Матрёна

Когда я трудилась на ниве народного образования, мне досталось наследство от ушедшей за полгода до моего появления учительницы биологии: шпорцевая лягушка. Вернее, это был крошечный рахитичный скелет шпорцевой лягушки. Откуда взяли те, кто кормил (или нет?!) несчастное животное в течение этого времени, что лягушек надо кормить хлебом? Как может биолог оставить свою «корову» в чужих руках и без инструкций? Моё сердце рвалось на куски, когда при попытке накормить эту кроху – альбиноса полосками мяса, я обнаружила, что она ослепла от голода! Кормление стало задачей: приходилось пинцетом с кусочком сырой печени (витамин А!) трогать лягушку за лапки – лишь наощупь бедный карлик мог почувствовать еду. А реагировал хаотическим метанием и поиском: дают! Поесть! У шпорцевых лягушек есть обоняние, и при попадании корма в воду они сразу начинают его искать. Эта лягушка не чувствовала ничего. Получив печень, она запихивала в рот сразу много кусков, про запас, давилась, срыгивала, а потом не могла найти потерянные куски, будучи лишена зрения и обоняния.
Воля к жизни и жадность существа были чудовищны. И я назвала её Матрёной Прокофьевной – героиней многочасовой студенческой песни – «Матрёна Прокофьевна вздумала петь. Матрёна Прокофьевна вздумала петь. И пела, и пела, пока не вспотела. И пела, и пела, пока не вспотела». Далее она решала копать, играть, пока не ломала или пока не упала… В общем, совсем как моя крошка. Моя неистовая Матрёна и ела, и ела, пока не прозрела, её белёсые глаза не стали красными, коготки и полоски кожи между пальцами не окрасились в чёрный. Но горб, рахитичный горб - остался. Линяла она часто – быстро росла. При линьке кожа лягушки снимается чулком, и Матрёна глубокомысленно съедала старую кожу, чтобы продукт не пропадал.
Ну, кроме неистового прообраза, имя должно было быть сложным и запоминающимся: так я пыталась персонифицировать лягушку в глазах учеников, в надежде на снижение их кровожадности. Это подействовало на пару лет – в течение этого времени в аквариуме топили только монеты и авторучки. Но через два года мои двоечники решили, что Матрёна – лучший способ мне досадить, и влили в аквариум чернила. Матрёна снова ослепла. Перелиняла из фиолетового в белый, прозрела… И тут кабинет попросили для проведения классного «огонька». В аквариум вылили Пепси-колу. Наутро Мартёна лежала без движения. Я отмыла её и унесла домой, твёрдо уверенная с том, что это «школьное имущество» назад в школу не верну. Дома, в холе и неге, лягушка прожила ещё пару месяцев, и умерла, прожив мученическую, но полную борьбы за лягушачье счастье жизнь.
Не знаю, чего я добилась десятью годами работы в школе, но в последние годы моего преподавания аквариумы были неприкасаемы. Хотя… Когда хромисы-красавцы снесли икру, и у них вылупилась стая мальков, которых нежно опекали родители, все классы старались не шуметь на уроке – аквариум стоял на моей кафедре. А на перемене кто-то из недовольных выстрелил петардой прямо над аквариумом через открытое для проветривания окно…
Мальков родители съели. Через час.
Не у всех есть уши. После отравления Матрёны я провела с детьми беседу, страшную для атеиста: я сказала, что боль – священное чувство, спасающее организм от смерти – она предупреждает об опасности заранее. И я уверена, что если есть дьявол, то он кормится болью, приносимой садистами. А они, тем самым, служат дьяволу…
Выбирайте, чему служите, - сказала я. Кажется, до детей дошло. Я же заболела от нервного перенапряжения: поражалась тому, что доброта – результат обучения, а садизм – чувство внутреннее, животное, и крайне легко вызывается на поверхность поведения.
Когда я, требуя жёсткого использования кабинета биологии по назначению, рассказала об отравлении Матрёны учителям, одна из них сказала, что в кабинете литературы украли дорогие книги. Мне ли печалиться, лягушка стоит недорого. «Разве можно сравнить эти потери? – поразилась я. – Пусть целую библиотеку издаваемой, не старой и восполнимой литературы украдут, пусть она стоит миллионы – разве это стоит мук, тем более жизни живого существа?». Мне ответили: «Ну, знаете, Ирина Владимировна!..»
Пожалуй, знаю. Матрёна дороже.