Русское жито

У черной горы, на границе русской и вражьей колдовской земли жил пахарь Алексей с сынишкою Фомой. Жена его умерла, да не забыл он ее.

Однажды, как было мальчонке восемь лет, налетела среди летнего ясного вечера буря, по полю прошла, колосья топча, с реки брызги подняла да и умчалась на вражью землю, ветки деревьев ломая. А как ночь настала, застучал кто-то по окнам алексеевым. Вышел пахарь : на пороге огромный орел степной в слезах за крыло держится. Крыло-то косое. «Знать, в бурю попал»,- понял Алексей.

-Чего тебе надобно?- спросил пахарь.

-Помоги, добрый человек,- заскулил басом орел степной.- Ударил меня злой ветер о камни. Только на тебя одна надежда. Помню, жена твоя, как ясно солнышко рано ушедшая, лекарицей была. На Черной земле мне никто не поможет.

Загрустило алексеево сердце, оттого что орел степной с вражьей земли жену его добрым словом вспоминает, да и помог птице пахарь. Сказал тогда орел:
-В долгу я перед тобой и не забуду добро, что ты мне сделал.

Прошло, минуло с тех пор десять лет. Остался еще в отрочестве Фома, алексеев сын, один одинешенек. Погиб отец в битве с вражьими отрядами, что все вадились по русской земле волей гулять да сторожевой пост у моста на Черной реке сгубить. Сам с тех пор пахал, сеял да жал Фома. Заботился о поле, да была у него отборная рожь. Заглядывались вороны с того берега Черной реки на русское жито, да не осмеливались над русской землей лететь. А орел степной – Орел Пахомыч его звали – пока Алексей-пахарь был жив, часто в гости к нему прилетал, зайцев да куропаток приносил, пил вино хмельное, да вспоминали они прежние времена, как хотели, чтоб были они мирные, а они все неспокойные.

Смотрел однажды Фома свое поле, рожь как раз наливаться стала. Обходил его молодец со всех сторон, - а стал он стройный да высокий, руки крепкие – и шел по над рекой. Вдруг земля под ним провалилась, и упал Фома вместе с ней в черную воду. Вынырнул – куда плыть? Берега крутые. Звать на помощь некого, до моста-поста – верста, верста да еще верста. А вода холодная, аж до сердца морозом достает.

-К мосту поплыву. Может, берег пологий найду, - решил Фома, а вода руки холодом обнимает. Да вдруг словно туча тенью накрыла, порхнули огромные крылья, и вынес Орел Пахомыч Фому за шкирку на берег.

-Спасибо тебе, орел степной, - сказал молодец. – Вот и не должен ты больше русским ничего.

-Тебе я помог, - ответил Орел Пахомыч, - а Алексею, отцу твоему, по гроб моей жизни птичьей обязан, - и улетел.

Пришла весна красна. Тепло принесла. Растаяли снега, обнажились Черной реки берега. Разогрело солнышко землю русскую. Скоро было время сеять. Услышал Фома, как ночь спустилась, в дверь стук, точно, как когда Орел Пахомыч в былые времена к отцу приходил.

Отворил. Зашла в избу птица степная да дверь закрыла.

-Слушай, Фома. Идет беда на землю русскую, - шепотом молвил орел.

-Неужто ведьмаки из-за Черной реки вновь войско собрали? Так мы их отобьем, ответил молодец.

-Хуже, - прошептал орел, крылом клюв прикрывая. – Что скажу я тебе – тайно мною услышано.

-С каких это пор ты, житель зачернореченский, за русскую землю печешься? – недоверчиво спросил Фома.

-Детки мои войны не видали, молвил орел степной. – Не хочу я , чтоб узнали они, что это есть.

-Хорошо. Говори, что слышал, - сказал Фома. – Да присаживайся, Орел Пахомыч, раз в гости пришел.

Села птица за стол и говорит:
-Летал я сегодня за Серебряное озеро, что за лесами на Черной земле лежит. Как возвращался домой, вижу – в каменном тереме владыки нашего все окна светом горят, словно гостей много. «Неспроста это»,- подумал я, да и подсел к окошку. Был там совет военный. Слушали все, что хозяин говорит, да потом кричали победно. А вот что молвил Оборотень-колдун, хозяин Черной земли: «Одолевают нас русские оттого, что им каждая песчинка родимая, каждый стебелек зеленый силу дает. А мы, как через реку переступим, так и гонит нас их богатая да плодородная земля православная, колдовство губит, силу отнимает. Да есть способ один, как беду такую преодолеть. Запас я зерна, что на наших полях выросло. Посеем мы его на русской земле, у самой Черной реки, иначе-то не взойдет. Как вызреет, соберем урожай, испечем хлеб да съедим. Тогда нам сила земли русской будет нипочем.

-Меня сгубить надумали, стал чернее тучи Фома.

-Нет, - ответил Орел Пахомыч. – Нужен им сторож к полю, чтоб о земле заботился. Слушай, что дальше Оборотень-колдун говорил : «Как настанет день, зашлем мы к Фоме-пахарю дочку мою красавицу Сусанну. Она его опоит да после скажет, что засеял он поле по хмельной голове, потому-то ничего и не помнит. А мы, пока Фома спать будет, свое зерно в русскую землю побросаем.»

-Так ловить эту девку вражью и всех приспешников ее! – загорелся молодец.

-Не спеши, - сказал Орел Пахомыч. – Молод ты да горяч. С врагом хитростью надо. Ты, как встретишь Оборотня-колдуна дочку, покажи, что поддался ее красе девичьей, а сам вино не пей, как отвернется – под стол лей. Пусть слуги колдуна твое поле засеют. Мыши степные, что у меня под страхом ходят, в миг каждое зернышко выберут. И посадим мы с тобою русское зерно, заранее припаси. Пусть на Черной земле русского хлеба отведают.

На том Орел Пахомыч да Фома и порешили.

Как пришло время сеять, пошел утром ранним молодец в церковь помолиться. А до церкви было далеко. Шел через луг. Глядь – у дороги девица сидит, плачет горько.

-Что ты плачешь, красна девица? Али обидел кто? – спросил Фома.

Подняла девица голову, а под бровями-дугами глаза большие черные да грустные. Удивился молодец их красоте.

-Шла я в церковь помолиться, - молвила девица. – Да наступила на камушек и подвернула ноженьку. Больно – вот и плачу. Да теперь и домой дойти не могу, - и покатились по ее щекам слезы пуще прежнего.

-Значит, Бог меня к тебе послал, - сказал Фома. – Указывай дорогу, - и взял девицу на сильные руки. Принес он ее к терему высокому, в горницу зашел да на скамеечку за стол посадил.

-А ты садись тоже, - скинула девица со стола вышитый ручник – под ним – кушанья всякие, бокалы высокие да бутыль вина, - родители мои в город уехали, только через несколько дней вернутся. Маменька и наготовила пирогов да вкусностей разных.

-А вино зачем оставила? – спросил Фома.

-Для гостя нежданного. Вот ты и появился, Фомушка. – улыбнулась она да налила в бокал вина. – Да ты кушай, мой спаситель.

-Ой гляди, Аленушка, кабы чего не случилось после, кабы вино в голову не ударило.
-Не боюсь я такого доброго да ладного молодца, - ответила та, улыбаясь, весело да игриво блестели ее нежные глаза.

«А в доме-то, что у Черной реки за ночь вырос, иконки-то нет,» - глядя на девицу, подумал Фома.

-Рубашку я порвал об сучок, как нес тебя, - сказал молодец да снял рубаху. На груди – крест на шнурочке. – Зашей, Аленушка.

Взяла девица платье из рук Фомы, отвернулась иголку да нитку с полки взять, а молодец вино под стол и бокал к губам.

-Сладкое у тебя вино, - молвил он. Девица еще налила да принялась рубашку штопать, все у нее взгляд на фомин крестик не шел, да понял молодец, что ждет она чего-то. Глянула девица с окошко на Черную реку, Фома вино под стол да голову рукою подпер.

-Никак вино в голову ударило? – налила она третий бокал. – Так ты всего две чарки выпил. Ты поешь, Фомушка.

Молодец руки на стол положил, а голову на них да ресницы опустил.

-Глаза сами собой закрываются, Аленушка, сонно промолвил он. Девица быстро поднялась из-за стола и подошла к нему.

-Вставай, вставай, - потянула она Фому за плечо.

-Захмелел я.

-Вставай, - вытянула она молодца из-за стола – ох и здоров! – Идем. К тебе идем.
С трудом переставлял ноги Фома. Шли по берегу реки. Дома у молодца свалили она его на кровать, сама рядом легла – коса черная до пола свисает. Как к закату солнце покатилось, проснулся Фома. Глядь – Аленка рядом улыбается, рубаха на скамейке лежит.

-Никак вечер, - сел молодец. – А я сегодня сеять хотел!

-Так посеял ты, Фомушка, - села девица. – Так захмелел, остановить тебя не могла. Все поле и засеял.

-Неужто? – удивился Фома. - Ничего не помню.

-Али ты и меня не помнишь? – спросила девица черноглазая.

-Что ж ты рядом улеглась в избе моей! – согнал ее с кровати молодец. – Никак женить захотела? Ану геть домой!

Выпроводил знакомку Фома, пошел к полю. Засеяно. А как вечер спустился, темнота ночная подступать стала, прилетел Орел Пахомыч. Протянули веревку через Черную реку. По ней мышей видимо-невидимо перебралось. В миг зерна с поля повыбрали да в три кучи сложили. Засеяли русским житом Орел да Фома землю в ночи, чтоб никто не видел. А как солнце встало – вот оно поле, как и не было ночью ничего, та же тропинка посередке протоптана.
Шло лето. Росла рожь. И ждать бы той поры, когда вызреет колос, да повадились зачернореченские ведьмаки не для мира через мост ходить. Украли трех девиц да на лодке к своему берегу увезли.

-Непорядок, - сказал Фома, взял меч отцовский, подпоясался веревкой – вдруг пригодиться врага вязать, да и поехал девиц русских выручать на тяжелом своем коне.

Добрался к ночи молодец до вражьего терема, где Оборотень-колдун жил, по окнам позаглядывал: сидят у свечки три девицы в обнимку да плачут. Согнул тогда Фома решетку узорную, открыли девицы окно, что вовнутрь распахивается, да влез молодец в комнату.
-Бежим, бежим, - взяли они его за руки.

-Нет. Вы бегите, - ответил Фома. – А я тут поразведаю про вражьи затеи. Да бегите не знакомою тропой к Чернореченскому мосту, а прямиком через луг, через три бугорка. Там сворачивает река. На берегу русском - церковь православная. Враги потому-то туда и не ходят. А вы по худому мостку да к своим.

Убежали девицы. Пошел по темноте Фома по дому Оборотня-колдуна. Знал он – колдун может чужое обличье принять , чтобы русского человека обмануть да сгубить. Подошел Фома к приоткрытой двери. Там в зале огромном был совет военный. Сидели ведьмаки, вино хлебали да козни против земли русской плели. Пришел тут Оборотень-колдун, крючконосый, глаза горят, сел на свое главное место и говорит:
-Все, братья мои. Теперь земля русская в наших руках. Как только жито соберем да хлеб отведаем, на победу пойдем. Достал я помощь колдовскую – зеркало ясное дочки царской Лизки, что привезла она из чужой земли как подарок от тамошней царевны. Зеркало это показывает, что где в городах али селах, полях творится. Всю рать русскую поперед ее прихода видать будем.

Увидел Фома в руках колдуна ясное зеркало в резной золотой оправе.

-Надо землю родимую выручать, - решил он. – Да как? Как мимо глаз колдовских пройти незамеченным?

Пошел Фома тихонько по черному коридору еще чего искать, приотворил дверь. Слышит – будто кто-то принюхивается. И тишина. Поймал молодец этого мечом к шее к стене.

-Жги свет, - сказал.

Загорелась свеченька в девичьих руках. Глянул Фома – а девица русская. Лента атласная на голове, коса ниже пояса русая, глаза – озера синие, любого с ума свести могут, сарафан золотой ниткой вышит. Убрал Фома меч да моргнул, приглядываясь.

-Спаси меня, добрый молодец, - прошептала девица.

-Как звать тебя? – спросил Фома.

-Светланою.

-Ну, идем, Светушка, - молвил молодец да взял крепко ее руку.

Молчаливая была девица. Как из дома колдунова выбрались, говорит, не в силах руку свою маленькую из молодца огромной да крепкой руки высвободить:
-Доведи меня, молодец, до поста сторожевого, там мой братец в ратниках.

-Нет, - молвит Фома. – Далеко этой дорогою, всю ночь на коне добираться. Мы поедем через три бугорка, куда сворачивает река, к хилому мостку.

Промолчала в ответ девица.

Тихонько шел фомин конь, чтобы ведьмаков по лугу не будить. Как подъехал к берегу Черной реки, стянул девицу с коня молодец да крепко за руку взял.

-Иди, Силач, - отправил Фома коня. А девице красной будто и домой не хочется, все переводит она взгляд с церкви на берегу русском на молодца да обратно.

-Пусти, я сама пойду, - сказала она.

-Вместе идем. Вдруг в воду упадешь, - потянул ее за собой Фома.

-Ой, колечко я потеряла!

-После найдешь, - тянет ее дальше Фома.

-Ой, сестренка моя там осталась! - взвыла девица.

-Поздно ты о сестренке вспоминаешь, Светланушка! – волочет ее по мосту молодец к русскому берегу. Рядом уже церковь. – Али Аленушка? - завыла тут девица. – Али Сусана твое имя, дочки колдуна Оборотня? Нечего к русскому духу принюхиваться.

Вытянул Фома девицу с моста на травку береговую, да к церковке ближе, тут и исчезли ее глаза синие, волосы русые да шитый золотом сарафан. Появились на их месте глаза знакомые, черные, перепуганные под бровями-дугами. Дернулась Сусана.

-Куда же ты, Аленушка? – схватил ее за косу смоляную Фома. – Али я тебе зло какое сделал?

-Не губи! – взвыла дочка колдунова да упала в ноги Фоме.

-Вставай, - поднял ее молодец. – Нечего облик светлый царевны Лизаветы на свою черную душу надевать! Али думала, я в столице не бывал да царевну не видал?! Не буду я тебя губить. Обменяю я тебя, дочка колдуна поганого, на волшебное зеркало, что отец твой с русской земли украл.

Вот и веревка пригодилась. Снял Фома ее с пояса да повязал девку натуго.

Пока договорились царь да колдун-Оборотень Сусану на зеркало волшебное менять, пора урожай собирать настала. Вызрело жито золотое. Привез колдун дочку днем домой, а ночью ведьмаки привезли мешки зерна с фомина поля. Навели тесто, испекли хлеб. Да угрюм был колдун-Оборотень оттого, что зеркало волшебное отдать пришлось. Сели ведьмаки пировать, хлеб, что на русской земле вырос, есть. Только колдун-Оборотень да Сусана сердитая ничего в рот не брали, сидели-думали, как им войском действовать, чтоб русских победить. А оно, что хорошо нам, то плохо врагам. И потравились ведьмаки-воеводы русским хлебом. Остались колдун с дочкой куковать.

А Фому до самой весны в царских хоромах поселили, кормили-поили, раз он за землю русскую весь урожай, все свое хозяйство отдал, до единого зернышка. Нагляделся там молодец на Лизавету-царевну, красавицу, рукодельницу да повариху славную. Ух, какой она хлеб пекла из русского жита!