Talis Man

       Я знала, что они уже там, ждут меня. Не то чтобы все они были особо пунктуальными, просто я знала, что на эту встречу никто из них не опоздает. Мне пришлось немного задержаться, я давно уже не ездила на метро, и правильно рассчитать время оказалось трудной задачей.
       Они ждали прямо напротив эскалатора, у ограды, я сразу их заметила. Галка и Макс стояли, обнявшись, им давно уже не нужно было ни о чем говорить. А Лёша смотрел на поднимающихся на эскалаторе, он сразу меня увидел. Подходя к ним, я глядела в стороны на спешащих наружу людей, потому что терпеть не могу смотреть на того, с кем встречаюсь, до приветствия.
       Я всех поприветствовала, сказала, что рада их видеть и извинилась за опоздание, сославшись на то, что было много дел. Все они с радостью меня встретили, а Макс широко улыбнулся и заверил, что я почти не опоздала, и что они стояли там совсем недолго.

       
       - Кстати, Оль, - сказал за моей спиной Макс, - У нас с Галкой новость…
       - Да, у нас будет ребенок! – выпалила, едва дождавшись своей очереди, Галка.
       Боже, как это неуместно прозвучало – по дороге к кладбищу… Я, конечно, должна выказать бурный восторг, они явно ждут от меня чего-то подобного, такие вещи обычны, это всегда подразумевается, когда молодые говорят, что у них будет ребенок – восторги, умиления, поздравления. Но мне это всегда казалось фальшью, я не могла себе представить, что могу почувствовать радость за других, пусть даже это мои друзья, не почувствовала я этого и сейчас. В конце концов, это их ребенок, а не мой. И зачем им так рано ребенок? Пожили бы еще для себя, Галке нужно делать карьеру… Хотя это тоже сугубо их личные проблемы, их нее выйдет хорошая мать и домохозяйка. Только зачем нужен был институт? А, ну да, чтобы познакомиться с Максом… Но ведь нужно что-то сказать! Я повела плечами и постаралась, чтобы голос звучал не равнодушно, но и не экзальтированно-наигранно.
       - Вау! Здорово! Я рада за вас, ребята! Дети – это, конечно, здорово… Очень рада за вас. Теперь будете серьезнее относиться жизни, да?
       - Это вряд ли, - добродушно пробасил Макс, и Галка наверняка посмотрела на него таким строгим взглядом, что она хорошо умеет делать в таких ситуациях.
       - А имя уже придумали? Или будете думать?
       - Пока нет… Может быть, Таня… Если будет девочка.
       Боже-Боже! Они это серьезно?


       И вот мы на месте. Я уже чувствую себя виноватой, потому что никаких, почти никаких шевелений в своей душе при взгляде на серую плиту с именем нашей подруги я не нашла. Первый раз так отчетливо я ощутила ненужность, притянутость за уши нашего сбора, всего этого мероприятия, ставшего каким-то обрядом. Третий год без нее… Неудивительно, что чувства как-то притупились. Я смотрю на остальных. Что они чувствуют? Вряд ли то же самое, что и я – я оказалась здесь единственным черствым сухарем и моральным уродом, но неужели все это так важно для них? Стоять над могилой, пить в честь умершей девушки, вспоминать ее через силу, хотя самой ей это уже давно не нужно… Они свыклись уже с тем, что Таня – не живой человек, а жалкие останки в ящике, нет, даже не останки, а вот эта плита и оградка, и место на кладбище? И если нет, то зачем было тащиться сюда? Хотя, с другой стороны, как можно отметить ее День Рождения? Как и где еще всем нам собраться, ведь мы, по большому счету, уже совсем разные, взрослые и самостоятельные люди, которых уже почти ничего не объединяет, кроме институтской дружбы и общих воспоминаний… У Лёши своя жизнь, у Макса с Галкой своя, у меня своя… Да и зачем? Это жалкие попытки реанимировать прошлое, которое ушло безвозвратно…
       ТАНЯ ЛИСИЦЫНА, в скобках – ТАЛИС, 1984-2004… Ее родители не сделали так, как она хотела при жизни, как говорила всем вокруг – не кремировали ее тело и не развеяли в Лондоне над Темзой. Конечно, это несерьезно, всего лишь блажь, да они и не в состоянии это сделать. Хотя бы имя, которое она считала настоящим, выбили.
       Когда этот обряд станет обузой для всех, когда он прекратится и сойдет на нет? Тогда мы будем перезваниваться… Или просто переписываться в сети. «А сегодня ведь ДР Тани» - «Да, точно….». Ставить многозначительные многоточия и грустные смайлики. Или наоборот, веселые. Из чувства необходимости, исходя из каких-то глупых предрассудков.
Галка прослезилась, и мне стало ее жалко. Нет, все это зря, зря…


       Ее смерть ни в коем случае не было ни красивой, ни романтичной. Если бы она дожила до сорока или хотя бы тридцати, и до этого реализовала бы себя как можно более полно, как ее любимые Леннон и Болан… Хотя нет, в любом случае, это было бы ужасно и нелепо, и никому не нужно, даже ей самой. Не говоря уже о родителях, друзьях и близких, которые ее окружали, с некоторыми из которых мы познакомились уже на ее похоронах.
Я не знаю сейчас, что бы с ней стало потом, мне сложно представить ее менеджером или редактором. Хотя почему бы и нет? Мне она всегда казалась очень талантливой и необычной. Она буквально излучала энергию, но карьера, будущее ее мало интересовали и не могли быть объектом приложения этой энергии. Стала ли бы она известной исполнительницей или кем-то еще в этом роде или все-таки оцивилилась бы?
       Я вспомнила, как мы первый раз пришли к ней на квартиру – вскоре после ее смерти, нас пригласили ее родители, - как они нас приняли, какие они были печальные и опустошенные, и при этом приветливые и гостеприимные. И когда я вошла в танину комнату, я почувствовала такое ощущение утраты и тоски, какое не чувствовала ни на похоронах, ни тем более сейчас. Вся комната была заполнена дисками, кассетами, пластинками, книгами, везде висели постеры со всеми ее битлами-роллингами-зиггистардастами-тирексами-пинкфлойдами, в углу сиротливо стояла гитара, на журнальном столике – магнитола и проигрыватель для пластинок и кипы музыкальных журналов, компьютер был исписан и изрисован фломастерами, обклеен бумажками со стихами, ими была обклеена вообще вся комната, но часть ее мама сняла и положила в жестяную коробочку из-под пирожных, вместе с фотографиями, а остальные решила оставить. Творческий беспорядок в обители Талис был только слегка, хотя и заметно, подправлен, как я заметила, когда заходила к ним еще, как будто комната все еще ждала свою хозяйку.


       А потом мы сидели в теплом и уютном кафе, и там я поняла, что настоящая Талис, та, которую мы любили, если где-то с нами и встретилась, то именно здесь, а никак не на холодном грязном кладбище. Кто знает, может быть, она смеялась вместе с нами, радовалась тому, что у Галки будет ребенок, помогала вспоминать разные эпизоды нашей студенческой жизни, и ее голос вплетался в клубок наших перебивающих друг друга голосов. Глядя на своих друзей, я надеялась, что это ощущение придет и к ним. И хотя никто об этом не заговорил, видимо, все-таки, пришло – я видела это по глазам. И плевать даже, есть ли жизнь после смерти… В любом случае, как бы то ни было, человек живет не только ради себя, но и ради других, а тем более такой человек как Таня, и другим он оставляет после себя частицы себя, воспоминания - подарки, которые можно убрать в ящик, а потом при удобном случае в компании или в одиночестве доставать и перебирать, радоваться тому, что твоя жизнь и жизнь этого человека соприкоснулись. Все это – весь этот сноп искорок, веселые воспоминания, музыка, нигде не записанная и не зафиксированная, но звучащая в памяти, пусть даже и фрагментарно, легкая грусть – вот это и есть Талис, такой она останется с нами, возможно, даже навсегда. Да будет так! И мертвое тело, останки в гробу не имеют к ней уже никакого отношения, и не стоит их больше вспоминать.
       Мы вспоминали преподов, с которыми любила спорить Талис, наши выходки, празднование Нового года, когда Талис явилась в шутовском колпаке и принесла с собой вино, а потом учила правильно готовить настоящий глинтвейн; как они с Лёшей азартно спорили про какую-то песню битлов, а потом смеялись, выяснив, что никто из них не прав. А я про себя вспоминала, как перешла на другой факультет в конце первого курса, как знакомилась с новой группой, как мне запомнился парень в очках и пиджаке, который выступал с каким-то интересным докладом, как я видела его до занятий в компании с другим, более высоким, симпатичным парнем в синем свитере, коротко остриженной девушкой и девушкой с гитарой и в футболке PINK FLOYD. Они казались чем-то большим, чем просто компания ребят-студентов, меня как будто тянуло к ним, мне казалось, что именно с этими людьми мне будет приятно и интересно общаться. Они что-то бурно обсуждали, и мне вдруг захотелось подойти к ним, встроиться в разговор, но помешало нежелание показаться наглой. А через пару дней Галка и Макс как бы невзначай дружелюбно заговорили со мной, и я постепенно оказалась в их компании, стала неотъемлемой частью этого общества, стала для этих замечательных людей своей, чему была очень рада.
       Мы вспомнили, как Талис уговорила нас забить на какую-то пару и повела в парк, потом она ненадолго пропала, и вдруг откуда-то вынырнула, с гитарой, в цилиндре и блестящем плаще, с блестками на щеках и в волосах. Она запрыгнула на какую-то лестницу и встала в эффектную позу. Помню, я почувствовала себя неудобно, ощутила, что сейчас мне будет стыдно за ее попытку самовыразиться – то же было, когда Алексей декламировал нам свои стихи. Сами по себе стихи были хорошие, некоторые даже, кажется, интересные, но все испортила подача – бедный Лёша разрывался между природной стеснительностью и жаждой произвести впечатление – он то тихо бормотал, то, победно вскинув голову, почти кричал, очевидно, добиваясь драматического эффекта. Кажется, он и сам понял неудачность своей мелодекламации, потому что с тех пор, вроде бы, он больше не читал нам стихи, только давал ссылки на них в сети. С того самого момента я, кажется, и начала разочаровываться в нем. Впрочем, сейчас это уже совсем другое чувство, наверное, куда более благородное.
Сейчас, конечно, я уже ни слова не вспомнила бы – как в случае лёшиных стихов, так и в случае таниных песен. Мы сидели в траве, пили пиво и искренне, ничуть не вынужденно аплодировали после каждой ее песни. Ее голос не был особо сильным и певческим, но он завораживал, и в артистических способностях ей не отказать.
В конце своего выступления она сорвала с себя цилиндр и бросила его нам, его поймал Макс и водрузил на галкину голову, хотя теперь мне кажется, что она бросала его в нашу с Алексом сторону. Талис звонко засмеялась и тряхнула головой, и ее волосы раскинулись в стороны, в них заиграли солнечные лучи. Наверное, это было как-то так. Все в точности я уже не помню.
       Боже, нам нужно было пройти возле института, зайти в тот самый парк, посидеть на той лестнице, вслушаться в звуки вокруг и представить себе, что мы слышим шепот прошлого, призрачную песню и призрачный смех. И я была уверена, что так же теперь считают все.


       И сейчас, спускаясь по переходу в метро, мыслями я все еще в кафе и не могу не улыбаться. Даже если память притупится, если все кардинально изменится, и прошлое уйдет совсем, я все равно буду с благодарностью и теплотой вспоминать эту встречу с друзьями и Талис, может быть, последнюю нашу встречу.
       Галка и Макс, шумно и трогательно попрощавшись со мной и Алексеем и выслушав наши наилучшие пожелания, уехали по другой ветке. Я осталась наедине с Алексом. Мы нарочито медленно идем по вестибюлю станции. Он не женился, возможно, у него даже нет девушки. Скорее всего. И похоже, что не скоро будет. Я посмотрела на него – было видно, что он намеренно тянет время, но, Бог ты мой, какой же он до сих пор стеснительный! Совсем не такой, каким он мне казался тогда, в начале учебы. Впрочем, это уже и не важно. Он прячет взгляд, говорит совсем тихо, а в кафе он вел себя по-другому. К противоположной платформе приходит поезд, и мне приходится, перекрикивая шум, переспрашивать его, хотя на самом деле совсем неинтересно, что он говорит, да он и сам понимает ненужность своих дежурных слов. Я делаю это машинально, а может, просто из вежливости и чувства признательности, из дружеской симпатии и того чувства общности, которые мы все вместе еще совсем недавно снова испытали. Неужели он до сих пор в меня влюблен? Или это все дань прошлому, может быть, даже неосознанная? Или он чувствует примерно то же, что и я, но выдает это за нечто другое?
       У меня звонит телефон. Это Сергей. Наконец-то.
       - Да, Серёжа… Я в метро, скоро приеду. Жди! Давай, пока.
       Еще не закончив разговор, я посмотрела на Алексея. Он отвернулся, склонил голову, стал протирать очки, и мне отчего-то стало его жаль. Я даже немного сержусь на себя за то, что мне нечего ему сказать, не о чем спросить – все уже проговорено, и ничего нового в голову как назло не приходит. И при этом я радуюсь, что уже совсем скоро я избавлюсь от него, точнее от этого чувства неловкости, которое я ощущаю в его присутствии.
И мне становится жаль, что у них с Таней ничего не получилось, и что в каком-то смысле это из-за меня. Я смотрю на Алекса – они бы были красивой парой, наверное, он был бы ей хорошим мужем. Такие тонкие, мечтательные, неприспособленные к быту и плохо подготовленные к жизни, но талантливые и творческие, артистические натуры, как Талис и Алекс, должны быть вместе, я в этом уверена, что бы ни говорили об обратном. Только вместе с подобным себе такой человек будет счастлив. Возможно, он и сам это понимает. Или уже давно понял, Лёша - умный мальчик.
       Тогда она нашла себе совсем другого парня – назло всем, и, наверное, в первую очередь назло себе самой, это было так на нее непохоже, и в то же время так предсказуемо… Во многом из-за этого она и погибла.
Приехал поезд. Я стою вполоборота к Лёше, смотрю на народ, подтягивающийся к вагонам – какие-то шумные ребята, наверное, студенты-первокурсники – мы ведь были такими же, но мы уже другие, - пожилая пара в дождевиках и с сумками на тележках, мама с ребенком, группа кавказцев в черных куртках…
       - Ну, я пойду… Пока! Береги себя!
       - Да, - в последний раз улыбается мне Алекс, - Эмм… Ты тоже береги себя! Всего!
       - Осторожно, двери закрываются!.. – говорит с детства знакомый и привычный голос.
       И двери вагона действительно закрываются.