Казанская Амвросиевская женская пустынь. Часть 6

VI
Судьба Шамордина. – С. М. Астафьева. – Открытие женской общины, освящение храма и утверждение С. М. Астафьевой., начальницей общины. – Первый приезд старца Амвросия в новую обитель. – Болезнь матушки Софии. – Пожар. – Икона Божией Матери «Казанская».

Так маленьких владелиц Шамордина не стало, и, казалось, его ожидало полное запустение. Но, наоборот, теперь-то и стало открываться его истинное значение и казавшиеся прежде странными некоторые распоряжения Старца теперь становились ясными. Матушка Амвросия по благословению Батюшки перед смертью сделала духовное завещание, в котором говорилось, что хутор Шамордино она оставляет в пожизненное владение своим внучкам, а в случае их смерти желает устроить там женскую общину, и на содержание сестер и священника положила небольшой капитал. Так со смертью девочек сама собой возникла женская община, первыми насельницами которой были все жившие при матушке Амвросии и её внучках благочестивые и преданные ей люди, числом до 30, которые и отличались от прочих и назывались «ключарёвские». С тех пор Старец начал хлопотать об устройстве там храма, и вот тут-то открылось все пророческое предвидение Старца: план барского дома как раз соответствовал всем требования для устройства при нем храма. Когда храм был готов, Старец сделал официальное представление о его освящении и об открытии женской общины.

В это время в городе Козельске жила некто Софья Михайловна Астафьева, глубоко преданная Старцу. Богато одаренная от природы, она обладала красивой наружностью, умом, энергией, силой воли и благородством характера; она была выше уровня людей одинакового с ней положения и имела в обществе большой успех. Она имела двух братьев и двух сестер. Младшая сестра была замужем, а старшая, Мария, имела тихий сосредоточенный характер, с влечением предавалась поэзии, отвлеченной философии и религиозному настроению, почему тяготилась жизнью и её требованиями и кончила тем, что на 29-м году своей жизни ушла в Аносину обитель, где предалась аскетическим подвигам. Впоследствии она перешла в Казанскую общину, где и окончила свою жизнь. Оба брата также были в монастыре.

Софья Михайловна вышла замуж за небогатого, но хорошей фамилии помещика Андрея Николаевича Янькова, который был ещё молодой, но болезненный, и она скоро овдовела, имея от него дочь Надежду. Софья Михайловна очень любила посещать разных старцев, и многие из них таинственно прорекали ей иноческую жизнь. Так попала она в Оптину пустынь. Увидя Старца Амвросия, она постигла своей душой, что Старец великой духовной силы, и искренне, вседушно вверила ему свою жизнь, открыв вместе с тем и свое заветное желание посвятить себя монашеской жизни. Старец, в свою очередь. Провидя твердость её намерения, подверг её тяжелому испытанию. Он сказал ей, что пришлет к ней в номер одного пожилого господина, чтобы она хорошенько пригляделась к нему, так как ей придется выйти за него замуж. Никакой удар грома так не мог бы ошеломить её, как это приказание Старца. Но её сильная натура не умела колебаться, и, раз вверив себя Старцу, она, не задумываясь, покорилась ему. Господин этот оказался козельским помещиком Николаем Ивановичем Астафьевым; человек это был очень хороший, но крайне болезненный и с очень тяжелым характером. Жизнь с ним из одного послушания Старцу была для неё подготовительной школой отречения от своей воли. Вскоре Батюшка сделал Софью Михайловну попечительницей ново устраиваемой общины, и её частые поездки в Шамордино сильно не нравились её мужу. «Опять ты к своим Манефам едешь!» - скажет он, увидев, что она куда-то собирается ехать. Но, несмотря на это, он все-таки пожертвовал туда колокол и завещал похоронить себя в новой общине и действительно скоро умер. Софья Михайловна ухаживала за ним с истинным христианским терпением и своею священной обязанностью считала чем только можно успокоить и облегчить его страдания.

Став свободной, она приняла самое широкое участие в устройстве общины. Софья Михайловна имела практический ум и понятие в постройках и хозяйстве. Она стала самой деятельной помощницей Старца. 4 сентября 1884 года Батюшка сам облек её в иноческое одеяние и представил архиерею к утверждению Софьи Михайловны Астафьевой управляющей новой общиной, что и было исполнено. 1 октября того же года совершенно было открытие новой Казанской женской общины и освящение в ней храма в честь иконы Божией Матери "Казанская". К этому времени Старец перевел из Белевского монастыря некоторых монахинь – своих духовных дочерей – в свою новую обитель, поручив им высшие должности с целью ввести здесь должный монастырский порядок.

Для совершения церковных служб в ней был определен священник – отец Иоанн Троицкий, вдовец уже преклонных лет, живший ранее за штатом в Калужском Крестовом монастыре. Он всей душой полюбил место своего нового служения, искренне привязался к обители и горячо принимал к сердцу все её радости и горести. Это был тип иерея доброго старого времени; по наружности он был иногда суров, характер имел горячий и вспыльчивый, но отличался прямотой и имел очень доброе и отзывчивое сердце. Помогал не только своим родным, но даже и сестрам и всегда делал это тайно. Монахов он недолюбливал и весьма неохотно допускал их до служения в храме общины, но к Старцу питал глубокое уважение и всегда почтительно к нему относился. В большие праздники он надевал все свои ордена и медали и отправлялся в Оптину поздравлять Старца.

С сестрами он жил мирно, и если по своей вспыльчивости он иногда не сдерживался и возвышал свой голос более должного, то, успокоившись, всегда сознавал свою вину и первый шел на примирение. Чаще всего ему приходилось иметь столкновение с пономарками и церковницами; иной раз не угодят ему чем-либо – он вспылит и накричит на них порядком. Но вот гнев его остыл и он чувствует себя неловко перед обиженной сестрой; вынув за неё просфору, он подзовет её и, давая просфору, ласково скажет: «На вот тебе – небось, обиделась; ну, помиримся уж!» Однажды, придя в церковь под воскресный день служить всенощную, он был сильно не в духе – на всех ворчал, всё было не по нём. Во время пения стихир он вышел из алтаря кадить; сестра, которая канонаршила, переходя с правого клироса на левый, встретилась с ним на солее, произнося запев: "Мене ждут праведницы". Отец Иоанн не стерпел и проговорил ей вслед вполголоса: «Ну как же, только тебя там и недоставало». Певчим показалось это очень смешным, и они тихонько засмеялись, засмеялся и сам отец Иоанн, и с той минуты настроение его изменилось. Все его подобные выходки отличались добродушием и чужды были всякой желчи. Перед смертью он тяжко заболел, и его отвезли в оптинскую больницу, где он и скончался, заповедав непременно похоронить его в общине.

Отпевание совершал сам Калужский преосвященный Владимир; по окончании службы он сказал сестрам, которых к тому времени было около 70 человек, надзирательное слово, выручив их самих и всю обитель покрову Царицы Небесной.

С того дня потекла трудовая, но мирная жизнь под благодатным осенением Царицы Небесной, под руководством святого Старца, как мать пекущегося о своем новом детище, и при мудром управлении настоятельницы Софии, которая сама была первой послушницей Старца. Все порядки, устав, время богослужения – словом, все главного её устроителя. Нужно ли было назначить сестре какое послушание, или отпустить на родину, или же перевести в другую келью – на все это настоятельница предварительно испрашивала благословения Старца. Наблюдая за общим порядком, и в частности за жизнью каждой сестры, матушка София старалась внушить им должные понятия о монашеской жизни, а в особенных случаях душевного состояния отправляла их к самому Старцу, которому жизнь и внутреннее состояние каждой сестры были хорошо известны. Так, однажды одна из сестер, принятых Старцем в обитель, стала тяготиться скудостью и трудностью жизни и задумала уйти из обители. Решившись окончательно, она собрала кое-какие вещи с вечера, чтобы, как только отворят ворота к утрене, тайком покинуть монастырь. Часов в десять вечера монахиня, у которой она жила, послала её на чердак снять висевшее там белье. Послушница заворчала: «Матушка, куда же я ночью полезу на чердак – темь такая!» «А ты, - ответила ей монахиня, - разве не знаешь, что в монастыре всякое послушание нужно исполнять без оговорок». Делать было нечего, пришлось лезть на чердак. Оступившись в темноте, она свалилась оттуда, сильно разбившись. Долго она хворала и, когда поправилась, пришла в Оптину к Батюшке. Только что вошла она в его келью, как Старец сказал ей: «Кайся, какие помыслы были у тебя, когда ты шла на чердак?» «Простите, Батюшка, - ответила виновница, - я наутро решила тайком уйти из обители». Батюшка на это сказал: «Ну вот и хорошо что расшиблась, а то бы ушла, а если бы ушла, то много скорбей и болезней повидала». Послушница просила прощения, обещая все терпеть, только прибавила: «Да уж очень, Батюшка, у вас в Шамордино трудно, и голодно, и тесно, и ничего там нет – плетни одни». А Старец на это ей сказал: «Погоди, придет время – в Шамордине всего будет в изобилии, и многие захотели бы быть там, да не всем дано будет, а только тем у кого Ш на лбу написано, а у тебя написано». «Ничего у меня не написано», - противоречила послушница. «Нет, написано», - твердил Батюшка и при этом стал карандашом чертить у неё на лбу букву Ш. «Мне больно, Батюшка», - сказала она. - «Так и нужно, чтобы лучше помнила».

Шамордино свое Батюшка очень любил, заботился обо всем и о всякой мелочи, утешал сестер и не пропускал случая сделать им назидание. Иногда Батюшка присылал что-нибудь на трапезу в «утешение». Так, однажды присланы были им груши. Старшая трапезница рассчитала, по сколько каждой должно достаться, и велела разложить по тарелкам. Трапезницы, раскладывая груши, соблазнились и съели несколько штук, и груш, конечно, недостало. Старшая пожаловалась на них матушке-настоятельнице, которая поставила виновных на поклоны. Батюшка в это время приехал в Шамордино, и когда ему рассказали, то он с материнской нежностью отнесся к проказницам и сказал: «Да я бы лучше им еще прислал». Вскоре после этого старшая садовница пришла к Старцу с жалобой, что сестры ночью обобрали у нее весь крыжовник. «Да что же это за монашки, подумайте только, - кипятилась она, - весь крыжовник обобрали!». А Старец старался её успокоить, уверяя, что это, наверное, деревенские ребятишки проделали. Садовница же не унималась и называла даже имена, а Батюшка все будто не верит ей, так и проводил. Когда она ушла, Батюшка позвал к себе этих сестер и велел показать руки. Руки оказались все исцарапанными. Они просили прощения, а Батюшка долго говорил им, строго приказывая никогда не брать ни одной ягоды без благословения, говоря, что Адам и Ева за одно только яблочко потеряли рай.

Средства в обители были довольно скудны, а народу прибавлялось, и приходилось строить новые корпуса. Для того чтобы лучше знать, где и как что построить, летом 1885 года Старец сам приехал в свою обитель.

Радость сестер была неописуема, это было общее ликование, светлый праздник. Никто не подозревал, что им готовятся скорби. На второй день пребывания Батюшки в Шамордине матушка София внезапно почувствовала себя не хорошо и с ней сделался легкий ударчик. Встревоженный и озабоченный, Старец поспешил к больной и затем в тот же день уехал обратно в Оптину.

Преждевременный отъезд Старца, внезапная болезнь матушки настоятельницы повергли сестер в печаль и уныние, а между тем готовилось ещё новое испытание. На следующий день сестры заметили какой-то свет и в ужасе увидели, что горит гостиница. Растерявшись, они боялись испугать больную Матушку и не решались звонить. Между тем пламя увеличивалось, ветер дул прямо на монастырь, а воду надо было брать из под крутой горы. Матушка София услышала смятение и, заметя встревоженные лица сестер, стала было спрашивать, но, увидя в окно освещенный монастырь, догадалась, в чём дело. Она приказала немедленно вынести Казанскую икону Божией Матери, а сама с помощью сестер вышла в церковь (смежную с её помещением) и стала молиться, укрепляя при этом малодушных сестер. Лишь только святая икона была вынесена, пламя повернуло на лес. Опасность миновала, и вскоре пожар прекратился, а на следующий день был отслужен благодарственный молебен. Этот случай заставил Матушку позаботиться об устройстве водопровода.

История чтимой иконы Божией Матери, имени Которой посвящены обитель и храм, следующая: когда матушка Амвросия жила ещё в Белевском монастыре, пришла раз к ней женщина, принесла икону Казанской Божией Матери и просила взять её в заклад, а ей дать десять рублей, так как она умирает с голоду. Матушка Амвросия дала ей десять рублей и взяла икону. Прошло много времени, за иконой никто не являлся – так она и осталась у матушки Амвросии. Однажды приходит другая женщина и просит показать ей, какие у них в келье есть иконы, рассказав при этом, что у неё сильно болит рука, и на днях она видела сон, будто молится перед иконой Казанской Божией Матери и слышит голос: «Возьми масла из лампады от этой иконы, которая находится в Белевском монастыре, мажь больную руку и получишь исцеление». Женщина пояснила, что ходила по всем кельям, а такой иконы не находит. Повели её в келью матушки Амвросии, и она, как увидела икону Царицы Небесной, оставленную женщиной за десять рублей, так и всплеснула руками, закричав: «Вот Она, Матушка Царица Небесная, Та Самая, Которую я видела во сне», - и упала перед иконой на колени. Дали ей маслица из лампадки, и она ушла. Спустя время приходит она опять и приносит с собой бутылку деревянного масла для лампады перед иконой Царицы Небесной – в благодарность за полученное исцеление.

С тех пор матушка Амвросия велела зажигать неугасимую лампаду, для чего всегда покупала масла на десять рублей в память того, что Царице Небесной угодно было за десять рублей поселиться у неё в келье. Однажды вышло всё масло, а денег в это время не было ни копейки. Заскорбела матушка Амвросия и села растапливать печку, как она обыкновенно делала, когда бывала чем-нибудь расстроена. Прикидывая щепки, она говорит одной келейной: «Там, на шкафу, лежат старые письма, принести их, я буду ими поджигать дрова». Келейница подала целую охапку, и матушка Амвросия стала кидать по одному в печь. Вдруг ей попался нераспечатанный конверт. Вскрыв пакет, матушка Амвросия вскрикнула от радости и удивления: «Сестры, сестры, смотрите-ка, Царица Небесная какое чудо сотворила!» В конверте оказались десять рублей. С тех пор стали особенно чтить эту икону. Старец Амвросий не раз говорил сестрам, указывая на неё, что она – чудотворная.

Когда скончалась матушка Амвросия и Батюшка, опасаясь, как бы сын её (отец её внучек) не взял из Шамордина вместе с другими вещами и эту икону, послал туда отца Анатолия, приказав ему как можно скорее отвезти икону в Рудново, откуда она была затем увезена ещё дальше, в только что купленный хутор Преображенское, где и оставалась, пока не миновала опасность, а затем торжественно возвращена в Шамордино. Когда Батюшка в первый раз приехал осмотреть Шамордино, то, войдя в зал, он долго молился перед этой иконой и, обратясь к сестрам, ещё раз повторил: «Храните эту икону: она – чудотворная!» Вскоре после открытия общины принесли туда из Перемышля икону святителя Николая. Икона Казанской Божией Матери стояла уже на первом месте, а у управляющего Федора Федоровича Телегина в квартире находился точный список с неё. Духовенство перемышльское, отслужив молебен, пошло к Федору Федоровичу на закуску. Диакону очень понравился список, и он вслух отдал ему предпочтение. Вечером была всенощная; пропели величание, диакону нужно было говорить ектенью, но он молчал. Через несколько минут он оправился, но был бледен и весь дрожал. После он сообщил, что, пропев величание, он взглянул на икону и чуть не упал: от неё исходили такие яркие лучи, что, кроме них, он ничего не видел. Когда рассказали это Батюшке, то он сказал: «Никто. Имея что-нибудь на совести, не может вынести взора Царицы Небесной с этой иконой.