танец веры в кого-то

Танец собственной веры. Прыжок безысходности. Раскрасив себя красками настроения и выкрикивая имена своих демонов, скачет вокруг костра своей жизни.
— Тварху! Им-му!

Выходя на улицу, встречаемый музыкой поверженных героев — в наушниках; заглушаемой сосредоточенной тишиной производства безразличия, могу легко коснуться собственного лба, почувствовать что-то влажное, поднести пальцы к глазам и увидеть на подушечках растекающиеся кляксы чернил. Можно провести другой рукой по обритой наголо голове, и ни секунды не забывать о своей новой вере. О новоприобретенном озарении личной религии.

Барабаны звучат громче, пламя вырывается под самый купол неба, грозясь опалить его; закоптить; очернить. Кажущееся неистовство предшествовавшего танца тонет в ожесточенной свистопляске выцветшей прелюдии и проявившегося действа.
— Им-му! Им-му!

Вернувшись назад во времени, можно увидеть кисть с краской у себя в руках и собственную голову, собственное лицо и собственное тело, которое привычно называть — «Я» — в зеркале. Движения руки складывают подтеки краски на лбу — в буквы, а буквы в слово — «помогите».
Путешествие занимает секунды, а возвращение назад и того мимолетнее, и длинная асфальтированная ковровая дорожка убегает от меня, бросаясь под ноги, пока я тщетно ищу помощи у людей, которым я безразличен.

На лице появляется недоумение по мере того, как магия танца и волшебство движений не превращаются ни во что. Остается только скакать в исступлении, надеясь на то, что это вопрос времени, вопрос частоты и усилий.

Можно подходить к прохожим, можно обращать на себя их внимание. Спрашивать — «сколько времени?» или «где находится чтото?», но для них это означает лишь движение глаз от асфальта или верхнего кусочка неба на часы, на «чтото», которое ты ищешь; но не на тебя.

Выдыхается, сбивается с ритма, но снова под него подстраивается стараясь наверстать упущенное. Пламя ревет, и ревом своим заглушает стук барабанов, изредка перебиваемое частой пулеметной очередью сердцебиений.

— Да посмотрите же на меня, черт вас дери!
И можно хватать их за локоть, дергать на себя, стараться выхватить их глаза из плена пелены безразличия. Но их зрачки только чуть двинутся в твою сторону, на твой подбородок; тело их чуть оттолкнет тебя, а губы четко, с вызовом проговорят:
— Н-ну?
И руки опускаются, а люди, так никогда и не подойдя к тебе — толком, не подойдя ко мне — целиком. Не разглядев меня за картиной собственного натюрморта бытия — уже уходят.

Обессилевший, падает. Задыхаясь и чуть слышно губами шепча:
— Тварху. Тварху… им-му.
Не подействовавшее, не случившееся, не сложившееся.

Дорога домой займет время преумножаемое побежденностью и раздавленностью. И все.

Закричит из последних сил:
— Тварху!!!
И бросится глушить барабаны и тушить пламена желаний.

Можно опустошенно смыть краску надежды со своего лица, робко надеясь.