (Затягивает маёвскую застольную: Мы вспомним, как водку из банок хлебали из-под баклажанной икры….)

       Спиртовый факел постепенно уменьшается, гаснет.
       
       Птицын: Борь, давай проводим наших работяг до трамвая или до автобуса, а то они уже лыка не вяжут!
       
       Васильков, Птицын уводят гостей.
       

       КАРТИНА СЕДЬМАЯ
       
       Снова комната 213. Ивашов, в белоснежной манишке, надетой на голое тело, играет на скрипке. Маркин и Ситников сидят за партией шахмат - «блицуют».
       
       Васильков (возмущённо): Читали в «Правде», как Хрущ раздраконил Неизвестного!? Вот засранец, суёт свой нос во все дыры!
       Маркин (не отрываясь от шахматной доски): Что ты имеешь в виду? Что значит «неизвестного»?
       Васильков (с недоумением): Художника Эрнста Неизвестного! Он представил свои работы на выставке в Манеже, а там появился Хрущ. И так по-хамски с ним обошелся…
       Маркин (отвлеченно): А…аа, ну и хрен с ним…
       Васильков: С кем хрен – с Хрущем или с Неизвестным?
       Маркин: Да и с тем и с другим!
       Ситников (украинец, среднего роста, полный, с выпуклыми румяными щеками): Ну, сучий потрох (Произносит подчеркнуто «о»!), ты опять проигрываешь, я же говорил, что ты совсем не умеешь играть!
       Маркин (с лицом желтокоричневым, а под глазами, как кофе): Меня слегка отвлек Боб своим ****ым Хрущём!...А ты помнишь, какой сегодня счет!? 21:20 в мою пользу! Если ты сейчас проиграешь, побежишь в магазин за очередной пачкой кофе!
       Ситников: Ну, ты и говно! А сколько я тебе вчера вмазал! 30:20! Ты из магазина не вылезал! Слушай, а как поживает твоя ****ь, которую ты приводил сюда на прошлой неделе, и из-за которой мы болтались вокруг общаги?... А она у тебя ничего – небось как зажмёт тебя, худосочного, так ты балдеешь …
       Маркин (удивительно спокойно для такого обращения по отношению к его знакомой): Ну, ты зря так называешь её, она скоро станет моей женой.
       Ситников: А что тебя заставляет сделать такой мужественный шаг!? Ты же только вчера рассказывал, как ты с Хасаном драл свою польку одновременно – ты спереди, он – сзади!
       Маркин: Надо расписаться, чтобы не было проблем с распределением, стану москвичём – получу безо всяких проблем направление на работу в свой родной институт! А то вот Боб мучается без жилья и без прописки: жена – там, он - здесь! Разве это жизнь!?
       Ситников: А как у твоей бабы с жильём, будешь жить у неё?
       Маркин: С жильём херово, теснотища, их в квартире так много! Как тараканов за печкой – братья, сёстры, мать, отец! Женатые и замужние! Но есть один плюс – их дом находится напротив Кремля и подлежит скорому сносу! Тогда по закону каждой семье дадут по хорошей квартире!.. Ну, давай - ходи!
       Ситников: Да-а-а…., ты стратег! Я к тебе обязательно приеду в гости…А пока хочешь расскажу тебе анекдот? Приехал в гости друг мужа. А дома теснотища (ну, как будет вначале у тебя!), поэтому мужу, жене и гостю пришлось лечь в одну постель. Утром встали, позавтракали, муж и спрашивает: «Ну, как тебе нравится моя жена?» - «Да, ничего,- отвечает тот,- только у неё какая-то странность: она меня всю ночь держала за член, я аж … спустил», - «Это не она держала, это я. Как говорится, доверяй, но проверяй!»
       Маркин: Иди ты на…Я тебя в гости не позову…(Обращаясь к Ивашову). Эд, дашь денег на кофе? А то я вчера все свои истратил. Мы выжрали 5 пачек по 41 копейке!
       Ивашов: Мне-то что! Все равно, где деньги держать – что у себя в кармане, что у тебя, ты же отдашь по первому требованию! На, возьми.
       Маркин: Если у меня не окажется, даст Боб – у него сейчас есть, к нему приезжает жена на днях.
       Ситников: Мат тебе, жопошник! Беги в магазин: тащи кофе!

       Маркин покорно одевается и уходит в магазин за кофе

       Ивашов: Слушай ты, Ситник, ты, как я чувствую, ни хрена не занимаешься! А кто будет за тебя решать уравнение Бесселя?
       Ситников: Когда ты, музыкант ***в, наконец, образуешься! Уравнение не Бесселя, а Матье!
       Ивашов: Да, мне одна хрень – что Бесселя, что Матье! А то как бы тебя не турнули из аспирантуры!

       Входит, почти вбегает Маркин. В руках у него большого размера толстый конверт, он его тут же вскрывает, достаёт пачку каких-то зеленого цвета брошюрок.

       Маркин (кричит на всю Вселенную): Ур-а-а, мне прислали оттиски! Моей первой статьи! Только что взял из почтового ящика! Ура, ух, какой запах! Типографская краска! (Нюхает, целует, потом бросает на стол веером с десяток оттисков)
       Ситников: Ну, хрен, давай беги назад в магазин за бутылкой, будем обмывать твой опус и тебя чествовать!
 
       Входит Васильков
       
       Васильков: Привет, друзья! У меня новость…
       Ситников: У нас наверняка более важная новость! Сявик опубликовался, самый первый из нас!
       Васильков: Да, что я вижу!! (Берёт со стола брошюрку - оттиск). Славику – ура, ура! Ну, ты молодец!
       Ситников: Скинемся?
       Васильков: Не против! …Но дайте мне договорить…Ко мне завтра приезжает супруга! На недельку, так что, ребята, с меня причитается! Слава, ты, я вижу, уже собрался в магазин? Возьми с меня на пару бутылок и на закусь! Сегодня вы – здесь, а завтра….
       Ситников: Я уже нашел место… Вот жизнь! Какая ****ь не разрешает даже временно прописываться нашим бабам! Извините …женам. Ну, и социализм ****ый! Вот и получается: либо разводись с супругой и заводи себе *****, как сделал ты, Сявик, либо занимайся онанизмом! Всё плохо.
       Васильков: Правильно говорил Владимир Владимирович Маяковский про социализм: «Кому бублик, а кому дырка от бублика – это и есть социалистическая республика!» Сучье племя наши руководители – аспиранту дают хоть какую-никакую, временную прописку, а супруге – никакой! Как рабам! А ****ят на каждом
перекрестке о правах человека, о загнивании капитализма…всякие Гайдары, Мишины, Перепишины!
       Ситников: Слушай, Гайдар уже давно мертвый!
       Маркин: Ну, ты и грамотей: то был его дед! Герой гражданской войны. А этот, там, в газете – идеолог ***в!
       Васильков: Ты подкован - больше некуда!
       Маркин: Боб, я готов тоже исчезнуть мгновенно, как только ты со своей супругой переступишь порог этой комнаты!
       Ивашов: Борь, а я готов хоть сейчас!
       Васильков (с пафосом): Ну, братцы, мерси, труа мерси, как говорят французы! История вас не забудет! (Еще более пафосно, наигранно) Она смотрит на вас своими голубыми глазами!
       Ивашов (подходя к Василькову на полшага и смотря ему прямо в глаза): Борь, а ты помнишь, как Хрущ обошелся с молодыми поэтами – Евтушенко, Ахмадулиной, Вознесенским, которому досталось больше всего!
       Васильков: Да-а-а-а! Андрюхе он вломил здорово, но тот вел себя смело и дерзко, надо отдать ему должное! Между прочим, Евтушенко выступал у нас в МИЛА, когда я был еще стьюдентом, в зале – амфитеатре пятого корпуса. Народу было до обидного мало: человек 20-25. А зал вмещал раз в 10 – 20 больше! Он стоял прямо передо мной, в двух шагах! Читал лирику. Помните его стихи «Возьмите меня в наступленье – не упрекнете ни в чем! Лучшие из поколения, возьмите меня трубачом!»? Стихи что надо, а!!?

       
       



       КАРТИНА ВОСЬМАЯ

       Комната 213. Входят Васильков с чемоданом и хозяйственной сумкой, за ним его жена Инна – красивая юная женщина с чуть заметно выпирающимся животиком. Обнимаются, целуются, раздеваются, она стеллит постель.
       
       Инна: А где твои ребята? Когда они появятся?
       Васильков: Они уже разместились по разным комнатам так что не беспокойся. Могут заглянуть лишь на пару минут, если что-либо забыли взять с собой – зубную щётку…или ещё что-нибудь!
       Инна: Бориска, у тебя ребята просто прелесть, ты как-нибудь покажи их или познакомь меня с ними. Помнишь, когда ты был ещё пятикурсником, и я приезжала к тебе? Ребята освободили комнату на целых две недели! Но то были студенты! А сейчас аспиранты, им уже под тридцать!
       Васильков: 26 -27, как, впрочем, и нам с тобой! Ровесники!
       Инна: А помнишь, как мы однажды опоздали на электричку в Люблино к тете Фане, а нас не пустили в гостиницу «Ленинградская», и мы ночью добрались до твоей общаги?
       Васильков: Да, это случилось на третьем курсе, в шестом, в самом благоустроенном корпусе. Туда селили и иностранцев, и аспирантов. Я знал хорошо одного из них - Сергея Баканова – автора нескольких студенческих песен. «На лекцию ты пришла и сразу меня пленила…».
       Инна: Хорошая песня.
       Васильков: Ее вплели в спектакль даже в каком-то профессиональном театре… Жаль, что автор слишком рано умер. Говорят, от белокровия, в сорок лет. Иностранцев была тьма. Как раз происходили события в Венгрии. Венгры вели себя агрессивно: кричали, что нам надо перерезать горло. И поляки смотрели косо. Зато китайцы …трудяги вели себя очень лояльно… Давай не будем об этом…
       Инна: …Нас тогда не впустили… А потом какой-то длинный-предлинный и худой, лысый юноша нам тайно открыл входную дверь…Но все равно мы вынуждены были спать в разных комнатах!
       Васильков: Да, это был прекрасный парень, саксофонист. Он играл на саксе, как правило, в умывальной комнате, рядом с туалетом, в дальнем крыле, чтобы не беспокоить студентов. В ту ночь – тоже! …Кто-то пронюхал, что он открыл нам входную дверь… какая-то шестерка,…Дошло до комитета комсомола, там нашлись суки, меня таскали, да и ему досталось! Ни за что! Я им объяснял, что ты моя давняя знакомая, что мы опоздали на электричку,… Всех мерили на один аршин! Знали бы они, что ты станешь моей супругой!
       Инна: Твоим ребятам приходится сейчас из-за нас с тобой где-то ютиться! Мне жалко их! Тебе и тогда везло с соседями и сейчас – не меньше!
       Васильков: У нас полное взаимопонимание: когда к одному приходят гости, остальные исчезают, в том числе и я. Я никогда не отказывал, правда, с ночевкой ко мне не обращались.
       Инна: Ты бы тоже не отказался уйти ночевать в другую комнату общежития?
       Васильков: Конечно!... Однажды к Ситникову приехала знакомая из Киева, и мы предложили ему все условия, то есть готовы были исчезнуть на ночь, но он отказался и спал с ней при нас - вдвоём на одной кровати! Что было!!! …Помимо звукового оформления…сверкали молнии – видно у неё было синтетическое бельё…
       Инна: А помнишь, мы отдыхали на Черном море, в Архипке!? Море чистое, теплое! Солнце! На скалистом берегу сосны на солнце источали такой аромат, что хотелось вдохнуть весь воздух до капельки! Вместе с соснами, солнцем и небом!
       Васильков: Ну, ты расфантазировалась!
       Инна: Это не фантазии – так было! А как однажды кромешной южной ночью нас чуть не загрызли кабаны – помнишь? Мы уединились с тобой в кукурузных зарослях на склоне горы, на окраине Архипки. Небо - черное! Звезды – не над нами, как у нас в Москве, а вокруг нас! Просто невероятно: кому-нибудь скажешь – засмеют! И вдруг со стороны гор – сильный треск, топот, шелест кукурузных стеблей и … кабанье хрюканье! Мы тогда во-время спохватились: вскочили и смылись! А через пару минут на нашем месте происходил такой кабаний шабаш, что мурашки по телу пошли!
       Васильков: Да, судя по тому, что наше лежбище было изрыто, забытая нами подстилка изодрана вклочья, мы поступили трезво, унеся оттуда ноги! Ну, довольно об этом !
       Инна: Какие у нас планы на предстоящую неделю?
       Васильков: Каждый день, всю неделю – театры, другие развлечения: Эдита Пьеха, Иван Петров, …Большой зал консерватории, Зал Чайковского (Достаёт и показывает стопку билетов). А сейчас – спать! Завтра – Иван Петров…(Поёт: «Уймитесь, волнения страсти…» )
       Васильков (гладит супругу по животу): Я чувствую, как кто-то зашевелился у тебя в животе! Вот здесь! Ура!
       Инна: Тише! Это наша дочка! Я почти уверена, что будет именно дочка!
       Васильков: Дай мне прикоснуться ещё разок!
       Инна: А никто не войдёт? Мне как-то неловко.
       Васильков: Во-первых, у меня ребята что надо! Не подведут, так что не беспокойся и спи спокойно! А, во-вторых, что самое главное, дверь закрыта на ключ. Подвинься ко мне поближе – ты совсем от меня отвыкла!
       
       КАРТИНА ДЕВЯТАЯ
       
       Проходит год. Комната 213. Все её обитатели на месте. Занимаются кто чем.

       Ситников: Ну, братцы, мне очень жаль, но нам придётся скоро расстаться. Я не смог найти общего языка с моим шефом
       Ивашов: Не по уравнению ли Матье?
       Ситников: Именно, по уравнению Матье! Я ему сказал, что он ничего не «рубит» в решении этого уравнения – он на меня попёр, а я не сдержался, нагрубил ему, и кафедра решила меня отчислить. Так что…возвращаюсь в Киев, и да здравствует Крещатик!
       Ивашов: А мой шеф мною доволен и приглашает остаться на кафедре. На днях переезжаю к жене, здесь совсем рядом. Да вы же знаете – были на свадьбе.
       Маркин: У меня скоро защита! Получается как раз в срок, но я обнаружил такую ошибку, точнее, я поставил экспериментальные точки почти интуитивно, наугад, и, как выяснилось, неверно. А всё уже опубликовано! Теперь одно из двух: молчать и защищаться, а потом все бросить или признаться в липовых результатах!
       Ивашов: А ты плюй на всё и всех и смело защищайся! Правда, Боб?
       Васильков: Мне трудно судить – пусть Слава оценит ситуацию и решит сам. Правда, Володя?
       Ситников: Ну, ты, Сявик, и философ! Защититься и бросить! Я же всегда говорил, что Сявик – жопошник, так оно и есть! Мало я тебе вмазал матов!
       Маркин: Не болтай – счет примерно равный!... А что касается диссертации, но я её защищу и поменяю специальность, хрен с ней!
       Ситников (обращаясь к Маркину): Сявик, а как ты собираешься расписываться со своей шлюшкой - ты же женат! Вот даёшь: жена с сыном в Воронеже, а ты собираешься расписываться! Я всегда говорил…
       Маркин: Я развелся с женой, когда ездил в Воронеж, ещё два месяца тому назад!
       Ситников: Ну, тихоня, развелся тихой сапой! И не обмыли такое событие! Ты её ничем не наградил во время своего вояжа, ты ж всё время водился с ****ями!
       Маркин: Она меня не подпустила к себе…У неё тоже завелся ёбарь!... Ну, хватит!
       Ивашов: Схожу в магазин, кому что купить? Я сегодня добрый! (Уходит и вскоре возвращается с купленными товарами: батон хлеба, пачка сахара, кофе и т.д.)
       Ситников (лежа в постели с книгой): Ну, ты и обжора!
       
       Эдуард уходит на кухню поставить чайник. Ситников и Васильков переглядываются, вскакивают с кроватей, быстро открывают пачку, на которой написано «Цукор», отсыпают четверть пачки в стакан и прячут в шкаф, а вместо цукора насыпают мелкую соль. Пачку запечатывают и ложатся на свои места как ни в чем не бывало. Игриво напевая «сердце красавиц склонно к измене», входит Ивашов, заваривает в чашке кофе, открывает пачку с цукором, насыпает пять ложек в чашку.
       
       Ивашов: Ну, как, Борь, у тебя дела? Успеваешь защититься, ты же был когда-то в передовых!
       Васильков: Нет, Эдик, успеваю только представить в срок диссертацию, чтобы получить последнюю стипендию, а защищаться буду, наверное, к лету, уже после окончания аспирантуры.
       Ивашов: Сэ ля ви! (Берёт чашку кофе и делает жадный глоток, - его глаза чуть не вылезают на лоб! Поперхнулся и выплюнул всё на пол!)
       Ситников: Обжора, что с тобой?!
       Ивашов: Странно (Рассматривает пачку цукора)! Ситников! Ты из Киева, должен знать, что такое цукор! Это ж по-украински - сахар!?
       Ситников: Ну, это и дураку известно!
       Ивашов (подносит лежащему на кровати Василькову чашку кофе): Борь, попробуй!
       Васильков: Эдик, иди – кА ты на х…утор бабочек ловить!
       Ивашов: Я прошу тебя! Ну, пожалуйста!
       Васильков: Ну, давай, так уж и быть, попробую (Отпивает чуть-чуть и с возмущением отталкивает чашку и разливает кофе на пол). Спасибо тебе, дорогой! Дай попробовать теперь Ситникову!
       Ивашов (подносит чашку Ситникову): Попробуй! (Тот пробует и возмущенно её отталкивает).
       Васильков: Ну-ка дай пачку посмотреть (Смотрит). Да, это пачка с сахаром (Пробует). Фу, это же обычная соль!
       Ситников (пробует): Обычная соль! А где ты купил это добро? Да, тебя надули крепко!
       Ивашов: Купил в нашем магазине, где же ещё!? Вот, гады, везде нас надувают (Одевается). Я им покажу, как обманывать народ!
       Васильков: Эдик, плюнь ты на это, не ходи! Эдик…Эдик!
       Ситников (вдогонку): Эдик! Мы дадим тебе своего сахара! Не ходи!
       
       Ивашов уходит

       Васильков: Вот черт, что мы наделали, парень совсем поверил, что его обманули! Хоть беги и догоняй!

       Через полчаса входит сосед – аспирант Птицын.
       
       Птицын: Ребята, что с вашим Эдуардом!?
       Васильков и Ситников (почти одновременно): А что?!
       Птицын (подробно рассказывает об инциденте в магазине): Стою я в очереди, в бакалейном отделе. Человек семь. Впереди меня - он. Подходит его очередь, Эдуард просит: « Дайте мне пачку цукора!»
       Продавщица подает ему. Он берёт её и, поворачиваясь вполоборота к очереди, с гордо поднятой головой, открывает пачку, достаёт щепотку сахара и наглым, издевательским тоном произносит: « А вы уверены, что это сахар, а не соль?!» Затем кладёт эту щепотку в рот (Все в очереди вначале замерли!) и - о, ужас! - побледнел, зашатался и бросился вон из магазина! Очередь зароптала:
«Рехнулся! Это ж надо!»

       Воцарилась тишина, Птицын ушел. Ещё через минут двадцать отворилась дверь, и в комнату буквально ввалился растрёпанный, в расстёгнутом пальто, шапка на боку… Эдуард. Слёзы текли по его щекам! Не раздеваясь, он молча бросился на кровать.
       
       
       Действие второе
       
       Приближалась решающая и достаточно тревожная пора в жизни аспирантов - распределение на работу. Конечно, это в основном, касалось иногородних, судьбы которых в ближайший период, а то и на всю оставшуюся жизнь, определяли сверху, часто невзирая ни на интересы, ни на мнения тех, кого направляли по своему усмотрению члены комиссии, а точнее говоря, представители в комиссии от Министерства высшего образования.
       И вот наступил день распределения. Весна, цветет сирень. В институте ее благоухание - десятки огромных сиреневых деревьев отгораживают его от шоссе, а под деревьями полуголые студентки и студенты готовятся к экзаменационной сессии.
       
       
       КАРТИНА ДЕСЯТАЯ

       Приемная ректората МИЛА – Московского института летательных аппаратов. Налево дверь в кабинет ректора, направо - в кабинет проректора по научной работе Берестова Ивана Павловича, где заседает под его председательством комиссия по распределению аспирантов. Это на втором этаже главного корпуса. В приемной несколько молодых людей – аспирантов последнего года обучения, подлежащих нынешнему распределению. Среди них - Ивашов, Маркин.
       Входят двое – зам завкафедрой Коньков, красивый мужчина высокого роста лет сорока с правильными чертами лица, высоким лбом и чуть тронутой сединой шевелюрой. С ним рядом - молодой человек, около тридцати, чуть выше среднего, темноволосый, с густой высокой шевелюрой. Это аспирант Васильков. Коньков проследовал в кабинет проректора.
       Васильков остается в приемной и подходит к Маркину:
- Ну, как, Слава?
- Да вот, уже распределили! Остаюсь здесь, в МИЛА.
- Поздравляю!!
       
       

       КАРТИНА ОДИННАДЦАТАЯ
       
       В кабинете проректора расположилась комиссия по распределению аспирантов – всего человек пятнадцать.
       
       Берестов (Конькову): Борис Александрович, приглашайте вашего «вундеркинда»!
       Коньков (показавшись из двери кабинета проректора): Борис, заходи!
       
       Васильков восходит «на Голгофу»! На ее вершине – в кресле – Берестов, симпатичный мужчина лет пятидесяти пяти, с еще густой седеющей шевелюрой, откинутой прядью на правую сторону, с крупным чуть-чуть «утиным» носом, со спокойным взглядом красивых серых глаз, окаймленных пышными бровями и ресницами, в светлосером, в мелкую клетку костюме и при галстуке. Его взгляд почему-то производит ощущение бархатистости и спокойствия. Слева от него – незнакомый Василькову молодой человек лет тридцати пяти, в светлом костюме, как оказалось, представитель Минвуза. А вокруг сдвинутых в виде прямоугольника столов расположилось ещё человек десять - несколько маститых профессоров, представители парткома, профкома, и Коньков.
       
       Берестов (сидя, медленно, спокойно, оглядев присутствующих): Распределяется аспирант кафедры строительной механики и прочности факультета «Летательные аппараты» Васильков Борис Алексеевич. Давайте послушаем о нем информацию и мнение кафедры. Пожалуйста, Борис Александрович, коротенько.
       Коньков (встает): Борис Алексеевич – один из лучших аспирантов кафедры. Более того, должен сказать, он единственный из всего нашего набора аспирантов в шесть человек, кто уже доложил
результаты диссертации на кафедре. Причем, надо отметить, предзащита прошла очень успешно, и есть полная уверенность, что он во - время представит диссертацию к защите в спецсовет.
       Хотелось бы оставить его на кафедре, но, к сожалению, он не москвич, поэтому из-за отсутствия прописки такой возможности нет. Его приглашают на работу в систему Минатоммаша, в подмосковный Ясногорск, где он сможет применить свои научные разработки по очень важному направлению, предусмотренному Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Там ему гарантируют предоставление комнаты или однокомнатной квартиры, в зависимости от защиты диссертации. Работая там, он сможет продолжить научные контакты с кафедрой, что немаловажно как для него, так и для нас. Кафедра и ее заведующий академик Иван Филимонович Оплеснин, просим пойти навстречу нам и желанию аспиранта - распределить его в Ясногорск.
       Берестов (спокойный голос председательствующего, внимательно окинувшего своим взглядом из-под бархатных бровей всех присутствующих, как будто призывая их поддержать аспиранта и подготовившую его кафедру): Какие есть вопросы?
 Член комиссии: Вы женаты?
 Аспирант: Да, женат.
 Член комиссии: А дети у вас есть?
 Аспирант: Дети? Да, у меня есть маленькая дочка, ей исполняется в ближайшие дни один годик!
 Профессор Панкратов: А где находится сейчас жена с дочкой?
 Аспирант: Они в настоящее время проживают в Краснодаре, где я тоже жил и учился до поступления в институт. После моего поступления сюда, в аспирантуру, жена возвратилась туда из Свердловска, где я отработал три года в ОКБ-9 у Петрова Федора Федоровича, по распределению после окончания МИЛА. Вы, конечно, знаете, что привезти их сюда практически невозможно из-за существующего запрета даже на временную прописку.
 Профессор Авдонин: Значит, вы однажды уже работали по распределению! … А в Ясногорске вы бывали? Вам там действительно дают подходящую работу по теме диссертации и жилплощадь?
 Аспирант: Да, я там бывал неоднократно. Работа ожидается очень интересная. Дают жилплощадь: обещают комнату или квартиру, как здесь уже сказал Борис Александрович, в зависимости от того, защищу я диссертацию или нет.
 Профессор кафедры технологии самолетостроения Григорьев (твердо, спокойно): Есть предложение поддержать предложение кафедры и просьбу аспиранта - распределить его в Ясногорск.
 Берестов (обведя спокойным взглядом всех членов комиссии): Какие есть еще мнения на этот счет?
       Все одобрительно закивали головами: Поддержать,… поддержать,… поддержать…
       Берестов: Ну, что ж, мнение нашей профессуры и общественности
известно, но я вижу, что хочет высказаться, так сказать, наш уважаемый гость… Давайте послушаем представителя Минвуза.
       
       Поднялся сидевший рядом с проректором высокого роста, возраста Христа молодой человек, в светлом костюме, при галстуке, как и аспирант. Все же остальные, профессора, в эту жаркую погоду были одеты по-летнему.

       Представитель (встал, горделиво подняв голову): Мне кажется, присутствующие здесь не знакомы с недавним Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР, запрещающим распределение молодых специалистов, не имеющих московской прописки, в Москву и Московскую область! Если бы вы его, это По – ста – нов – ле - ние, чи - та - ли, то вряд ли бы рассуждали таким образом, как это было сейчас.
 Берестов: Постановление членам комиссии, безусловно, знакомо.
 Представитель: Кроме того, я должен напомнить, что нам крайне необходимы специалисты на периферии, особенно в высших учебных заведениях Сибири и Дальнего Востока! (Присутствующие в этом душном кабинете профессора зашумели, и чувствовалось их неодобрение словам чиновника сверху). Поэтому Министерство предлагает (Он надменно осмотрел всех членов комиссии) распределить аспиранта Василькова преподавателем в Новодвинский электромеханический институт!
       Член комиссии (громко, нетерпеливо): Какое отношение этот институт имеет к нам, ракетчикам?
       Представитель: Не беспокойтесь, там имеется ракетостроительный факультет!
       
       Председательствующий окинул присутствующих взглядом и спросил у чиновника, все ли он сказал. Получив утвердительный ответ, обратился к комиссии.

       Берестов: Я прошу членов комиссии высказываться. Давайте поочередно. Палпалыч, начнем с Вас, если Вы не возражаете.
       Профессор Панкратов: Должен прямо заявить, что я поддерживаю просьбу кафедры и аспиранта. Хороших аспирантов мы должны
       поощрять любой ценой, ну, …хоть как-то…, что в наших силах.
       Берестов: А кафедра что-нибудь добавит?
       Коньков (несколько растерянно): Ну,..я уже высказал твердое
мнение кафедры… думаю, что надо прислушиваться к мнению кафедры. Это ...тем более, что Борис – единственный, как я уже говорил, из шести поступивших одновременно с ним аспирантов, кто успешно заканчивает аспирантуру. Некоторых отчислили раньше, а двое оставшихся, оканчивающих вместе с ним, не только не успевают закончить диссертации, но даже не сделали сообщений на кафедре о результатах своей работы по избранным темам. В - во - общем, я настаиваю, чтобы учли мнение кафедры…
       Представитель: Плохо работаем, если из шести аспирантов только один доходит до финиша во - время!
       Коньков: Как умеем! Научите – будем работать лучше!
       
       Васильков сидел прямо напротив председателя комиссии, через стол, а вокруг него разворачивались баталии уважаемых им профессоров с этим чиновником, как будто пришедшим из потустороннего мира, чуждого ему и не совсем понятного…и почти ненавистного.

       Васильков (мысли не вслух): Какого хрена ему надо… Ведь обещают же квартиру при условии защиты, а защита почти в кармане. .. при такой поддержке кафедры да и самого Ивана Филимоновича… А этот засранец… Нет, чтобы помогать аспирантам жить и устраиваться во время учебы!!… Так нет же… Теперь он выё….. здесь (Посмотрел влево от себя, в окно, выходящее в сторону общежития, в котором прошли девять лет студенческой и аспирантской жизни…)

       Доносится песня в исполнении Кобзона: «…И опять во дворе грампластинка поет и проститься с тобой нам никак не дает…».
       С высоты второго этажа виднеются серебристые ели, окаймляющие сквер между теперешним главным корпусом, выходящим своим портом на шумное шоссе, к мосту через железную окружную дорогу, и прежним, на котором крупными выпуклыми буквами начертано “МОСКОВСКИЙ ИНСТИТУТ ЛЕТАТЕЛЬНЫХ АППАРАТОВ”.
       На улице жара, да и здесь тоже жарко – и в прямом, и в переносном смыслах. От грустных мыслей его отвлек знакомый голос, звучавший уже в третий раз. Но теперь в нем звенели резкие высокие тона да такие, что Васильков даже вздрогнул.
       
       Профессор Григорьев (коренастый, седовласый, резко): Я категорически поддерживаю мнение кафедры и просьбу аспиранта!!!. Хороших аспирантов надо, безусловно, поощрять!!! Чем он хуже плохого москвича, которого мы только что оставили здесь без единого вопроса не взирая на его, простите, бездарность?!!! Он сын Петра Анисимовича – министра! Или только что распределенного на второй факультет, поставившего штамп в паспорт месяц тому назад! Причем, распределили тоже без единого вопроса! Почему мы должны смотреть в первую очередь на прописку, на то, где живет молодой человек, а не на его способности, стремления, талант, может быть, наконец?! П-о-ч-е-м-у!!?
       Аспирант (мысленно): Кого же он сильно напоминает?... Грибова…да, народного артиста Грибова.
       
       Прошлись по кругу…Все члены комиссии одобрили мнение кафедры. И круг замкнулся опять на чиновнике из Министерства.

       Представитель: Я настаиваю на распределении в Новодвинск! Прошу вас не забывать о постановлении Партии и Правительства и о том, что ВУЗы готовят научные и педагогические кадры в первую очередь для системы высшего образования! Я понимаю вашу заботу о хорошем аспиранте! Но ведь и там нужны не плохие, а хорошие преподаватели! Там ему и его семье предоставят жилплощадь! Даю гарантию! …Кроме того, я не уверен, что в Ясногорске его обеспечат хотя бы комнатой! Это попытка уйти от распределения на периферию, а кафедры - от ответственности! От имени Министерства я настаиваю!
       Берестов (c некоторым неудовольствием в голосе): Вот тут у меня на столе лежит гарантийное письмо насчет предоставления аспиранту жилплощади! На нем круглая печать солидного предприятия! И почему мы не должны верить этому документу!!... Давайте высказываться.

       И обсуждение снова пошло по кругу снова. Очередь дошла опять до профессора Григорьева. Его возмущению не было предела!
Он вначале судорожно достал пачку сигарет, дрожащими руками вставил одну из них в рот и пытался зажечь спичку, что ему никак не удавалось. Потом затянулся, обратив внимание всех присутствующих, извинился, вскочил со своего места, подошел вначале к окну, а потом резко почти бегом – к председательствующему.
       
       Профессор Григорьев: Послушай, Иван Павлович, Иван…, дорогой, зачем ты нас сюда пригласил!!? Выслушивать оскорбительные нравоучения неуважающего нас представителя Минвуза!!? Мы кто? П-О-Ч-Е-М-У вы ( Обращаясь уже к чиновнику) позволяете себе так вести перед комиссией, перед профессорами, которые учили аспиранта, хорошо его знают и хотят помочь ему найти настоящее место в жизни, скажите мне, п-о-ч-е-м-у?
       Давайте распределим его в Ясногорск (Опять профессор повернулся к проректору Берестову), раз там его берут и дают жильё! Иван Павлович, скажи прямо - мы члены комиссии, которая должна что-то решить или мы кто!? Статисты? Быдло, которым понукает этот….?
       Если мы не имеем права решать, а мы обсуждаем и решаем здесь судьбу молодого человека, причем, как я понимаю, хорошего, может быть талантливого человека, так вот, если мы не имеем права решать, пусть Министерство не морочит нам голову, а распределяет само!! А если мы призваны решать, то давайте решать! Министерство имеет свое мнение, а мы - свое! И пусть нам этот чиновник, простите меня, из Минвуза, не указывает! Я – категорически «за!» распределение этого симпатичного молодого аспиранта в Ясногорск!!
       
       А с п и р а н т (мысленно): - Вот это да-а-а! Вот это монолог! Похлеще, чем монолог Чацкого!

       Поднялась буря голосов в его поддержку, в поддержку аспиранта, и настойчивое «Я настаиваю!» утонуло в этом многоголосом «Правильно!», «Поддерживаем!».

       Проректор Берестов: Голосуем. Кто за то, чтобы распределить аспиранта Василькова в Ясногорск с предоставлением ему жилплощади - да, именно, давайте подчеркнем это несмотря на гарантийное письмо - прошу голосовать… Все – за! … Поздравляю Вас, молодой человек, желаю успехов!

Берестов поднимается и идет в сторону аспиранта, тот – ему навстречу. Рукопожатие!
       

       
       

       КАРТИНА ОДИННАДЦАТАЯ

       Приемная ректората. Из кабинета проректора выходит раскрасневшийся аспирант Васильков. Навстречу ему почти бросаются его соседи по комнате.

И в а ш о в: Борь, ну ты даешь! Что ты делал там так долго?! Вернее, что с тобой там вершили!? Почти битый час! И как? С чем тебя поздравить?
М а р к и н: Боб, ты побил все рекорды при распределении! Куда тебя заслали – в тартарары?
В а с и л ь к о в (хвастливо, наигранно-шутливо, радостно): И нет! В Ясногорск! Спасибо профессору Григорьеву – во му-жик!! Да и Ивану Павловичу! И, вообще, - всей комиссии!

 Ивашов, Маркин и только что вошедший Ситников, как выяснилось, пришедший забирать документы, набрасываются на Василькова с поздравлениями:
 Ура! Поздравляем! Пойдем в общагу отмечать!


       
       



       КАРТИНА ДВЕНАДЦАТАЯ

       
Через полгода, когда закончился срок пребывания Василькова в аспирантуре, началось постепенное «обрезание пуповины», связывающей его с alma-mater: перемещение из столичной институтской общаги в Ясногорск – вначале на частный сектор, а в конце года в собственную квартиру. Веха в его трудной, но, как оказалось, плодотворной жизни!

А как хороши, как свежи были пионы, преподнесенные ему на следующий день после защиты им в alma-mater кандидатской диссертации молодыми сотрудниками лаборатории, в которой он проработал уже полгода! Весенний букет - два, а то и три десятка свежих красных, розовых, красно-фиолетовых пионов!!
Как искренне звучали радостные и приветливые возгласы его ровесников:

- Боря, поздравляем! Так держать!

Ему крепко жали руку, а великолепный букет доверили вручить самой привлекательной представительнице по женской части – Люде Лось! Остальные девицы лезли обниматься и визжали:

- Поздравляем!

На этот шум из своего кабинета вышел начальник лаборатории Лисицын, и только тогда «именинник» обратил внимание на метровой величины плакат:
       
       Поздравляем с успешной защитой
       Бориса Василькова -
       первого кандидата наук в нашей лаборатории!
       
       Коллектив лаборатории.

Пятисантиметровой высоты буквы «кричали» со стены не около комнаты, где работал «герой дня», а непосредственно перед кабинетом их начальника, что явно воспринималось как недружественный акт в отношении еще «неостепененного» шефа! Очевидно, так и было задумано устроителями шоу! Об этом же, вероятно, свидетельствовали и излишне, неестественно громкие поздравления!

       - Что за шум, почему не работаете?! - сердито произнес по-наполеоновски горделиво вышедший из своего кабинета Лисицын.
       
       Но, увидев в руках «именинника» огромный букет, а на стене – метровой величины красочный плакат, не произнеся больше ни слова – не присоединившись к общему хору поздравлений, - ретировался, закрыв за собой дверь кабинета.
 Под его руководством Лаборатория переживала не лучшие времена.


Как хороши, как свежи были пионы!