Танцующий Бог или почему не приходит весна

       Бог танцевал на лесной поляне.

      Когда лето, не вынеся истомы изобилья, всею нерастраченной спелостью плавно излилось в осень, - он и сам не выдержал брожения соков и силы и, позабыв обо всём, отдался танцу.

      Всё окрест полонилось отдачей себя – кусты и деревья тучнели плодами, рыбы – ручьями и звери – лесами, стремясь поделиться избытком и воздать его птицам, чтоб те, вознесясь в небеса, поручили бы им сберегать всё, что тем подобает сберечь для созренья изъявной поры.
 
       В долинах иных, близких и дальних, по тот гребень гор и по этот, осень во всю пригубилась закатом, предвещая пришествье зимы, но здесь, отрешившись от бреми времён, замерла на исподнем лета, ибо Бог танцевал на поляне, завороженный, заворожив...


 *

      Первыми забеспокоились птицы.

      - Слушай, - сказал Красный Журавль своей подруге, - все прочие стаи давно уже снялись и двинулись к югу, а мы...

      - Зачем куда-то лететь, если тепло не кончается? – резонно парировала она, и любовно оглядела своё яркое, ни чуть не потускневшее оперенье. – Какая, скажи-ка мне, птица добровольно лишит себя всего этого, - она обвела широким крылом всё изобилие разноцветья, - обращаясь глазами на юг за тем лишь, чтобы там обрести всего-то лишь нечто подобное... или похуже? Сам подумай: может здесь и вовсе не будет зимы и мы, не теряя пера на полёт, преломимся изваивать гнёзда...

      Но Журавль, склонив хохолок, покачал головою в неверьи: что-то тут явно было не так...


*


      - Ты заметил, - сказал Барсук Бобру, - осень-то у нас, вроде как, не кончается...

      - И ты заметил? – Отвечал Бобёр. – С одной стороны, оно, конечно, чудесно: и рыбы полно и хатки не протекают. Но с другой... что-то мне подсказывает: так быть не должно... Ты не знаешь, что это может быть?

      - У меня зимняя шерстка не отростает..., - пожаловался Барсук.

      - А с чего бы это ей отростать, если зимой и не пахнет? – ответил Бобёр и погладил свою, столь же летнюю.

      - Я, вот, знаешь чего боюсь? Что зимы нет, нет, а потом как придёт, да сразу, а не по чуть-чуть, как обычно... И что мы тогда делать будем, а?

      - Мда..., - согласился Бобёр, - ну и? Разве мы что-нибудь можем изменить?

      - Пошли к Черепаху! – сказал Барсук. – Если кто-то и знает – так он!

      - Точно, - сказал Бобёр. – Пошли!


*


      - Странно..., - проверещала Белка супругу, вылущивая очередной орешек, - что-то мне совсем в защёчья закладывать не хочется... и в закрома!..

      - И мне не хочется! – ответил он и почесал сытое брюшко. – А зачем? Лето, ведь...

      - Не лето, а осень! – поправила она.

      - Ну осень... Но тёплая, как лето!

      - А должна быть холодная! Уже! А нет!

      - Ну нет и нет, подумаешь!

      - Не подумаешь, а к Черепаху иди давай!

      - И не подумаю!

      - И не думай! Просто иди давай!

      - Отвяжись!

      - Не отвяжусь!

      - Это почему ещё к Черепаху?!

      - Чтобы сказал: зачем осень не кончается, вот почему!

      - А почему я?!

      - Потому, что кто-то же должен! Не я же, в конце-то концов!

      - Ну и пойду! Ну и пусть! – тявкнул Белк и упрыгал прочь: уж лучше хоть куда, лишь бы куда подальше...


*


      - Аауууааафф, - попытался зевнуть Медведь, но ничего у него не вышло. – Надо же! – недоумённо просипел он под нос, - ни в одном глазу! Что-то тут не то..., - задумчиво добавил он, почему-то понюхав воздухом собственный мех. И ноги сами понесли его в лощину Трёх Сосен, что издавна считалась обиталищем Черепаха.


*


      Когда Черепах едва продравшись с послеполуденного сна наружу, выполз из-под корней, дабы насладиться излюбленной предзакатной ванной, он обнаружил, что всё вокруг запружено зверями и птицами. Они сидели тихо, в терпеливости дожидаясь его пробужденья.

      - Мда? – прошамкал он, придирчиво оглядев сборище. – Все – и ко мне?

      - К тебе, к тебе! – загомонили они, кто как умел.

      - Ша! – прохрипел Черепах. – Если у вас ко мне одно общее дело, так пусть кто-то один и говорит. А нет – так по порядку!

      - Одно у всех!

      - Осень не кончается!

      - Зима не приходит!

      - Странно нам это всё...

      - Страшно! – вновь запричитали они, каждый по-всякому.

      - Ага, заметили, значит, - кивнул Черепах. – А ещё что заметили?

      - Что холодно не становится...

      - Это одно и то же, дурни, - сказал Черепах, теряя терпение. – Больше ничего?

      - Нет...

      - Бог на поляне танцует?

      Звери переглянулись в растерянности.

      - А при чём тут...

      - Танцует! – прокричала сойка. – Сама видела! У меня там гнездо! Вот!

      - Ага, - сказал Черепах. – И, конечно же, в штанах, да?

      - Что в штанах? – переспросила сойка.

      - Бог в штанах танцует? Или без штанов?

      - Я... я не помню..., - виновато сказала сойка.

      - Ну так слетай и проверь. И не забудь по дороге то, что видела!

      Сойка вспорхнула и исчезла меж деревьев. Очень скоро она появилась вновь и ещё издали прокричала:

      - В штанах! Бог танцует в штанах!

      - Ну вот, так я и думал, - Черепах глубокомысленно кивнул. – А какого цвета штаны?

      - Штаны? Эээ... зелёного... по-моему..., - неуверенно сказала сойка, - или жёлтого...

      - А по-точнее можно? Светло-зелёного или тёмно? Впрочем, от тебя всё равно подробностей не добьёшься...

      - А это так важно? – спросил Ёжик.

      - И какая связь между тем, что Бог танцует и нескончанием осени? – подхватил Енот.

      - ... и тем, танцует он в штанах или без? – прокричал Заяц.

      - ... и тем, какого цвета его штаны! – добавила Ласка. – У меня, вот...

      - Ша! – Черепах явно терял терпение. – Связь есть между всем и всегда, ясно? Но есть важные связи, а есть и не очень. Цвет штанов Бога – связь очень даже важная для понимания осени! Ворон! – призвал Черепах Ворона, - слетай-ка ты на поляну и погляди на штаны Бога. На твою память я могу положиться.

      Ворон исчез, вернулся и торжественно прокаркал:

      - Штаны Бога тёмно-зелёные! Цвета яркой темени листьев спелости! Карр!

      - Вот теперь всё ясно, - сказал Черепах. – Пока Бог танцует в тёмно-зелёных штанах – осень не кончится. И зимы не будет, и весна не придёт...

      - Что же нам делать? – воскликнула Лиса. – Я так хочу свою новую шубку! А она всё не отростает...

      - А я – спать..., - захныкал Медведь. – То есть, не хочу, но хочу хотеть!

      - А я...

      - Ша! – повелел Черепах. – Слушайте! Чтобы наступила весна, Бог должен вывернуть штаны на изнанку! Изнанка его штанов – светло-зелёная, цвета новорожденной листвы, понятно? А пока Бог будет снимать и вновь надевать штаны, он будет совсем без штанов. Тогда-то и будет у нас зима. Есть лишь один вопрос: как заставить Бога снять штаны и вывернуть их на изнанку?

      И Черепах глубоко задумался.

      - Никто из нас на такое не способен, - убеждённо молвила Куница.

      - Разве может кто-то заставить Бога сделать хоть что-то?! – сказал Волк.

      - Мне, вот, даже подойти к нему боязно..., - протянул Кролик.

      - И мне...

      - И мне...

      - Существует только один способ, – наконец сказал Черепах убеждённо. – Нужно найти Женщину. Только Женщина способна заставить Бога снять штаны! – Что ни говори, он многое повидал на своём веку. – Кто-то из вас должен найти её и уговорить пойти к Богу, - закончил он. – Иначе – не видать нам весны...

      - Я пойду к Женщине! – сказал Оленёнок. – Она меня знает, я ей позировал: стоял на солнышке, а она лепила из глины меня-маленького. Но совсем-совсем настоящего!

      - И я ей позировал! – прокричал Мышь. – Только меня она не лепила, а рисовала угольком. Но тоже совсем-совсем настоящего! Вот!

      - Тогда идите вдвоём, - повелел Черепах. – И чем скорее, тем лучше!


*


      Женщина жила у ручья с голубой глиной. Сейчас она как раз была занята тем, что подбирала бусинки из семян, пупышек и бульбулек для нового ожерелья, и так погрузилась в свою работу, что совсем не заметила гостей.

      - Женщина..., - тихонько позвал Оленёнок.

      Женщина подняла голову и увидела Оленёнка. Мышь сидел  у него между ушек и радостно замахал ей лапкой.

      - Привет, - сказала Женщина. – Позировать пришли? Боюсь, сейчас у меня не будет для этого времени, видите: я занята.

      - Мы не затем! – сказал Оленёнок. – Нас к тебе Черепах послал! Надо заставить Бога снять штаны! И вывернуть их на изнанку! Он сказал: только Женщина на такое и способна! Вот!

      - Заставить Бога снять штаны? – Женщина улыбнулась. – А зачем? – И улыбнулась ещё больше.

      - Чтобы пришла весна!

      - А иначе она не придёт?

      - Нет! Никак не придёт! – горячо закричали Оленёнок с Мышем. – И зима не придёт и вообще! Нужно вывернуть штаны Бога на изнанку! Но для этого он их сначала должен снять! Вот!

      - А чем так плохо? – Спросила Женщина. – Тепло, плодов всяких уйма...

      - Но мы хотим одеть зимние шкурки! – сказали они. – И делать запасы и щипать новую травку и...

      - ... и вить гнёзда, - раздалось вдруг сверху. Это прилетел Красный Журавль. – И высиживать яйца... и учить их летать...

      - Кого? Яйца?! – воскликнул в изумлении Мышь.

      - Нет, птенцов! После того, как вылупятся!

      Женщина бросила взгляд на свои семнадцать разноцветных перьевых пелеринок, туфелек из коры и шапочек под цвет, загодя приготовленных к зиме, и вздохнула: действительно, коротенькая и не слишком холодная зима была бы очень даже кстати... И потом...

      - Хорошо. - сказала она. – Я вам помогу. Ведите меня к Богу.


*


      Бог танцевал на лесной поляне. Самозабвенье танца напрочь отрешило его от всего сущего, и сущее попросту прекратило происходить: что было, то и было, а нового не появлялось.

      - Бог, - позвала его Женщина, – эй, Бог!

      Но Бог не слышал, не видел, не замечал...

      "Ах, так! – подумала Женщина, - Ну погоди!"

      И она одним неуловимым движением сбросила с себя полу-прозрачную тунику, ухватила за хвостик мелодию ритма и, в самый подходящий момент, вступила в круг танца, вплетясь в прихотливый узор, став частью целого.

      - Бог, позволь мне присоединиться к твоему танцу, - жарко прошептала она ему на ухо, почти прижавшись к нему всем телом.

      Только сейчас он её и заметил.

      - По-моему, - сказал Бог, - ты и так уже это сделала...

      - Неужели?! – изумилась Женщина, - а я не заметила!

      И они закружились вдвоём, всё быстрее, необузданней, безумнее.


      Но вместо того, чтобы пришла зима, наступило бабье лето: всё вокруг объял по-настоящему летний зной, всё замерло в истоме и неге  и даже малейший ветерок не нарушал снизошедшей на землю безмятежности, ведь все ветерки, как один, слетелись к лесной поляне, вовлечённые в буйство танца.

      - Ох, мой Бог, - прошептала Женщина, прижавшись к нему, - как Ты прекрасен! Но от чего Ты танцуешь в штанах?! Ведь они так стесняют твои движенья! И потом... дай мне узреть тебя всего, во всей неотразимой красе... В конце концов, - добавила она поджав губки, - это просто нечестно! Ведь ты же видишь меня всю, а я тебя нет...

      Бог впервые пристально посмотрел на Женщину, хотел что-то ответить, но не смог: дыханье куда-то исчезло. А Женщина, безошибочно прочтя по глазам то, что он так и не сказал, потянула за шнурок его шарваля, и тот, повинуясь ловким пальчикам, послушно распустился. Шарваль спал наземь и Бог, машинально переступив через него, возобновил круженье танца, уже полностью обнажённый. Но ритм его изменился: стал замедленнее, чувственней, проникновенней, подолгу задерживаясь на каждом движеньи, словно стремясь не столько сотворить его, сколько познать.

      А вокруг стремительно зимневело. Ветра, освобождённые от плена, выпростались во вне, во всю принявшись бедолажить окрест: они срывали враз пожелтевшую листву, мутили озёрные воды и нагоняли морозный хлад с вершинеющих гор на тучи померкших небес.

      Бог танцевал обнажённый, но если прежде был он весь – отдача себя, восторг упоения спелостью и полнотой бытия, стремившийся охватить всё и вся такой же усладой, то теперь он, словно, вывернулся на изнанку, всё больше прислушиваясь к себе самому, происходящему внутри, а не во вне. Каждый мускул его великолепного тела обозначился самостью, очертился рельефно и чётко, и всё вокруг, повинуясь ощущениям Бога, в такт оголяло себя: ветки дерев и травинки полей, каменистые склоны и тропы зверей, - всё роняло лиственные и песчаные одеянья, высвечивалось ясностью контуров, замирало в познаньи себя. Мимолётное отлетало прочь, оставляя лишь то, что нетленно.

      Ибо Бог танцевал обнажённый, отдаваясь познанью себя.

      Он охватился руками, полу-прикрыл веки и медленно закружился, подчиняясь внутренней, лишь ему звучащей музыке.

      И тогда пошёл снег. Он падал тихо, неслышно, укрывая дарованной лаской, будто желая сберечь в нетронутости все постиженья вещей.

      Тело Бога расслабилось, потеряло законченность черт, зато обрело доброту. А снег всё падал, укрывая очертанья, сглаживая всё то, что делало вещи вещами, как делает то женщина, укрывая ребёнка в ночи, дабы под покровом уюта не тревожилась скрытая жизнь.

      - Мне холодно, - прошептал Бог и поёжился.

      - Ну что же ты так, - шепнула ему Женщина и погладила по щеке. – Надень штаны, простудишься! – И она подала ему штаны Бога, конечно же, вывернутые ею на изнанку.

      Бог надел штаны, переступил с ноги на ногу, замер на мгновенье, словно прислушиваясь и, внемля пробуждающейся в нём музыке,  произвёл ряд гибких, плавнопарящих движений. Волна всепроницающего тепла пробежала по его телу, рождая неясную радость, пробежала и схлынула во вне...

      А во вне таяли снега, и ручьи высвобождались из-под пленного льда, и кое-где уже набухли почки... и заалели первые птицы... и повеяло пряным...

      Но Бог не видел и не слышал ничего из того... Он неотрывно смотрел на Женщину.

      - Ты прекрасна, - прошептал Бог, - ты прекрасна, как...

      "Господи, - прозвенела она про себя, - наконец-то же Ты это понял!"

      Но вслух сказала лишь:

      - Весна...


      И тогда они взялись за руки, неощутимо, едва касаясь, страшась спугнуть чуть народившуюся хрупкость, - и так, полу-обнявшись, ушли в средоточье того, что дарует извечную жизнь и повсюду зовётся весной.


2. III. 08.