1. Глава вторая. Начало пути

«Самое лучшее развлечение –
это охота, в которой трудно
разобрать, кто охотник, а кто – жертва».
Кодекс братства наслаждений.

Рассвет и сам не знал, как он оказался у дверей своей кельи. Состоявшийся только что долгий разговор с Высшим наполнил его душу непониманием – как могло такое случиться? Как вообще подобное возможно? Мало ему, что потерял лучшего друга, а теперь еще и это... Злость клубилась в душе Рассвета черными вихрями, но еще больше его донимало горе и недоумение – как Единый мог допустить ТАКОЕ? И что ему теперь делать? Вариант, предложенный Высшим, был единственно возможным, но попахивал подлостью. Более того, попахивал трусостью, и последнее особо больно било по самолюбию Рассвета. Били и слова Высшего. Да, говорил учитель, его заставляют жить притворством. Но притворство Рассвету как раз не в новинку. Сказал это Высший с легкой горечью в голосе, ибо именно притворство помогло Рассвету так долго хранить тайну дружбы с Красавчиком. Дружбы, которая так горько кончилась. Смерть друга сломала Рассвета, спасала только мысль о скором возвращении домой, о встрече с отцом, а теперь... теперь Миранис отнял у него даже сладость родного дома. «Миранис»... Рассвет горько улыбнулся. Никогда не думал, что все закончится именно так. Никогда не думал, что ему, гордому сыну Алиссии, приходится выживать с помощью интриг и лжи.

Вновь грустная улыбка. Кого он обманывает? Разве не этому его годами учили в доме служения? Учили притворству. Правда, называлось это несколько по-другому, называлось «самообладанием». Только Рассвет умел называть вещи свои именами – так же, как недавно он горячо любил дом служения, так же теперь он его ненавидел. Потому что все самое горькое, самое тяжелое, что стало в его жизни, случилось именно здесь. Именно здесь он получил вести о трех смертях: смертях горячо любимых людей, а теперь, теперь что ему осталось? Покинуть дом служения, чтобы лгать и склоняться перед лжеповелителем? Делать противоположное тому, чему его учили все эти годы, продать свою гордость за относительную безопасность?

– Алексар!

Молодой человек не сразу понял, что это обращаются к нему, а когда понял, то на его губах появилась горькая усмешка. О, Единый, это гораздо сложнее, чем ему казалось... Алексар, теперь он – Алексар. Наследник главы рода Балтазара. К этому имени прибавляется длинный титул, богатство, власть..., да вот только не радует его ни титул, ни почести, ни власть. На таких условиях, на условиях бесчестия, его уже ничего не радует. А ведь раньше... раньше они с Красавчиком мечтали об этом мгновении, мечтали о том времени, когда вновь вспомнят звучание своего имени, имени данным им родителями, а не в доме служения. Потому что возврат светского имени означал конец обучения, возвращение домой. Конец «ссылки», «опалы», как называл это Красавчик... Странно... Рассвет вновь улыбнулся. Хоть и ненавидит он этот дом служения, но сейчас, после услышанного, лучше бы он остался здесь, спрятал свое горе и бесчестие среди серых скал. Потому что знал – там, за стенами храма, ему более никогда не видать покоя, только стыд и унижение. Но это непростительная слабость, слабость, которую он сейчас не может себе позволить. Кое-что ему осталось, и это «что-то» даст силы жить дальше.

«Не спеши, мой мальчик, – зазвучал в ушах Алексара, голос Высшего, – Единый все видит, все знает, тебе только надо ждать, и ждать придется недолго. Миранис слишком уверен в своей победе, чтобы не допускать ошибок. Жди, мой мальчик, жди и притворяйся. Уверен, что там, в столице, у бока проходимца, ты найдешь способ, чтобы все поставить на свои места. Жди и смотри по сторонам, жди и готовь атаку, жди, и никому не доверяй. Помни, за стенами нашей обители люди часто предают, и каждое неосторожное слово, каждый неосторожный жест может стоить тебе жизни. И не только тебе. Жди, и не показывай на лице своих чувств, никому не открывай своего сердца, помни, что только от твоего самообладания, от твоих способностей смотреть в лицо врагу без эмоций, без ненависти в глазах, зависит не только твое будущее, но и будущее всей твоей страны. Помни о той ответственности, что взвалил на твои плечи Единый. Помни, что Он видит яснее нас, и никогда не дает нам тяжести большей, чем мы можем вынести. Ты вынесешь, мой мальчик. Ты победишь самозванца. Ты выиграешь в этой битве. Я в тебя верю. Мы все в тебя верим».

Алексар медленно поднял глаза и глубоко вздохнул. Все! Выбор сделан. Хоть и неприятный выбор, но сделан. И нельзя ему, Рассвету, вечно прятаться среди этих стен. Надо возвращаться. Пусть и с горечью в груди, пусть и со знанием, которое несет ему горе, но надо. Надо отомстить смерть друга, тем более, такую смерть. А ради мести... ради мести он все это вынесет. Вынесет притворство, которое на самом деле так ненавидел. Ненавидел, но был в этом мастером. Не зря же он воспитывался столько лет служителями, теми самыми молчаливыми служителями, скрывавшими за масками множество тайн своего культа. Не зря же его годами учили самообладанию, искусству манипуляции людьми, психологии – всему, что может понадобиться будущему властителю. Потому что он – наследник великого рода, он – носитель власти в Алиссии, и он – тайный соперник Мираниса. Он – тот, чьи мысли скрывает под собой непроницаемая маска.

Алексар вяло улыбнулся, привычным усилием воли придал лицу безмятежное выражение, и лишь тогда повернулся к зовущему. Увидев, кто первый произнес его настоящее имя, Алексар слегка вздохнул: воспитанники дома служения не любили Сирила. А за что его любить? Сирил был глазами и ушами Высшего, и не одному воспитаннику пришлось постоять лишний час на коленях из-за “докладов” молодого служителя. Рассвету, в том числе, но Красавчику – гораздо чаще. Впрочем, последний в долгу не оставался: пара слов при еженедельном разговоре Высшего с учениками, и стоять на коленях приходилось Сирилу. При том, что служителей Высший наказывал гораздо строже, чем своих учеников.

Сирил, в свою очередь, внимательно пригляделся к человеку, которого раньше видел лишь издали, и воспринимал как одного из многих. А юноша действительно был красив. Бледное, лишенное загара лицо, совсем не портили пухлые губы и большие, несколько невинные, полные грусти темные глаза; тонкие, но густые волосы легкими каштановыми волнами спадали до плеч; сильная, высокая фигура казалась слегка худощавой, но приятной на вид. Красив, богат и свободен: все то, о чем так долго мечтал Сирил, и что явно не ценит этот мальчишка...

– Мой господин забыл свое имя?

– Свое имя я помню, Сирил, – спокойно, как и полагается аристократу, ответил юноша, вовсе не выдав своей неприязни к собеседнику. Притворство давалось ему с каждым мгновением все легче. Высший был прав – он вполне способен играть ту роль, что неожиданно взвалил на него Единый. Роль разбалованного, взбалмошного, нервного отрока, наследника великого рода, которому все можно и все полагается, кого не интересует ничего, кроме минутных удовольствий. Алексар вдруг вспомнил, чему его учили служители, и невольно выпрямился, расправил плечи. Миранис глуп – он, наследник великого рода, древнейшего, чем у самого повелителя, вовсе не был беспомощен перед властью зарвавшегося самозванца. – Но, думаю, брат пришел не для того, чтобы напомнить мне звучание полузабытых звуков?

– Не совсем так, Алексар, – ответил Сирил, пронзая Алексара внимательным синим взглядом. – У меня для тебя новость, воспитанник. Высший приказал мне следовать за тобой, мой господин, в качестве твоего слуги.

Алексар нахмурился, тщетно пытаясь скрыть неудовольствие: ему таскать за собой служителя? Соглядая Высшего? Положение было и так не из лучших, так еще и это... Но Алексар быстро успокоился. Высший предупредил его, что никто не знает полной правды, и будет лучше, если пока никто не узнает. В конце концов, Высший был скорее его союзником, а верный человек под боком всегда пригодится. Еще Алексар вспомнил, чему учил его отец – никогда не пренебрегай низшими. Иногда именно слуги спасали государства от неожиданной атаки, заслоняли своими телами господ при покушениях, предупреждали об опасности. А кто может быть вернее служителя? Пока их интересы совпадают с интересами Высшего, а Алексар от души надеялся, что так будет всегда, Сирил будет на его стороне. Алексар слышал, ЧТО делают служители с отступившимися, только глупый мог пойти против культа, а Сирил на глупого похож не был, скорее, наоборот...

Сирил слегка улыбнулся недовольству мальчишки – он уже обдумал создавшееся положение и только утвердился в мысли, что прогулка за стены храма была не столь уж и плохой идеей со стороны Высшего. Это приключение значительно разнообразит серые будни служителя. Даст пищу для его воспоминаний и воображения. Единственное, что беспокоило Сирила – Алексар явно был горд и порывист, сочетание, которое всегда пахло неприятностями. На котором легко сыграть при определенных предпосылках не только ему, Сирилу, но и каждому, кто хоть немного разбирается в людях. Но уж он-то, Сирил, постарается, чтобы мальчишка не влип в неприятности и не потащил бы его за собой. Потому что служителю очень хотелось увидеть стены столицы... живым, а если что-то случится с Алексаром, то и его, Сирила, не пощадят, если не убийцы, но Высший. Единственное, что не понимал служитель – к чему Высший аж так печется об этом мальчишке? На него это не похоже... да, Высший не был рад смерти того воспитанника, был раздражен и приездом Кассара, но их проблема уладилась, огласки не будет, и внешне все в порядке. Мальчишка уехал бы в столицу, а Алиссия далеко, и, в отличие от Высшего, Сирил не думал, что новый повелитель станет пачкать руки о какой-то храм служения, если тот будет молчать. Накладно это ссорится со служителями, и, судя по всему, Миранис, или как его там, старался этого избежать... Так зачем?

– Смени свой наряд, мой брат, – усмехнулся Алексар, полностью придя в себя и окинув Сирила внимательным взглядом. – Мы идем в сложный мир, под который надо приспосабливаться. Слуг-служителей не бывает, и твое... одеяние будет слегка шокировать наших знакомых. Возьми мое... только выбери поскромнее. Мне не жаль для тебя одежды, Сирил, но Кассар может не понять. К тому же объясни паре людей Кассара, что ты совершил какую-то провинность в храме и за это тебя на некоторое время сказали на изгнание. Таким образом мы объясним твое появление возле моей особы. Сам я ничего никому объяснять не буду – мне просто не положено по статусу. Твое присутствие вообще не должно меня беспокоить. В поместьях моего отца достаточно запасов, чтобы прокормить сотню новых слуг. А теперь, если это все, что ты хотел мне сказать, то попрошу меня оставить. Мне надо подготовить свое сознание к служению моему повелителю. Именно этому меня и учили в вашем доме служения, не так ли?

Сирил открыл было рот, чтобы возразить, но возражать уже было некому: не интересуясь более Сирилом, юноша вошел в свою келью, закрыв за собой дверь. Что ему чувства какого-то служителя? Алексар не собирался унижать Сирила без повода, но и баловать его не был намерен. Служитель, не служитель, а в дороге он всего лишь слуга, который должен был знать свое место, а, значит, молчать и уходить и приходить только тогда, когда требуется. А сейчас ему никто не нужен. Сейчас ему нужно одиночество...

Некоторое время Алексар простоял у порога, давая своим глазам привыкнуть к полумраку. Окинув затравленным взглядом серые, но такие родные, стены, юноша закрыл дверь на засов и подошел к одному из углов своего убогого жилища. Все же немного страшно покидать обитель. Здесь все так знакомо, как спокойно, а там? Там Миранис, там новая жизнь... Или старая?

Осторожно, стараясь не шуметь, Алексар с трудом выдвинул из кладки стены огромный камень и пролез в образовавшуюся дыру. Здесь находилась келья его друга. Того самого, что теперь лежал в зале... Единственный друг, и того не сумел уберечь, единственный, одно воспоминание о ком наполняло душу горечью и огнем, потому что не может человек ТАК умирать, не может ТАК мучится, и не может ТАКОЕ остаться безнаказанным...

– Ничего, Красавчик, – прошептал Алексар, чувствуя, как из прокушенной губы льется по подбородку кровь, и проведя рукой по аккуратно сложенному на ложе одеялу. – Ничего страшного, я справлюсь, отомщу за тебя и за других.

Услышав знакомый звук за спиной, юноша поспешно протиснулся через дыру в свою келью, вернул камень на место, тщательно очистил черный балахон от песка и пыли, отер с губы кровь, убедился, что на его лице обычное холодное выражение, и лишь тогда поднял засов и пустил в келью нежданного гостя:

– Ваши вещи, господин, – почтительно произнес уже переодевшийся Сирил, привыкая к новой роли слуги.

Алексар едва видно кивнул, посторонился, чтобы дать Сирилу дорогу, и легким жестом указал на покрытое мягкой тканью деревянное ложе. Вместе с небольшим столиком со стопкой книг у окна это ложе составляло всю обстановку маленькой, но чистой и теплой кельи.

Сирил, холодно сверкнув синими глазами, послушно положил принесенный сверток на указанное ложе, усмехаясь про себя. Как бы не хорохорился теперь этот великий наследник богатого рода, но этот сверток и составлял сейчас все богатство Алексара. Конечно, это изменится. Сирил слышал, как люди Кассара, ожидающие при дворе, судачили о роде Алексара, и услышанное наполнило душу служителя радостью – приятно служить у отпрыска столь влиятельного рода. Гораздо приятнее, чем гнить в этой проклятой обители.

Тем временем Алексар, желая поскорее остаться один, нетерпеливо приказал своему новому слуге удалиться. Сказать по правде, Алексару и саму было сложно привыкнуть к полузабытой роли господина, и именно отсюда проистекало его раздражение, раздражение, которое сразу же утихло после ухода Сирила. Вновь заперев дверь на засов, Рассвет сел на ложе и развязал принесенный узел. На него пахнуло легким запахом жасмина, смешанным с чем-то кисловатым. Алексару был смутно знаком этот запах – именно так в их доме пахли простыни... Запах весны из их сада...

Осторожно достав богато расшитый костюм, Алексар положил его рядом с собой на ложе. Затем он вынул из свертка небольшой ларец, украшенный россыпью драгоценных камней. Откинув крышку ларца, юноша обнаружил немного денег и пару небольших изумрудов. Рассеяно повертев в руке камни, Алексар вытряхнул на ложе золотые монеты и, нажав на небольшой выступ у самого дна, открыл потайное отделение. Там находилась пара писем от Высшего и четыре небольших портрета. Алексар бросил короткий взгляд на изображение темноволосой женщины, сияющей зрелой красотой. Его мать. Руки юноши слегка задрожали, когда он посмотрел на второй портрет – художник очень правдоподобно изобразил мальчика лет десяти, смотревшего на мир широко распахнутыми, ожидающими глазами.

На изображение сестры и отца Алексар даже не взглянул, лишь сложил все обратно, небрежно сунул ларец в мешок и заново стянул узел. Надев новую одежду: темно синюю тунику, того же цвета штаны, легкие сапоги и мягкий, изумительного качества плащ, он окинул келью прощальным взглядом и решительно вышел в коридор. Более ему нечего было делать в этом доме. Рассвет давно успел проститься со всеми и, в первую очередь, с застывшим телом в центральной зале... Прощание, которое в одно и то же время отняло ему силы и прибавило их – прибавило, чтобы найти в себе смелость шагнуть навстречу злобному миру из тихого и уютного дома служения.

Стремительно шагая по темным коридорам, Алексар вышел наконец-то на вымощенный округлыми камнями двор. Вечерело. Туман слегка рассеялся. Тени стали длиннее, воздух наполнился свежестью, а ясное небо обещало теплый и ласковый вечер. Сам юноша никогда бы не выехал из дома служения на ночь глядя, но Кассар сдержал данное Высшему слово и максимально поторопил своих людей с отъездом, явно не намереваясь оставаться в доме служения даже мгновением больше, чем это было необходимо.

Слегка раздраженный ожиданием, великан даже не взглянул на вышедшего с дома служения юношу, и, не успел Алексар вскочить на длинноногого, меланхоличного белого в яблоках коня с пушистой челкой, подаренного Высшим, как отряд тронулся в путь.

От внимательных глаз Сирила не укрылось, что Алексар вздохнул с облегчением, когда окинувший его быстрым взглядом великан явно потерял интерес к молодому аристократу. Будто Алексар боялся этого первого взгляда. Сирил заметил и другое – на стене храма укрылся за статуей Высший, и во дворе крутилось гораздо больше служителей, чем это было обычно, будто все чего-то ждали, а, не дождавшись, с облегчением провожали усталых гостей. Неприятных гостей, нежеланных.

Высший прикоснулся к знаку Единого, прошептал слова молитвы – он-то понимал, как нелегко будет его излишне чувствительному ученику в мире интриг и предательств, но Алексар принадлежал Алиссии, принадлежал своему повелителю, и как бы не хотел Высший оставить мальчика здесь, но Рассвет не был предназначен для дома служения. Мальчик таил в себе некую загадку, которой не удалось разгадать даже Высшему, загадку, которая поможет ему выстоять. В том, что Алексар выстоит, Высший почему-то не сомневался. Говорило ли в этот момент его жгучее пожелание добра ученику или все же интуиция, посланная Единым, Высший не знал, но Алексара он почему-то отпустил с легким сердцем, что вовсе не соответствовало реальным предпосылкам.

Алексар тем временем, забыв и о своем горе, и о Кассаре, жадно оглядывался по сторонам – он уже давно не выходил за пределы храма и успел позабыть, что такое свобода. Юноша вдруг вспомнил, как мечтал об этом мгновении, как хотел вырваться из серых стен, вспомнил вкус власти на своих губах – когда вокруг все подчиняются, а не он подчиняется всем. Свобода! А свобода тотчас напомнила о себе назойливым писком у уха и легким уколом в щеку. Алексар поморщился, и насекомое, обиженно запищав, взмыло вверх, но вскоре вновь пристроилось – теперь уже на шее, поближе к вожделенной аорте. Там оно и нашло свою героическую смерть, прихлопнутое ловкой ладонью Алексара. Услышав писк друга убиенного, Алексар угрюмо улыбнулся – прогулка стала нравиться ему гораздо меньше. С чего бы так много комаров в этом ущелье? Им и есть-то нечего: кроме гадов да мелких мокриц в этих проклятых местах никого не водилось.

Пока Алексар воевал с комарами, они успели миновать горы. Здесь было суше, и комары стали попадаться гораздо реже. Зато Алексара не миновала другая беда – угнетенный нагромождением скал, Кассар заметно подобрел при виде зеленого, привычного глазу леса. Видимо, предвкушение обильной трапезы и мягкой постели заставили его по-другому посмотреть на нового знакомого, и мужчина направил свою лошадь к юноше, явно намереваясь поговорить. Сирилу такой оборот тоже не понравился, но, как и Алексар, он не мог избежать неприятного разговора господ, да и не очень-то хотелось. Может, это заставит юношу одуматься, и не смотреть по сторонам так жадно, будто он и света-то никогда не видел.

Алексару жгуче захотелось обратно к комарам – сомнительная компания маленьких и писклявых теперь ему показалось раем по сравнению с неприятным обществом Кассара. Вспомнилось вдруг предупреждение Высшего – с этим человеком надо быть предельно осторожным. Одно лишнее слово, и Алексар не доедет до столицы, присоединившись к своему другу в лучшем мире. В то, что тот мир все же лучше этого, Алексару, при всем его воспитании в доме служения, верилось с трудом.

– Начинаю по-другому оценивать дом служения, – неожиданно похвалил Кассар, – если в нем воспитывают таких, как ты! Двигаешься плавно, с достоинством, глаза не прячешь, смотришь дерзко. Такие дамам нравятся, да и среди мужчин в чести. Гм... Определенного сорта мужчин...

– Вы делаете мне комплименты, будто я хорошенькая девушка, – засмеялся Алексар. – Я могу сделаться заносчивым.

– Робость украшает лишь глупца, – резко ответил Кассар. – А тебе, кажется, стыдиться нечего. Как никак, а учился ты вместе с самим принцем.

– Учился, – невозмутимо подтвердил Алексар. – Но то, что этот молодой человек – мой будущий повелитель, я узнал только сегодня.

– Наверно трудно будет отбивать поклоны перед бывшим другом, – посочувствовал Кассар.

– Мы никогда не были особо близки, – возразил Алексар. – Дружба в доме служения не поощрялась – там никто толком не знал, кто скрывается под тем или иным именем, ведь позже дружба из дома служения могла обернуться изменой своей родине.

– А язык? – тотчас поинтересовался Кассар.

– Каждый, кто выходит из дома служения, в совершенстве владеет не менее чем пятью языками. В самой обители чаще всего употребляли диалект равнин.

– Значит, вы не знали, что он – ваш будущий повелитель?

– Я даже не знал, что он из Алиссии, – усмехнулся юноша. – Вы, наверное, не знаете, что новичка не показывают остальным до тех пор, пока тот полностью не освоит диалект равнин, на котором позже будет общаться с другими. Запрещено рассказывать о своих родителях, о своей родине, культуре и называть свой родной язык. Если юноша проговорится, его с позором изгоняют.

– Правила, достойные нудных служителей, – скривился Кассар. – Только они могли придумать подобное мучение. Но, признаться, и результат неплох. Ага, а вот наша знакомая таверна... Что не говорите, а после тех мрачных стен все покажется раем! Пользуйся, мальчишка, пока над тобой не висят родители и двор!

Кассар тот час забыл о Алексаре и поспешил к трактирщику, выбежавшему навстречу именитому гостю. Решив, что эти двое вполне договорятся и без него, Рассвет, поздравив себя мысленно с окончанием первого неприятного разговора, спрыгнул с коня, передал повод Сирилу и прошел в общую залу, с трудом распахнув тяжелую дубовую дверь. Воздух внутри был спертым, что показалось Алексару невыносимым после свежей вечерней прохлады. Пахло едой, пролитым спиртным, немытой посудой, прогоркшим жиром, рвотой и грязными телами. Вокруг стоял чад от чего-то сгоревшего на кухне, и сквозь этот чад, как сквозь туман, доносились приглушенный смех, пьяный говор и легкие шлепки по округлым прелестям симпатичных прислужниц.

Алексар наморщился и, брезгливо маневрируя среди лужиц на полу, добрался до еще свободного места в углу таверны. Люди из свиты, казалось, не обращали на него внимания, но заняли столик неподалеку, и Алексар почти кожей почувствовал на себе изучающие взгляды. С него не спускали глаз, явно боясь бегства.

Это заставило Алексара нахмуриться – к чему такое недоверие со стороны Кассара? Впрочем, и дружбы этого великана он не желал – предводитель отряда был ему явно неприятен, разговоры с ним были опасны, да и в этой свите он чувствовал себя чужим. Даже случайные полупьяные посетители были ему ближе.

Сирил тем временем справился с лошадьми, зашел в залу и, взглядом поймав Алексара, устремился к одному из слуг. Сделав заказ, служитель присоединился к своему господину.

Какой-то пьяный сделал шаг в их сторону, но поднявшийся человек Кассара попытался остудить его пыл легким приказанием. Это не подействовало – пьяный издал звук, похожий на рычание и незамедлительно обмяк, наткнувшись на кулак воина. Разыгравшаяся сцена заставила Алексара слегка побледнеть, а бесчувственное тело расторопно унесли снующие тут и там служители таверны.

– Будьте осторожны в словах, – внезапно посоветовал Сирил, спокойно наблюдавший за разгоревшимся конфликтом. – Этот великан не так глуп, как кажется. Я сам слышал, как он приказал убить вас при малейшей попытке бегства.

Некоторое время Сирил молчал, и вдруг добавил:

– Чего они бояться, а, Алексар? Я думал, что они приехали, чтобы проводить вас в Алиссию – как сопровождающие. А они ведут себя так, будто вы можете им быть опасны. Вопрос только – им или их господину?

– Не имею понятия, Сирил, – невинно ответил Алексар, принимаясь за принесенную служанкой еду. Еда была излишне жирной и пахла прогорклым маслом, но это было лучше, чем неприятный разговор с излишне любопытным служителем. Сирил нахмурился, но юноша проигнорировал недовольство слуги, и спокойно добавил. – Я ничем не могу быть опасен ни Кассару, ни, тем более, Миранису. Эти люди бояться не меня, а чего-то другого. Чего – я не знаю и знать не хочу. Такие знания при дворе очень часто ведут к смерти.

Алексар замолк, заметив подошедшую к ним служанку. Служанка была хорошенькой, но немного потасканной и с излишне обильным, по мнению Алексара, количеством мела на щеках и ягодного сока на устах. Сирилу же она понравилась (давно уже никто не согревал ему постель), но красавица смотрела на Алексара, который, в свою очередь, не обращал на нее никакого внимания. Обиженно поджав губки, девушка демонстративно так сильно поставила на стол небольшой кувшин с вином, что пролила на и без этого далеко не белоснежную скатерть немного капель ярко-красной жидкости. В глубине глаз Алексара мелькнуло удивление, юноша недовольно бросил красотке несколько мелких монеток и дал ей красноречивый знак удалиться. Девушка ловко подобрала деньги и вздохнула, заставив Сирила вздохнуть вслед за ней.

Сирил даже не посмотрел на стоявшие перед ним яства, хотя Алексар всем видом показывал, что не возражает против общей трапезы. Но служителю было привычно воздержание, а новая, полная приключений жизнь, будоражила кровь Сирила получше крепкого вина.

– А кто сказал, что мы собираемся бежать? – внезапно спросил Алексар, продолжая начатый разговор.

– Если соберетесь, то, будьте добры посоветоваться, – отметил Сирил, переходя на «вы». В конце концов, так будет лучше – хорошо поставленная привычка может спасти в нужный момент от глупых вопросов. – Не хотелось бы оказаться одному в этой банде...

– С чего ты взял, что я этого хочу? – засмеялся Алексар. – Не собираюсь я бежать – не надо мне это... Да и зачем – этот Кассир неплохо нас кормит, не так ли, и за жилье сам платит. В столицу везет под усиленной охраной, как самое великое сокровище. Кто ж от такого благодетеля сбегает?

Сирил покачал головой. Мальчишка или слишком глуп, или чересчур смел. И одно и другое служителю не подходило. Очень не подходило.

Алексар выпил глоток вина, стараясь не переусердствовать со спиртным. В глазах Сирила он прочитал недоумение – это ему понравилось. Если даже от служителя, что его знает давно, смог он скрыть свои эмоции, то что же говорить о Кассаре? Юноша был доволен собой – первый поединок остался за ним, и, как оказалось, ему не так уж и трудно поддерживать это притворство... пока не трудно. Игра эта даже начинала его захватывать. Игра не на жизнь, на смерть. Игра, где выигрывает тот, что хитрее.

Последняя версия: ноябрь 2008