Зуб за зуб. Гл. 3

                   Обещание небес.  ГЛАВА  3.   ЗУБ  ЗА  ЗУБ

Усталые и голодные, домой они с мамой добрались только под вечер.
Этот утомительный длинный день, наконец, подошел к концу.
Даже узел, досаждавший Дэнису все время, на обратном пути будто присмирел и вел себя вполне прилично. Мама заранее аккуратно сложила выстиранное белье в стопку, а в таком виде нести его стало значительно легче и удобнее.
Подойдя к двери своей квартиры, Дэнис встретился глазами с мамой и  понял, что она больше не сердится.
Мама смотрела на него с улыбкой, и Дэнис тут же уткнулся ей в плечо и пробормотал, что больше не будет.
Мама весело взъерошила ему волосы и полезла в сумочку за ключами.
На секунду у Дэниса перехватило дыхание, а под ложечкой нехорошо екнуло.
Вдруг мама  обнаружит пропажу ключа именно сейчас?..
Но мама ничего не заметила, и Дэнис решил не мучиться: не хватало испортить себе остаток дня угрызениями совести!.. Он полностью разделял мнение Скарлет О`Хара, что обо всем неприятном никогда не поздно подумать завтра.
Да, завтра он как следует подумает обо всем этом. А сегодня…
Впереди был прекрасный вечер: долгожданный ужин с вкусными булочками и какао, а позже, - совместная игра в «Бинго» или «Монополию»!
Дэнис обожал такие вечера, проведенные вместе. Тем более что даже у Рэма это отбивало всякую охоту воевать.
Может, все образуется?..
Из-под двери детской пробивалась узенькая полоска света. Значит, Рэм еще не спал. Он терпеть не мог засыпать при свете.
- Мы пришли!- крикнул Дэнис, снимая куртку.
В ответ не донеслось ни слова. Встречать их Рэм не вышел.
- Кажется, Рэм все еще не в духе, - вздохнула мама и потрепала Дэниса по голове.- Ладно, дадим ему еще немного времени?..
Дэнис кивнул, и стал помогать маме раскладывать принесенное из прачечной чистое, благоухающее ландышами белье на полки шкафа, стоявшего в прихожей.
К аромату ландыша примешивалось еще что-то, запах  каких-то цветов, название которых Дэнис не мог вспомнить. Похожий запах стоял в запертой комнате. Странно, что теперь  он совсем не вызывал у Дэниса  такого отвращения,  как в прачечной.
Да и настроение его круто поменялось.
Если несколько часов назад он чувствовал себя обиженным и несчастным, то после того, как мама его простила, жизнь казалась не такой уж плохой штукой. Все проблемы на время отступили.
Когда с бельем было покончено, мама присела на корточки, и, взяв Дэниса за руки, попросила:
- А теперь иди к брату. Надеюсь, до ужина вы помиритесь. Только не забудь, пожалуйста, снять ботинки!.. Дома лучше ходить в тапочках.
Она чмокнула сына в макушку, и, легонько подтолкнув в спину, пошла накрывать на стол. А Дэнис направился в детскую.
Никто из них и представить себе не мог, что за этим последует.
Дэнис, конечно же, так и не переобулся. Разговор предстоял не очень приятный, а поэтому лучше было его не оттягивать. Даже из-за ботинок. Тем более что шнурки на них, по обыкновению, совершенно запутались.
Дальше все пошло не так, как Дэнис планировал, и совсем-совсем не так, как он рассчитывал. По правде говоря, все просто понеслось под уклон, как сошедший с рельсов поезд. События вышли из-под контроля, и никто - ни Дэнис, ни Рэм, ни мама,- не смогли бы помешать им развиваться так, как им было предначертано свыше.

                ***
         
Дэнис переступил порог детской со скрытой надеждой, что  Рэм будет готов пойти на мировую.
Однако тот даже не повернулся к нему, когда Дэнис вошел в комнату.
Рэм сидел на подоконнике, подтянув колени к подбородку, и смотрел в  окно, на темную и безлюдную в этот час улицу. Поза его говорила о том, что он не намерен общаться с кем бы то ни было. Дэнис и сам, когда бывал обижен или сердит, сидел именно так.
В доме напротив одно за другим зажигались окна. Их теплый желтовато-оранжевый свет очень красиво сочетался с темнеющей пронзительной синевой закатного неба, на котором смелыми штрихами застыли ярко-розовые облака.
Раньше, когда Дэнис  глядел на окна соседского дома, ему казалось, что такие теплые, уютные и дружественные огоньки могут гореть только там, где все хорошо, где люди не знают ссор и живут в ладу друг с другом. Как выяснилось, и тут он ошибался. Огонек от их настольной лампы тоже вплетался в общий узор на доме. Наверняка кто-то видит свет в их окошке, и думает, что у них все просто замечательно… И для них это самый притягательный огонек на свете.
На самом деле лампа высвечивала  сейчас только холод и неприязнь, царящие  в доме.
Значит, и за другими окнами может быть то же самое?..
Дэнису стало неуютно от этой мысли.
Не зная, с чего начать разговор, он просто подошел к брату поближе, и робко тронул его за рукав.
- Чего тебе?- грубо спросил Рэм. Голос у него был хриплый, будто он перед этим съел несколько пачек мороженого.
Он резко повернул к брату лицо, и посмотрел на него. Нос у Рэма оказался красный и распухший, а на щеках виднелись еще не высохшие дорожки от слез.
Дэнис еще ни разу не видел, чтобы его старший брат плакал. Ни от боли, ни от обиды.
Он не плакал никогда.
Насколько Дэнис мог припомнить, при нем - никогда.
                ***
Он не плакал даже в тот день, когда у школьного туалета его подкараулил Том Бэбскоп, - известный на всю школу громила, - и мощным ударом выбил ему передний зуб.
Позже Рэм рассказывал, что  в тот момент даже  не сообразил заплакать: все случилось слишком быстро.
Только чудом он устоял на ногах.
 Рот моментально наполнился кровью, и Рэм чуть не сглотнул ее вместе с выбитым зубом. Правда,  успел-таки выплюнуть все на пол.
Крови было так много, что Том Бэбскоп, ухмылявшийся до этого со всем возможным злорадством, выпучил глаза.
А потом произошло невероятное: он побледнел как простыня и хлопнулся в обморок, закатив глаза под лоб.
Задира и драчун, гроза всей школы, Том Бэбскоп, оказывается, не переносил вида крови.
Так что Рэму  пришлось бежать к школьной медсестре и вести ее на подмогу своему противнику, туда, где он возлежал во всей своей полноте - в прямом и переносном смысле, - так как был мальчиком крупненьким, если не сказать, с жиринкой.
Пока медсестра охала и ахала вокруг Тома, пытаясь с помощью вонючего куска ваты, смоченного в нашатыре, привести его в чувство, Рэм кое-как умылся, подобрал упавшие учебники, сложил их в сумку, а потом подошел к луже собственной крови, и, выудив оттуда зуб, спрятал его в карман.
А потом  вежливо спросил мисс Кессиди, может ли он идти на урок?
Медсестра, ошеломленная его спокойствием, только кивнула. Она хотела сказать, что о подобных случаях  положено  докладывать мистеру Бэнсу, директору школы, но Рэм, задержавшись буквально на минуту, опередил ее:
- Я думаю, не стоит беспокоить мистера Бэнса из-за каких-то пустяков. В конце-концов, все  уже позади.
- Да, но… Бедный мальчик все еще без сознания! И, кроме того, тебя мне тоже нужно будет  осмотреть.
- Спасибо, мисс Кессиди, не стоит. Как видите, со мной все в порядке. Всего лишь выбитый зуб. Лучше останьтесь возле этого «бедного мальчика», которого, к вашему сведению, зовут Том. Том Бэбскоп.
Рэм очень умело скопировал истеричные интонации мисс Кессиди.
Та зарделась от стыда: как же она могла не узнать известного в школе забияку?.. Ох уж этот Том Бэбскоп!..
И если раньше у нее были какие-то сомнения по поводу драки, то теперь она точно уверилась, что Рэм здесь ни при чем.
- Нет, я должна … Я обязана доложить! Давно пора  положить конец этому безобразию!
- Пожалуйста, не надо никому говорить об этом, мисс Кессиди. Я сам все улажу. Это мое дело. Мое и Тома. Пусть это останется между нами. Прошу вас!
Мисс Кессиди снова кивнула.
Это была экзальтированная худая тридцатилетняя католичка, старая дева, до конца своих дней решившая посвятить себя детям, - по причине того, что у нее самой семья не сложилась, и детей не предвиделось.
Она до глубины души была потрясена словами и поведением одиннадцатилетнего мальчика. В его словах были какая-то сила и властность, а мисс Кессиди преклонялась перед натурами, обладавшими этими качествами. Главным образом потому, что сама была напрочь лишена и того и другого.
И поэтому  просто не могла отказать Рэму.
- О, это благородный поступок!- воскликнула она с придыханием.- Воистину, ты добрый мальчик!!!
- Вовсе нет, мэм, - излишне скромно, как показалось мисс Кессиди, промолвил Рэм и потупился. - До свидания.               
Мисс Кессиди сдержала слово, и директор ничего не узнал о происшествии, зато вся школа была откуда-то в курсе.
                ***
Рэм не лукавил. Он сказал  мисс Кессиди то, что думал. Он действительно не считал свой поступок добрым. Потому что совершил его из чистого прагматизма.
Выловив свой зуб из лужи собственной слюны вперемешку с кровью, он, пожалуй, впервые в жизни уяснил смысл древней клятвы «Око за око, зуб за зуб», и стал продумывать план мести.
Для начала он завернул свой зуб в бумажку, нарисовал сверху красное сердечко и послал это Тому  на следующем уроке «по почте».  Попросту говоря, попросил  передать  от парты к парте в самый конец класса.
Именно туда учителя «сослали» Тома, убивая, как им  показалось, таким образом сразу двух зайцев. Когда-то Том сидел на второй парте, но дети жаловались, что им ничего  не видно из-за его широкой спины. Кроме того, он  был на уроках невнимателен и рассеян, и своей непоседливостью мешал сосредоточиться и своим одноклассникам. Сидя сзади, он не смог бы загораживать доску более мелким ученикам и не отвлекал бы их от учебы.
Сказано - сделано.
Так Том и оказался за последней партой. Учителя были довольны принятым решением.
Бэбскоп был тоже не против, потому что маленький нюанс учителя все-таки не учли. Переселившись на галерку, Том приобрел неоценимое стратегическое положение, давшее ему прекрасную возможность к оплевыванию товарищей жеваной бумагой, хорошо прилипавшей к затылкам.
Итак, сердечко отправилось на последнюю парту, где и обитал громила Том, - как теперь ясно,  не только по причине своих габаритов, но и по причине своей полной неспособности учиться, особенно проявившейся  за последний год.
Вот уже пару лет Том переползал из класса в класс только потому, что его отец, мистер Бэбскоп, регулярно отстегивал школе кругленькие суммы на оборудование, ремонт и ежегодные вечеринки в честь дня образования школы. Так что поставить вопрос о дальнейшем пребывании Тома в данном учебном заведении означало бы для мистера Бэнса, директора школы, подписание самому себе смертного приговора.
Что и говорить, школа финансировалась из рук вон плохо, и денег всегда не хватало. И если бы не пожертвования и вклады родителей, давно зашел бы разговор о ее закрытии. Отец Тома, мистер Бэбскоп, был одним из тех, на чьи деньги школа могла кое-как существовать, выныривая из финансовых трясин, как скользящий среди свирепых волн утлый челнок, обреченный на гибель, и все же каким-то чудом продолжавший удерживаться на плаву.
Мистер Бэбскоп, учившийся когда-то вместе с мистером Бэнсом, и никогда не блиставший своими знаниями, был банкиром, больше того, - он был директором банка, и, по скромным подсчетам мистера Бэнса,  имел доход раз в десять больший, чем у своего бывшего однокашника, закончившего школу на «отлично», и дослужившегося в свои сорок лет, в отличие от него, только до директора школы и до двадцати тысяч в год. Что, конечно, не могло не вызывать у того черную зависть, ибо раздаваемые кем-то свыше блага жизни распределялись, как ему казалось, совсем не по заслугам, а исходя из каких-то непонятных мистеру Бэнсу соображений. Он был сердит на Творца, а поэтому исповедовал наиболее удобный и необременительный вид религии – атеизм. Получаемые же от мистера Бэбскопа деньги стояли у него поперек горла. Мистер Бэбскоп был прекрасно осведомлен о том,  что доводит этим мистера Бэнса до белого каления, но только посмеивался, зная, что мистер Бэнс у него в руках, и деться ему некуда.
В свое время  мистер Бэбскоп измывался над своим одноклассником и помыкал им, как мог. И даже теперь, через много лет,  продолжал изводить и унижать своего бывшего товарища  весьма парадоксальным способом: подписывая баснословные чеки за пребывание в школе своего юного отпрыска и спонсируя школу, что, разумеется, делал не без выгоды и для себя: это избавляло его от львиной доли налогов. (И, кроме прочего, давало прекрасную возможность под шумок прикарманивать часть денег банка). Так что он тоже  как бы убивал двух зайцев.
Мистер Бэнс, так же прекрасно понимая, что это завуалированное издевательство именно над ним, скрежеща зубами, вынужден был смиренно принимать  подачки от своего недруга, и, вымучивая из себя улыбку, благодарить за богатые пожертвования.
Масла в огонь подливала еще и мисс Кессиди, сушеная вобла, которая, заламывая руки, восклицала: «О! Сколь щедрый дар столь широкой души!!!»
Эти слова ножом полосовали сердце мистера Бэнса, и он про себя не раз желал ей задохнуться от собственного восторга. Он почувствовал, что не переваривает мисс Кессиди, уже тогда, когда она впервые пришла к нему наниматься на должность школьной медсестры, в своем безразмерном балахоне цвета перегнивших листьев,  и с  кроткой улыбкой жертвенного агнца на лице.
Рекомендаций у нее не было никаких, и он вполне мог бы дать ей от ворот поворот, однако, удивляясь сам себе, вместо этого тут же отдал ей должность. Аргументом послужило то, что мисс Кессиди была умеренна в запросах. Более чем. А при нынешних временах такое встречалось нечасто.
Конечно, хирургических операций ей бы никто не доверил, но смазать царапины йодом или наложить на них пластырь – а в школе, к счастью, других травм почти  не встречалось - было ей вполне по силам. Хотя, глядя на ее изможденное и высохшее, как абрикос под солнцем, тело, можно было подумать, что сил у нее осталось ровно столько, чтобы успеть добрести до смертного одра. Казалось, она готова была переломиться даже от легкого сквозняка. Мисс Кессиди была не просто худа; она была истощена, словно скитающаяся по помойкам кошка. Худее нее была, пожалуй, только школьная швабра.
                ***
Словом, пока мистер Бэбскоп, в свое удовольствие третировал мистера Бэнса, а тот, наступая на горло собственной песне, вынужден был уверять его в полном своем почтении, сын мистера Бэбскопа, Том Бэбскоп - младший, редкостный балбес и невежда,- воистину продолжал дело отца, изводя и задирая своих одноклассников. Впрочем, если попытаться скаламбурить, выбив Рэму зуб, он все-таки обломал на нем зубы.
Грубый и неповоротливый, Том был простоват и в чем-то сентиментален, и поэтому легко купился на конвертик с сердечком. Думая, что это валентинка от кого-то из девчонок-одноклассниц, он даже не заподозрил подвоха.
Его пухлые губы были растянуты в улыбке, когда он распечатывал послание, заранее прикидывая, кто его мог написать. В следующее мгновение класс огласился его диким испуганным  воплем. Вид выглянувшего из надорванной бумажки окровавленного зуба, который Рэм сознательно не стал отмывать, полностью доконал несчастного Тома. Любовное послание обернулось Черной пиратской меткой. Он вскочил со своего места, опрокинув стул, и отбросил от себя бумажку с зубом.
- В чем дело, Том? - взвизгнула мисс Гроссет, преподавательница истории, пожилая и полная женщина, утянутая в талии настолько, что ее крепкая фигура образовывала почти идеальные песочные часы. Во всем прочем она также старалась следовать идеалу, а поэтому придерживалась в обучении определенных принципов, а одним из них было то, что во время ее урока должна царить идеальная тишина. Сейчас принципы были грубо попраны, а потерпеть подобного мисс Гроссет никак не могла. – Что с вами? Если уж вы осмелились прервать урок, соизвольте объясниться!
Том мог только тыкать пальцем перед собой, и, заикаясь, издавать что-то невразумительное, типа:
- Ва-ва-ва!..
Этим он еще больше разозлил мисс Гроссет. Потому что ее вторым принципом  было беспрекословное послушание учеников и четкие ответы на поставленные ею вопросы.
Но никакого связного ответа от Тома добиться было невозможно, а причины его столь возмутительного поведения мисс Гроссет не находила. (Конвертик с зубом лежал под партой, куда Том смахнул его в испуге; и она не могла его видеть). Поэтому ей оставалось только одно, - выйти из этой ситуации, сохранив лицо.
- Сядьте на место!- отчеканила она. - Если уж ни на что большее вы все равно не способны.
В ее голосе было столько яда, что ей могла бы позавидовать любая гадюка.
В классе сдержанно хихикнули. Мисс Гроссет стремительно развернулась и гневно оглядела учеников. Смешки стихли.
- Вернемся к теме! - возвысила голос мисс Гроссет и прошла к доске. Ее шуршащая  шелковая юбка вела за собой волну самого настоящего ветра.
Том понемногу приходил в себя. Он наконец-то закрыл рот и грузно плюхнулся на стул. И тут настал звездный час Рэма.
Обернувшись, он поманил Тома пальцем. Тот, словно загипнотизированный, невольно подался вперед.
Рэм молча, от души, улыбнулся Тому; широкая улыбка его обнажила безобразную дыру в нижнем ряду зубов. Убедившись, что Том увидел, Рэм сложил ладошку лодочкой, и, поднеся ее к подбородку, слегка дунул на нее в направлении Тома, как бы посылая ему привет. А после этого  дружески подмигнул Тому.
 Теперь только дебил мог бы сомневаться, от кого было кровавое послание. Рэм хотел всего лишь сделать Тому предупреждение. Но такого эффекта  он даже не предполагал: когда воздушная струйка  слетела с его губ, у Тома внезапно стали пунцовыми уши, он отшатнулся от Рэма назад и вместе со стулом опрокинулся на спину. Его точно смело дуновением урагана.
Рэм быстрым движением поднял пакетик с зубом и тут же отвернулся, предоставив мисс Гроссет, снова срываясь на визг, выяснять отношения с нарушителем спокойствия и выпроваживать его из класса. Ему это было не интересно.
                ***
После уроков он подкараулил Тома Бэбскопа за школой, и как следует вздул. Надо сказать, что тот был еще в шоке после случившегося, и почти не сопротивлялся. Он пальцем не пошевелил, чтобы дать Рэму отпор, хотя был выше и массивнее, и мог бы уложить его одной левой.
Школа  с того дня вздохнула свободно: Тома словно подменили. Он стал настолько тихим, что и мухи бы не обидел. А братьев  вообще  обходил стороной, чуть ли  не шарахался от них.
Случай у туалета навсегда отбил у него охоту драться.
Можете мне поверить, когда твой враг плюет своей собственной кровью тебе под ноги, - это впечатляет.
На Рэма смотрели как на героя, а на громилу Тома за спиной показывали пальцами, и, стоило ему отвернуться, скрывая смех, обзывали прилипшей к нему с того самого дня новой обидной кличкой - Неженка.
Все в школе шептались и передавали друг другу события драки. С каждым разом она обрастала все новыми и новыми жутким подробностями. Но, само собой, Рэм рассказал Дэнису о драке в школе только чистую правду, без всяких прикрас, взяв с него честное слово, что тот ничего не скажет маме. Дэнис, естественно, обещал, глядя на старшего брата с обожанием.
Мучаясь в тот день от элементарной простуды, он лежал дома, в постели, и, безусловно, пропустил самое интересное! Когда Рэм посвятил его в произошедшее, Дэнис безошибочно понял, что это станет в школе событием года. Еще бы: прищучить самого Тома Бэбскопа!!!  Дэнис восхищался хладнокровием Рэма, и жалел, что не мог принять участие в столь грандиозных событиях.
И еще больше он был возмущен нападением Бэбскопа, которое, во-первых, было подлым, потому что совершилось из-за угла, а, во-вторых,  было, по  мнению Дэниса, абсолютно беспричинным.
…Причина была до смехотворного проста. За  месяц до этого у Рэма случился день рождения, и он, обходя парту за партой, протягивал одноклассникам кулек, угощая их конфетами.
Подойдя к «камчатке», где сидел отверженный всеми Том, он с улыбкой сказал: «Твоё!»
И отдал ему кулек с последней, как он думал, конфетой. Не зная, что кулек совершенно пуст. Видно, кто-то, намеренно или случайно, ухитрился прихватить себе лишнюю, поэтому Тому конфеты не хватило. (Кстати, кулек был очень красивый, на его боку жонглировал яркими разноцветными шарами веселый рыжий клоун, и Рэм думал, что Том обрадуется.)
После этого Рэм отошел и спокойно сел на свое место, так как уже раздался звонок, и нужно было приготовиться к  уроку математики.
Том запустил руку в кулек и, естественно, ничего там не обнаружил. Он, конечно, сразу подумал, что Рэм просто посмеялся над ним. Тома многие в школе дразнили из-за его полноты, называя Жиряком и Толстопузом, и он страшно комплексовал, болезненно воспринимая любой подобный намек в свой адрес.
Одни ехидно спрашивали, где у него краник для спуска жира, и скоро ли он лопнет, если перестанет это делать? Другие швырялись в него банановыми или мандариновыми корками и кричали ему вслед, что это хорошее дополнение к пончику. Третьи, зная, что Том не может отказаться от сладкого, часто подсовывали ему в парту пустые  конфетные обертки, искусно сворачивая их наподобие конфеты, а потом со смехом наблюдали, как он, развернув бумажку, обижено смотрит на нее. Издевательства могли носить разную форму, - в этом дети порой весьма и весьма изобретательны, - но так или иначе сводились к тому, чтобы унизить Тома, подчеркнув, какое он ничтожество.
Том никому не давал спуска, сразу бросаясь на рожон, чем скоро и завоевал в школе репутацию драчуна. Но, так как бегать за своими одноклассниками ему было трудно, опять-таки из-за своей комплекции, он предпочитал встречи с ними один на один где-нибудь в укромном месте, где не было учителей, и откуда его будущая жертва никуда не могла убежать. Тогда он давал волю своему гневу и щедро оделял врагов синяками и шишками.
А так как дразнили его практически все, то и «подарочек» от Тома получил почти каждый из них. Половина школы Тома ненавидела, а, стало быть, числилась у него во врагах.
До нелепого случая с конфетой они с Рэмом относились друг к другу совершенно нейтрально; тем обиднее было Тому, когда ему показалось, что Рэм решил примкнуть к его гонителям.  Словом, неудивительно, что он захотел отомстить.
Объяснений он не любил, - слова как-то не давались ему, -  а поэтому по прошествии времени просто встретил своего обидчика прямым ударом в лицо, который подсмотрел по телевизору, во время одного из боев без правил, которые так обожал смотреть его отец поздно ночью, - обставившись пивом и обложившись солеными крекерами.
Том хорошо запомнил этот удар, и отработал его на своей пуховой подушке, нещадно лупцуя ее каждый день, пока она не порвалась, и перья не разлетелись по всей комнате, за что ему, кстати, потом здорово влетело от матери.
Однако месть почему-то не принесла ему удовлетворения; и он нажил не одного «кровника», а сразу двух… Ибо этот малёк, Дэнис, таскался за своим братом как приклеенный.
Что касается «малька», то когда он через несколько дней вернулся в школу, отсвет славы Рэма неожиданно пал и на него. Он с замиранием слушал рассказы одноклассников о драке, превратившиеся к этому времени в захватывающую сагу.
И именно ему досталось принимать от товарищей все поздравления и ободрения.
Потому что теперь Рэму пришлось несколько дней побыть дома: губа его так распухла, что он еле мог говорить. А, кроме того, у него после удара сильно болела и кружилась голова,  и вечером, во время ужина, он даже потерял сознание. Испуганная мама тут же вызвала доктора, который заявил, что у Рэма, вероятно, небольшое сотрясение мозга, и посоветовал ему несколько дней провести в постели.
Обморок Рэма обошелся маме в сто пятьдесят фунтов, - почти все, что она успела отложить за несколько месяцев подработки, беря домой перепечатывать и править неграмотные статьи совершенно косноязычных студентов-филологов, над которыми ей приходилось корпеть по ночам, чтобы привести их в божеский вид…      
После ухода доктора мама учинила Рэму допрос по поводу отсутствия зуба, распухшей губы и всего остального. Рэму пришлось сказать, что он упал, неловко поскользнувшись на мыльном пятне в школьной умывальной.
В отличие от Дэниса, он давно уже научился искусству лжи, и делал это так же непринужденно и уверенно, как и взрослые. С той только разницей, что использовал это только для сокрытия некоторых незначительных деталей, иногда придававших событиям совершенно другую окраску, но никогда - для своей выгоды или желания казаться лучше.
Когда мама с недоверием посмотрела на него, он с самым небрежным видом добавил:
- Можешь спросить у мисс Кессиди, если хочешь. Она была там. Потому что в тот день упал не только я, но и Том Бэбскоп из нашего класса. Представляешь, у него потом на затылке вскочила шишка размером с куриное яйцо! Вот умора!..
- Рэми!.. - одернула его мама. - Как ты можешь так говорить!..
Рэм спохватился:
- Прости, мама, я не это хотел сказать.
- В следующий раз думай над своими словами, - укоризненно заметила мама. - Мальчику наверняка было больно… Вспомни, тебе ведь тоже было больно, верно?
- Ни капельки! - соврал Рэм.
Дэнис знал, что это не так. Челюсть у Рэма болела еще очень сильно. Но он считал, что жаловаться, тем более, маме, - недостойно мужчины.
Сам Дэнис ужасно боялся боли, и когда за месяц перед этим у него расшатался молочный зуб, с плачем спрятался в детской, не желая идти к дантисту. Зуб надо было удалить, потому что он  уже висел на одном волоске и мешал Дэнису есть. Маме пришлось тащить Дэниса к врачу почти волоком. Когда же все закончилось, и Дэнис вышел из кабинета, радостно сжимая злосчастный зуб в руке, старший брат коротко бросил ему сквозь зубы: «Трус!..»  Дэнис застыл от обиды и едва  не расплакался, сдержавшись только потому, что боялся новой насмешки. Мама хотела поговорить с Рэмом по этому поводу, объяснить, что Дэнис еще маленький, а, стало быть,  Рэм, как старший, должен относиться к нему снисходительнее. Но Рэм просто отвернулся, не желая продолжать разговор, и поэтому остался при своем мнении.
Дэнис, по существующей в таких случаях традиции, отдал свой зуб Мышке, с тем, чтобы она подарила ему взамен новый.
Конечно, в доме у них не водилось никаких мышей, однако, положенный накануне под ванную молочный зуб исчез, а это дало Дэнису надежду на то, что его просьба будет исполнена. Так и случилось; и уже через несколько дней на месте выпавшего молочного Дэнис нащупал  языком острый кончик нового зуба.
Дэнис посоветовал и брату воспользоваться проверенным способом, но когда только заикнулся о Мышке, Рэм посмеялся над ним и с презрением добавил, что в эти глупости верят только сопляки вроде Дэниса.
Дэнис обиделся и дулся на Рэма минут двадцать, но потом сдался и подошел смотреть зуб, ставший с тех пор для Рэма талисманом.
                ***
Что же касается  выбитого зуба, на его месте у Рэма долго ничего не росло. Только через год зияющая дыра, наконец, исчезла, и новый зуб заполнил промежуток. Это только укрепило  мысль Дэниса о том, что Мышка все-таки существует.
И хотя Рэм шутил, что новый зуб  боится появляться в  несчастливом месте, у Дэниса была на этот счет другая версия, которой, он, правда, не стал делиться с братом. Он считал, что Мышка обиделась на Рэма, когда тот отказался пожертвовать ей свой зуб.
                ***               
Итак, Рэм не заплакал даже после той  драки. Хотя был тогда гораздо младше. Сейчас же, два года спустя, он сидел на подоконнике, и был не в состоянии сдержать слезы.
Дэнис никогда еще не видел своего брата таким открытым и беззащитным. Он не мог понять, что случилось? Что могло заставить Рэма плакать? Плакать при нем, младшем, не скрывая и не стесняясь своих слез. Это потрясло Дэниса не меньше, чем в свое время терпение и выдержка Рэма в случае с Томом Бэбскопом.
Дэнис заметил, что брат сжимает в руке листок бумаги, исписанный мелким каллиграфическим почерком, - с завитушками и вензелями, - принадлежавшим явно не Рэму.
Почерк Рэма он узнал бы сразу. Их учительница чистописания, мисс Фергюсс, часто выговаривала брату за то, что он пишет как курица лапой. «Если бы не ваша безупречная грамотность, Ромуальд Кингстон, - ворчала она, глядя на него своими удивленными выпуклыми глазами, и постукивая карандашом по странице, полной расползающихся во все стороны странных загогулин, похожих скорее на червей, нежели на буквы, - не видать бы вам оценки выше «посредственно». Но, что есть, то есть, - грамотность у них была врожденная. Что касается почерка…
Рэм и не надеялся, что когда-нибудь сможет выводить такие вот красивые петельки и завитки, похожие на усики растущего гороха.
Зато они здорово удавались Дэнису, и иногда тот, видя, что Рэм мучается над каким-то простым текстом, превращая его в сборище каракулей, предлагал свою помощь и делал домашнее задание за него. 
Сам Рэм никогда о помощи не просил. Впрочем, и не благодарил тоже.
Но Дэнис и не требовал никакой благодарности. Ему просто нравилось это занятие; он любил, когда буквы получались не только ровные, стоящие прямо по линеечке, но и красивые, на которые было любо-дорого посмотреть. Это была его стихия. Так же, как и рисование.
И  это, пожалуй, было единственное, в чем брат отдавал ему должное. Дэнис это знал, и был согласен на все, чтобы заслужить одобрение старшего.
                ***
Под его взглядом Рэм сжал руку сильнее, точно боясь, что бумага выпорхнет из нее. Листок смялся еще больше. Это была зеленоватая почтовая бумага, - плотная и добротная. Дэнис подумал, что на такой приятно писать письма и рисовать пером.
Взгляд его скользнул по подоконнику и наткнулся на кончик фотографии, торчавшей из-за спины брата. Той самой злополучной фотографии в рамке, что и послужила основанием для  раздора. У Дэниса екнуло сердце. Ему вдруг отчаянно захотелось увидеть ее еще раз. Взглянуть на улыбающегося отца, смеющуюся маму, на заливисто хохочущего брата…
Внезапно ему пришла в голову великолепная мысль.
Недолго думая, Дэнис бросился в коридор, и, сдернув с вешалки свою куртку с лежащим в  кармане подарком мистера Мортвирреса, бегом вернулся в детскую. Уже закрыв за собой дверь, он вынул шар из кармана и бросил куртку на пол. Спрятав шар за спиной, он подошел к брату и примирительно предложил:
- Знаешь, у меня есть одна чудесная штука. Мне ее подарили. Только, чур, это секрет!.. Если я покажу это тебе, можно мне будет еще раз посмотреть ТУ фотографию?..
Рэм молчал, и Дэнис почему-то чувствовал волну исходящей от него еле сдерживаемой ярости. Он смотрел на Дэниса как на какое-то склизкое чудовище, с ненавистью и негодованием.
Дэнис вынул шар из-за спины и протянул его Рэму. Рэм даже не удостоил его своим вниманием.
- Впрочем, если хочешь, можешь забрать себе. Насовсем. Мне не жалко, правда!.. - затараторил Дэнис; под пристальным взглядом Рэма ему отчего-то было не по себе. - Ты ведь дашь мне посмотреть фотографию, да?..
Он положил шар на подоконник рядом с Рэмом и потянулся за снимком. Но Рэм спиной заслонил его и бешеными глазами уставился на брата. Похоже, шар его совсем не интересовал. В его глазах полыхало пламя.
- Ты что, в самом деле, ничего не понимаешь? - спросил он. – Или только прикидываешься?..
Дэнис в недоумении покачал головой. В тот момент он понял только одно: Рэм ничего ему не даст. И в нем тоже начал закипать гнев.
- Я хочу посмотреть фотографию, - потребовал он, стараясь  говорить как можно более твердым голосом.
- Маленький мальчик капризничает? - скривил губы Рэм.
Это еще более раззадорило Дэниса.
- Перестань обзываться!.. Я не капризничаю!.. Я имею на это полное право. Такое же, как и ты.
Рэм молчал. Видимо, он считал по-другому, и Дэнис никак не мог взять в толк, почему он не желает изложить ему эти причины. Он с вызовом посмотрел на брата, давая тому понять, что не отступится.
- Тебе она все равно ни к чему, - процедил Рэм сквозь зубы, снизойдя наконец до объяснений.
- А это уж не тебе решать!.. - огрызнулся Дэнис. - Это и моя семья тоже, понятно?!.
- Тебя даже НЕТ там, придурок, - спокойно парировал Рэм, глядя на Дэниса со смесью презрения и жалости. - Все было просто замечательно, - совсем как на фотографии, - пока ты не родился. А потом… Отец ушел от нас… Из-за тебя!! Это ты во всем виноват! Он бросил нас, потому что на свет появился ты, урод!!!
Под конец речи Рэм уже просто кричал. Слезы снова брызнули у него из глаз, и он размазывал их по щекам быстрыми нервными движениями руки с зажатой в ней бумажкой.
Дэнису хотелось заткнуть уши, и не слышать всего этого. Слова брата поразили его в самое сердце. Лучше бы Рэм ударил его, чем сказать такое.
- Неправда! - закричал он в ответ, тоже срываясь в истерику. - Ты все врешь! Это неправда! Неправда!!
- Вот, можешь сам убедиться! - с этими словами Рэм швырнул Дэнису в лицо скомканный в руке листок. - Я нашел это там, в его комнате, в шкатулке, пока вас с мамой не было дома. Это письмо отца. Он сам об этом пишет.
Письмо упало на пол, к ногам Дэниса, жалким комочком.  Дэнис не посмел поднять его, потому что это означало бы только то, что он признал правоту Рэма.
- Неправда… - Прошептал Дэнис трясущимися губами. - Ты это сам все придумал… Ты так нарочно говоришь, чтобы не давать мне снимок отца…
Рэм громко, истерически расхохотался.
- Неправда?.. - закричал он, и, схватив с подоконника фотографию, запустил ею в брата. - Что ж, тогда забирай!..
Дэнис не успел поймать ее, и она упала на пол. Стекло звякнуло и разлетелось на мелкие кусочки. Один из осколков отскочил и до крови рассек Рэму бровь; другой чиркнул Дэниса по щеке. Однако в пылу братья даже не заметили этого.
- Забирай все: и этот снимок, и его письма, - все забирай, как забрал у меня отца! - Рэм, плача навзрыд, кинул Дэнису стопку конвертов. Они улеглись на ковре красивым веером. - Может быть тогда ты, наконец, повзрослеешь, и начнешь понимать хоть что-то! Ведь сейчас для тебя это просто игрушки, не так ли? Как вот этот шар, например!..
Рэм схватил последнее, что еще оставалось на подоконнике, - стеклянное яйцо, - и высоко поднял его над головой. Руки его дрожали, и Дэнис видел, что брат готов швырнуть его оземь. Он замер от ужаса.
От всего сказанного Рэмом его уже просто трясло. Он чувствовал, что в нем поднимается какая-то мутная волна, захлестывая все рациональные чувства.
- Ненавижу тебя! - закричал Дэнис, надсаживая голос. - Ты мне не брат!! И никогда не был братом! Ты сам всегда все забираешь у меня! Я хочу, чтобы тебя не было! Это мой отец!..
Повинуясь какой-то незримой силе, пришедшей откуда-то изнутри, он по памяти выкрикнул слова, сказанные для него стариком:
- Убирайся! Это мой шар! Это мой мир!!
Яркая вспышка на несколько секунд заставила его зажмуриться  и закрыть лицо руками, так ярок и яростен был этот жуткий свет. Сопровождалась вспышка громким хлопком и ударом пронзительного холода.
Когда мальчик открыл глаза, Рэма в комнате не было.
Дэнис растерянно поводил глазами туда-сюда, и даже заглянул под кровать, думая, что Рэм успел  спрятаться. Но никого там не обнаружил.
- Рэм, ты где?.. Выходи, - нерешительно позвал он, уже зная, что ответа не будет.
Случилось что-то такое, что не имело объяснений, не укладывалось ни в какие рамки. И тем не менее, произошло: его брат Рэм бесследно исчез из детской. Куда?.. Как это могло случиться?.. – Дэнис не имел ни малейшего понятия.
Впрочем, по поводу второго у Дэниса вдруг возникли кое-какие догадки, которые почти сразу же переросли в уверенность. Он с неприкрытым испугом уставился на стеклянное яйцо.
- Шар… - прошептал он.
Рэм держал в руках шар, когда…
Дэнис сделал к шару несколько опасливых шагов, точно боясь, что тот бросится на него, как бешеная собака.
Шар спокойно лежал на полу, и внутри него бушевал разноцветный пожар золотой осени. Он был невредим,  словно и не падал с высоты двух метров. Как будто волшебные хрустальные шары всегда приземляются на землю подобно резиновым мячикам. И крошечный холм в глубине, и равнина подле холма, -  все было засыпано красными, желтыми и оранжевыми листьями. 
Но Дэнису уже было не до этих чудес или красот. 
- Дети, что у вас происходит? - послышался из-за двери мамин голос. Похоже, она была не на шутку взволнована. - Что это за шум?? И почему так холодно? - Вы что, открыли окно?..
У Дэниса волосы встали дыбом, когда он представил, что мама сейчас войдет к ним в детскую и увидит здесь, среди всего этого раскардаша, его ОДНОГО. ЧТО бы он смог ей сказать?..
Наверное, он бы просто умер, если бы мама спросила его, где Рэм.
Заметавшись, Дэнис наступил на валявшуюся под ногами куртку, которую  притащил в комнату. Потом, сам не зная зачем,  натянул ее и лихорадочно принялся собирать разбросанные по полу письма, распихивая их по карманам.
Их было не так  много - штук восемь или девять, - считая то, мятое. Да и разлетелись они, к счастью, не очень далеко. Так что Дэнис управился с ними за считанные секунды. Под последним письмом обнаружилась узкая розовая шелковая ленточка. Ею, видимо, была связана пачка, пока письма находились в шкатулке.
Присоединив  ленточку к письмам, мальчик кинулся к разбитому портрету.
Стекло под  руками легко рассыпалось. Совсем так же, как жизнь Дэниса…
Снимок без труда вынулся из рамки, а из-под него выпал вдруг свернутый вчетверо листок. Что это такое, разбирать у Дэниса времени не было, и он также сунул бумажку в карман.
- Рэм? Дэнис?.. - раздалось у самой двери, когда Дэнис уже склонился к шару, лежащему у окна.
Он испуганно обернулся; ручка поползла вниз, и дверь, как в замедленной съемке, начала открываться.
Стиснув шар обеими руками, Дэнис мог сделать только одно.
- Это мой мир!!! - повторил он слова заклинания, и пожелал отправиться вслед за братом.
И этот мир тут же перестал для него существовать, уступив место темноте и бесконечному холоду.


Продолжение следует.