О том, что не возвращается

       Она говорит и ее губы похожи на сочные оливы. Ее губы отливают блеском. Она говорит о туманных островах. Альбион на берегу своих морей выходит на карнавал стихий, а там за горой уже притаилась тьма. Она говорит, и ее взгляд готовится к прыжку в ураган, и этот ураган точно птица, огромная и могучая, стремительная и венценосная падает в нотки ее голоса. Потом обрушиваются и сами беды. И от искр, запаленных закатом далеких светил мой разум начинает раскалываться и чувства, эти чувства проникнутые муками и ядами, и вином, и светом, эти чувства минуют ее образ, я теперь точно знаю, что теряю ее из своей жизни. Я знаю точно, что скоро из моей жизни упорхнет эта дивная птица, ее крылья взмоют в небо как трепет пернатой луны, как те тополя, что шелестят в ночи, ее образ растворится в сумраках моих снов. Еще никогда не приходилось ощущать такое глубокое чувство утраты. Вот, пожалуй, единственно лучшая и вместе с тем самая нелепая черта романтизма, быть наивнее в сто раз больше чем можешь себе позволить, порой даже до глупости. Так вот со стороны северных горизонтов, там, где дуют ветра, словно говорящие былинами и легендами боги, несется ветер становления, он то и забирает ее, лишь недалекий отзвук доносится голосом прощания, но это лишь шум моих призраков, скверные шутки моих дьяволов, я знаю…
       Я знаю точно, что скоро, из ее уст будут говорить другие эпохи, еще не известные, времена еще не наступившие, люди еще не родившиеся, и что-то там себя уже не проявит. Это время произведет все на свет таким, каким ты и я уже никогда не будем, и вечность повторит мгновение, так как его опишут другие.
       Пояс, огибающий континенты, меридиан, плывущий по земле, достигающий самого себя и вечно к себе возвращающийся, вот вечное возвращение. Есть нечто, что не возвращается. Вот оно – она неповторима, так же неповторима любовь, и глаза этой девушки, ее руки, ее лицо, профиль и темные локоны, так нежно колышущиеся на ветру, словно переспелые золотом колосья жнивы. Она стояла так, будто ощущала вечность и конечность всего вокруг и себя и ее глаза наполнялись слезами, теми, что вечнее всех слов и всякой мудрости. Тогда на поляне в сиянии цветов, ее глаза такие необыкновенные, и те сумраки, спускавшиеся на вечер, среди елей и сосен, что-то чудесное и дивное мелькнуло вдруг. Облетел тополь и грозовой озон нахлынул на тихую поляну, обрызгал звонко дождь и ручьи потекли по ее щекам. Там за горизонтом мелькнула искра молнии, по деревья пробежала дрожь и в воздухе завечерело, по всюду разнеслась свежесть, и я не помню, как мы бежали по тропинке, потому-что мои мысли были заняты ею так, что все вокруг стало невидимым, ее ладонь в моей руке, и эти мокрые локоны, обжигающе коснулись меня, горячее дыхание ударило и как-то неожиданно ее лицо оказалось очень близко. Дети и мы бежим вниз по ухабам плюхаемся в лужи, цветы и трава бьют по коленкам и ладышкам, мы все время весело перекрикиваемся, и это нас увлекает в даль от всего. Старая башня за дорогой звонит колоколом, шум дождя заливает уши, и слова падают куда-то в чащу берез. Она не успевает за детьми, они впереди, и окликают сзади бегущих, и она бежит туда, откуда ее не уже забрать с собой, она спешит и ее фигура теперь во мне до конца. Остается силиться сохранить ее образ, как образ самого себя. Вот горячие булочки, темная столовая, гам детей, шум раздается тут и там, теплое молоко, мы быстро выпиваем и падаем в постель, все вокруг засыпают. И я ухожу, теперь уже навсегда, за мной только закрываются глаза, и взгляд тонет в бездне этих очертаний образов, их нежная узористость, витиевато уходит в небытие. В реку становления канула вечность, когда закрылись сумерками своды позади меня, и это было последним то, что я помню о ней. Если это повторится, то дар этот подаренный мне, будет самым дарственным из всех, что я знал. И то, что говорят, о том будто вечность возвращается, то это не правда, я сам видел, как миг уносит все, и мысль только хочет его вернуть его, но тщетно.