Как я провел лето, 4

- Доставай инструмент, Тима. Поработаем.

В черном пластиковом пакете оказались молоток, саперная лопатка, кулек с гвоздями и две небольшие круглые кисти.
- С оградки начнем, - дед скинул ветровку. – Гляди, как раскурочили… просто беда.
Металлическая калитка и несколько секций у окаймлявшей памятник оградки отсутствовали. Взамен них были кем-то приставлены одна к другой деревянные кое-как сбитые штакетины, тоже, впрочем, переломанные.
Территория вокруг солдата напоминала поле боя.
- На металлолом сдали. Я по телевизору видел: даже с кладбищ снимают и сдают. Пьяницы всякие.
- Если бы пьяницы. Ты, давай, вот что: прутья, обломки, грязь всякую собери в кучу да отнеси вон - подальше и сожги. Приберись тут. А я штакетник подремонтирую. Эх! - дед присел от огорчения. - Масляную-то краску я забыл!
- Нечего было секретничать, - буркнул Тим, все еще дувшийся непонятно, на что. – Сказал бы сразу: «Идем памятник чинить». А то: «Узнаешь, узнаешь». Я бы напомнил, и ничего бы мы не забыли.
- А ты пошел бы? Если б сразу?
- Скажешь тоже! Конечно.
Переговариваясь, они, каждый, делали свое дело, поглядывая друг на друга и улыбаясь. Тимофей очистил площадку внутри оградки от грязи: липких пивных банок, пакетов из-под чипсов, бутылок, газет, раскиданных повсюду прутьев и засохших еловых веток от старых венков. Соорудил в трех шагах от тропинки костер – дед кинул ему спички, поджег хлам, подтащил к костру небольшой гранитный валун и уселся на него верхом: «Вот он, оказывается, куда меня позвал! Клёвый дед». Убираться у солдата ему нравилось – это тебе не двор мести. «Молодец все-таки! Здорово!» - волна непонятной радости, благодарности, необъяснимого восторга окатила его с ног до головы, он рассмеялся, крикнул: «Эге-гей!» - и запрыгал вокруг костра в танце африканского колдуна или бурятского шамана. Степан Максимович сбил, тем временем, планки штакетника в секции - где нарастил, где просто посадил на поперечины, и позвал:
- Иди-ка, придержи! Все у тебя там?
- Все! Прогорел уже. Только воняет, фу. Это от пакетов.
- Водой из бутылки, что бабушка дала, залей.
- Щас, - Тим кинулся к рюкзаку. – Будешь пить?
- Погожу. Доделаем, тогда…
Ветер усилился. Со стороны города на них поплыли пухлые сиреневые тучи. Дед запрокинул голову:
- Как бы ни на дождь. Нам еще красить.
- Пройдут. Смотри, куда их гонит, - тучи убегали к востоку, освобождая зеленоватый горизонт. Тим вытащил купленную серебрянку и кисти. Степан Максимович достал откуда-то ветошь, придвинул неукрепленную секцию к солдату:
- Прости, Алеша, - приладил ее к боку памятника, скомандовал. - Залезай! Тряпкой лицо ему оботри. И пилотку, и плечи. Словом, куда дотянешься. А я подстрахую.
- Почему «Алеша»? Там много разных имен, - Тим кивнул на плиту с фамилиями у ног воина с автоматом. – Я прочитал. И Александры, и Владимиры есть. Каких только нет. Алеш, правда, целых пять или даже больше. Всего - тридцать восемь человек.
- Ну, да, могила-то братская. Осторожно. Ага, так держись…
- Вот гады фрицы, - пыхтя от напряжения, Тимофей протирал солдату лицо, шею и отворот гимнастерки.
- Фрицы? Немцев тут не было, Тима. Тут были финны.
Внук чуть не грохнулся с самодельной лестницы:
- Ты чего, дед?! Как это не было фрицев?
- А так. Немцы атаковали город с южной стороны: с Пулковских высот, Петергофа, Ломоносова, с Невской Дубровки. А на Карельском перешейке нашим войскам противостояли войска финской Юго-Западной армии. В 42 году здесь воевала 18-ая пехотная дивизия под командованием полковника Пайари. Вот так. Не свались, смотри.
- Ничего себе. Финны…. А мы к ним в аквапарк…
- Ну, так, сколько лет прошло, - дед вздохнул и посмотрел на небо: тучи и впрямь разогнало. - Тряпку кидай. Бери теперь краску, кисточку - держи. Аккуратно крась. Помногу на кисть не бери. Вот так. Втирай лучше.
Прикусив губу, Тимофей принялся старательно закрашивать серебрянкой голову и пилотку воина. Получалось! Он весь погрузился в работу: «Вот тебе и Альбигойские войны! Тут под носом такое творилось, что вообще зашибись. Полковник Пайари! Вот это да…»
- Молодец, - одобрил дед. - Я бы без тебя не справился. А почему «Алеша»… Знаешь, настоящий-то Алеша в Болгарии стоит. После освобождения страны от фашистов в городе Пловдиве поставили памятник Неизвестному Солдату. Эскизы для будущего монумента скульптор делал с сибиряка Алексея Скурлатова. С тех пор и пошло: каждый солдат на таком памятнике, как наш, - Алеша. И песня такая есть, - он поддержал Тима, спустившегося ступенькой ниже. – Была…
- Почему была?
- Сейчас ее не исполняют.
- Почему?
- Говорю тебе: много лет прошло. Жаль - песня хорошая.
- Да немодная, наверное. Сейчас больше - реп, попса, панки, эмо. Каждый выбирает, что ему нравится, деда.
- Хорошее должно нравиться, а не эти ваши, - Степан Максимович махнул рукой.
Со стороны шоссе донесся длинный автомобильный гудок, за ним – второй, третий.
- Ого! Нас заметили! Сигналят! Ура! – Тим затряс в воздухе кистью.
Проходящие мимо машины приветствовали помолодевшего, похорошевшего солдата Алешу, чья лихо сдвинутая на бок пилотка теперь сияла, как новенькая, а на букете неживых полевых цветов играли серебряные блики, и автомат за плечами блестел, точно надраенный.
- Эгей!! – заорал Тимофей.
С первого сидения зеленой легковушки высунулась белобрысая пассажирка в панаме и подняла кверху большой палец: здорово!
- Угомонись-ка, - одернул его дед. – Здесь могила, а не цирк.
- Да ладно.
- Вот и «ладно». Слезай. Передохни, внизу я сам докрашу.
- Давай я?
- Лучше перекусить приготовь. Что там бабушка положила? Доставай, к обеду мы все равно опоздали.
Тим вытер руки, остановился перед плитой с фамилиями солдат.
- Деда, все погибли в 42, как ты говорил. В апреле - марте.
- Знаю. Здесь неподалеку проходил Карельский укрепленный район. КаУР сокращенно, - Степан Максимович уселся на перевернутую секцию штакетника и тяжело задышал. В груди у него сипело. Тимофей испугался, но дед откашлялся и продолжил. – Как всякий укрепрайон, он состоял из двух оборонительных полос и предполья. Оборонительные полосы – это главная и тыловая. Мы сейчас с тобой в тыловой находимся. Главная от нас – километрах в трех. А в тыловой что бывает, кроме складов боеприпасов, учебных и ремонтных батальонов? Госпиталя, Тима, куда свозят всех погибших и раненых. Поэтому здесь, - он вытянул руку с кистью и показал на перекресток расходящихся дорог, - таких братских могил не одна. В одной тридцать бойцов, в другой двадцать, в третьей…
Тимофей шевелил губами, стараясь запомнить: «Николаев Андрей Петрович 12.VI.1918 – 08. IV.1942гг, Самохин Василий Федорович 23.XI.1920 – 14.IV.1942гг, Калинин Дмитрий Егорович 15. X.1919 – 10.IV.1942гг», - а список все длился и длился, и не было ему конца.
Дед закончил покраску, Тим подкатил к оградке валун, на котором сидел, следя за костром, и разложил на нем бабушкин пакет: четыре пирожка с мясом, яблоки и минералку. Остатками воды из второй бутылки они ополоснули руки, и он потянулся к пирогу.
- Погоди, - остановил его Степан Максимович, взял один пирожок – разломил пополам, взял второй и тоже разломил. Протянул обе половинки внуку. – Отнеси.
- Куда?
- Бойцам…. От нас обоих. И вот еще, - он вынул из кармана ветровки маленькую металлическую фляжку и пластиковый стакан. – Поставь там. Помянем по обычаю.
Тим отнес теплую водку и пирожки к постаменту, поставил.
Подождал немного, не зная говорить чего-нибудь или нет? Задрал голову.
Одинокий солдат в серебряной пилотке смотрел на темный еловый лес под горою, за которым начиналась когда-то главная оборонительная полоса КаУРа, на светлые сиреневые облака у горизонта, стремительных черных ласточек над поляной со зверобоем и кислицей, на шоссе и рябины в свадебном наряде. Гудела от ревущих машин земля, а под ней спали вечным сном и рядовой Николаев, и младший сержант Самохин, и капитан Нечипорук, и все тридцать восемь бойцов, похороненных в братской могиле тыловой оборонительной полосы Лемболовского батальонного района обороны.
Они доели пироги с яблоками, выпили воду, Тим позвонил бабушке, которая отругала их за долгое отсутствие, и стали собираться в обратный путь.
- Посмотри там, - дед кивнул в сторону постамента, - Николай Петров, техник – интендант 1 ранга есть?
Тимофей вернулся к плите:
- Есть!
- Ну, вот…
- Кто это?
Степан Максимович не ответил. Надел ветровку, кепку, взялся за палку и, тяжело ступая и опираясь на нее больше прежнего, подошел к памятнику. Тоже запрокинул голову. Тим встал рядом.
- Вот так, - снова сказал дед воину. – Будь здоров, Алеша. Если что – мы рядом. Не я, так внук…
Поднялся ветер. Ласточки закричали, заметались над дорогой. Заволновались, раскачивая кудрявыми головами, рябины. «Все-таки будет дождь, - подумал Тимофей. - Хорошо, что успели покрасить. Дед говорил, серебрянка быстро сохнет».
- Долгие проводы – лишние слезы. Пошли, про интенданта Петрова потом расскажу. Пошли, Тима.
Тупоносый рейсовый автобус притормозил на пустынном перекрестке на самой макушке плешивой горы. Пассажиров на остановке было двое: пожилой седой мужчина с палкою и светлоголовый мальчуган в пятнистых штанах защитного цвета с рюкзаком. Оба серьезные, усталые. В запыленной одежде. Мальчишка - с выпачканной краской щекой.
- Вы, что ли, солдата-то покрасили? – громко спросил, закрывая двери, молодой смешливый шофер, принимая плату.
Немногочисленная публика, как по команде, обернулась назад и посмотрела на памятник. Выглянувшее из сиреневых туч солнце выхватило ярким лучом серебряного рыцаря с автоматом за плечами и букетом цветов в неживых руках и повисло над поляной. Сноп света падал почти отвесно. За спиной воина сгущалась предгрозовая лиловая мгла.
«Молодцы, молодцы, какие», - загомонили пассажиры, Тимофей с дедом уселись на пустые места, и старый ПАЗик быстро покатил по бывшей тыловой оборонительной полосе карельского укрепрайона.

(на фото командир 18-ой пехотной дивизии финнов полковник Пайари, 1938)