Писатель Данилов

(из романа "Лига нищих")


 - Все люди такие разные! - давится от смеха Данилов, немолодой начинающий писатель, отхлёбывая водку из гранёной рюмки. В крошечном николаевском издательстве лежит тысяча экземпляров его первой, грустной и умной, повести. Её напечатали в кредит, и деньги после продажи тиража Данилов обязан вернуть. Таковы правила. Наши издательства теперь работают по таким правилом. И Данилову на самом деле очень повезло. Ему поверили на слово.
Кредит Данилову давали всегда, потому что знали - отдаст. Он был щепетильным, всегда отдавал свои денежные долги и уважал себя за это. Даже если ради этого приходилось некоторое время жить за чужой счёт. Цоканье рюмочек пронизывало весь текст его повести. Цок-цок - и начинался диалог. Цок-цок - менялась мизансцена. Цок-цок. Конец главы. Этот звук был рефреном, стержнем, на которые Данилов не спеша нанизывал события своей жизни.

У Данилова, по его же словам, «харизма». То есть авторитет и обаяние. К тому же он «имеет масло в башке» - то есть умный, и может зарабатывать себе на жизнь, полагаясь исключительно на свой интеллект. Данилов давно подвизался на поприще николаевской журналистики и преуспевает в этом, создавая «заказные» статьи. Публикации обеспечивают ему жизненно необходимые вещи: уважение среди тех, кто его плохо знает и возможность «не оглядываться на холодильник», как он любит выражаться. Поэтому ему охотно дают в долг, считаются с его мнением и побаиваются его язвительного языка. Бессребреником он никогда не был и втайне презирает это в других.
Пьёт Данилов много и жадно, почти не закусывая. Водка в его доме не задерживается, сколько бы её ни оказывалось в старом обшарпанном холодильнике, и капризно повелевает им, как сварливая, давно разлюбившая жена. Она опустошает его карманы и заветные холостяцкие «заначки», заставляет брать в долг, после чего Данилов вступает с разными людьми в запутанные кредитные отношения, впадает в депрессию и некоторое время мрачно смотрит на жизнь.
Когда я впервые появилась в этом доме, Данилов приветливо поинтересовался у Сильвестра, кивнув в мою сторону:
- Алкоголичка?
В его голосе прозвучала нежность. Здесь, в Николаеве, в кругу, который был одним из очагов городской интеллигенции, слово «алкоголичка» не подлежало ни моральному осуждению, ни обывательскому жалостливому сочувствию. Алкоголизм не был диагнозом. Тип женщин, и всё. Иногда - самых любимых женщин. Таких, как умница Оксана, одна из бывших жён Данилова, которую он, по его словам, ещё любил, но при личных встречах глухо ненавидел всеми фибрами души. Хватив лишнего, она иногда звала его обратно, но Данилов вызубрил один из принципов, которых неизменно придерживался и которых у него было немного: «никогда не возвращайся в старые места». Эта строчка из стихотворения Геннадия Шпаликова была им выучена наизусть и цитировалась при каждом удобном случае. Данилов не был беспринципным человеком и ужасно этим гордился.
- Нет, не алкоголичка, - ответил Сильвестр просто, как будто речь шла о моей национальности или профессии.
- Надо же, - Данилов удивлённо стряхнул пепел прямо себе на брюки. - Странно, что ты её не посадил на стакан…
В этом выражении мне чудилась непристойность. Но на самом деле оно означало безобидное - странно, что она не спилась… Как будто спиться - это закономерность.
Сильвестр, мой муж, с которым мы, впрочем, никогда и не думали жениться по-настоящему, пил мало. Когда-то он работал археологом - в прошлом, где не было меня. Археологи обычно или спивались, или уходили в науку, становясь впоследствии депутатами, или, если были честными бессребрениками, выигрывали конкурсы грантов, и на деньги зарубежных благотворительных фондов уезжали из страны - чаще всего навсегда. Сильвестр не спился, не ушёл в науку, не стал депутатом, и не уехал из страны. К ней он был странно привязан, хоть она и не ответила ему любовью. Ни разу.
Я поняла, почему никогда не смогла бы полюбить этот тёплый город корабелов. Здесь о чужих - иных - принято было говорить в третьем лице. Как её имя? Она не алкоголичка? Сильвестр, скажи, пусть она положит мне чуть-чуть салатика на тарелку… К чужакам это приклеивалось, как ярлык, и оставалось с ними навсегда.
 
- Представляешь, я этот роман о художниках так и начал! Прямо с этой фразы! - кашляя, втягивал он сигаретный дым в себя так, как будто собирался съесть сигарету целиком, и задыхался от смеха, а скуластое, киргизское горбоносое лицо покрывалось сетью желтоватых морщин. Все хохотали до слёз. Даже мой сдержанный Сильвестр тонко улыбался. Водку он пил, говоря языком семейного фольклора, по системе «инь» - маленькими дозами, вкусно и красиво, и почти никогда не пьянел, только лицо у него становилось всё более ироничным и коварным.
Данилов хрипел от смеха, с кашлем выплёвывая остатки пережёванной фразы:
- Разные… Хо-хо-хо… Кха-кх-х… Все - разные!…
Я вежливо усмехалась. Смешно не было. Нахально начинать целый роман с такого оригинального заявления. Но ему, Данилову, великому николаевскому писателю, как он себя называет, простительно. Потому что, скорее всего, в конце станет понятно - все вы одинаковые, коротышки, какие бы картины не рисовали. Данилов пишет о человеческом. И недолюбливает людей. Впрочем, как и большинство хороших прозаиков, для которых люди и их истории - всего лишь персонажи и сюжеты. Строительный материал… Данилов считает, что любить людей - глупо по сути, и что это мешает понять и выразить правду о них. Наверное, он прав. Идеалисты редко становились настоящими писателями.
 Я обвела взглядом обшарпанные стены, съеденные грибком. Здесь сыро, и прогоркло пахнет плесенью. Этот крошечный тесный дом, наверное, рухнет в ближайшие два-три года. Из трещин, как в египетской гробнице, сыпется песок… Данилов кашляет, и каждое утро с ужасом думает о том, как бы не заболеть туберкулёзом. Я это слышу каждое утро, потому что мы здесь живём. Временно, конечно. Потому что дома у нас нет. Или - пока нет. Да. Все люди разные, подумала я. Но живёт большинство из них, разных, одинаково плохо.
Но мы умеем заразительно смеяться и с аппетитом пить водку, закусывая салом или ещё чем-нибудь. Чем Бог пошлёт. И я вспомнила о том, что где-то на свете живёт Исакыч. Он тоже - разный.