Свирепая сила искусства

На селе у нас, спору нет, имеется сельская интеллигенция – потому она и называется сельской.
       
А собственно культурных людей – двое. Я да Эдуард.
       
Про Эдика, инженера по технике безопасности, я уже рассказывал. Конкретный хлопец.
       
А про себя не буду – нескромно, да и так – каждая животина знает.

Скажу лишь одно. По профессии я – ветеринар. Опытный специалист с десятилетним стажем работы в условиях, приближенных к экстремальным. Ежели коровенку вылечить, или кролика, скажем, подлатать – это ко мне. Ежели лошаденка обездвижела или овца окотиться не может – «ай эм олвэйз рэди ту хэлп», как говорит Эдуард.
       
Помимо, я занимаюсь кропотливым литературным трудом. Точнее сказать – каторгой. Ибо жизнь, в пугающей свой красоте, так эфемерно-изменчива, что каждый последующий день не похож на предыдущий, и надобно спешить, ежели хочешь запечатлеть неповторимость происходящего, сделать тот самый моментальный снимок, который, возможно, окажется впоследствии важным… – да хрен с ним, не о том!
       
Хочу рассказать я, братики и сестры, как создавался мой первый рОман – восемь с половиной лет еженощной творческой пытки!
       
Извелся я за эти восемь-то лет. Исхудал. Скинул тридцать два кило живого веса. Тяну теперь ровно сто двенадцать с половиной - наш Борька, хряк, вдвоя больше весит!
       
Жена, Анжелика, говорит, бывает:
 
- У тебя, Саня, така дама в постеле лежит, дожидается – а ты, скотина, ноль внимания!
       
А в самом деле – красивая она у меня, зараза! Блондинка в не худшем из вариантов. Грудь – номер пять. Ну, отвлечешься, конечно, погуляешь с женой, не чужая все же – и опять за Ундервуд. Ибо искусство – требует жертв. Требует – и получает.
       
Я чо про первый рОман-то вспомнил. Вот как-то сидим мы у Эдика, курим, смеемся без удержу – стих такой напал. Настроение – лучше нету!
       
А речь шла о критериях оценки литературного произведения. Мы, как покурим, завсегда об этом разговариваем. Эдик говорит:
       
-На мой взгляд, единственный и самый верный критерий – это эмоциональное воздействие на читателя! Чем больший всплеск эмоций вызывает произведение у реципиента – тем сильнее оно написано! Хорошее произведение обязательно должно долбануть по башке, вышибить из привычной колеи, заставить взглянуть на вещи по-новому! Ты согласен со мной, Санек?
       
И призадумался я. Ставни закрыл, приглушил хай-фай, хоть мне и самому эта песенка люба, ансамблю «Свинцовый дирижабль»: «Синс айв бин лавинь ю, бэби…» - да пусть ее, о другом!
       
Вспомнил я – про первый свой рОман, восемь лет писанный. Тысяча двести страниц сплошного текста. Энциклопедия сельской жизни. Взгляд изнутри. Записки очевидца и непосредственного участника описываемых событий.
       
И как волокся я, с чемоданом-то рукописной бумаги – на первую читку. В селе у нас, в клубе происходила – полон зал набился народу. Все начальство наше, включая Варфоломеича, председателя – я про его рассказывал. Интеллигенция опять же. Мужички из окрестных сел подтянулись. Шутка ли – в заштатном каком-то селе свой писатель объявился – будущий, может, свет литературы!
       
Ну, свет там или не свет – я не знаю. А токо аншлаг был почище, чем на индийских фильмах. Кто жил в деревне – тот понимает.
       И вот, значится, я, со своим чемоданом бессмертия – на сцене. Делаю обязательное в таких случаях заявление – все действующие лица и события вымышлены, всякие совпадения с реальностью – случайны. А надо сказать, что по манере своего письма – я реалист-натурал. Реальный, так сказать, натуралист. То есть, я могу, конечно, и фэнтэзи, токо жизнь в естественном соку – мне как-то ближе.
       
И я читаю первую главу – «Убийца в белом халате». Понятно, что речь о сельском медпункте. Прототип, фельдшер присутствует в первых рядах.
       
И чтение, надо сказать, протекает живо. Народ даже семечки перестал лузгать. Слушают, приоткрыв рты – обыкновенную, в общем-то, историю, о молодом пареньке, заступившем на фельдшерский пост, полном желания и сил изменить жизнь в лучшую сторону – и превратившемся со временем в того, в кого он превратился. А в кого он превратился – это всяк знает. Фельдшер, прототип, присутствует в первых рядах.
       
Одним словом, Чеховские интонации. Жизнь со времен Антона Павловича Чехова не сильно, надо сказать, изменилась. Местами народ смеется – сцены с белой горячкой мне действительно удались.
       
И по мере продвижения народ начинает понимать смысл названия – то есть фельдшер, выходит, убийца самого себя – того человеческого, светлого, что было в ем заложено от природы и могло бы, при других обстоятельствах, расцвести пышным цветом.
       
Токо обстоятельства не были другими. И ничего, на хрен, не расцвело!
       
И я, мало помалу, добираюсь до следующего места:

«…и утром, подойдя к зеркалу, он долго и пристально, с мучительным недоумением вглядывался в раздавленное, чужое, изрытое алкогольными ямами и буграми лицо – вглядывался и не верил, что когда-то и он был ребенком, и его любила мать, купала в старом корыте, пела колыбельную на ночь и старалась подсунуть за столом лучший кусок. И, не найдя в зеркале и следа малого от того, улыбчивого и озорного, Мишки, впервые осознал фельдшер, что мальчик этот – давно мертв, это он, фельдшер, убил его, развратом своим, похотью и душевной ленью. Мальчик мертв – а он, фельдшер, зачем-то живет, и мучается этой жизнью, не в силах прекратить ненужный, томительный и скучный марафон. Он вышел в сени и стал искать веревку, долго шарил впотьмах слепыми пальцами…»
       
И вдруг, братики и сестры, глухие стоны рвут тишину. Это рыдает прототип. Последний раз он рыдал при собственных родах – что-то там у него не шло – и вот рыдает вторично.
 
- У, сука-жизнь! – прорывается сквозь рыдания. – Душу ты мне разворотил, Санек! Не могу больше – прекращаю скучный марафон! Хлопцы – дайте веревку!
       
И лишь с большим трудом фельдшера удается нейтрализовать, введя ему орально 250 мл успокоительного. Читка первой главы триумфально завершается. Токо непросто у меня чо то на душе.
       
И я, воротившись домой, закинул чемодан на антресоли – пусть пока полежит. Там еще 211 глав имеется. Сколько прототипов – столько и глав.
       
Я, братики и сестры, вот о чем подумал.
       
Правильно изготовленное искусство – это не лимонад «Буратино».
       
Искусство – страшная сила. Свирепая, можно сказать, сила!
       
И с ним надо как-то поаккуратнее.
       
Потому что искусство искусством, а люди – прежде всего.