Сказка. братьям славянам посвящается

За тяжёлым, топорной выделки столом, на широкой скамье сидел Змей Горыныч. Средняя голова, прикрыв глаза вЕками с пышными ресницами, наблюдала за дикой пляской пленённого печью огня, напевая негромко Хачатуряновские сабли: ты-ы-н да-да-да-да-да, ты-ы-н да-да-да-да-да, тиу-тиу тя-я-я-я, тиу тя-я-я-я! отбивая ритм чешуйчатыми пальцами ног, поскольку на передние, тоже чешуйчатые и зелёные, облокотились и дремали две другие головы: правая и левая. Средней не дремалось. Надо сказать, раньше, годов до трёхсот, пока Горыныч молодой ещё был, головы дружнее жили, а может только вид делали, что любят друг друга. Да и отец живой был, стального характеру был змеюка, не терпел раздоров в семье. Что не так, враз по заднице получали. Головы-то три, а жопа одна, общая. Хошь - не хошь, уважали головы друг руга. А как отца всех голов не стало, почуяли слабинку, рвут организм на части. Однако ежели с эстетической точки зрения вопрос рассмотреть, то отсекИ, скажем, среднюю и правую головы - весь организм влево перекосит. Отсечь среднюю и левую, то явно выразится правый уклон. А крайние убрать - только плечи шире станут, и никакого уродства телу отсутствие крайних не придаст. Только как отсечёшь? Родные головки. Хоть излишком ума и не отмечены, а своя кровинушка. Вообще, средней голове по жизни змеиной доставалось неприятностей всяческих чуть больше, чем двум другим, хотя крайними назывались именно они. Средняя чаще билась об низкий потолок; первой получала в морду от какого разгулявшегося не на шутку добра молодца; тяжелее переносила тяготы похмелья. Правда, были и свои преимущества: полыхнуть огнём могла только она, а крайние - только с её позволения, потому, как дух огненный у неё одной имелся. Но изжога мучила всех - огнепровод-то общий по чреву проходит. И, если слетать куда, то крылами махать - опять же средней головы прерогатива. Можно бы дружно-то жить, договорились бы как. Да только повадился Кощей с Тридесятого царства правой голове, умом не богатой (одно слово, без царя в голове), дружбу свою навязывать. Давай, говорит, мы тебе зубы железные вставим. Кого хошь в хлам искусаешь: хоть среднюю, хоть левую. Та ухи-то развесила, а ума-то не хватает сообразить, что тело-то общее рвать будет. Распалилась вся, аж пятнами пошла по всей роже. Кощею и это на руку, отравить, мол, тебя хотели. Кого травить, коли с одного желудка соки пьют?! Левая, та всё перед зеркалом вертится. Я, говорит, среди вас самая симпатичная и перспективная. Ко мне и Яга с Кикиморой сватаются, давай, говорят, союз брачный заключать. Только грязные они и вонючие, бывали мы у них. И послала их ко всем чертям, у самой, вроде, мозгов не меряно, сама как-нибудь проживёт. В печке потрескивали, отдавая накопленное годами солнечное тепло, берёзовые полешки. Огонь буйствовал в тесной топке русской печи, бросался на кирпичную кладку, жадно лизал чугунную заслонку. Веками свободный, он не стал ручным, не стал добрым и домашним. Отданный Прометеем на службу, он просто не мог вырваться на свободу. А если таковое случалось, то огонь, как выскользнувший из клетки тигр, доставлял всем немалые хлопоты. По весне как-то, недоглядели за печуркой, полыхнуло так, что соседям жарко стало. Черно был-то в горнице от дыма, а гарью посейчас пованивает. Посмотрела средняя голова на правую, посмотрела на левую, да и выдернула с под них лапы. Лишившись опоры, хряснулись обе челюстями об стол топорной выделки, аж искры из глаз брызнули, языки прикусили обе. Хлопают шарами спросонья, ты чего? А ничего, пахать пора! Делами заниматься! Вот чего!