Буевище

Раннее утро над Москвой. Едва небо бледнеет на востоке, а звёзды и не думают гаснуть. Подморозило. Утренники ещё долго будут, хотя днём полушубок уже снимать приходится. Киевляне с неделю как прибыли. Учить будут нараспев псалтырь читать да песнопениям всяким усладным и благочестным. Был себе служкой младшеньким, да не тужил. Прокричать громко заставили «Богородица Пречистая Благословенная» и попал как кур в ощип. Голос говорят славный. Полушубок заячий весь ободрался, зато шаровары подарили. Сам Никола подарил, главный он у киевлян.


Ох, что-то будет, ни свет, ни заря теперь ходить. Шутка ли от самых Калужских ворот добираюсь. Ноги мои ноги. Ворота тяжелы, кованы, не вдруг откроешь. Снег талый за ночь схватило. Ничего отогреюсь. Поклоны поясные у ворот, у дверей. Знамение крестное. Прости господи грешника. Дай сил служить тебе правдою и честней греков. Свечи горят, дым синий, будто сам воздух запотел. Холодно и здесь холодно. К свечам ближе, да поклоны, поклоны, вот и тепло, не опоздал, хорошо, а то накажут. Порты киевские могут отобрать.


Вань, а Вань, проснись. Пригрело солнышко, Ваньку и разморило на лавке у калитки. Пел, а будто лесовины ворочал. Проснись же ты. Не сплю я, так присел только, отдохнуть. Не слышал. Что. У Лужников, сегодня на буевище будет славная драка. На реке нельзя уже, лёд слабый. Калужане Тризну правят по старосте своему торговому. Две недели с нашими посадскими толковали, да тянуть некуда, сорок дней сегодня. Пойдём, успеем. Может в задиралы успеем попасть. Погоди спросить надобно. Не пустят, не спрашивай. Пошли. Ноги, ноги мои лёгкие, будто и не было шести часов непокоя у них неподвижного. Быстрее Васёк, накры и бубны слышишь как надрываются. Не успеем, зря бежали. Успеем, битва знатная намечалась, вот в задиралы не попали это верно. Гляди сколько народу прёт, не опоздаем.

Телеги в два ряда выставлены, пространство меж них для битвы. Кто за ряды телег вытеснит противника тот и победитель. На телегах народ, зрители. Ревут как белуги. В центре уже свалка, стенки отошли на позиции, видать первый раз уже сшиблись. Где встанем, Вань. Да вон на пригорке, за нашим. На телегах места занимать надо было. Не успели. Жрать охота. На, - ковригу, мне Никола дал и сала шматок. Ешь. Карусель вертится, не «сцеплялка-свалка», не «сам на сам». Непорядок, толпа недовольна, неправильно всё.


Где башлыки, эй, бесово семя, налаживай правду. Затихло всё, замерло, разбежались бойцы неурочные. Построение идёт. Башлыки перестановку в ратниках своих вершат. Тишина. Знак даёт распорядитель «старый человик». Ударили опять накры, бубны грозно зашелестели. Командуют башлыки. Сомкнулись плотно калужане. Посадские в кулак сжали только центр, всех надёжных бойцов так башлык поставил, отряды правой руки и левой отстали. Не выдержали калужане, словно провалилась их рать, словно богатырь «в душу» получил «ширмой». Гляди, оседают, так им калужским нетопырям, так им.


Но то обман был. Тактика у калужан татарская. Что-то командует калужский башлык, своей дружине, голос рвёт, но не хрипнет. Вот бы нам такой басище в хор, думает Ванька. Вот уж Никола бы осрамился. Смотри, смотри, окружают наших. Тут только всё и началось. Все как один правые и левые бойцы калужан понесли удары «с крыла» в воинов посадских. Выдергивают из строя перемешанного и «наотмашь» и «с локтя» лупят. Вздох по толпе с наших телег, а напротив калужане ревут, за них тоже вступаются гости их. Сжимают калужане кольцо, выдавливают центр, ещё немного и вытеснят посадских с площадки. Не так это просто, вон какие бойцы у нас топтуны – татарин Сагатулин, вокруг него куча навалена осевших и павших; вон братья банщики из Хамовников, так они тоже не один десяток повалили. Против общей силы не совладать, всё одно отступают.


Что делают, ты смотри, что делают, кто же так бьётся, «под силу» давай и «румбой» его, эх. Горячится кавалер. Засмотрелся на красавца кавалера Ванька, стоит он на телеге, да просторно так стоит, сударушка при нём молоденькая, да свитка из слуг небольшая, может сам он тоже башлык, только государев. Одёжа на нём, не чета Ванькиной, - кафтан, кюлоты, чулки и башмаки с пряжками. Да, какими пряжками, - кажется, что солнышко само на них осело. Штаны чудные, колени едва покрыли. Не знал, конечно, Ванька, что это и есть кюлоты, скоро их указом пропишут всем дворянам носить. Не выдержал, бросился кавалер в гущу, прямо с телеги сиганул. Только и успел кафтан барыне под ноги бросить.


Один финт, другой, один летит, второй, да в кровь супротивников бьёт, пальцы в перчатках не щадит, - не рукавицы мягкие те перчатки, жесток в них кулак, но и себя барин не щадит, разобьёт все руки до костей. Кружева с рукавов клочьями летят. Одобряет толпа, сей поступок геройский, поддерживает вступившего в битву смело кавалера. Барыня стоит бледная, побелела белее мела, а ферезея златотканая у шеи распахнулась, мех на оторочке её мелко дрожит, оттого, что барыня вся трепещет. Не выдержали посадские побежали, долго их ещё преследовали калужане. Шумела толпа, недовольная. Барыня та кровь батистовым платочком с носа кавалера утирала, а он всё успокоиться не мог долго, ругался как холоп. Не надо так сердиться, мин херц, успокойся, милый, - победите в следующий раз.


Кто-то и лежать на поле лужниковском остался. Какие-то разрозненные кучки людей разогнали стрельцы, а кого-то и в приказ поволокли, указ-то действовал о нарушении благочиния: «… а которые изыманы будутъ на кулачныхъ бояхъ и темъ чинить наказанье, бить кнутомъ и ссылать в Сибирь и в иные городы на вечное житье... и о томъ сей Ихъ Великихъ Государей указъ записать на стенномъ карауле впредь до ведома, в книгу, да стеннагожъ караула по воротамъ Тверским, Калужским и другим и по всемъ переулкамъ разослать письма, а въ техъ письмахъ написать, чтобъ оне караульщики, буде, где - сведаютъ и услышатъ кулачныя бои, извещали на стенномъ карауле... буде кулачныя бойцы изыманы будутъ, где близко караулу, а отъ нихъ караульщикамъ в томъ извету не будетъ, и темъ караульщикамъ за тое неосторожность быть въ наказанье».


Солнце уже садилось, когда добрались ребята до своей слободы. Ванька тогда и сказал Василию. Брошу я церковный хор, пойду в солдаты, глядишь, и у меня такие штаны будут. Когда они уже расставались, стоя на перевороченной телегами дороге, в грязи и слякоти, Василий сказал Ваньке, - а мне пряжки больше понравились, да барыня славная. Оба тогда засмеялись, так что за животы пришлось держаться. Солнце село, укрылось за Воробьёвыми горами. Навалилось сумеречное время, все проблески до поры сгинули.


Ванька и Василий остались лежать под Полтавой, да не дожили до Победы Великой несколько дней всего. Погибли они в деле при Рашевке. На могилы им обоим положили нагрудные офицерские знаки гренадерской роты лейб-гвардии Преображенского полка с надписью «За Нарву. 1700 г., ноября 19», другие их награды сдали полковому казначею.