Плачущий

       Не знаю, было ли это неожиданностью для него, но вот если бы об этом узнали окружающие, то сомневаюсь, что тупое равнодушие сохранило свою непоколебимость на их одинаковых лицах. В общем он оказался живым, причем намного живее многих живых не вызывающих удивления окружающих в том, что они живы.
       Он не помнил даты своего рождения, следовательно и возраста своего не знал. Поначалу все было просто, он знал о своем назначении, добросовестно служил и старался не задумываться о своем, прямо скажем незавидном положении. Но с недавнего времени потерян был покой, а таковой как известно если теряется - то навсегда.
       Странные мысли стали его извечными спутницами. Обидными, злобными гиенами начали они терзать его нежный внутренний мир.
«Почему Я? Зачем Я? Кого Я обидел? Кому Я не угодил? Чем Я хуже других?»
       «Так надо», поначалу успокаивал самого себя, но сам собой возник следующий вопрос «кому надо?!». Уж не этим ли примитивным особям, которые окромя дерьма ничем не одарили его? Даже спасибо за всю долгую исправную службу ни разу не сказали.
«Отомстить, доказать, наказать за несправедливость!»
И вот настал день революции, он придумал…


       Григорий Соломонович даже гипотетически не мог себе представить того кошмара, который должен был вскоре войти в его жизнь. Если бы ему заранее рассказали о случившейся с ним трагедии, он рассмеялся бы вам в лицо своим приятным сухеньким, слегка ехидным смешком.
       - Ну что вы молодой человек такое говорите, такого абсурда даже по телевизору не показывают, - или что-нибудь в этом роде сказал бы он вам. Но случилось то, что случилось.
       Проснувшись как обычно в половине седьмого, он пошел в туалет. Удобно умостившись на унитазе, распечатал свежую порцию сигарет. Никотин привычно пробежался от губ к легким и обратно, легкая дремота и приятная слабость овладела его слегка зажиревшим рыхлым телом обывателя. Он уж было начал кивать своим картошиным носиком , как вдруг что-то или кто-то укусило его за один из чувствительнейших мужских органов. Да так укусило, что бедный Григорий Соломонович взвизгнув тоненьким тенором, подпрыгнул до потолка и отскочил к двери. Обезумев от боли и страха, с парализованным здравым смыслом, уставился он беспрестанно моргающими лисьими глазками на свой старенький советский унитаз. Что могло причинить ему эту утреннюю экзекуцию?
       О чудо, он не мог себе объяснить как, но ему отчетливо показалось, что унитаз ему злобно ухмыльнулся и подмигнул.
       Влетев словно на крыльях в спальню, где мирно посапывала его вторая «лучшая» половина Ольга Михайловна, он начал громко выкрикивать бессвязные пустые фразы.
       Разбуженная таким образом Ольга Михайловна судорожно начала протирать глаза, пытаясь понять причину утренней истерики ее мужа. «Соседи затопили, да нет потолок сухой, бомжи на площадке нагадили, да нет раздетый, в майке, значит еще не выходил», начала перебирать она про себя.
       - Да успокойся же ты наконец, - наконец не найдя подходящего объяснения, не громко но властно сказала она подавив зевоту.
       - Он живой Оля, понимаешь живой! Улыбается, представь себе! Он улыбается!- казалось властность голоса жены, на него совсем не подействовала, и это явно стало пробуждать в ней раздражение.
Хотя Ольга Михайловна и слыла сообразительной неглупой женщиной, к которой многие обращались за советами, тут она решительно опешила. Уж не горячка ли?, мелькнуло у нее в голове, но и эта догадка разбилась о стену фактов, ведь не пьет, уже два года как с гастритом мучается.
       Григорий Соломонович тем временем окончательно обессилев повалился в кресло.
       - Вон, сама сходи посмотри если не веришь, - уже заметно подсевшим сиплым голосом, указал он ей на туалет.
       - Дурак!- единственное, что смогло прийти ей в голову от такого поворота событий.
Решительно ничего не понимая Ольга Михайловна пожала своими полными плечами, поправив ночнушку и выпятив пухлый подбородок, направилась в туалет.
       Григорий Соломонович вдруг почти истерично расхохотался и начал внимательно наблюдать за захлопнувшейся дверью туалета.

       Дальнейшее развитие событий не заставило себя долго ждать. Мощный рев трембиты огласил окрестности утреннего городка. Таких криков Григорий Соломонович, даже когда в армии служил, не слышал.
       Страх парализовал его мысли и тело, лишь еле сдерживаемые от побега своими орбитами глаза не переставали постоянно двигаться.
       Он не знал, сколько прошло времени и как долго он смотрел на дубовые двери своего туалета. Времени для него не существовало. « А может не заходить?» мелькнуло в его слегка помутившемся разуме, но любопытство всегда побеждает наши инстинкты.
       От страха сильно тряслись руки, ноги плохо слушались своего хозяина. Медленными нерешительными шажками просеменил наш герой к дверям страшной комнаты. Пару секунд стандартных колебаний и дверь туалета была слегка приоткрыта, ровно настолько, чтобы было возможно лицезреть необходимый угол.
       Две окровавленные целлюлитные ноги мирно покоились на полу, у подножия унитаза, который продолжал ухмыляться, глядя на обезумевшую от ужаса физиономию своего недавнего хозяина. Картина кровавых ног и лениво стекающих останков его недавней супруги возымела гипнотическое действие на Григория Соломоновича. Он так и продолжал стоять уставившись на кровавую улыбку унитаза, вплоть до прибытия сотрудников правоохранительных органов, вызванных «заботливыми» соседями обеспокоенными утренними воплями.

       Эпилог

       Петра Моисеевича поместили в психиатрическую клинику. Никто его там не навещает, родственники и друзья узнав о случившемся утратили желание с ним общаться, да ему уже теперь никто и не нужен. Для озадаченных следователей, диагноз врачей оказался неутешителен – воспаление мозга, безнадежен.
       Ноги Ольги Михайловны хоронили в закрытом гробу. Во время шествия похоронной процессии, дорогу перед идущими пробежала большая черная кошка, все участники стали суетливо крестится и старались не смотреть друг другу в глаза. Во время захоронения небо неожиданно затянуло серыми тучами и пошел осенний моросящий дождь, давший дополнительный стимул для ускорения участникам церемонии, которая не заняла не более 15 минут.
       И конечно же наш главный герой. Унитаз успокоился и посчитал, что с поставленной целью своей революции справился. В тот момент когда криминалисты доставали остатки Ольги Михайловны из его «пищепровода», он так расчувствовался от впервые проявленной к нему заботы, что чуть было не заплакал, но сдержался. А потом вспомнил что и вовсе плакать не умеет, ведь он хоть и живой но все же унитаз, а таковые как известно неплачут…