Виктор Коростелев Покушение на офицеров

ПОКУШЕНИЕ НА ОФИЦЕРОВ
(однажды в армии…)
(Геннадий Николаевич, если подойдет к печати, прошу изменить фамилии всех офицеров)

День проходил как обычно буднично и вяло.Дивизион стоял на боевом дежурстве с готовностью к бою не более 3 минут. На обед офицеры собрались в офицерской столовой. Добежать до техники было минутным делом и это было отработано частыми тренировками. Играли в карты. Кельнер Кириллов принес обед. Все пошли обедать в зал. Я отказался от казенного обеда еще раньше, поэтому оставшись один в комнате отдыха, я достал домашнее сало и стал его уминать. Сала было много и я, порезав его, вынес в зал угостить офицеров. Оставшийся шмат завернул в газетку и положил на шкаф. Агафонову, молодому лейтенанту, понравился компот и он попросил кельнера, налить ему еще кружечку. После обеда кто-то пошел курить на улицу, игроки вернулись к картам. Но игра не пошла. Первым встал из-за стола начальник разведки Белоусов: - «Что-то голова закружилась. Пойду на воздух». Вторым встал капитан Бармыков, заядлый картежник, и курильщик, он тоже пожаловался, что не соображает ничего и вышел на улицу. Но на улице ему стало еще хуже. Это меня насторожило. Потому что остальные офицеры тоже наперебой стали жаловаться на головокружение. Всем стало ясно, что они отравились и все стали предполагать чем же именно они отравились. Так впервые всплыла версия о сале. Салом в принципе нельзя отравиться, да и я съел его больше их, но чувствую себя хорошо. Предположили, что отравились компотом. Все припомнили, что вкус его был необычным. Агафонов, лежа на кровати, сказал, что компот хорош, и он не грешит на него. Встревожились тем, что также могли отравиться и солдаты, а их было около 100 человек. Начальник штаба, огромный майор Шамсутдинов пошел строить дивизион, чтобы посмотреть их состояние. Я вызвал фельдшера. Он был растерян. Все спрашивал теряющего сознание Бармыкова: «Что с Вами, товарищ капитан? Что с Вами?». Офицеры между тем явно и очевидно стали сходить с ума. Я предложил им пить больше воды и стараться вырвать все, засунув два пальца в рот. Кириллов принес ведро. Алферов высыпал туда како-то порошок, стал давать офицерам таблетки., но они уже не соображали и таблетки сыпались по полу.. Отдельные становились буйными, другие вели себя более чем странно. Люди на глазах сходили с ума. Тут я воочию убедился в справедливости поговорки: «Всяк по своему с ума сходит». Миша Филатов входил и выходил через двери, сильно прогибаясь и утверждая, что они стали низкими, не пролезть. «Облака давят, облака давят!» - бормотал он. На улице он дико озирался на небо и пытался ухватиться за ветки огромных елей, достать до которых невозможно. Потом он стал искать нож и кричать: «Душманы! Душманы! Дайте нож! Всех зарежу!» Но сам старался спрятаться под кровать. Агафонов вдруг сполз с кровати, забился под нее и трясясь кричал, чтоб его не трогали. Мы положили его на кровать – он был белый. Фельдшер дал ему таблетку, он взял ее двумя руками: «Какая же она большая! Как же ее съесть!» - спрашивал он. Белоусов высоко задирал ноги, перешагивая через спичку, падал и утверждал, что это бревно и пытался выяснить кто его здесь положил., спрашивал: «Вы что разве не видете бревно?». Офицер наведения старлей Кузнецов тихо хихикал, глядя на всех: «Я же говорил, что вы все идиоты и вас не возьмут в космос.»

Я метался между ними, поднимал одного, отнимал нож у другого, вытаскивал из-под кровати третьего и совершенно не знал, что делать. На плацу был построен дивизион. В этот момент приехал замполит Ярынчак и старшина Певнев, ездившие в город. «Оставили мне что-нибудь поесть?» - спросил старшина. «Оставили.» - сказал я, - «Только есть я тебе не советую.» Быстро ввожу в курс дела замполита, мы с ним идем на плац. Там перед строем несет околесицу начальник штаба. Мы подхватываем его под руки и тащим к офицерской столовой. В момент просветления он спрашивает меня, что случилось. Потом глаза его белеют, зрачки расходятся, он уходит в свой сумасшедший мир. Он и так бугай будь здоров, сумасшедствие утраивает его силы и он легко разбрасывает нас по сторонам. Мы вскакиваем и опять виснем на его руках. Ярынчак все спрашивает его, как командира: «Что доложить в полк? Что доложить?» Приехал на своих «Жигулях» Говырин, ездивший обедать домой. Мы распределились парами: Ярынчак с Певневым на дивизионном тягаче, а я с Говыриным на его машине возить офицеров в районную больницу. Ехать один с ними он побоялся.

Оказалось это не простым делом. Пока скручиваешь одного и запихиваешь в машину, другой побежал куда-то. Пока поймаем его, тот из машины вылез. И все старательно пытались съездить нам по физиономии. Ярынчак загрузил все-таки Бармыкова в кабину тягача и они поехали. Мы засунули в машину Белоусова, Филатова, Кузнецова и рванули в город. Сзади Кузнецов что-то рассказывал о космосе, восторгался космической природой за окном и все пытался выйти. «Как хорошо лететь на звездолете! « - мечтательно рассуждал он, - «Смотрите, какие звезды!» И все пытался заставить нас смотреть на них. Я отталкивал его руки. Филатов предупреждал нас, что сейчас могут появиться басмачи и требовал нож. Белоусов молчал. Я сидел вполоборота и следил, чтобы никто из них не схватил Говырина за горло, при такой скорости нам всем была бы крышка.

Около больницы мы увидели наш тягач из которого Ярынчак никак не мог вытащить бессмысленно улыбающего и упирающегося Бармыкова. Совместными усилиями мы вытащили его и заволокли в приемное отделении. Дежурный врач был в шахе. Он не хотел принимать никого, потому что офицеры («Везите в военный госпиталь», а до него около ста км), во-вторых, потому что психи не его профиль («Везите в психушку», до нее тоже км 30.) Узнав, что таких кадров у нас может быть около 100 человек, начал принимать и мы стали грузить сумасшедших офицеров на каталки и поднимать на второй этаж в реанимацию. У Бармыкова стали брать кровь на анализ и сестра попросила его согнуть руку и поработать пальцами. Так он и поехал в реанимацию, крича всем «Работать! Работать! Суки! Работать!» Мы везли его , затыкая ему рот шапкой. Приведя Белоусова, мы увидели его бесвольным и бесформенным. Поднимешь ему руку – он так и сидит с поднятой рукой. Поднимешь другую – он держит ее. И сам смотрит на нее, как на чужую. Вторым рейсом, выяснив что солдаты не отравились Ярынчак привлек себе в помощь трех солдат-амбалов. Перевозить остальных стало легче. Поглядеть на офицеров собралась чуть ли не вся больница. Главврач приказал всем убраться, распорядился подготовить еще одну реанимацию , подготовить место к приему солдат в гинекологическом отделении. «Там у нас две женщины после операции» (аборта)- доложила сестра. «Выписать к чертовой матери немедленно! Освободить помещение! Готовить каталки и простыни!» - свирепствовал доктор. Он вызвал всех своих врачей, сформировал бригады реанимации. Меня оставил в помощь мед.сестрам.

Первым мы скрутили Бармыкова, привязали специальными полотенцами его к кровати Началась промывка желудка. Через рот ему вставили шланг, в шланг воронку и сестра черпаком вливала в него воду из 4-х ведерной кастрюли. Потом вместе с другой сестрой мы резко наваливались ему на живот и из него, из шланга, изо рта, из носа выливалась вода и недавно съеденный обед. Потом процедуру варварски продолжали. Открывая плотно стиснутый рот Бармыкова каким интсрументом врач сломал ему зуб. Другая бригада промывала Филатова. Он перекусил шланг. Опять заминка. Кузнецов вдруг увидел свою жену и тянулся к ней, просил забрать его. Видения посещали и других пострадавших. Бармыков спрашивал, где его жена.

По коридору солдаты катили на каталке Шамсутдинова. Он ревел, как военная сирена, матюкался и грозил всех вые….ть. Перегрузить его с каталки на кровать сестры не смогли. Мы подошли с врачом. Совместными усилиями перегрузили. Долго привязывали, он вращая руками, развязывал узлы, хватал меня за халат, грозил убить. По расширяющимся и сужающимся глазам легко можно было понять пришел человек в себя или опять провалился в безпамятство.

В это время привезли последним тихопомешенного Агафонова. Врач обернувшись и увидев его на каталке, все бросил и кинулся к нему. Я увидел синеющее на глазах лицо лейтенанта. Врач начал делать ему искусственное дыхание. Пульса не было. Быстро подключили какие-то колодки. «Разряд!» - кричит доктор, прикладывая колодки, похожие на утюги к груди Агафонова. Удар током подбрасывает тело вверх, оно изгибается и бессильно падает на каталку. Сестры рвут с него военную форму. Снова разряд. Тот же результат. Готовят укол в сердце. Доктор вводит длинную иглу. Мне страшно смотреть, я отворачиваюсь к Бармыкову. Я его уже не держу, но он лежит смирно. Доктор устало опускается на табуретку, я холодею, но он улыбается, сестра начала отсчитывать пульс. «В рубашке родился ваш лейтенант,» - говорит доктор, - «Еще бы опоздали на одну минутку, даже на полминуты и все – амба.» Он отдает еще какие-то распоряжения и мы переходим к Белоусову.

Постепенно офицеры приходят в себя, но не понимают где они и что происходит. Кузнецова не промывали, он очухался сам, но доктор приказал ему самому пить воду литровыми кружками. Тот с неохотой пил, прекращал, начинал что-то рассказывать, тогда доктор поворачивался к нему и Кузнецов быстрыми глотками начинал через силу пить воду, он видел, что делали с другими. Из Миши валились прямо куски пищи, крошками он забрызгал даже элегантную бородку доктора, который все повторял: «Миша, что ж ты так плохо жевал!» А сам стремительно бежал в туалет, который был тут же в палате. Меня тоже тошнило, но я держался, отворачивался. Бармыков и Агафонов вырывались, они вырвали иголки капельниц, вид имели неопрятный.

Вскоре из Москвы прибыл командир полка Курденков и полковой врач. Офицеры стали приходить в себя и ориентироваться в ситуации. Но иногда начинали заговариваться.Командир побеседовал с каждым, старался приободрить. Но он сам был невеселым. Наверное, он понимал, что его военная карьера закончилась. Белоусов начал рассказывать ему, как он умер, как беседовал с ангелами. Да и все они потом утверждали, что видели себя умершими. К каждому посадили по медсестре, которая должна была за ними следить и записывать ихний бред. Привезли фельдшера. Он тоже был сумасшедший и его поместили отдельно. Суматоха первых часов стихла. Лишь буйный Шамсутдинов все кричал, чтобы его развязали, что он всех здесь вые…т. «Кто ты такой! – кричал он на доктора. – Я – майор!» . «А я – доктор!» – спокойно говорил реаниматолог. «Где я? Что со мной?» - не унимался Шамсутдинов. «Хавать надо меньше!» - отвечал жизнерадостный Кузнецов. Иногда Шамсутдинов звал меня, пытался привязанной рукой схватить меня за халат, глаза его мутнели: «Эксперименты ставишь,» - шипел он на меня.Уже развязали Белоусова, он покрылся холодным потом, скрючился и мелко дрожал. Доктор принес ему одеяло, укрыл его, кинул в ноги грелку с водой.. Кузнецова вообще не связывали. Начал успокаиваться и Шамсутдинов, требуя развязать его. «Ну если ты не будешь хулиганить, то развяжу» - обещает доктор. «Ты – хороший человек? – спрашивает он, и обращаясь к остальным: - «Он хороший человек?». «Человек-то он хороший, но развязывать его не надо.» - как всегда с веселой усмешкой говорит Кузнецов. Алферов тоже меня узнал, да вел себя он иначе, чем офицеры. Он тоже спрашивал меня, что случилось. Вытащил и отдал мне ключ от сан.части, просил передать его старшине. Командир хотел оставить меня в больнице в помощь мед.сестрам, но врач сказал, что они справятся своими силами и я вернулся на дивизион.

Дивизион я не узнал. Везде: на дорогах, площадках, плацу, на газонах и клумбах, на стоянках и в поле стояли машины. Генеральские «Волги» и командирские «УАЗики», автобусы и санитарные машины, грузовики и прицепы. На дивизион приехали заместитель командующего армией генерал Базанов, и все со своими заместителями по тылу, начальниками политотделов, нач.продами и врачами. Начальник медицинской службы округа генерал Вартанов вызвал бригаду токсикологов, экспертов института Склифосовского. Приехали КГБэшники и прокуроры, армейский прокурор Селиверствов, 9 следователей военной прокуратуры вели допрос каждого по кругу. Я давал показания 9 раз следователям под протокол и еще раз десять генералам, прокурорам и прочим любопытным лицам. Несколько раз подозрительно всплывал вопрос о сале и почему я не ел вместе со всеми («А может ты знал…») Тут за меня вступился командующий. «Это его личное дело».

«Что вы за сыщики? Шерлок Холмс или Мэгре посидят, подумают и уже знают кто преступник. А вас целая бригада всю ночь работаете и не знаете кто преступник» - говорю одному особисту. «Им было легче. Тогда прапорщиков не было» - огрызается он.

Столовую закрыли и опечатали и все остальные помещения тоже. Привезли новые продукты, новую посуду и полковую полевую кухню со своими поварами, которые сразу стали готовить ужин. Возле кухни стоял вооруженный караул, а приготовлением пищи руководили два подполковника: нач.прод и врач.

Посуду, пищу, обмундирование кельнера, приносившего обед офицерам, обмундирование фельдшера, а также анализы офицеров были срочно направлены на анализы и экспертизу в Москву в институт токсикологии и еще куда-то. Я подивился оперативности. Была уже ночь, а людей в Москве поднимали и просили срочно сделать.

На дивизион привезли офицеров из других дивизионов для несения дежурства. Тарханов, Солодкий, Омельянчук. Те включили комплекс, проверили технику. Дивизион нес дежурство.

Из дивизиона никого не выпускали. Но не хватало пишущих машинок, а у меня дома была своя и мне разрешили выехать в городок. Несмотря на поздний час около КПП толпились женщины. Откуда они прознали о ЧП? Кто-то плакал, говорили об умерших, но я их успокоил – все живы.

Следствие вскоре выяснило, что фельдшер Алферов потихоньку употреблял какой-то наркотик и даже предлагал его своим друзьям. От него фельдшер был всегда в приподнятом настроении, весел. А я думал – у него характер такой. В Москве выяснили состав наркотика, частички которого были обнаружены в компоте и карманах его х/б. В ту же ночь КГБэшники Ленинграда нагрянули в дом родителей Алферова и в карманах его костюма обнаружели следы того же вещества. Мать его была фармацевтом и заведовала аптекой. Он сам тоже хороший фармацевт и сам составил формулу наркотического вещества, который сам и употреблял. При увеличении дозы наступало состояние опьянения.

В этот день он подсыпал порошок в компот, желая увидеть пьяными офицеров, но дозу не рассчитал и люди стали сходить с ума.

Утром санитарные машины увезли из больницы офицеров в реанимацию военного госпиталя. Отдельная машина с охраной везла фельдшера. От страха, увидев сходящих с ума офицеров, и доказывая что компот безопасен, он сделал несколько глотков из того чайника при мне.

Офицеров вылечили, они нормальные люди, но военная карьера их закончилась и они один за одним уволились из армии.

А Алферову дали 8,5 лет строго режима..