Step by step

Вопрос к Д. Кабалевскому:
- Ваше отношение к аплодисментам на фермато?
- Весьма одобрительное – у меня появился новый слушатель!

Новому зрителю посвящается....

********


       Адольф Израилевич Фаритьян, в народе «Леша-Процесс», чем-то напоминал таракана. То ли повадками, то ли манерой шевелить всей внешностью при ходьбе. Из этой внешности еще было пальто, какой-то, неизвестной glamour-маркетингу, «рубероидовой» консистенции, ботинки «ЧТЗ», и какой-нибудь судьбоносный документ, типа «О направлении новой редакции Методических указаний «К вопросу о постановке на учет организации по месту нахождения недвижимого имущества» (всякий раз разный, к слову). Сегодня тоже. Ну и вот. Гриша (почему-то он предпочитал откликаться на "Гриша") заполз в открытые ворота грязного, наэлектризованного злобой троллейбуса, с косноязычным вопросом: "До конечной доеду?" Надо сказать, что формулировки давались с трудом, даже такие, по вполне объяснимым для Окружающих Гришу причинам. Окружающие, по обыкновению, отнеслись к Грише с пониманием и даже попытались дать ответ, но он, немного пошевелив внешностью, как то сразу лег и заснул безмятежно. Окружающие, проглотив подступивший ответ, поехали кто куда по своим делам. Троллейбус покачивался. Гриша спал. Проход, где спал Гриша, был свободен, что опять-таки указывало на его схожесть с тараканом. Ему снился один и тот же сон. Вернее - продолжение давно завязавшегося во сне сюжета - сюжета о несерьезном отношении Гриши к жизни. Тот факт, что сны эти являлись следствием Гришиной "несерьезности" в бодрствующем состоянии, вполне объясним. Вполне объясним и тот факт, что жизнь платила ему столь же несерьезным отношением, и надо сказать - сполна. Дело доходило до того, что они открыто хохотали друг над другом. Сейчас как раз был тот эпизод, когда Грише хотелось плакать во сне от обиды, что жизнь задыхалась от дикого хохота над ним, припомнив очередной несерьезный случай, навсегда прилепивший к нему двоюродное имя "Леша-Процесс".

       Отношения с троллейбусами у Гриши как-то не задались с самого начала его жизни в комнатушке (в которую трансформировалась его жилплощадь после пятого или шестого развода) с балконом, выходящим на оживленную улицу. И добро бы просто на улицу с оживленным движением, так нет ведь - угораздило же троллейбусный маршрут с неизбежно сопровождающей его линией контактных проводов, протянуться аккурат под Гришиным балконом! Ну и конечно же, день новоселья был отмечен почетным караулом бесконечной цепи троллейбусов, насмерть вставших из-за описанного кем-то матраса, который Гриша вывесил просушить как раз на те самые провода, попросту вышвырнув его с балкона. А тогдашняя Гришина подруга, с неподобающим общему уличному недоумению весельем, визжала и хлопая в ладоши кричала: "Это о..уительный процесс!" А он отчаянно, по-тараканьи шевелясь всеми конечностями и пытаясь вытиснуть ее с балкона, как-то невнятно произносил "Уймись!" и довольно отчетливо, почему-то "Леха" (ибо в тот момент ему казалось, что прохожие и водители стоящих рядом троллейбусов начинают их в чем-то подозревать). И вот теперь, лежа в проходе, Гриша в каком-то полубреду, отчаянно ненавидел эту подругу. Он не помнил ни социально-политических, ни морально-этических, ни антропометрических, ни паспортно-биометрических, никаких других статусных показателей ее мутной личности. Единственно, что он помнил более-менее точно, это ее пол. Но это не мешало ему ненавидеть ее по 2-м причинам:
       1. Из-за нее он обзавелся своим вторым именем
       2. Его вдруг осенило, что матрас был описан именно ею, что в свою очередь, во многом определило п.1
       С тех пор, троллейбусы словно мстили ему, всякий раз засасывая в межлавочные промежности слякотных проходов, где всякий же раз Гриша ехал до конечной, просматривая с содроганием очередной поучительный материал, нещадно демонстрируемый жизнью в абстинентных снах.

       Троллейбус, подъехав к конечной, встал. Гриша, очнувшись в проходе, сел. Бессмысленно описывать его самочувствие, ибо то, что для Гришиных сограждан является предсмертными судорогами, для самого Гриши было всего лишь перманентным состоянием. Состоянием этим во многом продиктованы Гришины мысли, которые неизбежно посещали его в подобные моменты. Но тут, из проема водительского отсека внезапно появилась взъерошенная голова и издала резкий неприятный звук, сбив Гришу с мысли. Гриша поморщился, проведя ладонью по лицу. Голова неспешно выплыла из проема, увлекая за собой все то, что находилось ниже, и застыв меж потолочными поручнями разразилась грозным инвективным речитативом, в суть которого Гриша так и не вник. Вернее, так и не смог вникнуть по причине своего состояния. Голова куда то удалилась, вернувшись минут через несколько, держа в руках оцинкованное ведро, до краев наполненное водой. Тихо матерясь и расплескивая ее на каждом шагу, голова подошла вплотную к Грише, с усилием приподняла ведро и резко опрокинув, вывалила все содержимое на Гришину больную голову. Гриша не ожидал. Он как нырнул: волосы залегли на прямой пробор, поток ужал его силуэт вдвое, сам он, захлебываясь всхлипывая и отфыркиваясь, отчаянно зашевелил всеми конечностями, подобно тонущему таракану. Немного придя в себя и протерев глаза, Гриша обнаружил все ту же голову, склонившеюся над ним и с отвращением разглядывающую его жалкие очертания. Голова же, обнаружив на себе Гришин взгляд, что-то мерзко гаркнула и отчаянно зажестикулировала в сторону выхода. В ответ, Гриша цинично сблевал ей на ботинок.

       "Это не конечная" - думал Гриша лежа на конечной - "Это очередной эрзац финиш, промежуточный финал, еще один отъем надежды на легкий исход." Он приподнялся и полусел, облокотившись на металлоконструкцию конечной. Рубероидовое пальто обмякло, ботинки съежились. Взглянув на руку, Гриша обнаружил расплывшийся по ней документ, из которого явствовало: ".... по вопросам о постановке на учет муниципального образования в качестве собственника на основании поступающих от учреждений юстиции сведений о государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним и об учете организаций, уплачивающих регулярные платежи за пользование.... 2395-1 "О недрах". "Неееет" - подумал Гриша - "Это заблуждение. Более того, продолжать идти тем же путем - это утопия, непозволительная роскошь излишних временных затрат. Конечная не здесь. И не сейчас". Гриша душераздирающе чихнул и брезгливо стряхнул с руки документ. "И потом, почему именно троллейбус? Что есть троллейбус вообще?" Он презрительно посмотрел на рогатую машину. "Да хоть бы и вот этот - ЗиУ-682ГОО. И чем он отличается от, скажем, просто ЗиУ-682Г, кроме того, что оба собраны на Заводе имени Урицкого и оба - на мою голову? И что мне, Аде Фаритьяну, принесла чья-то светлая мысль о постройке первой троллейбусной линии, - пришедшая кому-то в голову аж в 1924 году и реализованная девятью годами позже, - кроме теперешнего прозябания под козырьком металлоконструкции остановочного пункта? Разве что в конечном счете, в очередной раз занесла меня под этот козырек. Вот вам и последствие светлой мысли для одного отдельно взятого гражданина". Гриша поежился и раздраженно отвернулся. "То ли дело мысль об изобретении электрички! Это же совсем другое дело! Светлее мысли о создании средства передвижения сложно себе представить...." Гриша призадумался. "Хотя.... И тут правда не все гладко. Ведь согласно схеме движения пригородных поездов курского направления, чтобы попасть из "Царицыно" на "Красный строитель", где в свое время мне были рады, необходимо проехать 2 остановки, а именно: 1. "Покровская", 2. собственно "Красный Строитель" - Гриша криво усмехнулся, уловив невольную параллель с известной литературной парадигмой - "Н-да. Вот ведь.... Так вот. У меня же, первой остановкой всегда был почему-то "Серпухов", а второй непременно "Нахабино". Неееет. Дело видимо не в троллейбусах и электричках, не в самолетах и не в пневмопроводах. Дело даже не в теории относительности. Это все я. Я - как продукт своего отношения к жизни" - уныло подумал Гриша. "В самом деле, если даже самые светлые умы современности в состояниях, несравнимо более бессознательных, чем мои, могли спокойно добираться до тех же Петушков, а я всякий раз болтаюсь по тупикам мироздания не в состоянии обрести свою конечную, глупо винить ни о чем не подозревающее транспортное ведомство с его подвижным составом".

       Чья то обнаглевшая рука, почти по локоть забравшаяся в Гришину запазуху, достала его из глубокого сна, в котором демонстрировался эпизод с продажей ведра соседских яблок за 20 рублей вместе с ведром. Сон этот вызывал у Гриши неуютные, совестливые чувства, посему он был даже рад своему внезапному пробуждению. Открыв глаза, он увидел стоящего над ним милиционера, который держал в руках развернутый лист ксерокопии Гришиного паспорта - маленькую Гришину хитрость, заменитель самого удостоверения личности, коих он перетерял за время разъездов и скитаний великое множество. "Адольф! - офигеть, - Израилевич! - во блин, - да еще и Фаритьян! - а? Как вам?" Милиционер захихикал. "Прям генномодифицированный парадокс, не иначе. Эй! Геном ассимилированный! Харэ валяться. Паспорт где?" Милиционер слегка прикоснулся к Грише носком ботинка. "Откуда ты здесь, дитя народов?" Гриша скукожился, втянув всю внешность в панцирь затвердевшего до состояния эпоксидной смолы пальто. Милиционер помрачнел и застыл в намереньи дать Грише пинка в сторону РОВД, с целью выяснения его деформированной личности, но вдруг смягчился. И даже улыбнулся. Ему вдруг почему-то представился надгробный камень с надписью "Адольф Израилевич Фаритьян", эдакий островок невольного смеха во всеобщем океане скорби. Он сложил листок с паспортными данными вчетверо и выпустил его из рук. Листок приземлился на Гришу. Милиционер исчез.

       Гриша брел вдоль троллейбусных проводов в сторону, противоположную прежним заблуждениям. Он был преисполнен намерением не сворачивать с выбранного пути и не размениваться на окружающий тщет, суету и ложные ориентиры. "Что я хочу от жизни?" - думал Гриша - "Вот самый нелепый вопрос, задаваемый человечеством самому себе. В то время, как важно совсем другое. Важно то, что хочет жизнь от каждого конкретного его представителя. И хочет ли она что-либо вообще...." Гриша взгрустнул. "Мне лично представляется, что жизни ничего уже от меня не надо. Все что было нужно она, вероятно, уже забрала. А что ей могло быть нужно от меня, честное слово, ума не приложу. Даже смешно.... " Гриша тяжело вздохнул и посмотрел куда-то вверх. "По крайней мере, ни одного вразумительного ответа я так и не получил. Одни уклончивые полунамеки." Гриша нащупал в кармане какой-то невнятный предмет и извлек его. Предмет оказался старым скомканным документом. Гриша разровнял его ладонью и прочел: "Об утверждении форм заявлений о постановке на учет организаций и индивидуальных предпринимателей <....> по месту осуществления предпринимательской деятельности". Гриша остановился и призадумался, наморщив лоб. Заметно похолодало. Легкая дрожь подтолкнула его вперед. Он прибавил шаг, краем глаза заглядывая в документ, который гласил: ".... Признать утратившим силу приказ МНС России <....> (Зарегистрированный в Минюсте .... №9). Руководитель Федеральной...." "Ну так вот же!" - внезапно оживился Гриша - "Все правильно! Т.е. иными словами, если мне ничего от жизни не надо "окромя шо есть" (как говаривал старик Адамыч), то и отношение самой жизни ко мне должно быть параллельным. За исключением, разве что весьма слабой вероятности, что ей вдруг что-нибудь понадобится от меня. Но в этом случае уж извините, - вам надо, вы и шевелитесь. Ну, тут пожалуй все согласятся - совсем уж глупо бегать за тем, кто желает взять у тебя в долг." Гриша скомкал документ и засунул его обратно в карман. "С другой стороны, если рассуждать фаталистично, то обнаруживается очевидная истина: все жизненные маршруты заранее прописаны и утверждены в Высших инстанциях. И наша человеческая наивность не знает границ при одном лишь предположении, что мы что-то решаем и что-то значим. В то время как всего-навсего действуем строго в рамках этой предопределенности." Влекомый интенцией, Гриша уже не замечал ни направления, ни отчетливо ощущаемых симптомов лихорадки.

       Очнувшись, Гриша не обнаружил ни троллейбусных проводов, ни знакомых видов по обе их стороны. Зато, он вдруг явно ощутил дрожь в теле, ломоту в суставах и явные признаки воспаления всего организма. Надо было срочно отвлечься. Он зажмурился и попытался вспомнить, о чем только что рассуждал. "Отношение ээээээээ, что-то хотят мммммммм.... Ага. В общем, "всяк сверчок знай свой шесток". Ведь, скажем, тот же стоик Марк Аврелий Антонин родился именно Марком Аврелием и не мог бы быть никем иным в этой жизни, хотя бы потому, что сослагательного наклонения в отношении хода истории не существует вовсе. Любое "бы" в рассуждениях о ее ходе - не более чем софистика. А вот сосед Костик "Бульдозер", названный так в честь своего сходства с внешностью продукта ЧТЗ, хоть и хороший парень, и два образования получил, и работает менеджером в крупной корпорации, а все одно - хоть удрищется, а так им и останется в памяти народной. Несмотря на все свои дипломы, чаяния и притязания. Ибо сценарий его жизненного пути, прописанный и утвержденный все Там же, не включает в себя столь страстно желаемых им привилегий "топовой" должности, с обязательной атрибутикой в виде вожделенного гула турбин корпоративного (а то и личного) лайнера, архитектурных изысков дворца в мавританском стиле и оргиастических восторгов глянцевых дев, засыпанных бриллиантами аж по выщипанные брови. И таинственная фабула его существования так и останется для нас, простых смертных, всего лишь очередным, нелогичным по человечьим меркам, транзитом генома в следующее поколение". Гриша безучастно посмотрел на странное сообщество нетрезвых граждан, копошащихся возле причудливого вида авто без марки, цвета и номеров. Вернее на то, как эти граждане ввосьмером пьяные не могли сесть за руль. "Не впихай невпихуемое" - всплыла в памяти надпись на торцевой стене тентованого кузова какого-то грузовика. "Но здесь опять-таки, существует какая-то взаимосвязь между отношением индивида к жизни и жизни к индивиду. Что-то сродни взаимной симпатии. Или антипатии. Или неразделенной любви оных друг к другу". Гриша привалился к ободранному боку какой-то торговой лавки. "Вот скажем, пресловутый еврейский вопрос"....

       Потускнело и похолодало еще больше. Гриша присел на какой-то предмет возле ларька, как мог укутался в негнущееся пальто и судорожно заразмышлял. "Почему живет русский? Потому, что "так получилось". А почему живет еврей? Потому, что "так повезло". Т.е. опять-таки разница в их отношении к их жизням. Факт своего рождения, воспринимаемый русским (или тем, кого принято так называть) как нелепое стечение обстоятельств, еврей (или тот, кого принято так называть) считает необычайным везением. При этом вся мировая ксенофобия, скрежеща беззубыми челюстями и брюзжа тухлой слюной, принимает вполне объяснимое желание еврея всего лишь навсего оптимально распорядиться следствием "этого везения", чуть ли не за стремление к созданию тайных лож, к мировому господству и прочую параноидальную галиматью . В то время как это - благодарность жизни за существование и стремление наполнить смыслом каждый вздох, параллельно насладившись им сполна". Гриша с усилием сдерживал внутренние разряды зубодробительной лихорадки. "Хотя, при чем здесь Езиды и Ижорцы, Гагаузы и Коряки. Вообще, распределение по национальному признаку - самая неблагодарная стратификация человечества. Но что поделаешь, если человечество так упорно само продолжает подразделяться по этому принципу. И если один живет под лозунгом "жизнь прекрасна во всех проявлениях ее белковых форм", а другой проживает под девизом "ах зачем меня мать родила" - трудно удержаться от сравнительных характеристик по указанным параметрам. Ну и жизнь не остается в долгу, взаимно симпатизируя одним и снисходительно насмехаясь над другими. Отсюда и результат". Гриша, удовлетворенный частным выводом, немного расслабился и почти перестал ощущать лютое нездоровье. "Или хоть вот эта трясогузка" - Гриша жадно посмотрел на плавно покачивающиеся бедра проходящей мимо красивой женщины - "Ну, тут все понятно. Репродуктивный возраст - до пятидесяти с небольшим, репродуктивная активность - до сорока с копейками. За это время необходимо найти высоко-доминантного самца, устранив конкуренток (а конкуренция, как известно, возникает там, где есть платежеспособный спрос - за бомжа никто конкурировать не станет, по крайней мере в крупных городах), оформить семейные отношения (или по меньшей мере выносить и родить от него потомство), а также поставить наследников на лыжню. Грустить некогда-с. Но по-правде говоря, данный вид "отношения к жизни", особенно в последнее время, зачастую изобилует чрезмерным потребительством, стремлением забрать у жизни все, предоставив взамен лишь первичные половые признаки". От данной мысли Гриша томно зажмурился и сладострастно потянулся. Эта сальная нотка, в сочетании с конвульсивными горячечными судорогами, дала какой-то экстазоподобный эффект. Причем Гриша так до конца и не разобрался чего там было больше - эротического восторга или болезненной симптоматики. "Но жизнь далеко не всегда и отнюдь не всем прощает подобного потребительского к себе отношения. Зато у тетек есть вполне конкретная "цель", с умозрительным планом ее поэтапного воплощения. Чего они почти все и придерживаются. И что несомненно является определенным утешением для "устраненных конкуренток". Гриша вернулся в прежнее сугубо болезненное состояние. "Но это все общие рассуждения, не дающие ответ на главный вопрос: уместно ли вообще заигрывание с жизнью при условии, что все ее маршруты изначально предопределены? Как уловить эту эфемерную корреляцию между нашим стремлением угодить ей и незыблемостью ее строго определенного направления?" Он, сильно пошатнувшись, с трудом встал и тяжело ступая двинулся в темноту, интуитивно угадывая свой дальнейший путь.

       Гриша лежал в болезненном бреду, не дойдя до своего подъезда несколько десятков шагов. "Какое ко мне все это имеет отношение? Зачем мне все это?" - пробивались сквозь туман коматозного состояния Гришины мысли. "Мне, маленькому человекоподобному тараканообразному существу, рожденному в безвестности и ползущему в неизвестность? В чем загадка моего парадоксального существования? Может быть вся моя земная миссия только в том и состояла, чтобы кто-нибудь из великих, случайно натолкнувшись на меня в повседневном сиюминуте, вдруг подумал о чем-то, что привело его к мысли, в последствии положенной им в основу труда. Или даже не в основу, а так, сбоку, но тоже положенной.... Или еще проще - чтобы какая-нибудь заботливая мамулька, показав меня своему чаду как отрицательный пример неправильного отношения к жизни, навсегда запечатлела мой бессмертный образ в его неокрепшем сознании, что в последствии помешало ему элементарно спиться-сколоться, тем самым поспособствовав благополучному обзаведению семьей и продолжению этого бесконечного процесса передачи эстафетной палочки человеческого существования своим потомкам.... При любом раскладе - зачем-то я был нужен. Просто так ничего не случается...." Невдалеке оживленно беседовали два знакомых голоса. Гриша забылся тяжелым сном, в котором увидел очертания своей конечной. Конечная эта была неким абсолютом, застывшей формой существования с набором ее ключевых настроек, которые можно было отрегулировать по своему вкусу и оставить так во веки веков аминь. Тем, о чем так мечтал Гриша в беспрестанных ее поисках. "Так не бывает" - пробормотал Гриша - "В жизни нет абсолютных значений.... Есть только эталонные.... Даже кристаллическая решетка.... Сталь, бетон со временем.... Так не бывает.... " Голоса приблизились. "Значит, конечная - это...." Два голоса подобрались к нему вплотную. "Эй, Процесс!" - сказал один - "Леха! Ты чего? Это Леха Процесс" - обратился он к другому голосу. "Чего то он посиневши сильно" - отозвался второй - "Наверно отхлебнул какой-нибудь гнуси. Давай его хоть в подъезд затащим, замерзнет ведь, пропадет". Две пары рук подхватили агонирующее тело и, подметя им расстояние до подъезда, скрылись за дверьми....
       
in place of epilogue

       Незаметного вида микроавтобус отъехал от дверей подъезда, вяло прокатился по двору и, сделав пару поворотов, погрузился в хаос городского движения. На его металлическом кузове застыли бурые кресты, по бокам – безликие надписи «Медслужба». Безразлично поторчав в одних пробках, равнодушно потолкавшись по тесным переулкам чтобы не стоять в других, он очень постепенно и нарочито неторопливо, всплыл в районе серых корпусов одной из городских больниц. Оказавшись на ее территории, он проехался по причудливым искривлениям больничных аллей, сделал финальный «полукруг почета» вокруг памятника кому-то из великих и заехал в открывшиеся ворота анатомического корпуса, где окончательно исчез. Ворота закрылись. Конечная.

The end

2008 г.