Раав

Мы перешли Иордан. То, о чем мечтали наши отцы и деды, свершилось. Когда мы покинули Ситтим, каких трудов мне стоило двигаться в неповоротливом сорокатысячном войске, хотя я понимал свое место среди него! И только Елиав спасал меня каждый раз, когда я пытался ускориться и оказаться первым на другом берегу. И вот мы остановилось перед полноводной рекой, путь через которую изведали только я и Елиав. Я готов был сразу же ринуться в поток и переплыть его, как мы уже сделали это неделю назад в том и несколько дней назад в обратном направлении, а потом добежать до заветной стены Иерихона и… но мы снова расположились лагерем и не подходили к Иордану еще долгих три дня. Я бродил по стану, вглядываясь в изможденные лица своих соплеменников, и только тогда смирялся. Через мгновение наши скитания, мучения и лишения должны были закончиться, ибо мы вступали в свою законную землю. Однако сколько могло продлиться томительное ожидание мгновения? И кто знал, сколько еще более страшных испытаний выпадет нам на другом берегу?
Спустя три дня к нам обратился Охран и разрешил подняться и идти, как только вдали появится ковчег, который по обыкновению понесут впереди священники и левиты. И, когда все успокоились, Охран подозвал меня и Елиава к себе и приказал следовать за ним. Пока мы шли за надзирателем, Елиав попеременно толкал меня в бок и, смеясь, еле слышно шептал: «Не забудь пригласить на свадьбу!» Я в ответ так же толкал его в бок и молчал, безуспешно стараясь справиться с волнением. Охран привел нас к шатру Иисуса, отдернул ткань, скрылся внутри, потом опять возник перед нами и утвердительно кивнул.
Мы видели Иисуса до того уже два раза и привыкли к его ласковому острому взгляду, который мы по неопытности приняли сначала за строгость или даже суровость. Безусловно, мы видели Иисуса и много раньше, но издалека, и имели о нем такое представление, как о Моисее, недосягаемом для нас ни при жизни, ни при смерти. Иисус тоже казался нам недосягаемым, и, когда меня и Елиава избрали для осмотра земли и Иисус говорил с нами, мы смутились, как будто с нами беседовал сам Моисей или… Второй разговор случился по осмотре земли. Иисус искренне радовался, что мы вернулись, и подробно расспрашивал о земле и Иерихоне. Именно тогда мы перестали бояться его взгляда и открыли его проникновенную душу. Поэтому, когда нас вновь позвал Охран, мы больше не робели и позволяли себе тихо дурачиться по дороге к шатру. Иисус сидел в одиночестве и знаком показал нам присоединиться к нему. Я и Елиав поклонились и повиновались.
- Елиав и Шелумиил! – сказал Иисус. – Завтра мы перейдем Иордан и вступим в землю наших отцов и дедов. И вы узрите чудеса, которые произведет Господь ради Своего народа. После мы возьмем Иерихон, ибо Господь Бог наш предал его в наши руки. И возьмем так же другие города и земли, ибо все города и земли, лежащие на нашем пути, предает Он в наши руки. Вы сделали благое дело перед Господом, осмотрев землю за Иорданом, и за это будет на вас Божья милость во все ваши дни. Но опасайтесь нарушить завет Господа Бога вашего, уберегшего вас от погибели в городе нечестивцев. Как только отложитесь от Него, оставит вас Его милость и поразит Он вас за ваши грехи.
- Иисус! – Слова застревали у меня в горле, а сердце учащенно забилось. – Помнишь… ты обещал сохранить… Раав… и ее семью…
- Да. Но то был не я, а Бог, глаголивший моими устами…
- Тогда Бог… должен сохранить ее… и их!
- Бог сохранит Раав и ее семью, и они будут с Израилем во все времена, ибо Раав спрятала вас, когда нечестивцы пришли в ее дом искать вас. Однако милость Господня, а не обязанность сохранить ей и ее семье жизнь. Когда ты так клевещешь на Господа, ты нагоняешь на себя Его гнев.
- Теперь идите, - добавил Иисус. - И молитесь за отпущение ваших грехов и благодать Господа на Израиль. А я помолюсь за вас.
Я проворочался ночь напролет, а утром, как только забрезжил рассвет, мы, как один человек, поднялись и приготовились к великому переходу. Надзиратели собрали народ перед собой, но то, что они говорили, мне с Елиавом стало известно еще вчера. Поэтому мы даже не пытались вникнуть в суть обращения и наблюдали за напрягающими слух взрослыми, то и дело осаждавшими громким шепотом весело бегавших вокруг них детей. Дети на мгновение умолкали и снова принимались за старое.
Среди них носились и мои братья и сестры, кроме самой младшей и любимой мной, Ревекки, которая сидела на песке и сосредоточенно рисовала прямоугольники в ряд. Я прокрался к ней. Она улыбнулась и дала мне палку. Я спустился ниже и продолжил ряд прямоугольников под нарисованными ею. Так я спускался ниже и ниже, пока не получилась большая стена. Ревекка рассмеялась и тут же в несколько движений своей милой ручки стерла изображение. Я, кажется, вздрогнул и вдруг заметил другого участника нашей игры – Цуришаддая, отца Елиава. Он смотрел на нас с тоскливой нежностью, опираясь на посох, а по его щеке скользила слеза. Цуришаддай уцелел в числе немногих праведников, покинувших Египет и достигших Иордана, но по дороге потерявший умершими и истребленными всех своих сородичей. Единственной его отрадой оставался Елиав. Моей – после гибели родителей – братья и сестры.
Внезапно в оцепенении стоявшие люди зашевелились – и стук моего сердца подступил к самому горлу. Я схватил Ревекку за руку, подозвал прочих братьев и сестер, а Елиав помог отцу. Израиль спешно покидал стан, опустошая шатры и вновь навьючивая ослов и волов. Наиболее бережливые и те, кому это было предначертано, седлали коней, остальные тронулись в путь, подобно нам с Елиавом и нашими семействами, пешком. Вдалеке едва различимо мерещился ковчег, скрывавший под собой невидимых священников. За ковчегом, на коне, возвышался замотанный в пустынные одежды Иисус с копьем. За Иисусом покорно, не ропща по обыкновению на тяготы дороги, следовал народ.
Так же неожиданно, как снялись с лагеря, мы застыли на месте. Переправа!? Если мне и Елиаву она не составляла труда, то женщинам, детям и старикам… А ведь с нами шел еще скот со всем скарбом! Как мы могли забыть о переправе? И тут случилось чудо – воды Иордана образовали огромный грязно-серый столп по правой стороне от нас, оголив дно. Мы не верили своим глазам, и только Цуришаддай рядом с нами восторженно произнес: «Чермное море!» С удвоенными силами мы ринулись к потоку и, поравнявшись со священниками, с удивлением обнаружили, что русло реки по левую сторону высохло настолько, что нельзя было разглядеть, где кончается долина и опять начинается поток. Через мгновение мы воссоединились с народом уже на противоположном берегу и отсюда счастливо подбадривали каждого нового покорителя Иордана. Священники твердо держали ковчег и не шелохнулись, даже когда последний из нас оказался на родной земле, обещанной нашим отцам и дедам.
Среди народа распространялся недовольный гул. Тогда из толпы появились с десяток крепких мужчин, которые вернулись на дно Иордана, взвалили на свои плечи по тяжелому камню и перенесли их к нам. Я пересчитал мужчин: их оказалось двенадцать. Значит, по одному из колена. «Память о разделении Иордана», - наклонился к моему уху завороженный Елиав. Избранные от колен взяли по камню с берега и положили их во впадины иорданских камней. Как только они смешались с народом, священники с ковчегом так же ступили на сушу. В этот момент водяной столп по правой стороне обрушился, а по левой стороне, из Мертвого моря, нарастающим шумом наперекор ему устремились волны, и, встретившись, они сомкнули полноводный, как и прежде, Иордан.
Завтра мы должны были оказаться перед самым Иерихоном… Как мы с Елиавом брезговали нечистыми, посылаемые Иисусом из Ситтима, но не поколебались в своем намерении, ибо делали угодное в очах Господних ради Него, семени Иаковлева и земли наших предков! Бросив коней на берегу и захватив с собой самое необходимое, мы переплыли Иордан, переоделись в одежды странников и направились к Иерихону. Стена города, как нас упреждали, поражала своей прочностью. На всем протяжении ее охраняли воины, не подпускавшие к Иерихону никакого неизвестного путника на расстояние выстрела из лука. Однако мы с Елиавом, затаившись днем, осматривали землю ночью, когда свет факелов городских стражей не позволял им полностью обозревать окрестности.
После досконального исследования внешнего облика Иерихона в один из дней мы под видом торговцев проникли внутрь. На улицах нас поглотило столпотворение, но, тем не менее, нам достало сил и упорства, чтобы разведать устройство города, пока мы продавали на базаре масло. К середине дня мы достаточно утомились от солнца, а мой жаждущий влаги язык прилипал к небу, так что мы решили немного отдохнуть в тени, отбрасываемой городской стеной. Легче от этого не становилось. Тогда мы стали ходить вдоль стены в поисках воды, но везде нас прогоняли злые жители. Наконец, мы совсем измотались и снова опустились на землю.
Вдруг мы услышали голос. Я повернул голову и увидел девушку необычайной красоты, приглашавшую нас к себе. Я толкнул Елиава, и мы вошли в дом. Девушка провела нас через комнату, населенную множеством людей, вероятно, ее родителями, братьями и сестрами, на чердак, где были разложены снопы льна. Она молча показала нам место, где можно сесть, а сама скрылась внизу. Встревоженный Елиав тихо сказал мне: «Будь осторожен!», а я не понимал, что со мной случилось и почему я так смущен в обители нечестивцев. Тем временем к нам поднялась девушка с вином и хлебом и исчезла опять. Я уже хотел выпить вина, когда Елиав выхватил у меня кувшин. Я в недоумении уставился на него. Он с досадой пробормотал что-то неразборчивое и отдал мне кувшин. Я отхлебнул вина и отломил хлеба. Елиав ни к чему не притронулся. Девушка больше нас не беспокоила.
Я очнулся в кромешной темноте от стука в дверь. От трапезы не осталось и следа. Елиав молился рядом. Заметив мое пробуждение, он, ничего не говоря, потащил меня за снопы и прислонил палец к губам. Глаза постепенно привыкали к новому окружению. Дверь отворилась. Судя по всему, по ту сторону находилась целая толпа, ибо гвалт стоял необычайный, так что разобрать разговор девушки и, по-видимому, предводителя пришедших не представлялось возможным. Впрочем, они обменялись между собой парой быстрых фраз, после чего по дому распространились топот и бряцание. В какой-то момент мне показалось, что я различил крик девушки. Я инстинктивно подался вперед, но Елиав вовремя удержал меня, потому что в это мгновение на чердак поднялся один из воинов, в латах и с мечом в руке.
Теперь не было никаких сомнений, что посланники царя Иерихона обнаружили наше предназначение и искали нас. Воин несколько раз измерил шагами чердак от одного до другого края, затем бросил взгляд на снопы и стал их переворачивать. Елиав отчаянно молился. Иерихонец почти довел меч до нашего снопа, но вдруг остановился и, заорав с досадой: «Здесь тоже никого!» - начал спускаться. Пока Елиав благодарил Господа за избавление, я вытирал струящиеся по щеке капельки пота. Снизу донесся облегчительный голос девушки:
- Я же вам сказала, что они исчезли из города. Для моего ремесла не важно, откуда они, главное, чтобы щедро платили. А меня вполне удовлетворила их плата. Мы повеселились, и они ушли. По-моему, к Иордану. Если вы поторопитесь, то наверняка нагоните их.
Опять раздался оглушительный гвалт - и войско скрылось за дверью. Спустя некоторое время мы, выглянув в окно, могли наблюдать всадников, удалявшихся от города к потоку. Увлекшись зрелищем, мы не почувствовали, как к снопам подкралась девушка и окликнула нас. Я вздрогнул, и мы вылезли из-за снопов.
- Как твое имя? – спросил Елиав.
- Раав, - кротко ответила она.
- Раав… - повторил я, а по моей спине пробежал озноб от произнесенного вслух имени. – Меня зовут Шелумиил, а моего спутника и приятеля – Елиав.
- Почему ты подвергала себя опасности, спасая нас, хотя ты нас совсем не знаешь? – продолжал Елиав.
- Разве нужно знать тебя или Шелумиила, зная единого Бога, помогающего вашему народу и совершающего ради вас чудеса, от которых прочие земли приходят в ужас, подобно Иерихонской земле? И если бы я не спасла вас, то гнев Господень покарал бы меня и мое семейство, как и остальной город.
- Что же ты хочешь за твою услугу?
- Я понимаю участь Иерихона: ему лежать в руинах, а его жителям трупами на улицах. И это мы заслужили своим нечестием. Однако не забудьте, что я сделала вам, и сделайте то же самое мне. Обещайте, что когда город будет разрушен, вы вспомните обо мне и о моей семье и сохраните нас, как мы сохранили вас.
- Обещаем, - вырвалось у меня.
- Обещаем, - подтвердил мои слова Елиав. – Но ты так же помни, что ты должна блюсти тайну нашего посещения. Если ты или кто-то из твоего семейства раскроет нас слугам царя Иерихона, пока мы не возьмем город, то мы не будем виновны в вашей смерти.
- Хорошо, - согласилась Раав. – Теперь вам пора.
Раав принесла прочную темно-красную веревку, привязала ее к крюку под окном и выкинула наружу. Елиав полез первым.
- Шелумиил, - прошептала мне Раав, наклонившись ко мне так, что я чувствовал ее дыхание. - Чтобы вам не встретились погнавшиеся за вами всадники, отправляйтесь в горы и оставайтесь там три дня, пока посланники царя не возвратятся назад. Береги себя.
- И ты себя, - неожиданно произнес я и последовал за Елиавом.
- Вот еще что… - громким шепотом сказал снизу Елиав. – Помни, что все твои родственники должны будут собраться у тебя в доме и не покидать его, пока я и Шелумиил не освободим вас. Если кто-то из вас покинет дом до срока, то мы не будем виновны в его смерти.
- Да, конечно, - кивнула Раав.
- Наконец, помни об этой веревке, которую ты привязала к окну. Привяжи ее так же к окну в день падения Иерихона, чтобы мы не ошиблись дверью. Если не исполнишь моей просьбы, мы не будем виновны в смерти тебя и твоей семьи.
- Буду помнить, - заверила нас Раав и помахала нам на дорогу, а я долго не мог оторваться от ее лица в проеме окна в стене.
Мы бродили по горам, как и завещала нам Раав, в течение трех дней, после чего снова переплыли Иордан и доложили Иисусу о том, что с нами случилось.
Перед Иерихоном мы не оказались ни назавтра, ни на другой день после перехода через Иордан. Наша медлительность раздражала меня все больше. Сначала Охран собрал воинов и повел нас к холму, к которому с разных сторон стекалось остальное войско. На вершине возвышался Иисус. Он поочередно вызывал надзирателей и вручал им по ножу. Первым Охран обрезал Елиава, потом проделал то же со мной. Иисус и его помощники тем временем занимались младенцами и прочими детьми. Ритуал продолжался до заката, пока не осталось ни одного необрезанного мужчины или мальчика. В сумерках Иисус вернулся на холм и при свете факелов обратился к нам:
- Радуйтесь, сыны Израилевы! Ибо милость Господа Бога вашего на вас. Сегодня Он даровал вам землю ваших отцов и дедов и снял с вас посрамление Египетское, благословив наш великий обряд на Холме обрезания. И в знак завета между Ним и вами будет отныне сему месту имя Галгал. - Речь прервалась общим ликованием. Переборов непрекращающееся волнение народа, Иисус добавил: - Теперь идите и выздоравливайте! Ибо много еще дел предстоит нам, прежде чем земля сия станет нашей вовеки. И сейчас перед нами – прочный Иерихон! А на третий день восхвалим Господа Бога нашего и совершим Пасху Господню.
Не желая нового всплеска ликования, я схватил обступивших меня после ритуала и порядком уставших от событий дня братьев и направился к нашему шатру. Краем глаза я заметил Елиава: он провожал меня неодобрительным взглядом. Я что-то в сердцах пробормотал себе под нос, но не остановился. В шатре нас встретили счастливые от нашего возвращения сестры. Мы досыта наелись манной и легли спать, а вдалеке еще слышались громкие вопли и гуляли огненные блики.
Я погрузился в собственные мысли и, вроде, задремал, когда вблизи себя ощутил легкое шуршание. Снаружи теперь проникали только природные звуки - тем отчетливее чувствовалось шевеление внутри. Я повернул голову: совсем рядом притаился мой средний брат Неффалим.
- Ты как здесь? – спросил я.
- Приполз… - стушевался он.
- И чего тебе? Больно?
- Нет… Не сердись, Шелумиил… Я просто хотел… Вот ты… или - скорее - Елиав, или Иисус… говорите о Боге… А какой он? Вы его видели?
- Нет, глупый. Но он наш защитник и учитель, посылает на нас чудеса избавления. Разве ты сам не понял, когда он иссушил, а потом, как и прежде, соединил Иордан?
- Все так. Но откуда вы знаете, что это он, а не кто-то другой?
- А кто же, если человеку такое не под силу?
- А почему он нас защищает? – немного поразмыслив, вздохнул Неффалим.
- Он вложил в нас свое слово и наказал нам его донести до иных племен.
- И он всегда будет нас защищать?
- Да, если только мы будем исполнять его заповеди и верить.
- Значит, нашу семью он не защитит.
- Почему?
- Потому что ты не веришь… С тех пор, как осматривал Иерихон. А вот Елиав…
- Что Елиав? – крикнул я, но тут же осекся, чтобы никого не разбудить, и вполголоса прошипел: – Мы, между прочим, вдвоем чуть не погибли, а слава ему одному досталась!
Стараясь исправить свою ошибку, я попытался обнять Неффалима, но тот уже быстро карабкался на четвереньках обратно. Бледный от страха, он из противоположного угла оглянулся на меня. Я не выдержал его вида и исчез под покрывалом.
Спустя три дня после обрезания, как постановил Иисус, народ праздновал Пасху. Я в ней не участвовал, измотанный постоянно откладывавшейся осадой Иерихона. Однако самое ужасное заключалось в том, что я не мог никому открыть своих страданий. С Елиавом мы не общались с последней речи Иисуса, а братья и сестры не годились для этой роли. К тому же, напуганные моей беседой с Неффалимом, они, даже моя любимая Ревекка, с некоторых пор так же избегали меня. Утром я отпускал их к соседним ребятишкам, и они не появлялись до вечера, а я сквозь прорезь украдкой наблюдал за их играми и улыбался.
В ночь на второй день Пасхи я решился. Когда все успокоились и улеглись мои братья и сестры, я выскользнул наружу. По стану с факелами рыскали надзиратели, оберегавшие наш сон. Я спрятался за один из шатров и, как только они удалились, начал медленно пробираться в сторону Иерихона. По мере приближения к городу я двигался все увереннее, а волнение становилось все более явным. Я тщетно пытался отвлечься на чистое небо и ночные шорохи природы. Наконец, я остановился в том самом месте, где мы с Елиавом впервые смотрели на парящий Иерихон.
Оставалось выждать момент, чтобы безопасно подойти к стене. Пока я краем глаза следил за движущимися огненными бликами иерихонской охраны, я взглянул наверх и заметил среди множества звезд одну самую яркую. «Укажи мне верный путь!» - прошептал я. Звезда как будто загорелась еще ярче: наступило время для последнего перехода. Пользуясь промежутком между стражниками, я выпрыгнул из засады и в мгновение ока оказался перед заветным окном. Я тихо позвал Раав. Никто не откликнулся. Тогда я позвал громче, и еще громче, но результат был тем же. Я уже чувствовал шаги стражника и хотел отступить, но вдруг споткнулся и удержался на ногах благодаря темно-красной веревке, свисавшей из окна. Как я не видел ее раньше! «Спасибо!» - подумал я и залез на чердак.
Здесь так же сушились снопы льна, однако они занимали меня меньше всего, потому что передо мной открылась страшная картина: в свете зажженной свечи извивался безобразный толстяк, а под ним безропотно трепеталось хрупкое тело Раав. В порыве ярости я выхватил нож, перевернул толстяка и вонзил ему нож прямо в сердце. Толстяк гулко простонал и осел у меня на руках. Я в ужасе подался назад и выронил орудие мести.
- Шелумиил! – отпрянула Раав. – Что теперь?
Я и сам не знал. Оправившись от потрясения, я вытер нож об одежду и возвратил его в ножны.
- Не бойся! - ободрил я ее. – Скоро подобное случится с каждым нечестивцем в городе, а твоя семья уцелеет… И его жизнь не будет стоить и гроша.
Я оттащил толстяка за снопы. Раав инстинктивно вытерла с пола кровь. Я попытался ее обнять, но она слегка оттолкнула меня.
- Ты другой, - сказала она. – Нельзя быть счастливым, поступая только по собственной воле.
Вдруг она притянула меня к себе и поцеловала.
В утренних сумерках я отправился в обратную дорогу. Мне не удалось остаться незамеченным, потому что к моему изумлению народ уже бодрствовал. «Вот оно!» - возликовал я в душе и бросился искать братьев и сестер. В нашем шатре я их не обнаружил и немало забеспокоился. В замешательстве я метался от шатра к шатру, натыкаясь на запаздывавших соплеменников, которые что-то недовольно кричали мне вслед, пока не встретил Елиава и Цуришаддая, а вместе с ними Ревекку и остальных. Я вытер пот со лба. Цуришаддай укоризненно смотрел на меня, а его сын холодно показал мне жестом присоединяться к ним. Братья и сестры в страхе крепче ухватились за одежды новых покровителей. Впрочем, для выяснения отношений не хватило бы времени, и я повиновался.
На месте мы были одними из последних. Охран выругался и обозвал нас трусами, попеняв нам рвением в Ситтиме и медлительностью перед сражением. Затем он продолжил.
- Я повторяю! - прохрипел он. – На седьмой день мы возьмем Иерихон, как завещано нашим отцам и дедам. Но до того все мы ежедневно на заре будем обходить город в таком порядке: впереди - воины, далее – семеро священников, которые будут трубить в юбилейные трубы, за ними – ковчег и, наконец, старики, немощные, женщины и дети, которым также полагается выбрать несущих трубы, дабы наводить ужас на нечестивцев. Воины же и так своим видом и оружием внушают трепет, и им не пристало иметь трубы. – Среди собравшихся распространялся гул обсуждения. - И еще послушайте! В течение семи дней вам не дозволяется проронить пустого слова, которое вы произносите сейчас, ибо без вашего голоса не падет Иерихон и не снизойдет слава на Израиль. Теперь распределяйтесь, как велит вам Иисус!
Прежний гул мгновенно стих и уступил место топоту, прерывающемуся редкими восклицаниями и рыданием младенцев: народ молча исполнял волю надзирателя. Я не двигался от непонимания и досады, почему требовалось опять ждать семь дней и продлевать мучения Раав, с которой могло случиться… Из задумчивости меня возвратил Елиав, потянувший меня за локоть. Я махнул рукой братьям и сестрам под опекой Цуришаддая и увидел, как плакала Ревекка. Я закрыл лицо и сам смахнул со щеки слезу.
Мы с Елиавом облачились в доспехи и, как и раньше, не говоря друг с другом, поспешили к войску. Путь оказался длинным: мы преодолели почти весь выстроенный к бою стан. Я пытался разглядеть в толпе притаившуюся Ревекку, но на бегу это не представлялось возможным. Миновав ковчег и величественных священников с юбилейными трубами, мы под хохот прочих воинов скрылись в их рядах. Вдалеке, на коне, возвышался Иисус. Его фигура, его посадка напомнила мне о чем-то забытом, вернувшем меня к нашей беседе перед Иорданом и заставившем содрогнуться. Инстинктивно я ощупал правый бок: ножа там не было. «Потерял по дороге… Или пока переодевался…»
Мы тронулись с места. Оглушительный шум труб священников, сочетавшийся с обычно тихими, но в общем созвучии громогласными остальными трубами, топот целого народа, ржание лошадей, крики детей – все это неотвратимо приближалось к Иерихону и разбудило сначала стражу, а потом и других жителей. Когда мы пошли вокруг города, я отчетливо увидел недоумение, любопытство, но – главное - страх в глазах осажденных. Оправившись от первого впечатления, защитники Иерихона стали выпускать стрелы и камни, но они не долетали до нас, потому что мы двигались на безопасном расстоянии.
Мы размеренно продолжали свой путь, а я пытался узнать из множества лиц Раав. Однако ее нигде не оказалось – ни на городских стенах, ни в окне, из которого больше не свисала заветная веревка. Завершив круг, мы – к удивлению жителей – прекратили дуть в трубы, развернулись и возвратились в свои шатры. Вслед нам осмелевшие иерихонцы, уверовав, что мы испугались их, кидали угрозы и насмешки. «Веселитесь, веселитесь до поры…» - прошептал я. – «Скоро наступит ваш час!» И я почувствовал, как расплываюсь в довольной улыбке.
Минуло еще пять дней шествий вокруг города. Я все упорнее раздражался от напрасного ожидания и невозможности выразить свою тревогу, не только из-за ссоры с семьей и Елиавом, но и из-за обета молчания, который так боялся нарушить Израиль: лишнее слово позволялось произносить только самым младшим, и даже подростков за ослушание жестоко наказывали. Впрочем, моему настроению способствовало и постоянное ощущение голода: я настолько привык к вкусу манны, что и после Пасхи не мог есть ничего другого. Мое воздержание от пищи нашей земли еще дальше отстраняло от меня моих соплеменников.
Внезапно вечером ко мне подошел Елиав. Он отозвал меня из стана. Мы сели под звездным небом, любуясь видом Иерихона, который завтра исчезнет в руинах.
- Шелумиил! – сказал мне Елиав. – Ты всегда был мне другом…
- Но теперь нет, - огрызнулся я.
- Ты не справедлив. Я хочу, чтобы мы оставались друзьями, и искренне желаю тебя излечить.
- Излечить? Значит, вы думаете, что я действительно, как прокаженный, и поэтому бежите от меня? Не надо мне твоих жертв! Спасайся сам! И, кстати, как раз тебе и им нужна помощь, а не мне!
- Как мы изменились, Шелумиил… Когда мы осматривали Иерихон, на тебя уповал Израиль. А затем появилась она…
- Вот ее трогать не смей! – повалил я Елиава, но он предупредил удар и сжал мои запястья в своих руках. Я тщетно старался освободиться. Наконец, я прекратил сопротивление, и Елиав отпустил меня. Отдышавшись, я с издевкой заметил: – Ты вообще не испытывал любви к женщине, и не тебе судить меня и Раав!
- Да, но я люблю Бога. И любовь к женщине не имеет смысла без любви к Богу.
- Чушь! Любовь к женщине превыше любви к матери, отцу, брату, сестре и, уж конечно, любви к мифическому богу!
- Ты говоришь ужасные вещи, Шелумиил. Но у тебя еще есть последняя надежда на искупление. Покайся, вновь прими Бога в сердце, и тогда будешь счастлив с Раав.
- Прибереги лучше свое красноречие для завтрашнего натиска, а то тебе не хватит легких, чтобы разрушить город.
На этом я посчитал нашу беседу исчерпанной и отправился спать. Целую ночь меня мучил один и тот же кошмар. Я в панике метался по развалинам Иерихона и вопил имя Раав, однако не находил ее. Я отчаянно разгребал груды камня и песка – и вдруг, в глубине, возникала Раав. Живая Раав. Я радостно откапывал ее и уже готовился обнять, когда она начинала стремительно высыхать и превращалась в скелет. И вот я уже обнимал одни кости. Я вскакивал в холодном поту и ложился опять, пока сон не повторялся.
Перед самым рассветом соплеменники привычно бодрствовали и внимательно выслушивали надзирателей. Охран сурово глядел на нас исподлобья и вещал:
- Народ Израилев! Настает седьмой день осады Иерихона, когда он будет предан в наши руки. В прошедшие дни вы исправно исполняли повеление Иисуса, обходя город однажды в сутки и трубя вместе со священниками. Теперь вам предстоит совершить семь обходов вокруг Иерихона, после чего город падет. Вы так же благочестиво блюли молчание, как приказывал вам Иисус, и сегодня вы познаете силу слова, когда вам будет разрешено воскликнуть. Но опасайтесь взять от нечестивцев жену или мужа, или из скота, или серебра, или золота, или кухонной утвари, ибо иерихонцы прокляты вовек, как и согрешившие с ними. Лишь Раав и ее семья не будут тронуты в городе, о чем позаботятся Елиав и Шелумиил, которых она скрыла от преследования.
Мы снова исполнили ежедневный ритуал, уже не привлекавший внимания жителей Иерихона: только стражники устало наблюдали за нами, зевая и предаваясь своим обычным занятиям на посту в отсутствие врага – пересудам и азартным играм. Они уже готовились проводить нас проклятиями обратно, как вдруг мы продолжили шествие. Нарушение привычного распорядка немало взволновало охрану и иерихонцев, поспешивших, как в самом начале, к стенам города. Я с упоением читал в их глазах страх, нараставший с каждым кругом, и ухмылялся, ибо они уже в своих душах уступили нам поле боя.
После седьмого круга мы остановились и опустили трубы. В воздухе повисла зловещая тишина, и даже дети и лошади не исторгали ни звука. Иерихон замер в оцепенении. Внезапно я услышал поднимавшийся от головы войска гул: к нам приближалась оглушительная волна, чуть не сбившая меня с ног, но окрепшая моим возгласом и покатившаяся дальше, пока все пространство окольцованного города не потонуло в шуме чрева народа Израилева. Неожиданно возникшая волна поглотила Иерихон, стены дрогнули и рассыпались до основания, погребая под собой неразумных жителей.
Войско устремилось в обезоруженный город. Меня несло прямо на пятившегося в ужасе старика, и мне ничего не оставалось, как разрубить его пополам, чтобы расчистить путь. В висках стучало: «Раав, Раав, Раав…» Я вырвался из войска и сквозь соплеменников, уничтожавших направо и налево нечестивцев, стоны и стенания, глыбы от стены, тучи пыли и песка, в панике пытался угадать дорогу к Раав. Только теперь мне стало ясно, что ее дом должна была постигнуть та же участь и тогда вчерашний сон мог оказаться вещим. Краем уха я зацепил крик мне вслед: «Вернись, еще не время!». Это вопил Елиав. Я плюнул и помчался в глубь Иерихона.
Не знаю, сколько я метался туда-сюда и сколько я умертвил попадавшихся под руку иерихонцев, пока не заметил безропотно стоявшую на пороге Раав со своей семьей. Странно, но ее дом совсем не пострадал. Я бросил доспехи, радостно побежал к ней - и застыл на расстоянии нескольких шагов от нее, пошатнулся и упал. Надрывно ныл левый бок. Я увидел Елиава, поражающего мечом очередного жителя. Потом он подошел и вытащил рядом окровавленный кинжал: тот самый, который я потерял после тайного посещения Иерихона. Раав склонилась надо мной: ее соленые слезы текли по моим щекам. Где-то далеко Елиав произнес: «Он сам так хотел...» Меня окутала темнота.

Санкт-Петербург, декабрь 2007 – март 2008