Позорище

Нельзя сказать, что Лиза Свешникова сильно переживала из-за развода с мужем. Но и сказать, что все это было ей по фонарю, тоже нельзя. И рыдала, и ругалась, и валерьянку пила, и подружкам на кухне душу изливала. Подружки удивлялись. Лиза с мужем прожили не много и не мало, а семь лет, и потому разрыв их воспринимался всеми знакомыми как «милые бранятся – только тешатся». Зато уж и удивили они друзей. Что там говорят психологи про критические периоды семейной жизни? Ну да, кризис. В полной красе.
Собственно, все было банально – в дело вмешалась третья. На пять лет моложе, с огоньком в глазах, ногами от ушей и все такое. Сама Лиза на определение «ноги от ушей» не тянула даже после третьей рюмки - маленькая, кругленькая, аккуратная, с русой косой на затылке и кругловатыми, словно удивленными всегда, глазами. Она, признаться, и удивилась - настолько, что даже особенно сильно упираться не стала и спокойно указала любимому на дверь. И послала всех к черту.
Всю жизнь Лиза жила так, как полагалось приличной девочке. Сначала маминой дочке, затем мужниной жене. Не общаться с мальчиками до восемнадцати, приходить домой не позже десяти, не курить и не пить, косу не стричь. К этому всему прилагался красный диплом, семь лет семейной жизни строго по Домострою – шаг вправо, шаг влево считался побег. Лиза вышла замуж сразу после окончания института, за скромного молодого человека – сына родительских друзей. Такой хороший мальчик, умница, и зарплата большая, и тебе ведь, Лизочка, уже двадцать два, и семья приличная, и он так уважает родителей. Родителей мальчик действительно уважал. Более чем. Когда Лиза поняла, что ей это надоело, штамп в паспорте стоял уже давно, а разводиться было стыдно. Сошлись – значит, живите.
В итоге имеем то, что имеем. Тридцать лет, совершенно немодельную фигуру, хотя внешность - максимум на двадцать пять, однокомнатную квартирку у черта на рогах, должность учителя математики в средней школе и полное непонимание того, что, собственно, делать дальше. Жить по чужой указке оказалось невыгодно, а по своей Лиза, оказывается, и не умела.
Одним из первых по очередности вопросов оказался вопрос земной – финансовый. Все прочее пришлось отложить на потом. Очень кстати подвернувшаяся подруга Валентина сосватала ее учителем математики в престижный лицей. Горели выпускные классы, а Лиза уже считалась сильным педагогом, и директриса даже не стала проводить обязательную в таких случаях проверку. Педсостав в лицей набирался исключительно по конкурсу.
Вся эта история случилась весной. И пока Лиза пыталась прийти в себя, весна стремительно сгорела, уступив место жаркому и душному лету.
Жаркое оно было, жаркое. Дождливое. По вечерам окна домов, нагретые за день, казалось, источали жар. Лиза ворочалась во сне, сбрасывала одеяло, и даже утренняя недолгая прохлада не приносила облегчение. Окна Лизиной маленькой квартиры выходили на восток, солнце будило ее рано. Она вставала, лениво и неторопливо пила кофе, одевалась и выходила из дому. Бродила по освеженным сном улицам часов до девяти, а когда солнце начинало свой беспощадный круг, возвращалась домой.
Иногда она уезжала в лес. Одна. Не хотелось шумных компаний, вообще ничего не хотелось. Самой себе Лиза объясняла это так: устала от общества. Устала от бывшего мужа. Устала от подруг-сплетниц, замучивших ее советами. Устала от попреков матери – какое счастье, что она живет отдельно. Устала, устала, устала…
Вечера не приносили облегчения. Лиза садилась у окна и смотрела на проезжающие мимо трамваи. Иногда вздыхала: счастье, что нет детей. Порой, когда невыносимым становилось одиночество, отчаянно жалела о своем нежелании подумать об этом раньше. Все казалось – успеется. Не успелось.
Она даже обрадовалась, когда наступил, наконец, сентябрь. Во-первых, жара кончилась сразу и резко, словно выключателем щелкнули. А во-вторых, в лицее, среди людей, в заботах некогда было вспоминать и переживать.
Лицей был престижным. Строгим, очень сильным, подчеркнуто уважительным. Синие форменные пиджаки преподавателей, обращение к ученикам только на «вы», никаких сюрпризов вроде курения в туалете или мата. За этим следили особенно строго и отчисляли без разговоров. После выпускных экзаменов детям можно было не думать о дальнейшей судьбе – по результатам они автоматически зачислялись в местный университет, довольно-таки сильный, надо сказать, да еще и с военной кафедрой. Лиза, после обычной средней школы, долго не могла привыкнуть к отсутствию хулиганских выходок, к постоянному контролю со стороны директрисы, к… да много к чему. Это удивляло. Когда пугало, когда радовало. И помогало, помогало. Где работа, там легче жить. Она уставала до чертиков, приходя домой, падала в кровать и засыпала без ужина. Но к октябрю вдруг заметила, что мысли о муже не вызывают прежней боли. Развелись – да и черт с ним, пусть живет со своей грымзой долго и счастливо.

Наступил октябрь, а с ним – череда семейных праздников, которые Лиза ненавидела до глубины души. На день рождения двоюродной тетушки, случившийся во вторые октябрьские выходные, Лиза идти особенно не хотела. Во-первых, это юбилей, а значит, будет кафе и неизбежная скука, громкая музыка, которую она терпеть не могла, подвыпившие мужики и куча салатов. Во-вторых, погода в тот день выдалась настолько чудная, что лучше б по парку походить, честное слово. А в-третьих, она терпеть не могла многочисленных родственников за исключением одной двоюродной сестры. Все эти тетушки-бабушки, разговоры о детях и помидорах, постоянные охи и ахи: а что, детей-то нету? Пора ведь уже, Лизочка… Но отвертеться было нельзя.
Все оказалось именно так, как ожидалось. Куча родни, всем под пятьдесят, знакомых мало, тоска смертная.
А потом на стул рядом с ней опустился молодой, совсем молодой парень, и Лиза поняла с удивлением, что лицо его ей знакомо. А парень улыбнулся, сказал:
- Добрый вечер, Елизавета Алекссевна, - и она наконец-то узнала в нем Сережку Вересова из одиннадцатого «А». И разозлилась почему-то, хотя, казалось бы, парень здесь при чем? Просто его мама – хорошая подруга Лизиной бабушки.
Лиза не присматривалась особенно сильно к одиннадцатому «А». Класс как класс. Да и мало что можно узнать за полтора месяца занятий. Два десятых класса и два одиннадцатых, да еще перед выпускными экзаменами, да еще при том бардаке в головах, что оставила ее предшественница – скучать некогда. И уж тем более не выделяла она отдельно никого из мальчиков, просто потому, что они ее не интересовали.
Сережка Вересов ничем не отличался от остальных. Такой же длинный и худой – мальчишки все были, как на подбор, словно из голодного края. Такой же лохматый и независимый. Молчун, правда. По математике он шел на твердую четверку – не отличник, но и не лентяй, стало быть, и с этой стороны ничем не мог привлечь внимание злыдни-математички.
А теперь оказалось вдруг, что он довольно красив, а лицейская форма его портит. И вполне себе независим и спокоен, и даже воспитан, что уж тем более редкость среди нынешней молодежи. Он подкладывал Лизе в тарелку салаты, развлекал разговорами – тем более, что, кроме них, молодых здесь больше не было. В меру остроумно шутил, смеялся над Лизиными нечастыми репликами, и к концу вечера Лиза расслабилась, повеселела и уже не смотрела на мальчишку, как на ученика. А может, сказалось и выпитое вино – она любило красное полусухое.
Потом были танцы, обожаемые старшим поколением вальс и танго, и Сережка пригласил ее. Лиза когда-то в детстве занималась бальными танцами и очень любила их, вот только партнеров хороших ей уже давным-давно не попадалось.
- Откуда ты так хорошо знаешь вальс? – спросила она его, когда он вел ее – уверенно и грамотно, даже изящно.
- Учился когда-то, - ответил Сережка. – Между прочим, вы замечательная партнерша, Елизавета Алексеевна.
- Между прочим, ты тоже неплох, - засмеялась она. Мальчик тут же сбился с такта и засмеялся тоже. Выровнял темп, прижал ее к себе плотнее. Лиза вдохнула запах его кожи и волос и подумала вдруг, что у нее уже полгода не было мужчины. И оборвала себя: дура, он же еще ребенок.
Тем не менее, настроение испортилось. Лиза молча дотанцевала до конца, так же молча вернулась на место, подумав, что отчего-то ей хочется плакать. И решительно встала, взяв сумочку.
- Сережа, мне пора, - сказала она, собираясь добавить: «Не провожай», но он опередил ее:
- Можно, я вас провожу?
Ну, не говорить же ему нет, не объясняя причины. Скажешь – тоска накатила, так не поймет…
И вот они идут по темным улицам, усыпанным талой листвой. Лиза молчит, и Сережка молчит тоже, словно чувствуя ее настроение. Холодно, горят фонари, воздух сырой. Стучат по асфальту ее каблуки. Дождь будет.
Лиза думала о том, какая она была дура. И как она завидует им, нынешним семнадцатилетним – у них все впереди. Порой считаешь себя древней старухой, даже если тебе всего тридцать, потому что у тебя это все уже было. Или не было вовсе – вот что обидно. Лиза никогда не ходила с будущим мужем в обнимку по улицам – только за руку, как положено приличным молодым людям; они не целовались в подъездах и на автобусных остановках – ведь это невоспитанность. Любила ли она его, первого и единственного своего мужчину? Или просто вышла замуж потому, что так надо? Теперь не разберешь. Она не умирала оттого, что его нет рядом, не горела рядом с ним просто оттого, что он есть. Не, не, не. А теперь поезд ушел, и смешна тетка в тридцатник, если она влюбится в подростка. А ей всегда нравились такие вот – высокие, худые, светлоглазые и русоволосые.
С неба закапало.
- Дождь, - с восторгом сказал Сережка.
- Дождь, - мрачно согласилась Лиза.
С неба полило. Лиза поежилась и зашипела – струи попали ей за шиворот.
- Елизавета Алексеевна, - сказал Сережка, - идемте скорее, тут рядом детский садик. Спрячемся в беседке, переждем. Это ненадолго, - он задрал голову, - тучи легкие.
Они припустили бегом, Лиза споткнулась, поскользнувшись на мокром асфальте, и едва не сломала каблук. Сережка схватил ее за руку.
Задыхаясь, ежась, они влетели в первую попавшуюся беседку, снова запнувшись на выбоине в дощатом полу.
- Вот попали! – с восхищением сказал Сережка. – Ну ничего…
Они стояли молча, слушая шум дождя. Через несколько минут Лиза застучала зубами. Дни в октябре теплые, а вот вечера зябкие, и легкий ее плащ не слишком подходил для таких вот прогулок.
- Вы замерзли, - медленно сказал Сережка и стянул куртку. – Надевайте…
- Ты сам закоченеешь, - сказала ему Лиза. – И меня уволят из лицея за намеренное причинение вреда здоровью несовершеннолетнего, - она еще пыталась шутить.
Не слушая, Сережка закутал ее в куртку, свел отвороты на ее груди. Задержал руки. Потом очень осторожно взял за плечи. И притянул к себе.
Лиза подняла голову. В беседке было темно, но глаза Сережки поблескивали в полумраке, как две звездочки.
Она приподнялась на цыпочки и крепко поцеловала его в губы. Потом закрыла глаза и подумала, что… да ничего не подумала, все мысли исчезли. Остались только крепкие руки и объятия. И тишина.

Шумная лицейская толпа двигалась по коридору, и казалось, что синие волны вот-вот вырвутся из отведенных им берегов. Лиза пробиралась в потоке идущих на третий этаж, когда ее схватили за рукав и оттащили к окну. Она оглянулась.
- Лиз, - Валентина почти кричала, потому что расслышать хоть что-то в галдящей толпе детей было нелегко. – Тебя Паровоз искала, велела зайти.
Паровозом называли они директрису, женщину шумную, решительную и упертую, но, впрочем, умную. Лиза кивнула и хотела было продолжить плавание, но Валентина, оглянувшись, затащила ее в первый попавшийся на пути кабинет. «Как на остров», - подумала Лиза.
- Лизка, - лицо у Валентины было озабоченное. – Паровоз на тебя нагрета. Знаешь, почему?
Лиза покачала головой.
- Ты, говорят, - с учеником нашим… это… спишь, - Валентина вся была искреннее любопытство. – Правда это?
Лиза вздохнула и посмотрела за окно. Ничего, кроме усыпанных снегом деревьев и январской метели, за окном не наблюдалось.
- Правда, - спокойно ответила она.
- С ума сойти, - медленно протянула Валентина. – И давно?
- Тебе какое дело, - так же спокойно ответила Лиза.
- Лиз, - глаза Валентины затуманились. – Я все понимаю, но… и ты пойми. Лицей гудит. Родители в шоке. Это ж позорище такое…
Лиза усмехнулась.
- И что, многие знают?
- Ну, уж я не знаю, многие ли, нет ли. Но знают.
- И давно?
- Ну… с месяца полтора уже…
«Кто ж это такой разговорчивый протрепался», - подумала Лиза.
Сережка приходил к ней через день, и часы от его ухода до прихода Лиза считала едва ли не поминутно. Они пили чай, кутаясь в один на двоих халат – зима выдалась холодная. Сережка научил ее работать в фотошопе и заделал щели в окнах, из которых немилосердно дуло. Они трепались обо всем на свете, и Лиза забывала о своем возрасте. И она не собиралась отдавать его кому бы то ни было.
- Ладно, - сказала она рассеянно. – Зайду. Я, собственно, давно хотела к ней зайти.
- Зачем?
- В известность поставлю ее. Ухожу скоро.
- Уходишь? – не удивившись, переспросила Валентина. – Куда?
- В декрет, - улыбнулась Лиза. – В апреле. Как раз семь месяцев будет.
Валентина ошалело скользнула глазами по ее фигуре.
- Еще не видно же ничего…
- Скоро будет видно, - утешила Лиза. – Ладно, пойду я. Звонок скоро, а мне поесть успеть надо. Ем теперь, как лошадь, за двоих.
Лиза вышла из класса и аккуратно прикрыла за собой дверь.

8.10.07.