Заметки на полях Тихого Дона

Велика людская глупость, особенно если она умножена завистью. Хула на гения ослепляет, клевета лишает остатков разума. Только этим я могу объяснить непрекращающиеся, злобные оговоры Шолохова, его непревзойдённого романа « Тихий Дон». Имеющий глаза не видит, имеющий уши не слышит. Всё по евангелию. Утверждать, что такой роман написал, безумец запертый в подвале – может только человек не имеющий ни капли разума. Не меньшее безумие твердить, что роман написан по отобранным у офицера записям. С первых строк видно, что писал простой, не особенно грамотный, но гениальный человек. Ещё смешнее утверждать, что авторов было четыре человека и руководило их трудом НКВД. Оно всячески мешало писать Шолохову, старалось уничтожить его. Да и откуда взялись и куда делись таланты, способные написать:
« Любушка! Незабудняя!» и брезгливо отодвигался от спавшей рядом с ним женщины, вздыхал, нетерпеливо ждал рассвета и, едва лишь солнце малиновой росшивью, золотым позументом начинало узорить восток, - вскакивал, умывался, спешил к коню.
Степным всепожирающим палом взбушевало восстание. Тень обречённости тавром лежала на людях. Казаки играли в жизнь, как в орлянку, и немалому числу выпадала решка. Молодые бурно любили, постарше возрастом - пили самогонку до одурения, ездили домой на побывку, чтобы хоть на минуту, прислонив к стене опостылевшую винтовку, взяться руками за топор или рубанок, чтобы сердцем отдохнуть заплетая пахучим красноталом плетень. И многие, откушав мирной жизни пьяными возвращались в часть и, протрезвившись, со зла на жизню – жестянку шли в пешем строю в атаку, в лоб, на пулемёты, а не то, опалённые бешенством, люто неслись, не чуя под собой коней, в ночной набег и, захватив пленных, жестоко, с первобытной дикостью глумились над ними, жалея патроны, приканчивая шашками.
Страшная правда гражданской войны. С чужих слов такое не напишешь.

А весна в тот год сияла невиданными красками. Прозрачные, как выстекленные, и погожие стояли в апреле дни. По недоступному голубому разливу небес плыли, плыли уплывали на север, обгоняя облака ватаги казарок, станицы медноголосых журавлей. На бледно – зелёном покрове степи возле прудов рассыпанным жемчугом искрились присевшие на попас лебеди.
Несказанным очарованием была полна степь, чуть зазеленевшая, налитая древним запахом оттаявшего чернозёма и вечно юным - молодой травы.
Горожанин так не увидит и не напишет.
Несколько секунд отчаянной скачки – и вот уже вытянутая голова коня осыпана севом светоносных лучей, и рыжая шерсть на ней вдруг вспыхнула ярким, колющим блеском.
Не побывав в конной атаке, такого не придумаешь.
Под ногами сахарно похрустывал снег, зернисто – синий, сыпкий. С серой наволочи неба срывалась метель. Ветер нёс огонь из цигарок, перевеивал снежную пыльцу. Под звёздами он хищно налетал на белоперую тучку…
Так никто, кроме Шолохова не писал, и не напишет.