Первое лето на свободе

Первое лето на свободе.

Я проснулся от того, что мне приснился страшный сон, будто мы остановились где-то на полустанке, и мне с мамой и отцом пришлось перейти жить в комнату при вокзале, ожидая следующего поезда.


Недалеко от этого здания находилось здание милиции, и нам было более или менее спокойно под ее охраной. Как назло там же остановилось еще несколько поездов. Я лежал больной, и мама вызвала врача. Пока он мною занимался, неожиданно во дворе мы услышали крик и шум многоголосой толпы. Мы выглянули в окно и увидели, как здание милиции окружила большая толпа орущих людей, вооруженных, чем попало, эта толпа была возбуждена, и их пьяные руководители орали, что надо, наконец, посчитаться с ментами, которые вдоволь поиздевались над ворами.


Была ночь и в руках бандитов горели какие-то факелы, и в их свете были видны горящие, как у волков их глаза, они закидали камнями окна милиции и раздался звон битого стекла. На крыльцо милиции вышел какой-то милиционер, и, подняв руку, что-то начал им кричать, озверевшие бандиты в ответ заорали, замахали факелами, и стали кидать камни. Милиционер ели успел уйти за дверь. У бандитов то и дело тухли факелы, и они чем-то их, замотав, вновь разжигали. Факелы горели плохо, но их было много и они каким-то страшным красным неровным огнем освещали все пространство от нашего домика до милиции. Ни луны, ни звезд не было видно, и освещенная граница света и тени то расширялась, то опадала.


Неожиданно из окон милиции раздался залп выстрелов из пистолетов, а потом даже раздалась автоматная очередь, мы услышали чириканье пуль, пролетевших мимо домика, и щелканье пуль попавших в бревна, бандиты отхлынули от милиции, несколько человек упало, раздался какой-то страшный вопль, точно пули задели сотни людей. Бандиты попытались вновь напасть на милицию, но теперь затушив факелы. Все равно они произвели большой шум, и раздался второй залп, который оказался такой же разрушительной силы, что и первый.


Бандиты уже озверели, они сгруппировались, и ничего их уже не могло остановить, как раздался шум мощных моторов и к милиции подъехали три больших и крытых ЗИСа, из них выпрыгнули вооруженные солдаты и они окружили орущих бандитов. Бандиты были настолько пьяны и обозлены, что даже попытались напасть на солдат, но те особо не церемонились, и стали стрелять из своих автоматов на поражение. Все быстро кончилось, доктор ушел от меня, и стал помогать раненным бандитам, и оказывается, одному милиционеру бандиты камнем пробили голову.


Мне стало плохо, и я потерял сознание. С тех пор мне часто стал сниться этот сон, а так как мама и отец ничего не говорили, то мне иногда казалось, пока снился мне этот сон, что этого ничего не было. Хотя папа после этого случая совершенно поседел, а мама первое время заикалась, и не очень любила, когда я возвращался домой поздно.


Я проснулся, и тут же успокоился, я лежал на кровати у окна, рядом со мной лежала моя любимая кошечка, и что-то мурлыкала мне в ухо. Солнце уже вовсю светило в мое окно, было тепло и спокойно. Я захотел встать и заворочался, но кошечка, решив, что еще рано вставать, выпустила свои ноготки, прямо мне в плечо, и опять замурлыкала, мол, давай еще поспим.


Это было лето 1955 года, я почему-то запомнил не сам этот год, а именно его написание в тетрадке, как сейчас помню после празднования Нового года в школе, мы сидели на уроке Русского языка, открыли тетрадки и я в ней своим ужасным почерком написал январь 1955 год.


Мы уже жили в доме, который отец купил у одного из жителей Заветы Ильича, бывшего снайпера, орденоносца, и еврея по национальности. Он ухитрился после войны построить три новых дома. Два он отдал своей многочисленной семье, а один разделив на три части продал покупателям, хотя, пожалуй, две части, так как в третьей части этого дома поселился неизменный участковый поселка, которого прославил в своей книге Виль Липатов под именем Анискина. Дача Виля Липатова находилась в нашем поселке. Я бы в жизни не поверил, что прототипом Анискина стал наш сосед, но потом сам прочитал в какой-то статье об этом. Такого несоответствия прототипа и героя, особенно в прекрасном исполнении Жарова я еще не встречал.


Беспробудный пьяница, он тиранил свою жену и ее сына, он мог спокойно взять у пьяницы, который валялся на земле авоську с продуктами, но самое удивительное то, что он проработал участковым в нашем поселке до самой своей смерти.


Так вот, наша треть дома была самой большой, и участок земли составлял, наверное, не менее восемнадцати соток. Вот поэтому лето 54 года пропало для меня окончательно и бесповоротно, и виноваты были мой отец, и бывшая с ним заодно мама.


С самой ранней весны и до зимы, мы занимались благоустройством нашей трети дома, а главное участком на котором, практически ничего не было. Каждое утро отец заставлял меня рано вставать, брать в руки лопату и перекапывать участок, тем же самым занимался и он с матерью.


За это лето отец привез из Ивантеевского питомника сотни саженцев яблонь, две или три груши, и столько же вишен. Мы насадили кусты малины, смородины черной и красной, крыжовника, а на грядках посадили клубнику нескольких сортов. Мама добралась до своих любимых цветов и высадила клубни пионов и георгин, рядом с входом на террасу мама посадила махровую сирень, тюльпаны, и еще много других цветов. Все-таки мы сумели воспользоваться некоторыми овощами, мама высадила морковь, огурчики и даже помидоры, и как не странно они вовремя зацвели, а потом появились овощи, и они даже созрели, морковь была видна даже на грядке, такой крупной она была.


По случаю прибежал к нам котенок, оказавшийся девочкой и осталась со мною. Появилась и маленькая болонка, которая выбрала маму и тоже осталась с ней. Отцу было не до этого, а тут еще врач сказал, что мне нужно пить парное молоко, другой бы просто покупал бы молоко у владелицы коровы, которая разносила молоко по клиентам, но только не мой отец. Он купил корову, потрясающую корову, чудную корову, она была комолая, молока давала немного, но нам хватало, мама даже раздавала часть молока соседям. Эта корова тут же подружилась со всем семейством, мы ее не привязывали ни в сарае, ни во дворе, и она ухитрялась ходить по тропинкам между грядками и жевать только травку и сено, которое добрые люди накосили отцу, конечно, за его деньги.


Все скошенное сено было сложено во дворе в небольшой стожок, и все дети нашего небольшого переулочка с громким названием Краснофлотский весело играли в стоге прятки, зарываясь, как можно глубже в сено. В этом сене однажды мы зарылись с одной моей подругой соседкой, и впервые я, одновременно получил первый поцелуй, и довольно увесистую пощечину одновременно.


Отцу, как бывшему крестьянину было мало всей этой живности, и он купил несколько куриц с петухом, который гордо ходил вокруг своих курочек, и смотрел на всех нас очень подозрительно, а за собачкой он иногда бегал по всему саду, и прогонял ее до самого входа на террасу.


На террасу к двери вела небольшая лестница с перилами, и я часто ставил на площадку лестницы особое кресло, и загорал на нем.


Потом отец купил свинью, и кормил ее прямо, как на убой, чаще всего черным хлебом. Раз в месяц он брал меня и рано утром ехал через всю Москву в Черкизово, где в небольшой деревне, в магазинчике продавались отруби, и мы с 6 утра и где-то до обеда стояли в этой очереди, что бы получить по три килограмма этих самых отрубей.


Для меня самое тяжелым все-таки было ходить два раза в неделю заниматься Русским языком в школу, это было ужасно, учительница моя занималась с нами во дворе школы. Как назло стояла прекрасная погода, солнышко, ласково не обжигая грело нас, птички громко пели свои любовные песни, недалеко на футбольной площадке раздавались крики знакомых ребят и слышался стук по футбольному мячу. Да это еще та была каторга.

Так продолжалось до осени, я все-таки не смог сдать этот проклятый Русский, и остался в 6 классе, но, возможно все мои страдания вместе взятые сыграли со мной в хорошую штуку, я возмужал, стал физически сильнее, а главное голова перестала болеть, и ко мне стали приходить разнообразные идеи, от которых бросало в дрожь всю школу.

На мое счастье у меня появился друг очень хороший парень, наш сосед, пасынок нашего участкового. Звали его Виталик, хотя и старше меня он был всего на два года, но в школе такая разница в годах считалась очень большой. Вместе с ним мы ходили на поле и играли в футбол.


Очень часто, мы вставали рано утром и шли с ним за грибами в соседний лесок, и там мы бродили по леску, солнышко только, только вставало, еще было свежо, и мы ходили по кругу, перекликаясь и аукая, друг с другом и, часто спрашивали у кукушки, сколько нам осталось жить.


Приносили мы домой полные лукошко грибов, и мама разбиралась с ними, а потом мы ели поджаренные грибки вместе с жаренной молодой картошкой.


Дело в том, что отец получил небольшой земельный участок где-то около леса, он достал лошадь с плугом и бороной и его знакомый вспахал и пробороновал этот участок, а мы уже посадили картошку.


И вот теперь где-то в середине лета, мы ели молодую картошку со сметаной, сливочным маслом и укропчиком. Такой вкусной еды мы ели не часто. В общем, меня в школе стали называть куркулем, и мне было довольно обидно.
 

Правда закончилось наше изобилие внезапно и быстро. Н. С. Хрущев, став Генсеком СССР решил, что колхозы не выполняют планы по сельскому хозяйству, потому что у людей очень много приусадебных участков, и они все свое время посвящают им. Он велел урезать такие хозяйства, и оставить столько земли, чтобы хватало только на семью.


И пошло дело, все зависело от руководителей района, которые могли либо полностью урезать хозяйство, либо немного оставить. Слава богу, наш руководитель оказался дальновидным хозяином, и сады при наших домах остались такими, какими были, а вот с нашей красавицей коровой, нам пришлось расстаться.


Расстались мы и с хрюшкой, которая не раз приносила нам поросят, и отец выгодно торговал ими. Зато сад разросся, и мы получали различные сорта яблок, груш и вишен. Мамины цветы оказались лучшими в поселке, и к ней приходили со всего поселка за рассадой, но особенной любителем цветов оказалась моя кошечка. Она нетерпеливо ждала, пока мама не срежет новые цветы и поставит в вазу на столе. Кошечка подходила к вазе, вдыхала полной грудью запах цветов, и так с открытым ртом балдела от наслаждения.


Наша часть дома состояла из двух комнат внизу и одной, но большой наверху, к которой вела узкая лестница на веранде. Мы эту комнату разделили на две части, и одна часть стала моим школьным кабинетом, а вторая часть спальной. Перегорожена она была пузатым комодом с моим бельем и одеждой.


Отец сделал нашу летнюю дачу зимней, то есть сделал вторую стенку и туда насыпал золы. После чего он купил котел отопления, трубы, пропустил по ним воду, и мы зимой его топили. Надо сказать, что уборная была на улице, и в стужу нам приходилось туго.


 Воду нам пришлось носить из колодца, который стоял в конце переулка, и нам приходилось по тропинке тащить воду домой, пытаясь как можно меньше разлить воду. Зато летом на участке было раздолье, особенно мы с кошкой любили, летние дожди, когда собиралась темная туча, раздавался дикий удар грома, и потом молнии зигзагами почти не переставая освещали зловещим огнем наш сад. Кошка прижималась ко мне всем телом от страха то и дело, выпуская в мое тело свои коготки.


Наконец, по нашей крыше, как в барабан застучали капли дождя, а потом сплошной поток упал на крышу, наступило наше с кошкой время. Я раздевался до трусов, спускался на веранду, открывал дверь и выбегал под теплый ласковый ливень.

 Дверь я оставлял открытым, и кошка все пыталась справиться со своим страхом и боязнью воды, она подбегал к двери, но первые же капли дождя, попавшие на нее, заставляли ее отбегать назад, она шипела на дождь, изгибалась так, будто готовилась к бою, но выскочить не решалась.


 Наконец, дождь внезапно прекращался, туча распадалась, и первый луч солнца показывался уже из остатков облаков. Мы с кошкой у меня на груди ходили по саду и вдыхали пронзительный озоновый запах ушедшей грозы.


Однажды, это было много позже, я сидел у себя на кровати с кошкой и моей молоденькой собакой Колли, звали ее Интель, она, даже, когда на небе не было ни облачка, чувствовала приближение грозы, и пряталась у меня под кроватью.

Я что-то читал интересное, и на этот раз не обратил внимания на начало грозы, но мои животные на этот раз как-то по-особому нервно встречали начало грозы, Интель скулил, а кошка, впервые пыталась спрятаться под одеяло. Началось, как всегда собиранием тучей своих сил, но почему-то грома не было слышно, только потрескивала лампочка, и запах озона появился сразу. Все затихло, стояла какая-то нервозная тишина.


Неожиданно ослепительная молния прорезала тьму, казалось, что она попала куда-то в крышу, и гром ударил тоже по крыше, и опять наступила темнота и тяжелая тишина.


Неожиданно сад осветился каким-то белым ярким светом, этот свет стал все ярче и в форточку влетел ослепительный шар размером в теннисный мячик. Он вращался, и от него отлетали какие-то искорки, мы все застыли и с ужасом смотрели на нашу смерть, он от незаметного дуновения воздуха облетел комнату, неожиданно повернулся к форточке и вылетел в сад, и через мгновение со страшным шумом взорвался. Мои родители вбежали ко мне в комнату, и почувствовали резкий запах озона, и мама долго прижимала меня к себе и отчего-то плакала.


Если, кто помнит, то знает, что телевидение началось с производства телевизора с небольшим окошечком, и назывался он КВН-49, как сейчас помню, мы купили его в 1954 году, и к нему большую линзу с дистиллированной водой, которая увеличивала экран вдвое. Показывали по нему в основном фильмы и новости.


Появились и первые женщины-ведущие, которые тут же стали своими людьми в семьях. Заканчивались они рано в одиннадцатом часу.


Спать не хотелось, и мы с мамой шли на небольшую полянку со старыми соснами, садились на лежащую сосну и, поглядывая на звезды, разговаривали обо всем потихоньку, и мои мысли переходили к вечности, к главному вопросу, как долго живет человек, и будет ли мама со мной жить вечно, что я буду жить вечно, я не сомневался.

После чего довольные и успокоенные мы шли домой, и начиналось самое интересное занятие за этот вечер, у нас в комнате стоял большой радиоприемник, который принимал много радиостанций, и даже заграничные.

Мы его включали, находили одну станцию, которую мы как-то давно случайно нашли и слушали театр у микрофона.


Мы слушали постановки Новосибирского театра “Красный факел”, это были и драмы и комедии, в основном Советские, но и слушали мы классику. У нас с мамой воображение было богатое и мы точно видели все то, что происходило в спектакле.


Меня особенно поразил Новосибирский театр оперетты, мне нравились, практически, все его постановки, но особенно поразила постановка пьесы Пигмалион, не тот, что написан Бернардом Шоу, а именно оперетту, поставленную по древнегреческому мифу Пигмалион, когда скульптор Пигмалион изваял Галатею, и влюбился в нее.


Новосибирский театр оперетты, по-моему, он так тогда назывался, был прекрасным театром. Особенно мне нравился его комик, который своей игрой заставлял смеяться и переживать слушателей. К сожалению, я не запомнил его фамилии, но мы с мамой очень любили его слушать. Потом он стал знаменит.


Замечательно играла и актриса, играющая Галатею. Даже сейчас я помню ее интонации в голосе, когда она удивлялась всему, что видела впервые, и запомнил ее слова, когда Пигмалион понял, что она живая,
 – Я есть хочу, милый.


Вот так и шло мое возмужание и расширение моего круга общения, от маленького, но теплого мира моей семьи и близких друзей до большого и сложного расширяющегося мира.
       Б.Г.