Казанская Амвросиевская женская пустынь. Часть 5

V
Сельцо Шамордино. – А.Н.Ключарёва. – Её внучки. – Покупка села Шамордина и постройка дома. – Кончина схимонахини Амвросии. – Разлука с Оптиной. – Жизнь в пансионе.- Приезд на лето в Оптину. – Болезнь и кончина обеих девочек.

Устройство женской общины в честь Казанской иконы Божией Матери в двенадцати верстах от Оптиной пустыни подготовлялось особенными путями Промысла Божия. В конце 60-х годов маленький хуторок около деревни Шамордино принадлежал небогатому однодворцу Калыгину. Задумав посвятить остаток дней своих монашеской жизни, он пристроил жену свою старушку при оптинском скотном дворе, а сам поместился в скиту. Чтобы ничто уже не мешало ему, он просил Батюшку отца Амвросия кому-нибудь продать его имение. За год перед этим он, выйдя однажды из своего дома, был поражен странным зрелищем: ему показалась церковь, стоящая на облаках; об этом он тогда же рассказал Старцу. В то время, когда он задумал продать свой хуторок, при Оптиной пустыни жила монахиня Амвросия, в миру А.Н. Ключарева. Это была богатая помещица, поступившая в Белевский женский монастырь вследствие усиленного желания и просьбы своего мужа, желавшего постричься в монахи. Александра Николаевна хотя и была веселого характера и не имела большой склонности к монашеской жизни, но все же была глубоко верующая, религиозная и преданная Старцу, почему хотя и не без борьбы, но добровольно согласилась на этот подвиг. У них был единственный сын, который женился и имел двух дочерей, родившихся в один день. Жена его вскоре после родов умерла, и малюток взяла на воспитание бабушка, и поселилась с ними при Оптиной пустыни в выстроенном ею отдельном корпусе, вблизи монастырских гостиниц. Старец Амвросий принимал самое близкое участие в судьбе этих девочек, и монахиня Амвросия, глубоко чтившая Старца, ничего не предпринимала без его совета и благословения. С ней вместе жили её бывшие крепостные, горячо любившие и преданные ей, и малюткам жилось хорошо под крылышком любящей бабушки. С самого раннего возраста в них стала проявляться особенная религиозность и любовь к молитве. Они с удовольствием выстаивали долгие оптинские всенощные, знали превосходно порядок службы и сильно были привязаны к Батюшке отцу Амвросию.

Вера и Люба (так звали девочек), как близнецы, были так похожи друг на друга, что даже сама матушка Амвросия с трудом различала их. Один раз сказала Любиной няне: «Научи меня узнавать, которая Люба». Детей это очень рассмешило, и они стали после того приставать к матушке Амвросии: «Мама, так вы не знаете нас, ну, закройте глаза». Она закроет глаза, а они переменят места, и матушка Амвросия опять перепутает их; дети так и зальются смехом – это очень их забавляло.

Матушка Амвросия старалась воспитывать их в духе благочестия и радовалась, видя их добрые наклонности и любовь к Старцу, но говорить с ними о монастыре не позволяла. «Когда вырастут, - говорила она, - пусть выбирают сами, тогда это будет добровольное, а не внушенное с детства решение». Но девочки сами не собирались долго оставаться на земле. Однажды между ними происходил такой разговор: «Люба! Ты хочешь жить?» - спрашивала ее Вера. Та подумала с минуту и, тряхнув головкой, решительно сказала: «Нет, не хочу». «Знаешь, Люба, - продолжала Вера, - я все думала об этом и решила, что дольше двенадцати лет не стоит жить». «Твоя правда, - сказала Люба, - и я больше не хочу жить». «Мы не хотим жить дольше двенадцати лет»,- всегда настойчиво повторяли они. Девочки подрастали, и Батюшка предложил матушке Амвросии купить для них землю Калыгина. Она очень обрадовалась, и вскоре дело было слажено и в Шамордино приступили к постройке нового дома. С этих пор стало проявляться в действиях Старца много непонятного. Видно было, что он готовил Шамордино не столько для внучек Амвросии, сколько для чего-то другого. План дома совершенно не подходил желаниям матушки Амвросии. Батюшка настаивал, чтобы зала была в восточной части дома, и размер остальных комнат назначил не так, как предполагала она. Матушка Амвросия удивлялась, недоумевала, но по своей преданности и вере Старцу не возражала. Когда дом был готов, туда перевезли детей со всем их штатом, а матушка Амвросия осталась в Оптиной. Каждый праздник приезжали ее внучки в Оптину, и это было для них самым большим удовольствием. Придя к Батюшке, они наперебой спешили рассказать ему о своих детских радостях и горестях. Так мирно протекла жизнь этих владелиц. Но вот и им пришлось испытать долю земных скорбей. Когда им было по десять лет, скончалась их вторая мать и бабушка – матушка Амвросия. Батюшка несколько раз навещал её во время предсмертной болезни, и она, простившись со всеми и благословив детей, мирно почила 23 августа 1881 года. Не зная, как сказать об этом девочкам, спросили у Батюшки, который велел привести их прежде к нему. Придя в хибарку, девочки увидели здесь всех сестер, ходивших за больной бабушкой, и, сильно изменившись в лице, спросили: «Сестры все тут, с кем же мама?» Батюшка, видя их серьезные личики, понял, что они догадались, в чем дело, и только спросил их: «Хотите вы видеть маму?» «Хотим», - отвечали они в один голос. «И даже такой, какая она теперь?» - спросил опять Батюшка. «Да», - отвечали одновременно. Когда они вошли в залу, где уже лежала на столе покойница, к девочкам подошел иеродиакон Филарет (фельдшер, заведовавший больницей), которого они очень любили, и сказал им: «Ну, деточки, положите поклончики, помолитесь, да поцелуйте ручку у матушки». Дети все это исполнили с серьезным видом, но лишь только вышли из зала, то обе зарыдали и бросились прямо в сад. Никто не мог их утешить и успокоить. Девочки долго неутешно плакали и с тех пор сосредоточили всю свою любовь на Батюшке и на окружавших их лицах.

Любимым их занятием было устраивать у себя всенощные, молебны и разные богослужения по – «оптински»; они знали очень хорошо порядок службы и «служили» сами, привлекая к участию и живших с ними лиц. Некоторые находили это лишним, говоря, что следовало бы детей заставлять играть по-детски, в куклы и т.п., а не позволять им такие серьезные и утомительные занятия. Вопрос этот представили на разрешение Батюшки в присутствии самих детей. Батюшка посмотрел на дело иначе и сказал: «Ничего, пусть молятся, ведь они знают, что туда готовятся», - и взглянул при этом кверху.

После смерти матушки Амвросии отец девочек, женившийся вторично, начал предъявлять на них свои родительские права. Ему не нравилось, как велось их воспитание, и он хотел непременно взять их от Старца и воспитывать по-своему, говоря, что для них недостаточно домашнего образования и что их необходимо поместить в учебное заведение. Тогда Батюшка, для того чтобы удовлетворить отца и тем отнять у него повод к настойчивому требованию взять детей и чтобы жизнь в учебном заведении со светским направлением не повредила благочестивому настроению девочек, поместил их в Орловской женский пансион, где начальницей была преданная духовная дочь Старца и где воспитание их могло продолжаться в том же духе.

Горькими слезами обливались они, узнав о своей участи. Расставание с Оптиной и со всеми дорогими их сердцу лицами было для них очень тягостно. Им страшно не хотелось уезжать, и они все оттягивали, прося Батюшку отсрочить их отъезд. Сначала Батюшка решил отправить их после Успеньева дня, затем по их просьбе оставил до сентября. Настал сентябрь – дети стали проситься побыть до именин. Батюшка сказал им на это: «Да лучше ехать, а то истома хуже смерти». «Нет, Батюшка, - ответила с быстротой Вера, - истома лучше, чем ехать». Наконец девочки отправились, заручившись обещанием, что к святкам за ними будут присланы лошади. Жизнь их в пансионе проходила среди занятий и воспоминаний об оптинских друзьях. Там жили с ними две няни, и с ними они делили все свободное время от уроков, совершенно удаляясь общества своих сверстниц. По праздникам ходили в церковь, и их крайне поражала служба в мирских церквах. Бывало, вернутся они от всенощной и начнут приставать «Няня, скажи, что сегодня пропустили в церкви?» «Да почем я знаю, -ответит она, - по мне все так». Они обе расхохочутся и начнут укорять: «Ах, няня, няня, сколько лет ты живешь при монастыре и не знаешь службы,» - и примутся объяснять, что и где пропущено. Учились они хорошо, Люба была поспособнее, быстрее все обдумывала и скоро опередила Веру. Как придут из класса, так Люба уже заявляет : «Няня, я сегодня такие-то баллы получила». Но затем, понадеявшись на свои способности, стала прилениваться и наконец совсем отстала от Веры, которая брала прилежанием; и уже, придя из класса, Люба прималкивает и жмется. «Что, Люба, - скажет ей няня, - верно, не очень хороши нынче твои баллы. Как стыдно, ты стала лениться, ведь так, пожалуй, и в Оптину не пустят нас». «Нет-нет, нянечка, - ответит с живостью девочка, - ты не беспокойся, я к экзаменам поправлюсь», - и снова примется за книжки, чтобы не лишить себя единственного счастья поехать в Оптину. На масленице начальница пансиона спрашивала воспитанниц, кому доставить удовольствие. Кто попросил свозить их в театр, кто – ещё куда, а Ключаревы на предложенный им вопрос, куда они хотят поехать, ответили: «В Оптину». Но по краткости времени в Оптину поехать было неудобно.

Так подошла весна, а с нею возросли и толки: скоро ли в Оптину, как туда приедут, кто встретит. Вдруг получили известие, что отец нанял для них дачу и возьмет их на лето к себе. Как громом поразила эта весть бедных девочек, и они едва не заболели от горя, но Батюшка пришел на помощь своим маленьким крестницам: он написал начальнице пансиона, которая была преданная духовная дочь Старца, чтобы она отправила детей прежде окончания учения в Оптину; при этом Батюшка сообщил, что лошадей за ними не высылают, а велел нанять на месте и экипаж взять попроще, чтобы в случае, если отец встретиться дорогой, не узнал бы их. Наскоро собравшись, отправились маленькие беглецы в ямщицком тарантасе, крытом рогожей, и детки, точно испуганные птички, то и дело высовывали свои головки. Наконец благополучно добрались они до Оптиной. Тут все страхи и волнения были забыты; ликованию, рассказам и расспросам не было конца.

Через несколько дней Вере нездоровилось, и она слегла в постель. Три дня спустя - заболела и Люба – у них оказался дифтерит. Бедняжки очень страдали и писали записочки Батюшке, посылали поклоны и просили за них молиться. Вскоре Вера скончалась, и от Любы скрывали смерть Веры, но она чувствовала и всем говорила, что Вера умерла. На другой день приехал отец. Пораженный смертью дочери и желая сохранить хотя бы другую, он привез с собой доктора. К приезду отца Люба отнеслась спокойно, но доктора видеть не захотела, говоря: «Ваш доктор мне не поможет». Вообще, несмотря на свой детский возраст, она была проникнута глубокой верой, почему во время своей болезни ни за что не хотела употреблять никаких лекарств и принимала только святую воду. Один раз она попросила свою няню сходить к Батюшке и попросить ей образок; Батюшка прислал ей распятие. Взглянув на присланное благословение, Люба серьезно сказала: «Значит, опять страдать…» Ее постарались успокоить, говоря, что крест нам дан в помощь и ограждение, но, по-видимому, она осталась при своем убеждении и, вздохнув произнесла: «Ну, что же делать». Когда ей стало очень трудно, ей начали читать отходную, она вслушалась и спросила: «Что это, отходную читают?» Ей ответили, что это читают молитвы, чтобы Бог простил, если кто забыл какие грехи. Она опустила головку и, немного помолчав, сказала: «Дайте мне бумагу и карандаш, я забыла один грешок». Написав записочку, она просила отнести Батюшке. Батюшка прислал ей ответ. Вскоре она написала вторую записочку и затем третью. Окружающие думали, что она пишет без сознания, и спросили у Батюшки, но Старец сказал, что записки её вполне осмысленны. Когда принесли ей ответ на третью записку, то она не могла уже прочитать сама, а попросила прочесть отца Филарета. Отец Филарет, прочитав ответ Старца, положил эту записочку на головку умирающей, и она, вздохнув три раза, предала чистую душу свою Создателю, Которого возлюбила, можно сказать, от пелён. Когда отец Филарет вышел и объявил, что Люба скончалась, то отец её зарыдал.

Так исполнилось их желание не жить долее двенадцати лет, до которых им не дошло только шесть недель. После спрашивали Батюшку, почему они, родившись в один день, получивши одно воспитание, имея одинаковые понятия и вкусы, а между тем одна поболела мало, а другая гораздо больше страдала перед смертью. Батюшка на это сказал, что Вера была проще и потому легче перешла в тот мир, а Люба была помудренее и скрытнее, а потому ей потребовалось большее очищение страданием.