А. Зеличёнок
П О С И Д Е Л К И
В М Е Ж П Л А Н Е Т Н О Й Т А В Е Р Н Е
"Ф О Р М А С У Щ Н О С Т И"
Хаотический роман
Посвящается Лёнушке с любовью
Не на Краю Вселенной - ибо у вселенной нет края; не в Центре Вселенной - тоже довольно расплывчатое понятие; не в Конце и не в Начале Времен - так уж вышло; нет, все происходило совсем в другом районе Описываемого Бытия. Представьте себе сравнительно небольшую не более полупарсека в диаметре - и, к примеру, яйцеобразную - хотя последнее вовсе не обязательно - замкнутую (берегитесь, кла¬устрофобы!) капсулу пространства. Представили? Ну, вот я и запер вас в ареале повествования. Вокруг - как я уже говорил, примерно на четверть парсека в каждую сторону - действительность клубится и завихряется, концентрируясь в образах самых причудливых предме¬тов. Что с вами? Ах, вы попытались сесть? Коленки ослабли? Извини¬те, не успел предупредить: здесь надо быть чрезвычайно осторожным, все так зыбко, неустойчиво, ненадежно. Что поделаешь - плоды чис¬того разума, не фиксируются сразу. Да и потом тоже может не слу¬читься. Мы ведь с вами не Боги, не правда ли? Я, во всяком случае, точно нет. Но мы отвлеклись от сути происходящего. Возможно, я вас удивлю, но у происходящего нет сути. Не возникла пока. Придет¬ся подождать. Да, кстати, о кресле, которое вы столь неосмотри¬тельно намеревались занять. Приглядитесь. Ясно? Нет? Тогда поз¬вольте представить: Пойдра-Вух, эпизодический персонаж. Забежал вперед, раньше всех. Позже мы познакомимся с ним поподробнее. А может быть, и нет, это как получится. Но уж тогда в следующий раз - непременно, я ему пообещал. А иначе он ни за что не отстанет. Да, я забыл спросить: возможно, вы приверженец реалистическо-го театра? Тогда мысленно нарисуйте внушительное здание с колонна¬ми, что-нибудь этакое поампиристей, билетерши все в джерси и пер¬маненте, фойе все в золоте и зеркалах, дамы все в вечерних плать¬ях, то есть дамы частично в вечерних платьях... нет, так непонят¬но. Короче, все дамы частично в изысканных туалетах... частично снаружи. Лучше пройдем в зал. Там все сплошь в бархате: Бархатные кресла, бархатные голоса актеров, бархатный занавес с непременной чайкой на нем - как бы скромно, но чтобы зритель сразу понял, куда попал, и знал свое место. Кстати, насчет места: что-то с ним опять не так. Видимо, воображение вас подводит. Или подсознание? Тут обстановка сразу реагирует. Интересно, что получится? "Театр начи¬нается с виселицы"? Или "спасибо товарищу Фрейду за наше несчаст¬ное детство"? А может, "вперед, к вершинам мазохизма!"? Как сказал неизвестный поэт:
-
Если есть на зубе пятна,
Значит, кариес пришел.
Вам, конечно, неприятно,
Но дантисту хорошо!
Посмотрите-ка на вон ту даму. Нет, не на блондинку с волосатой ла¬пой на шее (это не декор, это партнер - спутников надо осмотри¬тельнее выбирать), а на блондинку с зелеными пятнами на плечах; одно нам подмигивает, между прочим. Теперь оглядитесь. Щупальца, клыки, жгутики, присоски, рожки и ножки. Ножки, собственно, и раньше были, они придают атмосфере необходимый аромат порочности. А чайка-то, чайка! Какие у нее в клюве зубки обнаружились! Да не жалейте его, не надо, это же критик. Таких мы, писатели, допускаем в свои произведения только в качестве сырья. На фарш! А в общем, неплохая обстановочка. Мне нравится. Может, еще что-нибудь постро¬им? Готический-преготический замок с глубокими подземельями и нес¬носными привидениями, обладателями мрачных тайн, интересных только им да автору? Или далекую планету с космодромом на две перманентно убивающие друг друга (или враг врага?) персоны, одна из которых до невообразимости чужда нам, землянам, зато другая до отвращения своя, местная? Или джунгли, населенные тиграми, кобрами и тарзана¬ми? Или колледж с совместной сауной, битком набитой веселыми прик¬лючениями? На мой вкус? Ну что ж, тогда стартуем от печки, и для начала позвольте вам представить Место Действия. Оглянитесь вок¬руг. Вы увидите (смотрите выше) самую пластичную сцену в мире. Де¬корации появляются, воплощаются, изменяются и исчезают по воле ав¬тора и читателя. Мы с вами находимся в Месте, где Ничто переходит в Нечто. Поскольку мы сюда попали, то у нас есть право называть окружающее интимно и фамильярно - Место. Отсюда нет исхода. Веч¬ность осталась позади, и Вечность ждет впереди, но здесь - тихая гавань, и Время с его пресловутым Ходом не допущено в сии края.
Для удобства путников, угодивших в Место и ставших его плен¬никами, тут неведомо когда и кем выстроена и превосходно функцио¬нирует знаменитая харчевня "Форма Сущности". Безвестный архитектор неслучайно исполнил ее в виде гигантской пивной кружки, то есть бутылки... кровати... окорока, так что все подлетающие, подходящие и возникающие из подпространства сразу понимают, куда попали. У входа гостей встречает неизменный кабатчик Жирный Гарри; соблазни¬тельно покачивая стремящимися вырваться из декольте крупными мо¬лочными железами и сладострастно вертя округлыми ягодицами под ультраминиюбкой (о прочих достоинствах умолчу, остерегаясь штам¬пов), она самолично, многообещающе улыбаясь, проводит их к свобод¬ному столику. Таковых здесь, увы, немало, ибо новички в харчевню прибывают нечасто, а старожилы время от времени - незнамо как и куда - все-таки исчезают. Как следствие, хозяин, который навечно привязан судьбой к своему заведению и потому имеет за душой совсем не большой запас баек, редко находит для них слушателей, и, хоть его и прозвали Болтливым Беном, поболтать ему, в сущности, не с кем. Хорошо еще, что его кличка - Немой Нэд - адекватно отражает реальность, и он предпочитает слушать других, нежели говорить сам. Вот и сейчас он пристроился к шумной компании, которая, соединив вместе три стола, оккупировала дальний правый угол зала. Здесь вливается в глотки грандиозное количество спиртного, кислотного и формальдегидного, здесь отравляют воздух чудовищные сочетания вредных для здоровья дымов, здесь громче всего визжат разнопланет¬ные девушки, выволакивая из-под подолов и из-за корсажей бесстыжие ладони, присоски и щупальца, здесь рассказывают самые интересные истории. Вот и курдыбится всеми чавками И-У-Крх, хитро всматрива¬ясь в каждого оратора тремя двухзрачковыми глазками, фиксируя бай¬ки на гранях головного суперзапоминателя и отрываясь лишь по необ¬ходимости в ответ на крики:
- Василий Петроффитш! Три пинты эля и бычий цепень на закус¬ку!
Или:
- Ка-Тся, душечка! Дай же мне поерошить твой мех на спинке!
А между тем восседавший сразу на трех стульях (интересно, а как бы вы устроились, если бы у вас были четыре ягодицы общей пло¬щадью три с половиной квадратных метра и два хвоста) розовый дра¬кон влил в себя бочонок "Фиделя Кастро" (смесь гематогена, расп¬лавленного тринитротолуола и жигулевского пива в равных долях), вытянул под столом нижние конечности, а верхними смял пышные формы двух ближайших красоток (бело-розовой Сью из Иллинойса-на-Терре и фиолетово-зеленой Хатци из Пирры, городка, расположенного на единственной планете двойной системы Бон-Шанс) и начал:
- Люблю самок гуманоидов! Девочки, вы когда-нибудь пробовали секс втроем в воздухе во время мертвой петли с правосторонним вра¬щением? А позу Андромахи? Тоже нет? Тогда вас ждет незабываемая ночь! Но я отвлекся. Простите, друзья и подруги по несчастью, я знаю, что пришла очередь моего рассказа, который я озаглавлю так:
Поход Левого Полусреднего от Чаши Святого Грааля с прологом и эпилогом, но без хэппи-энда
Родился я примерно 989 лет 7 месяцев 13 дней 8 часов 5 минут назад (считая до попадания в Место). Мы, драконы, хорошо умеем считать и любим точность. Наша голубовато-зеленая планета, Штру¬дель-С-Изюмом, довольно быстро, но не теряя достоинства, вертелась как вокруг своей оси, так и вокруг желтого карлика Мао. Полагаю, что, если там не произошло мировой революции, то она и до сих пор пребывает на прежней орбите. Мри родители были тогда еще молоды. Отцу едва пробил 731 год, а матери не исполнилось и пятисот. Оба они были благородного происхождения, из древних и прославленных, но не обедневших родов. Отец принадлежал к клану Вонючих Ядозубов, прозванных так окрестным населением за свою щедрость и высокие ду¬шевные качества. Его предок, Струкодил Плюворылый, принял посиль¬ное участие в битве девятнадцати воинств у зловещей горы Два С По¬ловиной Кариесных Зуба. Правда, вначале он в семейных традициях проспал дебют генерального сражения, но затем, появившись на поле боя во всей грозной силе, запугал и рассеял (по ошибке, конечно, так как всегда отличался плохим бинокулярным зрением после хорошей выпивки) главные силы собственных союзников. В результате битва была проиграна, зато в дальнейшем история планеты пошла именно тем блистательным путем, который и привел нас к нынешнему процветанию. Представить страшно, что было бы, если бы мой прапрадедушка обла¬дал более крепким сном... или острым зрением. Нет, его вклад в развитие цивилизации и прогресс культуры явно недооценены хронис¬тами. Кстати, именно в честь Струкодила я и назван Левым (считает¬ся, что я похож на его левую голову, если смотреть анфас). А мое второе имя посвящено маминому дяде Головастику, в которого она бы¬ла тайно влюблена в детстве и который играл полузащитником в уни¬верситетской команде по капитболу. Другой мой пращур по отцовской линии, Каллипиг Зудоносый, слыл покровителем изящных искусств, да и сам не чурался муз. Именно его гений украсил главный пик Штруде¬ля следующим четверостишием:
Поднимаясь к горним высям,
Опускаясь в мрачный ад,
Сам не слишком возносися -
Все равно ты червь и гад!
В отличие от многих и многих виршей, эти строки, похоже, пребудут бессмертными, ибо даже специально подготовленным бригадам скалола¬зов так и не удалось стесать их с каменной стены. Но основной точ¬кой приложения усилий Каллипига стала художественная критика, и здесь деятельность его была весьма заметна. Собственно говоря, с самого начала его благотворной работы он считался самым крупным из литературоведов планеты (и, безусловно, был таковым - его парадный портрет в натуральную величину до сих пор хранится в моем семейс¬тве), а с веками его репутация лишь крепла. Именно он подверг ху¬дожественный метод Асада Занудноморального столь сокрушительному разгрому, что развалины его замка являются главной достопримеча¬тельностью Долины Смердящих Гейзеров, где проживал до встречи с моим прадедушковатым дядей вышеупомянутый пиит. Он же благодаря энциклопедическим познаниям сумел определить коренные общие черты в фолиантописи двух крупнейших исторических беллетристов той эпохи
- Купиля Флотоголового и Гумиля Пассионарного - и установить ис¬точник вышеупомянутой близости - большие пальцы левых ног обоих служителей Клио. Бывшие мэтры добились личной встречи с Каллипи¬гом, в процессе которой он, охарактеризовав направление их твор¬чества как романтический неокретинизм, тщательно разобрал всю их жизнь и деятельность. Запоздавшие к началу встречи клевреты и пок¬лонники ученых насильников Музы застали их уже разоблаченными и в кататоническом состоянии. Живописные руины, украшающие различные (но, преимущественно, злачные) районы столицы Штруделя - вот и все, что оставил предок от литературных построений и репутаций Виктуара Менструозного (писавшего под псевдонимом Однофамилец), Бройлера Велеречивого с присными его, Валентиозы Вивисексуальной, Арбитсона Категоричного и многих, многих других. Поле штруделианс¬кой изящной словесности было столь педантично прополото Каллипи¬гом, что два века после него находилось под паром. Увы, он рано умер, подавившись случайным графоманом, каковых так легко встре¬тить на наших бомондах и страницах журналов.
Мои предтечи по материнской линии были тоже ничего себе. Один из них, Гривуар Лысоногий, прославился изобретением плотоядной ро¬зы, кусты которой, прихотливо рассаженные им на лесных тропинках, доставили немало забавных минут одиноким путникам и парным распут¬никам. Другой, Теймураз Многотонный, остался в истории как крово¬жадный маньяк. Он, загримировавшись под тихого тинэйджера, знако¬мился на пустырях, темных улицах и подозрительных дискотеках с ищущими приключений непорочными девственницами, утолял с ними по¬хоть всех своих тринадцати чресл, а затем заставлял их заполнять бесчисленное множество журналов по технике безопасности, отчего девицы в неописуемых муках умирали. Небезызвестный Гангнус Много¬начитанный, проникавший в судьбы цивилизации путем исследования собственного кала, автор нашумевшей монографии "Я как вершина ис¬тории", - тоже из моей родни.
Я рос веселым, шаловливым, развитым мальчуганом. Мне еще не исполнилось тридцати, а я уже освоил огнеметную охоту с упреждени¬ем и часами, радуя родителей, преследовал конных рыцарей на горных дорогах. В пятьдесят я был сложен, как Бог, по образу и подобию которого мы, драконы, созданы, и совершил дебютное забавное похи¬щение (этим термином в честь Забавы Путятишны - первой жертвы пер¬вого из драконов - у нас обозначают галантные похождения). К семи¬десяти я скопил некоторую толику драгоценных камней, каковую спря¬тал в самой дальней галерее семейной пещеры и для верности устроил над ней камнепад. К несчастью, двоюродный дедушка Пролаз, отличав¬шийся чрезмерным нюхом и непристойной наблюдательностью, вскоре обнаружил мой склад. Пришлось убить дедушку, что, помимо прочего, оказалось весьма выгодно и в финансовом отношении. Папа и мама бы¬ли восхищены моей силой и находчивостью. В девяносто мне начали подыскивать невесту, но я грудью встал на защиту своей независи¬мости. После долгих, кровопролитных боев, в которых с каждой сто¬роны пало невероятное количество орков, троллей, летучих мышей, столов и стульев, родители оставили левое крыло пещеры и подрывные намерения. Увы, в лапах отца оказалась моя детская со всеми девуш¬ками (кроме самой любимой, которую я - для верности - проглотил), поэтому пришлось пойти на переговоры. В итоговом документе, кото¬рый мы подписали кровью шеф-повара, папа с мамой обязались холить меня и лелеять, а я их - горячо любить и не есть. Моя феминотека перешла в общую с отцом собственность, что вызвало заметное неудо¬вольствие матери; по-моему, она в дальнейшем там немного подворо¬вывала - когда ей лень было сходить за продуктами. А может, это папа перекусывал на скорую руку или кто-нибудь из кузенов? В честь моего столетия устроили скромный, но буйный пир: мясной салат "Да¬ры природы", сыр с консервированными русалками, танцы волкулачек на столах, игра в салочки-съедалочки с бродячими трубадурами, шоу с завязанными глазами "Попытка - не пытка" с последующими пытками проигравших, на закуску - пирог со взбитыми гномами. Каждый из приглашенных подарил мне по драгоценному камню и по принцессе в половозрелом возрасте. И хотя, когда все мы перепились коктейлем "Слеза Андромеды", родственнички растащили большую часть алмазов и сапфиров (причем многие прикарманили даже не свои подношения), но девушек-то почти не тронули, и с тех пор я всегда был удовлетворен жизнью в ее сексуальном аспекте. Я даже изготовил специальный до¬рожный принцессер, с выложенными бархатом отделениями, кольцом для переноски на крышке и многочисленными отверстиями - для дыхания и прочих функциональных целей - и всегда беру его с собой. Он и сей¬час при мне, наверху, в номере, и принцессы в полной боевой готов¬ности. Так вот, когда праздник закончился, мамочка уединилась со мной в малой кладовой, откашлялась, вымыла лапы с мылом (я проник¬ся серьезностью момента), сложила крылья на спине особенно внуши¬тельным образом и заявила:
- Сын мой! Твой отец - слюнтяй и бабник (надеюсь, что не в первом, но во втором я похож на него), поэтому мне придется пого¬ворить с тобой как мужчина с мужчиной. Сынок, ты знаешь, что каж¬дый дракон, достигший совершеннолетия, должен проделать благо¬родный поход, иначе паломничество, по местам боевой и трудовой славы предков, а также по прочим пунктам, куда крылья занесут. Од¬нако ты, я думаю, не имеешь представления, почему мы так поступа¬ем. Слава Богу, мы не паладины какие-нибудь, от этой заразы у дра¬коньей расы иммунитет. Сын, я тебе открою великую тайну, которую неисчислимые века отцы (а порой, как у нас, матери - обычно по аналогичным причинам) открывают сыновьям в их сотый день рождения. Левый (так уменьшительно-ласкательно называют меня домашние; кроме того, они именуют вашего покорного слугу Полусредним, Средним, По¬лом, Левой и Лёвушкой, Серым, Сереньким, Сережей и еще почему-то Аликом), ты помнишь урнообразный сосуд, который мы используем как плевательницу и миску для костей? О нем и пойдет речь. Некогда, во времена, когда мир был еще настолько юн, что драконов ни на одной планете не путали с бесполезно вымершими динозаврами, по заброшен¬ной лесной дороге брел одинокий безгрешный старец неопределенной биологической принадлежности. Давно не стриженные волосы на его боках цеплялись за колючие кусты, мускулистые руки в веснушках до первого локтя опирались на клюку из ствола бегебычьего дерева. Палка заменяла ему отсутствующую третью ногу и помогала сохранять равновесие, особенно в период цветения Желтой Блудожорки, к соку которой святой пилигрим был неравнодушен. Его седощавый хвост ос¬тавлял в пыли узкий извилистый след, напоминавший изречения из Бо¬говдохновенной Книги Треп, которая, как известно, никогда не су¬ществовала. Глаза старца смотрели спокойно и мудро, и это был по¬истине дар небес существу, которое последние три с половиной сотни лет - то есть с момента рождения - находилось в состоянии тяжкого алкогольного опьянения. Странник совершал свое паломничество, ве¬домый инстинктивным религиозным чувством и запущенным геморроем. Он находился в благочестивых поисках страны Ых, где реки текут фруктовым йогуртом, люди ходят в белых одеждах, а леди - без оных, жители проводят утро по плану, день - на колесах и расширяют души к вечеру, где крепленые напитки продают на каждом углу, весь све¬товой день и особенно несовершеннолетним, а ночью раздают их да¬ром, ибо если человек - или иной нетрезвомыслящий объект - приполз в такое время, значит, ему надо. И - никакого похмельного синдро¬ма, ломки, перековки, вшитых ампул, мытья посуды и выноса мусорных вёдер! Двигаясь в направлении сих чудесных земель, старец был без¬мятежен и тих всегда, за исключением утренних часов - по понятным причинам. Увы, именно утром ему повстречался молодой да ранний дракон Самсобой, как назло, взыскующий мудрости. Увидев пенсионера с палочкой, Самсобой сразу же определил его как: а) пилигрима,
б) анахорета, в) давно не мытого грязнулю - и, неправильно выведя
из этих посылок приверженность к философским размышлениям, принял-
ся задавать свои пресловутые вопросы. Многое интересовало не в ме-
ру любознательного юношу. Что есть жизнь и что есть смерть? Что
есть Бог? В чем смысл жизни? Что такое бытие и что такое сознание?
Быть или не быть? И как, вообще, быть-то? Как заводить себе друзей и оказывать влияние на людей, включая нелюдей? Куда идет этот мир? Что делать? Кто виноват? Как нам реорганизовать Рабкрин? Куда де¬лась позолоченная погремушка, которую Самсобойчик в двенадцатилет¬нем возрасте оставил на пеньке и позже не нашел? Правда ли, что принцесса Нутелла в свои пятнадцать еще девственница? Прервав по¬ток вопросов, старец завопил, воздел посох к небу и проклял Самсо¬боя и весь его (то есть наш) род самым страшным и нецензурным об¬разом. Он повелел, чтобы отныне в каждой драконьей семье оказывал¬ся - произвольным образом - совершенно не нужный и даже вредонос¬ный для нее амулет. Любой дракон, достигший совершеннолетия, по¬чувствует душевный зуд, требующий избавить родных от отягчающего их раритета, и отправится в далекий путь. Его ждут искушения, опасности и пустые хлопоты, но лишь самый стойкий и сильный дос¬тигнет цели. Однако по возвращении домой...
Мама замолчала.
- Ну а дальше? - вскричал я, заинтригованный. - Что их до¬ма-то ждет?
- Дальше старичок ничего не успел сказать. Огорченный и шоки¬рованный Самсобой испепелил его. И радостно вздохнули тридцать семь небес и тринадцать глубин, ибо они опасались, что старец, отыскав страну Ых и поймав кайф, достигнет такой духовной силы, что станет вмешиваться в судьбы небо- и адожителей и управлять ими, а он уже и без того сидел у них в печенках со своими вечными жалобами на здоровье и плохое качество обслуживания в магазинах и аптеках. Таким образом, пилигрим сгинул под всеобщие аплодисменты, но заклятие-то осталось. Вот потому ты, сынок, и чувствуешь ныне необъяснимое возбуждение и неодолимое желание вступить на тропу войны и подвигов.
- С чего ты взяла? - изумился я. - Ничего подобного я не ощу¬щаю. Как раз наоборот, я бы сейчас съел чего-нибудь вкусненькое, поиграл в аэрогольф с дядей Спраем или с папой, а потом бы соснул часок с основным составом моей коллекции.
Тут я кое-что вспомнил, связал вместе некоторые нити ее расс¬каза (который я вам передаю в достаточно усовершенствованном ви¬де), и меня осенили:
- Постой, мама, что же это, наша урна для костей...
- Да, Лева, это Чаша Святого Грааля. Лет триста назад твой папа подобрал ее в лесу, приняв за чашечку для бритья, и с тех пор она висит над нами, как дамоклов мяч - беда с этими мифологически¬ми сравнениями, никогда не знаешь точно, что они означают. Это все равно как сизифов труп - зловеще, но красиво. Или бездонная ваги¬на, которую должны постоянно наполнять Данаиды - но эту историю тебе еще рано слушать. Что только мы ни делали с колдовским сосу¬дом: и в речке топили, и в покер соседям проигрывали, и в Россию под видом гуманитарной помощи направляли - ничто его не берет. Проходит несколько дней - и он снова на прежнем месте, и такая от него по всему дому благодать - не продыхнуть. Нетопыри - и те сбе¬жали. А сколько раз из-за него проезжие паладины наш дворец громи¬ли - и не сосчитать. Ворвется, бывало, всех зомбей до дрожи запу¬гает, посуду перебьет, старенького дедушку мечом ткнет - и к Чаше. Потянется к ней ручонками шаловливыми, глаза горят, зубы щелкают - аж пломбы по полу горохом... Тут, естественно, молния, гром, куст какой-нибудь неопалимый и голос из облаков: я тебе, дескать, за¬дам! А он уж, болезный, на коленях, последние волосья с плеши рвет и голосит: ах, я недостойный рыцарь, искусам поддавался, соблазнов не избегал, сказать, что замечен в порочащих связях, - значит, ни¬чего не сказать. Я в монастырь отправлюсь, я в пустыню уйду. Пот¬репыхается так в конвульсиях с полчасика, успокоится, отойдет, от¬дохнет - и за дверь, снова на турнирах биться, живность экзотичес¬кую истреблять и повышать сексуальное образование сельского насе¬ления. А Чаша здесь остается, с нами. Правда, последние полтораста лет, когда мы ее под мусор догадались использовать, вроде полегче стало. По крайней мере, прекратили по ночам ангелы являться и эти¬ми... как их... кимвалами бряцать. Но окончательно избавить нашу семью от сего... предмета можешь только ты, Полусредний!
Вот так я был поверстан в герои. Не могу сказать, что эта перспектива меня прельщала, но мама намекнула на возможность поте¬ри престижа, жилплощади и материального вспомоществования...
- Слушай, а если я просто выйду на большую дорогу, покараулю одинокого рыцаря, сражусь с ним и, пользуясь фактором внезапности, всучу ему этот кубок? И дело с концом!
- Нет, Левый, так нельзя. Все-таки мы, драконы, - хранители традиций. Если уж мы уклонимся от исполнения своих обязанностей, то наш мир, и так не слишком мудро устроенный, превратится в сущий бедлам - право, не знаю, что это означает. Ты действительно можешь начать с торного пути, но затем должен свернуть на нехоженные тро¬пы и продвигаться трассой тягот и лишений. Тебя ждут непроходимые чащи и бездонные моря, кровожадные монстры и потерявшие всякий че¬ловеческий облик рыцари. Покажи себя во всем блеске, Левый Полус¬редний! Тебе также встретятся разнообразные искушения в виде вина, еды, золота, человечьих и драконьих самок - не избегай их. Помни: славу драконьему племени как раз и принесло сочетание мощи с мел¬кими, простительными слабостями. Если где-нибудь предоставится возможность сжечь городок-другой или хорошенько пограбить - вос¬пользуйся ею. Надо же и о чести рода подумать! Но помни: главная твоя цель лежит далеко на западе. Там огромные площади заняты по¬лями зерновых, находящимися в коллективной собственности и потому отравленных гербицидами, задушенных сорняками и выжженных солнцем. В самом сердце этой полумертвой зоны стеной поднялись над землей сверкающие непереносимым для глаз блеском Кисломолочные горы. Нем¬ногочисленные проходы и тайные тропы в горах охраняет эльфийская гвардия. Это не те безобидные эльфы с крылышками, к которым ты привык и которые порхают неглиже на солнечных полянках и по ошибке вступают в противоестественные половые сношения с зазевавшимися бабочками. Нет, это нелетучие эльфы-переростки под два метра, жес¬токие, кровожадные, безжалостные. Их девицы страдают половой гипе¬рактивностью и бросаются на все, что движется, а их мужчины готовы зарезать кого угодно из высших идейных соображений. Берегись их, сынок, и постарайся не попадаться в их длинные, цепкие пальцы. В центре горного кольца возносит к небу заостренные башни белый за¬мок Абар-Кадабр, названный так в честь братьев, построивших и его, и парную к нему цитадель Кадабр-Абар, расположенную вне Кисломо¬лочной системы и ныне сданную в аренду под ресторан "Макдональдс". В белом замке проживает великий чародей Васильич. В прежние време¬на он был воином. дуэлянтом, жуиром и вообще роковым мужчиной, но с возрастом остепенился, увлекся позитивной магией и стал положи¬тельным до полного отвращения. Только он в силах освободить тебя от Чаши, но как добиться его согласия - Бог весть. Скорее всего, это невозможно, но ты ведь добровольно принял на себя эту ношу.
- Я?!!
- Ты, ты. Я тебя, во всяком случае, не уговаривала.
Мама всегда передергивала во время игры в карты.
Период сборов я опущу. Когда мы уже прощались, папа прижал меня тремя лапами к головогруди и сказал секретным голосом (при¬мерно вдвое тише обыкновенного):
- Последнее напутствие, сынок. Мы, драконы, слывем существами мудрыми, поэтому, если ляпнешь какую-нибудь глупость, делай зага¬дочный вид. Пусть ищут в твоих словах второе дно, а ты им не мешай и избегай разъяснений. Надо все же реноме хранить. Не позорь наш род, Левый, но и не прославляй сверх необходимого. От этого суета одна и беспокойство. Помни: сон - вторая пища, но настоящая еда лучше. Пиши с дороги. Ну, счастливо.
На этом прощание можно было считать законченным, и я, взмах¬нув крыльями, направился прочь от восходящего солнца.
И подумать только, что уже на следующий день меня ждало пер¬вое приключение. Я, не останавливаясь, пролетел над деревнями Три Помойки (известной своим собором двенадцатого века, сгоревшим в тринадцатом), Четыре Помойки, Пять Помоек, Одна Большая Помойка. Кстати, согласно господствующей версии, вышеуказанные населенные пункты наименованы в честь легендарного князя Помоя, который неод¬нократно останавливался здесь на привал и знакомился с местными девушками; с тремя, четырьмя, пятью - соответственно длительности привалов - и с одной, но очень крупной (вариант: с одной, но по большому счету). В пользу этой версии говорит тот факт, что на здешних полях, лужайках и сеновалах до сих пор находят в больших количествах оставленные некогда воинами Помоя монеты, спички, пор¬нографические открытки, презервативы, предметы женского белья и похабные надписи, а брошенные ими пустые бутылки являются основной статьей дохода аборигенов. Альтернативная гипотеза, связывающая названия деревенек с пунктами складирования общественных отходов, отвергается местными историками как абсолютно неправдоподобная. Далее протекает речушка Малая Простата, на берегу которой я встре¬тил и утилизировал первую девушку. Облокотившись на восходящие воздушные потоки, я как раз погрузился в аппетитные воспоминания, когда появилась Она. Я сначала даже принял ее за видения, столь она была прекрасна: шелестящие крылья, подобные широкому кружевно¬му плащу и в размахе достигающие десяти метров, восхитительная причудливо изогнутая морда с тремя рядами острых лимонно-желтых клыков, за которыми скрывался дразняще тоненький раздвоенный язы¬чок, вытянутое в полете безупречных линий и пропорций тело, шесть стройных лап, пальцы которых украшали кольца с изумрудами каратов по пятнадцать, и длинный, плавно покачивавшийся на ветру хвост. Вся ее шкура блестела и переливалась на солнце, как будто была покрыта драгоценными камнями. Собственно, ее панцирь и в самом де¬ле в соответствии с разорительной модой того времени усеивали дра¬гоценности, но так, как я выразился выше, звучит поэтичнее. Именно о подобной драконессе мечтал я в эротических снах ранней юности, когда наш дворцовый доктор понапрасну пытался избавить Левого По¬лусреднего от отсутствующего у него эдипова комплекса. Увидав ме¬ня, крылатая дива на лету извернулась и, изменив курс, направилась в сторону леса, темневшего на юго-западе.
- О, несравненная!- воскликнул я, нагоняя беглянку. - Куда же вы стремитесь, покинув несчастного, который был мгновенно сражен вашим убийственным обаянием и укушен в сердце каждым из ядовитых зубов вашей дивной челюсти?
- Чего надо? - ответствовала она, одарив, наконец, взглядом выпуклых глаз с узкими желтыми зрачками; ее низкий хриплый голос гармонировал со всем ее обликом и будил поэтические струны, дре¬мавшие в глубинах моей души. - Ишь, какой галантный! Небось, из города?
- Нет, почему же? Наш дворец располагается, э-э, на пленэре. Прекрасный вид на поля, рощи, э-э, кладбище. Разрешите пригласить вас как-нибудь навестить наше семейство после моего возвращения из небольшого путешествия. У нас очень, э-э, мило, когда папа, э-э, не перепьется. А теперь позвольте проводить вас до дому, чтобы знать, куда послать приглашение?
- Как же! Ишь, чего выдумал! Знаю я таких: сначала провожать¬ся, потом поцеловаться, а после гинекологу стыдно показаться.
Каждым своим словом она очаровывала меня. В ней ощущались си¬ла, мощь, красота и дикость первозданной природы.
- Учти: я девушка непорочная, но опытная. Нам в колледже курс полового воспитания читают, так что я теперь вся - сплошная самоо¬борона без оружия. Ежели тебя хвостом двину - лишняя голова поя¬вится. Хотя от провожания яйца не несут, проводи уж. А то времена такие - и в лес невинной девице войти опасно.
И мы полетели бок о бок. Порой наши крылья соприкасались, и тогда мое сердце сладко замирало. В самой непроходимой чаще обна¬ружился каменистый холм, на склон которого распахнулся зев пещеры. Я посторонился, пропуская даму вперед.
- Ну нет! - она глянула на меня подозрительно. - Давай-ка лучше ты первый.
Я пожал плечами и выполнил ее распоряжение. Едва мой хвост миновал горловину пещеры, как что-то тяжелое мягко шлепнулось сза¬ди. Стало совершенно темно.
- Блистательная, где же вы? Что случилось? Девушка, что за шутки, в самом деле? Мы так не договаривались.
Рядом послышались резкие шуршащие звуки, будто кто-то тороп¬ливо чиркал спичкой о коробок. Наконец она загорелась, и обнаружи¬лась закутанная в неопределенное тряпье фигура с четырьмя конеч¬ностями и одной головой, которая, чертыхаясь, пыталась зажечь фа¬кел, криво закрепленный на стене. Я мог бы это сделать одним дуно¬вением, но не все драконы обладают даром огнеметания, и до прояс¬нения ситуации я решил попридержать свои особые способности. Факел затрещал и зачадил, кое-как освещая пещеру, и мой визави действи¬тельно оказался антропоидом с соответствующим количеством ртов, ушей, носов и глаз, одетым в шкуры и явно давно не мытым.
- Ну что, и ты попался? - легкомысленно осведомился он. Идиотский вопрос! Вместо ответа я прорычал сквозь зубы нечто
нечленораздельное.
- Ладно, не сердись, это я так, чтобы разговор начать. Давай лучше знакомиться, все-таки вместе срок тянуть. Мое имя - Макар Девятнадцатый Совершенный, но ты можешь звать меня просто - Макар или даже Мак.
Я представился.
- Слушай, Левый Полусредний, а почему у тебя такой огорченный вид? Обидно стало, что так глупо попался? Да ты не комплексуй. Не ты первый, не ты последний. Тут до тебя и поопытней сидели. Просто у нее, у драконихи, значит, метода такая. Ловля на живца называет¬ся. Выйдет, полетает по округе, хвостом помашет - кого-нибудь из ваших и подцепит. Я уж многих здесь перевидал. Одна даже самкой оказалась. Лесбиянка, конечно.
- И ты сюда так же угодил?
- Да нет, я сам пришел. Я, понимаешь ли, ученый. Тема диссер¬тации: "Дракон как высшая стадия монструизма". Начал главу "Драко¬нус вульгарис в его естественной среде пропитания" и решил собрать экспериментальный материал. И сам попался ей - в качестве поднож¬ного корма, но, видимо, оставлен про запас.
- Подожди, с тобой все ясно, но мы-то, драконы, ей зачем?
Мне живо представились заманчивые картины жуткого сексуально¬го рабства, в котором коварная обольстительница держит крепких мо¬лодых пленников, многократно возбуждая их бесстыдными ласками и доводя до оргазма по тридцать раз в сутки. Моя горячая молодая кровь воспламенилась, когда перед мысленным взором предстали сцены насильственного полового соития, которому она подвергает своих уз¬ников. Возможно, порой она приглашает столь же не удовлетворенных примитивным сельским бытом подруг, и они сплетаются с невольниками в коллективном экстазе. Ах, какое унижение драконьего достоинс¬тва!.. Увы, прозвучавший в этот момент ответ Макара развеял все иллюзии:
- Видишь ли, края здесь бедные, дичи мало, окрестные жители повадки вашего племени знают и всегда настороже, путешественникам тоже тут особенно делать нечего. А кушать хочется. Между прочим, дракон - это не только лапы, крылья, хвост и неуемные сексуальные амбиции. Это еще и несколько тонн сочного розового мяса, из кото¬рого добрая хозяйка всегда сумеет приготовить что-нибудь вкуснень¬кое для себя и для семьи.
Каннибализм! Какая мерзость! Я прикрыл морду передними лапа¬ми, чтобы гуманоид не увидел слезы стыда на моих глазах.
- Как?! - прошептал я дрожащим голосом. - Здесь питаются ра¬зумными существами?!
- Дошло, наконец, - устало кивнул он. - Кстати, мозг - это деликатес. Его и под маринадом можно, и с горошком, и с жареной картошечкой. Но все-таки быстро она тебя захомутала, - сменил он неприятную тему на обидную. - С другими ей понадобилось дольше по¬возиться. С самыми недоверчивыми пришлось даже предварительно в брак вступать. А ты и поверил, что она невинная девушка? Да она уж замужем раз пятнадцать была. Но кончали все - и мужья, и немужья - одинаково. Разнежится очередной избранник где-нибудь в конце третьего медового месяца у любящей жены под крылышком, бдитель¬ность потеряет, глядь - а он уже с гарниром под соусом пикан или на шампуре в компании помидорных ломтиков.
- О, женское коварство! - воскликнул я.
- И я говорю, - подтвердил он.
Три дня мы с ним просидели. Неплохой парень оказался. Если бы не его анекдоты, не знаю, как бы и выдержал. Кормили, что харак¬терно, как на убой (еду проталкивали в крысиную норку). Однако на четвертые сутки мое терпение лопнуло. Я уставился на валун, заго¬раживающий вход, с такой яростью, что, казалось, его отшвырнет миль на десять. Однако он стоически выдержал мой взгляд и не ше¬лохнулся. И напрасно, потому что в запасе у меня было еще кое-что, и этим кое-чем, доведенным яростью до сверхвысоких температур, я дохнул на преграду. Этого не перенес и камень и осыпался грудой осколков. Сметая их, я, как пробка от шампанского, рванулся в ды¬ру, и Макар едва успел ухватиться за кончик моего хвоста. Как он не свалился в начальной фазе полета - ума не приложу. Было бы жаль, у меня в отношении его имелись свои планы, о которых скажу позже.
- Ну что, - спросил он, довольно ловко перебираясь ко мне на спину, - куда полетим?
Я, как вы уже, наверное, поняли, не из пугливых, но, думаю, никто не осудит меня за то, что после всего происшедшего целые сутки, не покладая крыльев, я нёсся на запад. Наконец усталость взяла свое, и я даже не спланировал - рухнул на опушке какой-то пущи. С ближайшего поля с визгом сыпанули поселяне и поселянки в малохудожественных одеждах, побросав сельхозинвентарь. Устало ше¬вельнув хвостом, я подтянул к себе зазевавшуюся лошадь. На вкус та оказалась как подошва - типичная заморенная кляча, каковой она, собственно, и была. Но так или иначе - червячка я загубил и уснул.
Пробудился я от неприятного зуда в конечностях. Попробовал размять их и обнаружил, что лапы и крылья туго-натуго связаны, а хвосты примотаны к довольно крепкому - на рывок и даже на повтор¬ный рывок - дереву. С неба на мои попытки освободиться холодно взирала луна. Судя по ее положению, было заполночь. Макара я нигде не увидел. Неподалеку горел костер, и нетрезвые голоса горланили песню про Мэри, которая пошла в лес за грибами, но ошиблась в рас¬четах, и о том, что она в результате потеряла, а что - приобрела. Дальнейшая ее судьба была описана в столь захватывающих подробнос¬тях и с таким знанием особенностей мужского и женского организмов, что даже я заинтересовался. Когда Мэри вернулась в родительский дом, обогащенная обильными жизненными впечатлениями, от костра от¬делился высокий плечистый оборванец с осанкой и повадками вожака и, приблизившись, больно пнул меня в бок.
- Эй ты, туша, просыпайся.
Довольно бесцеремонное обращение, по-моему!
- Да я, собственно, уже и не сплю. А в чем дело?
- Он еще спрашивает! В общем, кратко обрисую ситуацию. Мы, то есть я, Энурез Ночной, и мои ребята, отважно изловили тебя, когда ты дрых, и теперь хотим доставить в город к графу. Он за каждого живого дракона отваливает по три тысячи бряклей золотом, а за мертвого - по две. Но, понимаешь ли, на себе мы такую громадину донести не в состоянии, так что ребята склоняются к тому, чтобы наплевать на лишнюю штуку, разрубить тебя на части и отволочь Его Сиятельству в несколько приемов.
- Но если вы все решили, то в чем проблема? - удивился я.
- Да понимаешь, мама меня с детства учила быть бережливым, а тут - целая тысяча поросенку под хвост. Жалко. Кроме того, есть еще одна деталь: граф и за меня цену назначил - двести бряклей, если живьем, и полтораста - за голову. У него, понимаешь, в подва¬ле камера пыток по последнему слову техники. В век просвещения и разума, понимаешь, идем семимильными шагами. Вот он и предпочитает пленников в здравствующем виде , чтобы и удовольствие получить, и оборудование проверить. Тоже, понимаешь, закавыка. Ну, я и поду¬мал: вы, драконы, числитесь мудрецами, так, может, посоветуешь что. По знакомству.
Я задумался. Приемлемое решение было где-то рядом. Вот оно!
- А почему бы вам, Энурез, не соорудить из стволов деревьев нечто вроде большой платформы на колесах? На ней вы сможете довез¬ти меня до города без особых усилий.
- Но как мы тебя втащим на нее?
- Сколотите дополнительно сходни.
Атаман несколько минут размышлял, а потом решительно покачал головой:
- Ничего не выйдет. Тут вон сколько возни: надо пилить, свя¬зывать, колотить, а мои ребята работать не любят и инструментами не владеют.
- Ну, тогда я не знаю.
Вдруг рядом с Энурезом невесть откуда объявился Макар. И с очень деловитым видом.
- Я - специалист по критическим ситуациям. Все слышал и готов разрешить все ваши затруднения. Есть предложение в духе новых вея¬ний. Пусть он сам валит и рубит. Конечно, придется освободить ему лапы...
- Но он же тогда сбежит, - запротестовал атаман.
- Ничего, крылья-то у него останутся связанными. К тому же мы на него ошейник наденем с поводком. У меня как раз есть такой, - он вытащил из заплечного мешка клубок усеянных металлическими бляшками и шипами кожаных полос. - А для страховки я сам к нему на спину сяду вот с этой электрической погонялкой для скота.
- Ну, если ты гарантируешь...
Энурез подозвал своих башибузуков, и с меня частично удалили путы, предварительно нацепив дурацкий ошейник. Второй конец повод¬ка намертво прикрепили к столетнему баодубу.
- Начнем, - торжественно сказал атаман.
- Подожди, - перебил его Макар. - Я хочу решить и вторую из твоих проблем.
- Братья и сестры по биологическому происхождению! - обратил¬ся он к разбойникам. - Душой я с вами и неустанно размышляю о ва¬ших несчастьях, неудачах, бедах и непрухах. И вот среди ночных бдений у меня родилась идея, как облегчить ваши материальные тяго¬ты. Знаете ли вы, что пресловутый граф, купающийся в неправедно нажитых народных деньгах, дает за вот этого человека, - он указал на главаря, - три сотни, не облагаемые налогом.
- Погоди, что ты говоришь?! - вскричал объект повышенного внимания сотоварищей. - Предатель!
- Не мешайте мне, нетерпеливая вы личность, - сурово оборвал его Макар. - Я провожу психологический эксперимент. Тестирую дан¬ную вооруженную группировку на верность временному руководителю. Потом сами меня благодарить будете, ноги целовать, хоть и не люблю я этого.
- Почему это - "временному"? - оскорбился атаман.
- Нет под звездами ничего вечного. Вы в этом вскоре убеди¬тесь. Господа! - опять обернулся он к банде. - На эти брякли вы заново зарядите свои пистолеты и фляжки. Дамы! Вам наконец предос¬тавляется возможность приобрести современное нижнее белье, ибо ветхость и загрязненность нынешнего бросается в глаза даже при столь скудном освещении и, по-видимому, отрицательно сказывается на интенсивности и продуктивности вашей свободной половой жизни. Сограждане! Руководители приходят и уходят, а финансы остаются. Так сделаем же отставку присутствующего здесь босса полезной для общества!
Из толпы раздался голос флибустьера по кличке Очень Кривой:
- Ребята! Чего ж мы ждем? Его Сиятельство еще и передумать могут. Я бы лично больше сотни не дал.
Вперед выскочила юная разбойница и, разодрав платье на груди, визгливо закричала:
- Вот, подруги, глядите, что этот гад мне вчера сделал. И со¬вершенно бесплатно. Еще и подол порвал. Пусть теперь хоть так расплачивается. Мальчики, ну что же вы?! Девочки, у нас наконец есть шанс проявить себя. Если не мы, то кто же?
- Да уж найдется кому! - пробурчал чей-то бас-профундо.
Это прозвучало как сигнал. Вся ватага разом бросилась на гла¬варя и, подхватив его на руки, понеслась через поля. Над головами реял гордый девичий крик:
- Лифчики или смерть!
Со мной остался один Макар.
- Скорее! - сказал он, забираясь мне на спину. - Я освобожу тебе крылья, а уж с поводком ты сам разбирайся. Этот атаман не та¬кой дурак, каким может показаться, и очень скоро убедит свою шай¬ку, что ты стоишь дороже, чем он, и находишься здесь практически без присмотра.
Одним ударом могучего когтя я покончил с поводком, но и Макар на удивление стремительно справился со своей частью задания.
- Слушай, как тебе это удалось столь быстро? - не удержался и спросил я, с уважением глядя на него.
- Дело опыта, дружище. Несгибаемая воля, мощный интеллект и... стальные зубы, - и он захохотал, демонстрируя блестящую че¬люсть. - Ну, на старт, Левый, если ты, конечно, не желаешь в зве¬ринец Его Сиятельства.
- Какой уж там зверинец, до него еще дожить надо, - проворчал я, разбегаясь.
По-моему, Макар все-таки переоценил интеллект Энуреза или степень его влияния на аудиторию. По крайней мере, когда я вырули¬вал на курс, темное пятно банды все еще двигалось в прежнем нап¬равлении - к городу.
Часа четыре спустя мы отыскали подходящий аэродром - зеленую лужайку посреди лесного массива. Мне пришла идея подкрепиться. Од¬нако на этот раз я предварительно в целях безопасности несколько раз облетел окрестности полянки. Вроде бы все было спокойно. Нако¬нец я тяжело спланировал в точку, где листва казалась наиболее мягкой. Пока Макар использовал мой правый хвост в качестве трапа, я скрупулезно проверил состояние феминотеки. Эти варвары могли на¬пугать или даже испортить девушек. К счастью, коллекция не постра¬дала, вандалы просто не нашли ее, так как во время перелетов я прячу ее в особый секретный карман на животе. Он так тщательно ук¬рыт под панцирем, что, даже перевернув меня на спину, вы вряд ли обнаружите его. Все-таки мои крошки казались слегка встревоженными от долгого пребывания в упакованном виде, и я успокоил их наиболее эффективным из доступных мне способов. Закончив с этим, я обратил свое внимание на Макара:
- Мак, мы многое вместе перенесли, настал черед оказать мне последнюю услугу.
- Почему это последнюю, Полусредний? Я надеюсь на продолжение знакомства и весь в твоем распоряжении.
- Рад это слышать, Мак. Мне кажется, что пришло время тебе узнать меня с новой, возможно, неожиданной для тебя стороны. Коро¬че, я проголодался, как зверь, Мак, у меня это всегда бывает после общения с девочками, и я хочу тебя съесть.
- Неужели, Левый, ты способен слопать друга? Тебя не остано¬вят перенесенные вместе испытания?
- Не надо путать внешнее и внутреннее, Мак. В каком-то смысле мы станем даже более близки друг другу.
- Дракоша, но ведь я спас тебя!
- И я всегда буду тебе благодарен, буду помнить о тебе. Более того, какая-то твоя часть пребудет во мне. Но жизнь - жестокая штука, Макар. Поразмышляй об этом, пока я буду тебя, гм, усваи¬вать.
- Ну что ж, я все понял, Левый. А вот ты неадекватно оценива¬ешь ситуацию. Тебе не удастся съесть меня.
Весьма самонадеянное заявление!
- Почему?
- Видишь ли, я не совсем человек, хотя тебе явно представля¬ется обратное. Я - андроид и изготовлен из металла и пластика.
Какая печальная новость!
- Между прочим, Макар - это не просто имя. Это аббревиатура: Многоцелевой Антропоидный Кибер в Автономном Режиме. Кроме того, я
- агент Федеральной Бригады Разнюхивания. Изучаю обстановку на местности.
Про нас, драконов, говорят, что мы - хладнокровные существа. Это относительно верно: до нас порой туго доходит. Но и нам не чуждо чувство благодарности, когда нет иного выхода. И я почувс¬твовал, как мое сердце согревает признательность к этому... чело¬векообразному существу, которое действительно оказало мне опреде¬ленные услуги.
- Ты знаешь, Мак, - сказал я, - я понял, что был неправ, ког¬да намеревался использовать тебя в личных гастрономических целях. Теперь я торжественно заявляю, что добровольно и без всякого при¬нуждения отпускаю тебя. И спасибо за все!
- Да, - сказал Макар. - теперь я, кажется, лучше узнал драко¬нов. Счастливого пути, Левый Полусредний. Глядишь - когда и уви¬димся. Штрудель - он круглый.
И, насвистывая, он скрылся среди деревьев.
Следующие две недели если чем и запомнились, то это практи¬чески полным отсутствием событий. Я ел, пил, купался в грозовых дождях, при этом почти никого не обижал, и уж точно никто не рис¬ковал обижать меня. Однако нашелся и для меня противник. Я как раз опустился на луг, где паслись сочные аппетитные коровы, и пригото¬вился позавтракать, когда раздался громкий щелчок, и я увидел небо в клеточку. Никогда не думал, что метафоры могут быть столь ве¬щественны. Я одновременно попал в силки собственной доверчивости (и чужого хитроумия), запутался в сети обмана (капроновой и на редкость прочной), да к тому же неопознанный гад расставил мне капканы, судя по боли в обоих хвостах. Короче, я понял, что ежели уж коготок (и не один) увяз, то всей птичке (то есть мне в данном случае) пропасть. Но если такова добыча (поглядите на меня: во мне без ложной скромности... впрочем, неважно), то каков же охот¬ничек? Он заставил-таки себя подождать и появился лишь вечером. Да, на это стоило посмотреть. Или все-таки не стоило? Пожалуй, второе. Представьте себе ночной кошмар, от которого вы в детстве обмочили постель. Или попкорн с селедочным маслом, залитый томат¬ным соусом с клубками волос вместо приправы. Или тещу Кинг-Конга (ну, в крайнем случае, свою собственную, если она у вас уже есть). Так вот, он был хуже. Пять ног, поросших рыжевато-зеленой шерстью; голое фиолетовое брюхо; длинный, покрытый чешуей и язвами хвост с шишкой на конце; слизистые бока и спина, из которых торчат безос¬тановочно извивающиеся щупальца; три непонятно зачем ему нужные руки, похожие на человеческие, но раз в десять большие; круглая лысая голова с пятью багровыми фасетчатыми глазами, одним конусо¬видным ухом на затылке и пастью, наполненной самыми белоснежными, острыми и длинными зубами из всех, какие вы можете себе вообра¬зить. Если вам всего этого мало, то добавлю, что от пяток до ма¬кушки в нем было метров сорок. То, что я описал выше, - это беглый рисунок, набросок, почти дружеский шарж. Множество деталей оста¬лось в тени, так как я не сторонник физиологизма. В частности, за¬пах. От гиганта несло, как от полка солдат после двадцатикиломет¬рового марша в полной выкладке в летнюю жару по пересеченной выг¬ребными ямами местности. Я щажу чувства дам и потому смягчаю крас¬ки. Конечно же, я сразу узнал его по картинке в бабушкином альбоме "Бумажный монструктор для больших и маленьких". Передо мной был
сам непревзойденный в безобразии Стоматозавр, и это означало, что
я покинул обжитые места и углубился в Зону повышенного риска, сок¬ращенно - Зопор, область, известную лишь по мифам и преданиям. Немногие смогли выйти из Зопора живыми. Здесь встречаются порожде¬ния самой буйной и болезненной фантазии, вроде крови с молоком, крабовых палочек из рыбы или полутораспальной кровати (для полуто¬рателых уродов).Здесь жестокий тоталитаризм железной рукой внедря¬ет среди подвластного населения свободу слова, демократию и либе¬рализм. Здесь сбываются безумные пророчества и не открываются вов¬ремя магазины. Пока я предавался сим размышлениям, Стоматозавр подхватил меня, сунул под мышку и двинулся в неизвестном направле¬нии. Я бы на его месте сразу пошел на кухню, но он еще часа два шлялся по округе, купался, слушал комариное пение, разжигал лесок и грелся на углях. И только ближе к полуночи приволок меня во дво¬рец. В ящике у входа он подобрал подходящих размеров клетку, за¬толкнул меня внутрь и защелкнул замок на двери.
- Ну, а звать тебя будут, э-э-э, Барсиком, - хриплым басом сообщил он. - Разговаривать-то умеешь?
- Разумеется, - зло буркнул я. - Между прочим, у меня и собс¬твенное имя имеется.
- Этого не надо, - заявило чудище, опускаясь в кресло, - Не дерзи. Не люблю.
Я осмотрел свое новое жилище. В нем обнаружились: охапка сена в углу - видимо, моя постель; ящичек с песком; жердочка - судя по всему, размеры не позволяли монстру замечать мелкие различия между мной и птахами; две миски - с водой и с зерном.
- Между прочим, - громко и отчетливо произнес я, так что зад¬ремавший Стоматозавр подскочил в кресле, - я не травоядный, а пло¬тоядный. И требую соответствующего отношения.
- Между прочим, - сердито нахмурил он костные выросты, распо¬лагавшиеся поперек узкого лба и заменявшие брови, - я тоже. Учти это, когда соберешься будить меня в следующий раз.
Что делать - пришлось переходить на вегетарианство, тем бо¬лее, что порции были обильными, в соответствии с временами года он давал мне и фрукты, и овощи, и арбузы, и шпинат, изредка и мясца подкидывал, и яичек, а вместо воды - молочка. В общем, впервые я познал, что такое здоровое, полноценное питание, и возненавидел его навсегда. Только мои девочки утешали меня в неволе. Кормил и поил я их остатками с собственного стола, а навещал каждый раз, когда монстр уходил или засыпал. Прожил я у него довольно долго, и хозяином он оказался, в принципе, неплохим и не обижал меня. Ся¬дет, бывало, в свою любимую кресло-качалку из стволов сталипы, по¬ложит меня на колени, гладит по спине и приговаривает:
- Барсик ты мой маленький. Эх, самочку бы тебе, да не попада¬ются никак.
С течением времени он стал больше доверять мне, когда возвра¬щался - выпускал порезвиться, любил, когда я летаю по комнатам, но на ночь и на день неизменно запирал в клетку. А замок в ней не брали ни пламя, ни мускульная сила. Однако я не оставлял мыслей об освобождении. Они заполняли долгие часы моего вынужденного без¬делья. Из клетки не выбраться, значит, нужно использовать период, когда он дает мне размяться вне ее. Я досконально изучил здание, но это мало помогло. Наружу вели только окна и единственная дверь. Однако на окнах была столь частая решетка, что мне сквозь нее ни¬как не протиснуться. Дверь он, правда, никогда не запирал, да на ней и не было даже задвижки. Что и говорить, репутация хозяина ох¬раняет дом лучше любых замков. Ясно, что это был единственный путь к свободе. Но тут было еще одно препятствие. У чудовища оказалась невероятная скорость реакции. Я убедился в этом, когда однажды ве¬чером неосторожная ежемышь рискнула пробежать вдоль плинтуса ком¬наты, в которой находились мы с монстром. Ежемыши - мелкие и быст¬рые существа, при любой опасности они мгновенно находят укрытие, но у данной особи не было этого мгновения. Щупальца Стоматозавра распрямились настолько стремительно, что глаз не сумел уследить за этим, и несчастная не успела сообразить, что произошло, а уже отп¬равилась на экскурсию в глубины пищевода чудища. Я поежился, а он лишь прохрипел:
- Ненавижу паразитов.
Значит, так просто мне до выхода не добраться. Нужно чем-то отвлечь внимание хозяина. Чем же? Я проанализировал все, что узнал о монстре: его привычки, вкусы, разговоры, обстановку комнат, ма¬неру одеваться (когда он вообще удосуживается носить одежду). Ре¬шение должно было найтись. Я перебирал факты снова и снова. Следи прочего в памяти всплыл короткий диалог, который состоялся между нами как-то раз, когда он переваривал сочный ломоть телячьей гру¬динки, жареный в масле, а я - тот пук разнотравья, которым он вздумал накормить меня в целях витаминизирования организма.
- Слушай, Стоматит, - сказал я (так его, по его же словам, называла любящая бабушка), - для чего ты меня все-таки держишь?
- Понимаешь, Барсик, - ласково прорычал он, - я люблю, чтобы меня окружало все красивое. А ты столь хорош собой, что просто растопил мое сердце!
Похоронным звоном отозвалась в моем сознании заслуженная пох¬вала. Раз он так любит меня, то никогда не отпустит на волю. Но, помимо огорчения, этот разговор принес и еще кое-что: информацию о слабости монстра, не исключено - единственной. Я вспомнил, что во дворце не было зеркал, а здешние водоемы, если верить сказкам, слишком мутны, чтобы отражать окружающую действительность сколь¬ко-либо адекватно. Между тем в ящике с принцессами имелся один предмет... Совсем крошечный - метр на метр - но разглядеть себя все-таки можно. Частями. Внезапно решение проблемы во всей ослепи¬тельной простоте возникло передо мной.. Конечно, девочки огорчат¬ся, но на свободе я им куплю новое зеркало. Да если чудище с его тягой к прекрасному увидит собственное уродство, то оно а лучшем (для него) случае отделается длительным обмороком (не исключено развитие в дальнейшем мании преследования). А я тем временем ус¬кользну.
Я с трудом дождался вечернего возвращения монстра.
- Стоматит! - воскликнул я, едва он вошел в комнату.
- Что ты пугаешь меня, Барсик? - сказал он, отпрянув. - Так, между прочим, можно заикой остаться. На всю жизнь.
- Хозяин! - продолжил я уже потише. - Я вспомнил про одну штуку, которая у меня есть и которая тебе наверняка понравится.
- Неужели это так важно, что стоило доводить меня почти до сердечного приступа?
- Прости, Стоматит, но уж очень мне хотелось тебя обрадовать. Ты когда-нибудь видел, как выглядишь?
- Нет, конечно. Фотографию-то в наших краях еще не изобрели.
- А ты знаешь, что такое зеркало?
- Слышал сказки в детстве. Кажется, это прибор для получения четкого отражения?
- Не все легенды врут, хозяин. У меня есть зеркало.
Когда он увидел себя в небольшом куске амальгамированного стекла, то, что заменяло ему лицо, исказилось. Я едва сдерживал торжество. Вот сейчас, сейчас... Я отодвинулся, чтобы, падая, он не повредил меня. Между тем монстр шептал что-то. Я прислушался.
- О Боже! - взволнованно бормотал он, задыхаясь. - Это неве¬роятно! Какое чудо! Как я прекрасен! О восторг! Мне никто не ну¬жен, кроме того, кого я сейчас вижу перед собой. Спасибо, Барсик. Что за красота!
О времена, о вкусы! Я на цыпочках выбрался из комнаты и пус¬тился наутек. Уже в воздухе я подумал, что, возможно, зря спешил. Судя по состоянию Стоматозавра, кайф будет долгим. Пожалуй, я мог захватить с собой из дворца кое-какие ценные вещицы, и хозяин бы даже не огорчился. С его точки зрения, я оставил достаточную ком¬пенсацию.
Такое уж это место - Зопор - что здесь нельзя бежать из огня, не попав при этом в полымя. Очередная опасность ждала меня уже на следующей посадочной площадке. И самое обидное: я ее увидел зара¬нее, но не оценил. Вернее, оценил, но неправильно. Ну в самом де¬ле: какие еще функции может исполнять одинокая женщина в отношении дракона, кроме эротических и гастрономических? Оказалось, однако, что ситуация таит множество нюансов, которые я не смог разглядеть с высоты своего полета и интеллекта.
Дама предоставила мне с полминуты, чтобы оправиться после приземления и принять достойную позу, а затем вышла из тени под развесистым бякбуком. Выглядела она своеобразно, но импозантно, с явным креном к запугиванию мелкой нервной живности: высокая, ху¬дая, темноволосая, с вытянутым лицом, в котором более всего запо¬минались чугунный давящий взор м брезгливо поджатые губы; одета в черное облегающее платье а-ля миссис Адамс; меж большим и указа¬тельным пальцами левой руки зажат мундштук с неблаговонно пахнув¬шей сигарой, пальцы длинные, тонкие, с тщательно отполированными и заостренными ногтями; в правой руке - тяжелая книга с красной об¬ложкой. Для полноты облика ей не доставало только веера, но его было не в чем держать. Говорила она хриплым низким голосом.
- Здравствуй, пришелец! - сказала пиковая дама, окуривая меня средних размеров облаком. - Добро пожаловать в нашу глухомань. Только драконов нам здесь и не хватало. Я - хозяйка здешней терри¬тории. Меня зовут Геенна, - последнее слово она произнесла с осо¬бым ударением, с придыханием, растягивая гласные и следя за произ¬веденным эффектом. Однако здесь ее постигло разочарование, ожидае¬мой реакции не последовало. Слышал я имена и похуже. Тем не менее: что мне стоило тут же взять и улететь? Ведь мы, драконы, кожей чувствуем грядущие неприятности. Нет, помешали легкомыслие и врож¬денная вежливость.
- А какое имя носите вы? - томно осведомилась она.
Не знаю почему, но я решил представиться псевдонимом. Видимо, здесь сказалась известная прозорливость драконов, ведь чуть позже выяснится, что незнакомка является колдуньей, занимается некрофа¬гией, сиречь - издевательством над мертвыми, а волшебникам не сто¬ит предоставлять в распоряжение информацию о себе и, в особеннос¬ти, - называть свое имя.
- Меня зовут Правым Крайним, сударыня, я очень устал и хотел бы поесть и выспаться.
- Поесть? Но ты уже сыт, - произнесла Геенна, и я ощутил, что чувство голода куда-то исчезло, хотя желудок по-прежнему пуст. Та¬кие фокусы с пищеварительным трактом всегда вызывают у меня дрожь омерзения, ибо поражают дракона в его самое чувствительное место. Между тем садистка еще только начинала гнусные эксперименты надо мной.
- А теперь я помогу тебе заснуть.
Она превратила поганку в стул, пень - в стол и положила на него книгу. И тут я с ужасом убедился, что красное - всего лишь цвет суперобложки, а сама книга - черная с единственной золотой надписью.
- Черная Книга Гиля, - прошептал я.
- Она, - усмехнулась ведьма. - Сейчас мы зачитаем из нее кое-какие цитаты. Видишь: заложены мои любимые места.
Она раскрыла книгу и нараспев произнесла:
- "И совершил Всевышний к седьмому дню дела свои и сказал, что получилось весьма хорошо. И хор ангелов славил его, и раздава¬лись бурные аплодисменты и крики: "Браво! Бис!" И, выходя на биси¬рование, Саваоф создал еще восемнадцать параллельных вселенных, вот почему таково число их. Но в когорте правоверных нашелся один, который усомнился и спросил: "А еще хорошо ли вышло-то? Посмотрим, посмотрим". По привычке повторять некоторые хористы подхватили и эти слова, и получилось уже не единогласное одобрение, а черт зна¬ет что. Насупился Единый и не сулящим ничего доброго голосом осве¬домился: "Что вы, собственно, имеете в виду?" "Ну как же, - без тени смущения ответствовал Усомнившийся. - Недоделок масса. Солнца ваши как-то хаотично по космосу разбросаны, некоторые по недосмот¬ру вообще без планетных систем остались, а в таком случае какие же они светила, если светить-то некому? В правом секторе неба, кото¬рый вы на ночь глядя делали, вчера две звезды погасли, а позавчера сверхновая взорвалась. И с фотонами вы что-то слишком сложное при¬думали, никак в голове не укладывается, уж извините". Разъярился Создатель, и прогнал непокорного с глаз своих, обозвав предвари¬тельно полудурком, и объявил ему выговор с занесением в астральное тело, и стал тот с этих пор иссиня-черным, но продолжал задавать неудобные вопросы. И так резко упал его рейтинг среди свиты, что стали его называть Падшим Ангелом".
Колдунья прервалась, закинула ногу на ногу и, затянувшись, выдала идеальное колечко дыма.
- Вот оно как было на самом деле. Все ваши источники компиля¬тивны и искажены, зато моя книга - непосредственно от Лукавого. Читаю дальше после небольшой цезуры. "И, как обычно, сделал Все¬вышний из глины человека, и по традиции нарек его Адамом, и из его ребра создал ему жену, и сказал: "По-моему, ничего вышло" - но уже не так самоуверенно. И среди обычных славословий прорезался голос Падшего: "Не знаю, Предвечный, не на свою ли голову ты их сотво¬рил. Обещаю тебе из-за них крупные неприятности". И за эти слова Черный Ангел был лишен аккредитации при дворе, но не сдался и поч¬тил людей своим особым покровительством. Порой он даже вынужден был пресмыкаться перед ними, но открыл-таки им глаза на ущемление их прав. И после изгнания из Эдема он не оставил племя человечес¬кое и в меру сил развивал в его сынах гордость, упорство в дости¬жении цели и тягу к справедливости. Именно он подтолкнул так назы¬ваемого Каина к борьбе за свое попранное достоинство, и он разра¬ботал универсальный межпланетный проект вавилонской башни (можно сказать, первого небоскреба, хотя и без лифта, мусоропровода и пентхауза) - выдающегося архитектурного сооружения того времени, и он же после известного смешения языков изобрел эсперанто, позво¬лившее людям сохранить достаточно взаимопонимания, чтобы объявлять войны, объясняться с женщинами и допрашивать пленных на доступном обеим сторонам языке".
Геенна потянулась, повела плечами и перелистнула несколько страниц. Я ощутил, что вереница слов, как трясина, засасывает ме¬ня, и сознание уплывает, покачиваясь на акустических волнах, как бумажный кораблик в луже.
- "И рассердился Творец на людей за дела их и решил истребить их с лица земли, за исключением Ноя, который имел перед Небесами особые заслуги. Тогда явился к Создателю Падший и заявил: "Как же так, Господь? Кто же так разбазаривает вверенные материальные ре¬сурсы? Нерентабельно. Мне же и вовсе обидно: все-таки там плоды и моих трудов погибнут". Но не слушал Саваоф, топал ногами и метал молнии. Разъярившись, он ликвидировал-таки предприятие, упрятав концы в воду.
Мои веки отяжелели, голова свесилась на грудь, зрачки закати¬лись,. и мир представился простым и понятным, как негатив фотогра¬фии. Геенна накинула на меня уздечку и повела за собой, а я только и мог, что переставлять ноги и незамутненным уголком сознания на¬деяться на лучшее.
В ее замке я прожил семь лет. Первый год - вешалкой для шляп в передней, где перевидал немало интересного, когда юные ведьмочки и колдуны на шабашах, Сняв алкоголем напряжение, импровизировали на чужих пальто по углам. Следующие четыре года я проработал тор¬шером в спальне, где оказалось относительно неплохо, так как Геен¬на была ведьмой достаточно миловидной и без комплексов (если не считать мании величия), и, кроме того, с меня хоть изредка смахи¬вали пыль. Хуже всего пришлось в последние пару лет, когда мне до¬велось заменить собой испорченную электрозажигалку для газовой плиты. Вот уж кого никогда не моют. И относятся хуже, чем к миксе¬ру. Тут я натерпелся-таки. К тому же морда обгорела.
Уверен, что после семи отведенных правилами лет она меня не выпустила бы. Отыскала бы повод. Но Провидение, которое не остав¬ляет без попечения даже самую мелкую букашку, не говоря уже о та¬ком тяжеловесе, как я, выручило и на этот раз. Едва наступил предсказанный день моего освобождения, внизу раздался грохот, и входная дверь пала в неравном бою. В образовавшийся проем ворвался светловолосый, круглоголовый и розовощекий крепыш, размахивая над головой огромным топором. Его клетчатая рубаха расстегнулась, де¬монстрируя намечающийся животик, борода воинственно топорщилась, мышцы на руках, правда, не бугрились, но их вполне хватало, чтобы безостановочно вертеть солидных размеров секач. При этом он еще не забывал рычать традиционное: "Казад!" Слуги колдуньи разбегались перед ним без особого сопротивления, выражая верность хозяйке только словесными протестами. Однако незваный гость все равно для порядка крушил мебель, стараясь при этом принимать наиболее выиг¬рышные позы. Когда он смахнул с журнального столика магический шар с программным управлением, я почувствовал, что заклятие спало, и с удовольствием принял участие в уничтожении недвижимого и движимого имущества замка. Попутно я после столь долгого поста наконец-то хорошенько поел. Впрочем, и он с удовольствием подкрепился, когда мы прорвались на кухню, причем, как и я, отдавал предпочтение мяс¬ным блюдам. Однажды нам попалась на пути Геенна со своим чер¬но-красным бестселлером, но мой новый приятель выразительно глянул на нее, взвизгнул воздух, рассекаемый острой сталью, прозвучало: "Казад!" - и ведьма сочла за благо ретироваться.
- Слушай, спаситель, кто ты все-таки такой? - спросил я, вы¬бираясь на свежий воздух прямо сквозь стену танцевального зала.
- Гном, естественно, - он отбил шпагу осмелевшего начальника стражи и с воплем: "Мы, гномы, существа простые, необразованные, этим вашим приёмчикам необученные" - обрушил на его голову свой инструмент.
- Это я, положим, и сам по твоему кличу понял. Звать-то тебя как?
- Сначала ты скажи. Мы, казад, первыми представляться не лю¬бим.
- Я Левый Полусредний из Пещеры Кривых Скал.
- А я Хабарлог. Откуда родом - и сам забыл, слишком много раз пришлось переезжать. Сейчас и вовсе бездомный, брожу по белу све¬ту, на жизнь вот топором зарабатываю и вообще штуки разные делаю. А ты куда путь держишь, Левый Полусредний?
- К колдуну из Абар-Кадабра, хочу отнести ему вещь, которая давно хранится в нашей семье и порядком-таки надоела.
- Не колечко, случайно?
- Нет. С чего ты взял?
- Да так, был один печальный опыт. В общем, с тобой я пойду. Путь к Творожным скалам покажу, все равно делать мне сейчас нече¬го, а ты без меня опять в какую-нибудь историю вляпаешься. И чего, спрашивается, я со всякими разгильдяями валандаюсь? Есть во мне, наверное, педагогическая жилка. Чувствую - во времена эльдарского ига они не только песни пели да крепости строили, небось, и девок наших портили. Иначе - откуда во мне эта напасть? Это ж они, эль¬фы, всех жить учат. Заковыристая штука - генеалогия. Да, забыл, сказать: питание и прочие дорожные расходы - за твой счет.. Но уч¬ти: узнаю, что несешь ты все-таки кольцо - накажу. Мы, гномы, на¬род простой, мирный, нам эти заварушки ни к чему.
- Да говорю же - нет. Вот, смотри.
И я сунул ему под нос Кубок.
- Что за ерунда такая?
- Чаша Святого Грааля.
- Тьфу, я думал - хоть вещь хорошая. Я бы на месте мага у те¬бя ее нипочем не взял. Это разве узор? Это разве инкрустация? А проба где? Нет, прогонит он тебя.
Тем не менее, он явно успокоился. Мы пока что шли пешком. Ха¬барлог утверждал, что в полетах его тошнит и укачивает, и напирал на свои привилегии как проводника, а я после стольких лет наземно¬го существования не рисковал пока опробовать крылья.
- Слушай, - спохватился я, - неужели на тебя колдовство не действует?
- Какое такое колдовство? Нонкино, что ли?
- Ты имеешь в виду Геенну? - потрясенно спросил я.
- Это на своих сеансах она Геенна, да еще для таких впечатли¬тельных, как ты. А по паспорту она Нонка, то есть Нэнси Смит.
- И на ее книгу ты внимания не обратил...
- А чего на нее реагировать? Я - гном простой, необразован¬ный, книги на меня не действуют. Я и читать-то, можно сказать, не умею. Таких, как эта барышня, бояться не надо. Главное для них - вызвать к себе интерес, а ежели внимания на них не обращать, то колдовство всякую силу теряет. И книжонка эта ее - тьфу, и больше ничего. Ерунда полная.
Все-таки я уговорил его лететь. Он оказался прав: в воздухе его действительно тошнило. Пришлось вернуться к прежнему способу передвижения. Правда, до цели оставалось, по его словам, недалеко.
Да, спешу утешить тех, кто обеспокоен судьбой моей коллекции.
Когда я дрожащими лапами открыл шкатулку, все девушки были помяты, непричесаны, но живы и здоровы. Видимо, чары подействовали и на них. А то я уж собирался косточки обсасывать, но обошлось. И боеспособность тоже, кстати, оказалась в порядке.
Идти все-таки понадобилось часов восемь (с перерывами на завтрак, второй завтрак, ланч, перекус, обед, легкий закусон, ужин и фруктовый десерт перед сном). Видимо, для бешеного гнома сто миль - не крюк. К горам подошли уже заполночь, но даже в безлунной мгле они поражали молочной белизной. Неподалеку из сплошной массы кустов доносились грубая ругань и пьяное пение.
- Кто это там? - спросил я Хабарлога. - Неужто эльфы?
- Один эльф, - поправил он меня. - От нескольких шума было бы поболее. И битых бутылок тоже, - отметил он очередную эскападу подгулявшего представителя веселого народца.
- Странно, - сказал я. - Как-то я себе эльфов иначе представ¬лял.
- Все их другими воображают. А они вот такие, и ничего с этим не поделаешь. Потому мы, гномы, их и не любим. Т-ш-ш, кажется, он нас почуял.
Пение, действительно, прекратилось, и, судя по направлению, в котором перемещался шум, часовой двигался в нашу сторону. Несколь¬ко раз он упал (однажды, судя по бурной реакции, особенно удачно), потом раздался треск ветвей, проклятия и торопливые сосущие звуки с хлюпаньем - он явно вломился в заросли спрутеня, который, наряду с костоломкой голодной, является любимым лесонасаждением эльфов. Наконец страж добрался до нас и остановился, не дойдя метров трех.
- Эй, кто вы такие? - крикнул он.
- Путники, - осторожно ответил я. - Направляемся к чародею по важному делу. Разрешите пройти.
- Не разрешаю, - важно объявил он. - Приказ такой: ночью ни¬кого не пропускать. Лучше посидим до утра, мужики, выпьем, пообща¬емся, а то мне уже стрёмно здесь одному торчать. А светло станет - разберемся.
Нас тоже не очень тянуло пробиваться к замку во тьме, навер¬няка, с рубкой, со скандалами и с риском заблудиться в горной местности, заполненной рукотворным и нерукотворным мусором. Поэто¬му мы согласились. Растянули на земле эльфийский плащ, выложили припасы, приняли, закусили.
- Ну что, давайте рассказывать что-нибудь, - предложил часо¬вой.
- Пусть он говорит, - шепнул мне на ухо гном. - Они все рав¬но, кроме себя, никого не слушают. Соглашайся на все и терпи. Кри¬тики они не приемлют и сильно обижаются. Не то что мы - ребята простые, отходчивые.
Эльф не заставил себя долго упрашивать.
- Зовут меня Гоэлрос, - заявил он, не поинтересовавшись наши¬ми именами. - Я живу здесь с момента, когда на небе установили Лу¬ну, и собираюсь жить вечно, если, конечно, не будут постоянно дос¬тавать. В противном случае выйду на пенсию и эмигрирую на Запад.
- На Ближний или на Дальний? - поинтересовался Хабарлог.
- На Заокеанский, конечно. Куда еще стремится уехать каждый разумный эльф? Но пока у меня и здесь карьера неплохо складывает¬ся. Я - второй заместитель помощника начальника караула по идей¬но-политической части. Поэтому по служебной необходимости много читаю, ловлю ночами по палантиру вражеские голоса и готов дать от¬пор любым выпадам их пропаганды. По опыту знаю, что первое, о чем хотят послушать уставшие путешественники, - это о сотворении мира, происхождении видов и о том, почему оно все столь скверно вышло.
Не ведаю, как другие, а я на лекциях примерно минуты через три после начала впадаю в полубессознательное состояние: глаза у меня при этом открыты, я могу сидеть, ходить, даже разговаривать - и все это без участия головного мозга. Ответственно заявляю: эта способность многократно спасала мне если не жизнь, то уж рассудок точно. Отключился я и в данном случае, и посему в настоящей повес¬ти вы не найдете монолога Гоэлроса. Однако дикий гогот гнома, пе¬риодически доносившийся до меня сквозь полудрему, можно считать косвенным подтверждением справедливости расхожего мнения о том, что, с точки зрения эльфов, вся история мироздания - это цепь за¬бавных эпизодов преимущественно эротического характера. В конце концов они меня-таки разбудили, но, учитывая наличие в составе ау¬дитории девушек и несовершеннолетних, я не рискну излагать здесь некоторые личные комментарии нашего визави к ряду классических ле¬генд.
Завершив речь, Гоэлрос приложился к бутылке с перебродившим нектаром урожая 1438 года, произвел несколько крупных глотков и лишь затем перевел взгляд на нас. Глаза его округлились. Стало уже довольно светло, и он наконец-то смог разобрать, с кем имеет дело.
- Дракон! И гном! Ну и вляпался же я. Тревога!
Однако из-за посталкогольного синдрома голос его звучал, ска¬жем так, не очень звонко, и не вызвал в округе заметного оживле¬ния.
- Не могу поверить, - бормотал он, судорожно пытаясь выдер¬нуть из ножен застрявший меч, - что это происходит именно со мной.
- Погоди, - успокаивающе сказал я, мысленно прикидывая наши шансы. - Мы пришли с миром. Мы одной крови - ты и я.
- Ну, это ты, положим, врешь: всем известно, что у вас, дра¬конов, кровь зеленая.
- Ладно, пусть я немного преувеличил. Но мы в самом деле не имеем враждебных намерений. Я всего лишь несу в дар волшебнику не¬большой сувенир от нашего семейства.
- А когда старичок прикоснется к нему, презент скажет: "ба-бах", и замок Абар-Кадабр, сооружение одиннадцатого века, представляющее также и архитектурную ценность и находящееся под защитой государства, птичкой вспорхнет в небеса. Опять же и дедуш¬ку жалко. Он нам, знаете, сколько добра сделал? - Гоэлрос принялся перечислять, загибая пальцы на руках, а затем и на ногах. - Заас¬фальтировал территорию, разбил клумбы, построил две школы, салун и тюрьму, открыл дельфинарий, планетарий и колумбарий. Обучает эль¬фят джиу-джитсу, йоге и ненормативной лексике. Перевел на квэнди "Кама-сутру" и изобрел двадцать восемь новых поз. Построил завод по переработке тяжелой воды в огненную и сейчас договаривается с русскими о поставках сырья. Научил нас печатать фальшивые ассигна¬ции и стрелять из "винчестера". Организовал курсы стриптиза с гастролями за границей. А с тех пор, как умер Кароян, у нас регу¬лярно концерты классической музыки. И все это - за одну зарплату старшего лаборанта. Да что там говорить - симпатичный старичок. Не пропущу я вас к нему, нашли тоже дурака.
Похоже, он занял твердую позицию. Надо было искать другие ар¬гументы, и у Хабарлога они были.
- Мы - гномы простые, недалекие, словесным вывертам необучен¬ные, - заявил он, выходя вперед. - Я вам вот что скажу: бей эль¬фов! Казад! - зарычал он, воздев над головой свой секач.
Гоэлрос вытащил наконец-то меч, порядком-таки заржавленный. Насколько я смог разглядеть, клинок был густо покрыт нецензурными рунами и непристойными рисунками.
- А Элберет Гилтониэль, - выкрикнул он старинный эльфийский клич, смысл которого давно утерян в веках, даже если и присутство¬вал когда-то.
И два бойца схлестнулись, нанося повреждения окрестному ланд¬шафту и сметая некстати подвернувшуюся живность. Я решил не ме¬шать, обогнул их, стараясь не попадаться на глаза, и вошел в зап¬ретные пределы.
Моему взору открылась широкая долина, усеянная газетными ки¬осками, автоматами по продаже кока-колы и пончиков и фланирующими эльфами. Многие были в шортах и гавайках, но все - при мечах. Еще чуть-чуть - и я буду замечен. Даже если я воспарю, меня достанут стрелы. Что-то нужно было срочно предпринять. Похоже, что выход у меня был единственный. Я вздохнул, представив себе тающий банковс¬кий счет, вынул из-под левого крыла мобильный телефон и вызвал се¬мейного имиджмейкера. Он появился спустя несколько минут, крити¬чески оглядел меня, сказал: "Да, работа предстоит большая", нанес кое-где штрихи карандашом и приступил. Вся процедура отняла у меня два часа времени, добрую порцию сил и нервов и кругленькую сумму в конвертируемой валюте, но мастер превзошел себя. Когда я шествовал к замку, приветственно кивая окружающим и распространяя запах роз и лаванды, встречные кланялись и улыбались в ответ, и, клянусь, я видел, как они плакали от счастья. Случись сейчас выборы нового короля, я бы прошел "на ура". С одной девушкой случилась истерика, когда я кончиком правого хвоста коснулся ее ноги, а караул у ворот Абар-Кадабра вытянулся по стойке "смирно" и ел меня глазами. Сам чародей вышел на крыльцо зала заседаний. Мы троекратно обнялись и расцеловались, после чего он ввел меня внутрь и только там спро¬сил:
- Может быть, кончим этот цирк?
Я расслабился, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успоко¬иться, и достал из потайного кармана Кубок.
- Вот.
Волшебник откашлялся, осмотрел меня, пробормотал:
Монструм диишиа, прекрасный образец, - потом перевел взгляд на сосуд в моей лапе и констатировал. - Чаша Святого Грааля, вне всякого сомнения. Ну, и что же вам нужно, молодой человек? Можете называть меня просто - профессором. Как ваше имя, кстати, юный представитель монстров двухтазовых?
- Левый Полусредний, профессор. Я к вам издалека и по очень важному делу. Видите ли, господин маг, эта штука хранится у нас в семье... -и я достаточно подробно описал историю Чаши, дополнив ее кратким обзором своих странствий.
- ...Вот и получается, профессор, что нам она без надобности и ничего не приносит, кроме бед и неприятностей, между тем мудрец, подобный вам, безусловно, нашел бы ей применение...
Я разошелся, расписывая блистательные перспективы как чаро¬дея, оснащенного Кубком, так и Кубка в его руках, и даже вообра¬зил, что могу изъять у него за столь ценную вещь немалую мзду и начал прикидывать размеры бакшиша, когда маг бесцеремонно сдернул меня с небес на землю.
- Нет, уважаемый Левый Полусредний. Этот предмет в моем хо¬зяйстве абсолютно не надобен. Кроме того, дворец у меня, как види¬те, маленький, компактный. Я не выпячиваю своих заслуг из скром¬ности, а окружающие, естественно, замечают лишь тех, кто занимает¬ся истовой саморекламой, и игнорируют нужды и чаяния тихих героев науки, вроде меня. Если - представим себе такую чисто гипотетичес¬кую возможность - если бы я принял у вас сей экспонат, мне бы со¬вершенно некуда было его деть. Для него нужен сейф, сигнализация, естественно, а все это требует места. Так что не знаю, не знаю, молодой человек, могу ли я вам чем-либо помочь.
- Профессор, а если бы я сопроводил свою просьбу небольшим даром в пользу науки? Например, у меня есть уникальная коллекция специально обученных принцесс, и я бы мог поделиться с вами нес¬колькими удачными экземплярами. Мне представляется, что они оказа¬ли бы вам значительное содействие в, э-э, важных экспериментах.
- Да что вы, дорогой Левый! Девушки? В моем возрасте? Эх, сбросить бы мне годков триста!.. А сейчас в данных вопросах я вы¬нужден обходиться без лабораторных исследований. Ограничиваюсь те¬оретическими выкладками.
Торговались часов пять, при этом ничего нельзя было предло¬жить прямо, приходилось изъясняться экивоками, иносказаниями. Если выбирать между интеллигентом и разбойником, то я, пожалуй, пред¬почту бандита. С ним как-то спокойнее. В конце концов сошлись на полном комплекте кассет с записями "Битлз". От сердца оторвал!.. Ну, две-то лучшие я подменил на "Модерн Токинг", еще наплюется, некромант проклятый.
Рассказ об обратном пути не представляет интереса. Недалеко от гор я застал врасплох купеческий караван, так что питанием был обеспечен до самого дома. А если где и устраивался на отдых, вна¬чале реактивной струей выжигал круг безопасности. Да: забыл ска¬зать:Хабарлог и Гоэлрос разошлись вничью, но на месте дуэли года три еще ничто, кроме сорняков, не росло - боялось. Позже про эту битву сочинили сагу, там Гоэлрос сдвигал горы, а Хабарлог растап¬тывал дворцы, на самом же деле разрушения были куда скромнее.
Дома все оказалось по-прежнему. Мама развязала со свекровью, то бишь моей бабушкой, локальную войну, в ходе которой пострадали ванна, газовая колонка и несколько мелких родственников. Папа с дедушкой летали на шопинг в соседний городок, но там подготовились к их визиту, и добыть удалось лишь влюбленную пару в собственном стогу да несколько мальков, которые так громко орали, что дед их пожалел и выпустил жировать. Первым меня на горизонте заметил ку¬зен Устрашитель, который предупредил семью и, воспользовавшись всеобщей суматохой, слопал последний кусок пасхального пирога с пастушками; еще имел наглость назвать это премией. Мог бы благо¬родно отказаться от премии, между прочим, примеры были. Ничего, в холодильнике еще кое-что нашлось, и на принцессочек моих хватило. Когда все, сыто отдуваясь, отвалились от опустошенного стола, в гостиной появился донельзя довольный собой папа, который ближе к концу пира уходил во двор подымить.
- Где ты пропадал так долго, мой крысеночек? - со зловещей улыбкой спросила мама, которая давно и не без оснований подозрева¬ла супруга в неверности.
- Смотрите, что я достал! - радостно заорал вместо ответа отец, воздев правую переднюю лапу.
Я ощутил слабость в низу живота. На втором его пальце сиял крупный бриллиант, вправленный в золотой перстень филигранной ра¬боты.
- Добыл у старьевщика! - захлебываясь, объяснял родне папа. - И всего за семнадцать бряклей! Пришлось его малость попугать, ко¬нечно.
Не прошло и месяца, как в дом прямо на лошади вломился первый рыцарь и, наскочив на многострадального дедушку, возопил:
- Отдай Кольцо Святого Ирвина, образина!
Наклонив копье, он принялся гонять старика по комнатам, наво¬дя панику на горничных.
Рассказ пора заканчивать. Этот выпад мы отбили, но на следую¬щее утро я тихо собрался, взял феминотеку и вышел во двор. Светило солнце, сладко пахло с кладбища, щебетали по кустам баньши. Я пос¬лал родичам воздушный поцелуй и выпал в подпространство сквозь щель, которая издавна располагалась в саду между вечнозеленой вы¬сосной и старой корябиной.
- А как вы сюда попали? - пискнула мышь-вампирша с планеты Пожалеешь.
- Видите ли, Эйнштейн вывел известную формулу "Е равно эм цэ квадрат", связывающую морским узлом энергию, массу и скорость све¬та. Однако при движении между параллельными вселенными скорость света не является величиной постоянной, что требует введения диф¬ференциалов и нескольких поправочных коэффициентов, зависящих от угла атаки и чистоты намерений ученого. Кроме того, величина "эм" теряет всякий физический смысл там, где энергии - сколько угодно, а материальные носители отсутствуют. Наконец, сам Эйнштейн, вводя вышеуказанное соотношение в статье, написанной первого апреля, попросту разыгрывал доверчивых коллег, но при наборе дата выпала, и своеобразную шутку прославленного своей экстравагантностью гения приняли за чистую монету. Чтобы не вышло конфуза, Господу срочно пришлось менять законы физики в области космоса, прилегающей к Солнечной системе. Однако с развитием межзвездной астронавтики земные корабли забираются все дальше во вселенную, и нарастает опасность парадокса, могущего привести к гибели разумной жизни там, где хоть раз было произнесено слово "человек". Каким-то обра¬зом земляне связывают изложенное выше с возможностью отправиться в прошлое и прикончить там своего деда по материнской линии до соб¬лазнения им бабушки. Только шиш им, ненасытным в удовольствиях хо¬мо сапиенс. Дедушку-то пристукнуть нетрудно, но перед смертью он вам задаст - мало не покажется! Что же касается моего случая, то, падая, я несколько раз соударялся с абсолютно упругими мирами, так что не понимаю даже, на каком я свете. Относительно же вашего воп¬роса, дорогая, то, с точки зрения современного уровня науки, нахо¬дящейся на пороге постижения объективной истины, на него можно от¬ветить коротко, но исчерпывающе: а черт его знает.
За окнами громыхнуло. Звездное небо с шуршанием разошлось и зависло у горизонта некрасивыми ошметками. Наступило утро. Все выскочили наружу и обнаружили, что таверна теперь располагается на лугу, залитом солнцем и коровьим навозом. Метрах в тридцати от крыльца твердь заканчивалась, обрываясь в пустоту. Неподалеку сто¬ял стул с потертой спинкой.
- Что же это, господа? - стали спрашивать гости друг у друга и у хозяина, мудрого головоногого моллюска Пта.
- Ничего особенного, уважаемые, отвечал тот направо и налево, от смущения сворачиваясь клубочком и топорща иглы. - Просто-нап¬росто в окрестностях таверны образовалась черная дыра. Вполне обыкновенный природный катаклизм с последствиями мирового масшта¬ба.
- Где же эта дыра, где она? - закричали присутствующие.
- А вот видите отверстие в обшивке? - указал крылом кабатчик, поджав две из трех ног. - Пониже шва и повыше поперечной перекла¬дины. Это она и есть. Если хотите, можете в нее забраться. Будете падать вечно, пока не упретесь в ватин.
Желающих не оказалось, и все, подавленно молча, вернулись в харчевню. Внутри в их отсутствие тоже произошли некоторые измене¬ния. Посреди зала, в самом неудобном месте, материализовалась му¬зыкальная машина, без устали наигрывавшая репертуар группы "Ну да", и со столиков таинственно исчезли горчичницы.
Пока все рассаживались, говорящий ящик поставил очередную пластинку, и бравые ребята молодцевато вдарили по электрогитарам:
Валю брали, трали-вали,
Больше крали не видали.
Кто читал Марселя Пруста,
Тем, конечно, будет пусто.
Просто муть и просто жуть -
Без стрихнина не уснуть!
- Ах, - произнес молодой человек в розовом балахоне, томно вздыхая. - Музыка, зелень, пенистые чаши. Как это напоминает мне о возлюбленной!
- Погодите, - вмешался невысокий смуглый гуманоид Черсаныч, в прошлом - боцман с межпланетного сейнера. - Каким образом отмечен¬ные детали обстановки могут воссоздавать образ потерянной вами де¬вушки? Она что, много пила и постоянно валялась на траве?
- И это тоже, - признал юноша. - Но, вообще-то, на что бы я ни смотрел - все ассоциируется с ней. О, она вечно стоит перед глазами, моя утраченная невеста. Честно говоря, это ужасно мешает, потому что очень сужает угол зрения. Раньше я мог видеть даже во¬лосы на своем затылке, а теперь плохо разбираю и то, что находится прямо передо мной.
В доказательство он выпил пунш из чаши Левого Полусреднего и вытер губы о молочные железы Сью, причем делал это подозрительно долго. У жениха были голубые треугольные глаза, в данный момент наполненные розовыми слезами, что-то вроде разбрызгивателя для ду¬ша вместо носа и нечто вроде присоски вместо рта.
- Очень удобно для влюбленных, - прокомментировал кефалопод Свисс.
- Да уж, - согласилась Сью.
В атмосфере накапливалось статическое электричество, чувство¬валось, что назревает очередной рассказ, и он разразился, едва же¬них освободил ротовую полость.
Сила чувств, или Первая счастливая незавершенная история.
Мое имя - Пронзительный Стон. Я его принял сам, когда мне ис¬полнилось пятнадцать. Оно поразило меня своей поэтичностью, легкой грустью, смешанной с каплей горчащей безысходности, и затаенной энергией. Прежнее имя, Тупой Чурбан, утомляло избыточной опреде¬ленностью, чрезмерной фиксированностью восприятия, хотя и в нем была некая первобытная дикость. Его я получил от своей Нулевой Любви, Сопливой (впоследствии - Горделивой) Ромашки, когда нам обоим было по шесть лет. Я считаю ее Нулевой, потому что Первая еще наступит, и о ней я вам расскажу, но все-таки Горделиво-Сопли¬вая тоже была, причем раньше. Как меня назвали папа с мамой при рождении, я уже не помню. Да и существовали ли они? Законы размно¬жения в нашем мире столь сложны и переменчивы, что тайна моего происхождения навечно пребудет во мраке. Еще у меня был друг, от¬личавшийся крайним упрямством. Поэтому как он был Несущимся Кам¬нем, таким и остался.
Пусть вас не удивляет обилие наших имен. Это - лишь незначи¬тельное следствие особенностей существования на моей планете, Ут¬ренней Заре, которая, как мне кажется, является третьим спутником звезды Сверхжаровня. А раз мне это представляется - значит, так оно и есть. Почему я столь безапелляционен? Потерпите, и вы все уясните сами. Утренняя Заря - весьма необычное место. Второго та¬кого во вселенной нет. Здесь вещество - мягко, податливо и легко превращается во что угодно по велению вашей мысли. Форма как тако¬вая является в нашем мире чистой условностью, ибо по сути мимолет¬на. Более того. Сама действительность для нас - своего рода абс¬тракция, ибо объекты реальности существуют лишь постольку, пос¬кольку мы воспринимаем их органами чувств, и лишь в той степени, в которой мы их чувствуем. Сознание порождает бытие. И если вы спро¬сите кого-либо из груимедов (так мы себя называем), быть или не быть, то мы ответим, что это важно скорее для окружающей действи¬тельности, чем для нас. Утренняя Заря - экспериментальная площад¬ка, созданная Богом, в которого мы верим, ибо он не дан нам в ощу¬щениях. Мне кажется, что Он хотел сотворить мир, в котором счастье человека зависит только от него самого. Поэтому, объективно гово¬ря, все мы счастливы или несчастливы в той мере, в какой сами это¬го хотим. Как вы уже поняли, самое прочное, что у нас есть, - это Мысль и ее первичный продукт и носитель - Слово. Потому наиболее почетное занятие и главная точка приложения наших усилий - Литера¬тура. Конечно, имеются и другие почтенные виды деятельности: скульптура, музыка, архитектура, математика, логика, философия, религия, геоморфирование, метеопродуцирование, производство разв¬лекательных ощущений и фобий, секс, деторождение, психология, пси¬хиатрия и еще кое-что, но изящная словесность безоговорочно зани¬мает первое место. Увы, но всякая профессия требует таланта, а он имеется не у всех, и далеко не всегда - в соответствующей общест¬венному вниманию области. И на нашей планете не каждая способность может быть реализована. Представьте себе, например, гражданина с врожденными задатками слесаря-сантехника, потенциального аса свое¬го дела. Как ему проявить себя на Утренней Заре? Максимум - зато¬пить всех нечистотами, но окружающие мигом ликвидируют прорыв си¬лой своих мыслей. Один мой изощренный знакомый создал мигрирующие фановые вулканы, управляемые датчиком случайных чисел, но и этого хватило ненадолго. Люди с криминальными талантами - и те вызывают у груимедов больший социальный резонанс, чем склонные к примитив¬ным трудовым функциям. Короче, не востребованные обществом способ¬ности - печальная реальность нашего лишенного реальности мира.
К счастью, меня Творящая Сила оделила широким набором разно¬образных талантов, в частности, задатками крупного поэта. Кроме того, я могу писать пьесы, скетчи и диалоги к кинофильмам. Все это делает мою жизнь наполненной и полезной, а существование - осмыс¬ленным. Но пора кончать с преамбулой и переходить к действию.
Утро рокового дня началось так же, как все предыдущие. На не¬бо взошло солнце, которое мы недавно в эстетических целях окрасили в фиолетовый цвет, и тут же были включены четыре дополнительных рефлектора, находящихся на стационарных орбитах. Как сейчас помню, трава в тот раз получилась зеленовато-бежевая, небо - голубым в крапинках облаков из вкуснейшего зефира, а скала напротив дома - розовато-серой с проблесками слюды. На ней, как обычно, сидела моя невеста Порхающая Странница и встречала встающее светило соответс¬твующей мелодией. Сегодня она принесла электроорган и наигрывала "Маленькие ночные глюки" Эриха фон Брахицефалиуса. Я вспомнил, как познакомился с ней. Это произошло во сне. Собственно, сон на Ут¬ренней Заре отличается от бодрствования лишь тем, что обычно про¬исходит ночью. Мне снился титанический кусок сыра, который уносило прочь трехногое кровожадное чудовище табуретопод. По мере удаления к горизонту монстр становился все больше и больше, а сыр в его щу¬пальце - притягательнее и притягательнее. В конце концов я разгля¬дел, что это "Железамбер" - сорт, который в той декаде мне особен¬но нравился. Несущийся Камень, который материализовался рядом в ответ на боль утраты, предложил догнать урода. Мы побежали в про¬тивоположные стороны и встретились у озера. На берегу сидел иноп¬ланетный старик и выстругивал из лосиновой чурочки ракету, на ко¬торой прилетел. У его двенадцати ног лежал тот самый сыр, хотя те¬перь он был другого сорта и цвета. Я вынул из камня нож и доску и, пристроив на ней сыр, отрезал ломтик. Из оставшейся части вышла девушка неземной красоты. Я вначале удивился, но потом вспомнил, что мы и находимся не на Земле, и воспылал к ней неутолимой страстью. Похоже было, что и я ей понравился, иначе с чего бы ей столь спешно искать, во что завернуться. В конце концов она прик¬рыла наготу вечерним платьем, которое сняла с помолодевшего при¬шельца. Тот почернел от стыда, превратил ракету в летающую банку и, высунувшись из нее по пояс (по-моему, своей верхней половиной), принялся добиваться осуществления своих политических и экономичес¬ких прав, которые, между тем, даже не были еще ратифицированы Конгрессом. Кроме того, он митинговал на не понятном ни одному нормальному человеку (и, тем более, груимеду) китайском языке, по¬этому вскоре явилась полиция и арестовала его за превышение ско¬рости в нетрезвом виде. Между прочим, это был первый визит инопла¬нетян на Утреннюю Зарю и одновременно их первый бунт, и он закон¬чился пожизненным условным тюремным заключением с конфискацией имущества. Когда пыль улеглась, я смог, наконец, разглядеть фасон платья Странницы, который оказался столь откровенным, что тут же выболтал мне все ее секреты. Девушка мило покраснела в доступных взору местах. Неожиданно мой друг проявил активность, утверждая, что, поскольку сыр съел я, то незнакомка, безусловно, должна дос¬таться ему. Я возразил, что, во-первых, мы в моем сне, и здесь я устанавливаю правила, а во-вторых, это отнюдь не незнакомка, а Порхающая Странница, которая в недалеком будущем окажется моей не¬вестой. Камень легко согласился с этими аргументами и вызвал меня на дуэль выстрелом с "Авроры". Я был тогда в хорошей форме, поэто¬му, применив защиту Каро-Канн, блокировал Зимний дворец отрядами невооруженной интеллигенции, отправил к Смольному обнаженный женс¬кий батальон, полностью деморализовав штаб восстания, и завершил разгром противника атакой на королевском фланге, послав его в но¬каут в начале третьего раунда. После этого мы всю ночь гуляли со Странницей по взморью, и я много раз с неизменным успехом читал ей свое лучшее стихотворение:
Не укоряй поэта, путник,
За то, что сумрачен и дик,
За то, что хам, подлец, распутник, -
Он гений и во всем велик!
Примерно в начале четвертого часа она согласилась стать моей невестой, и мы договорились встречаться каждый день. Она оказалась очень музыкальной и порой будила меня экзерсисами в модернистском духе на необычных инструментах. Позже мы бродили или бредили, в зависимости от настроения, пока Муза, ругаясь по-испански, не отп¬равляла меня к письменному столу.
В тот день случился грибной дождь, удививший большим коли¬чеством ложных опят - дурная примета. Мы укрылись в кстати образо¬вавшемся гроте, где мгновенно открылась итальянская закусочная. Хозяин, японский еврей с Сириуса в вышитой косоворотке и с оселед¬цем на гладко выбритой голове, порекомендовал нам ряд фирменных блюд. Мы выбрали харчо на вертеле, тору с подливкой, пиццу-панта¬лоне и кофе с мацони, а на закуску - жареных мангустов в сахарной пудре. Пища оказалась чудесно приготовленной и обладала превосход¬ным дизайном, но во всем ощущалась некая неуловимая неправиль¬ность. Поев, мы вышли на воздух. Как всегда после ливня, пахло по¬рохом, но сегодня к нему примешивался будоражащий аромат иприта. Что-то определенно должно было произойти. Чтобы отвадить неприят¬ности, я организовал крупное железнодорожное крушение с многочис¬ленными жертвами - не помогло. Правда, на душе полегчало. Вернув¬шись домой, мы застали неестественно оживленного Камня с ворохом свежих газет в руках.
- Слыхали новости? - вместо приветствия спросил он. - Послед¬ний указ генерал-губернатора?
- Какого губернатора? - удивился я. - У нас же президентская республика.
- Ты отстаешь от событий, - сообщил друг. - С сегодняшнего дня я изменил форму правления, и теперь у нас уже триста лет как тоталитарная монархия ближневосточного типа. С вездесущей тайной полицией и пытками непокорных в глухих застенках. Цензура печати и одна телевизионная программа, полная речей и правительственных от¬четов об успехах в сельском хозяйстве. Короче, пришлось порядком поработать, но результат оправдал усилия. Великие мира сего умеют быть благодарными. Итак, указ гласит: "В целях борьбы с негативны¬ми явлениями в интимной сфере и для улучшения нравственного мик¬роклимата отныне и навсегда производится перестройка общества. Прежние бинарные половые взаимоотношения считаются утратившими си¬лу и заменяются тройственными или квадратичными с дальнейшим пере¬ходом к пятеричным и - на высшей стадии - к всеобщим. Новая струк¬тура уменьшит значение физиологических расстройств и супружеских измен и тем самым обеспечит надлежащее психологическое состояние и производительное функционирование граждан. Начиная с момента опуб¬ликования настоящего постановления, сохранение устаревшего парного секса считается государственным преступлением и карается по всей строгости закона вплоть до деформации и развоплощения. Подпись. Печать". Ну как, понравилось?
- Я так понимаю, что ты набиваешься в одну из вершин нашего треугольника?
- Безусловно. Представьте, как неуютно вам придется с новым человеком. А так почти не понадобится ломать устоявшийся порядок. Вот только лужайки раздвинем, чтобы помещаться на них втроем. Да, и эта скала... По-моему, нехорошо, что девушка каждое утро сидит на твердом и холодном. Так себе можно и застудить что-нибудь. Ска¬лу мы снесем и заменим чем-то более удобным, ну, и чтобы вписыва¬лось в интерьер, конечно. Я думаю, что широкий кожаный диван будет самое то. И красиво, и функционально в смысле физиологических перспектив.
Я всегда знал, что Несущийся Камень - совершенно непоэтичес¬кая натура, но сейчас он перешел всякие границы. Мало того, что он посягнул на мою невесту, так еще хочет изгадить мне вид из окна! Этого я не мог перенести. А он безмятежно продолжал разглагольст¬вовать:
- Там же, около дивана, мы установим видеодвойку, чтобы под¬руге было нескучно нас ждать. С соответствующим наборчиком филь¬мов, естественно. Заодно и кино вместе посмотрим, хе-хе. Кстати, девушку я думаю переименовать. Порхающая Странница - это чрезмерно платонично и, одновременно, обременительно, если ты понимаешь, о чем я. Пожалуй, Смешливая Милашка годится гораздо больше. Полагаю, под влиянием нового имени наша партнерша быстро изменится в лучшую сторону. Хотя, должен признаться, материал тяжелый, ты ее порядком испортил. А ведь порча девушек - это мой профиль, ха-ха.
Ну, это уж слишком. Я сложил его пополам, свернул в тугую колбаску, засунул в патрон, опечатал и послал пневмопочтой домой. Малой скоростью. Завтра я его и это все безобразие переделаю, а сегодня устал. Я лег на кушетку с гусиным пером в зубах и, частич¬но сбитый на путь порока вероломным другом, накропал следующие строки:
О, полюби поэта, дева,
Любовью плоти и греха.
И знай: коль он пойдет налево,
То лишь за пищей для стиха.
И еще:
Творцу отдайся, недотрога,
Особо если он пиит:
Ты потеряешь так немного,
А он поэму сочинит.
Тут я спохватился, что давно не видел Порхающую. Наверное, она незаметно исчезла, чтобы не мешать моему творчеству. В отличие от Несущегося Камня, она всегда была столь тактична. Ах, если бы я сообразил, что в этот момент она уже исчезла! Вполне возможно, что по горячим следам отыскать ее было бы значительно легче. А ведь еще с утра у меня были дурные предчувствия. Но, так или иначе, пе¬ренесенные переживания чрезвычайно утомили меня, и требовалась разрядка. Поэтому я взорвал на горизонте водородную бомбу, окунул солнце в образовавшееся облако, полюбовался феерическими красками последовавшей зари и мрачной красотой разрушений, затем решительно закончил день и лег спать.
Наутро скала приобрела кроваво-черный оттенок - видимо, за¬поздалая реакция на события прошедших суток. Порхающей Странницы на ней не было. Это поразило меня новизной ощущений. Я вышел на улицу. В стороне громыхнуло, пробежали безликие статисты, прополз танк. Потянуло дымком. Слышались визг женщин и треск речей. На планете установилась анархия. Я уменьшил грохот выстрелов, усилил яркость, добавил плач младенцев. Стало намного драматичнее. Зафик¬сировав мизансцену, я вновь посмотрел на скалу. Странница так и не появилась. Я начинал серьезно беспокоиться. Это лучше получалось в помещении, и я вернулся под крышу.
Друг ждал меня, скрючившись на самом ветхом и неудобном из моих стульев. Он чувствовал себя виноватым, хотя ничего, конечно, не мог помнить из вчерашнего. Видимо, обстановка в квартире что-то шепнула его подсознанию. Он опять читал газету. Никак не удается отучить его от этой вредной привычки.
- Слышал, что пресса сообщает? - заорал он, едва я переступил порог.
Я отмотал ленту назад, приглушил звук и начал снова.
- А где Странница? - воскликнул он.
Я кивнул сам себе головой. Так было гораздо лучше.
- Иду, смотрю: ты дома, а ее, вроде, нет. Куда ты невесту дел? Я ведь тоже ее люблю. Как брат, - добавил он, уловив тень озабоченности на моем лице. - Гляжу на вас и не нарадуюсь, какая вы славная и гармоничная пара.
Я поморщился. Кажется, с сахарином я перестарался. Надо будет исправить, но не теперь. Сейчас нет времени.
- Мне нужна твоя помощь, - резко и грубо бросил я, чтобы сра¬зу сбить его с благостного настроя.
- Для тебя? - воодушевленно вскинулся он. - Все, что угодно.
- Порхающая Странница не явилась сегодня на свое обычное мес¬то, - коротко объяснял я, стараясь не замечать его раболепного взгляда. - Полагаю, что ее похитили. Буду выручать. Ты со мной?
- Конечно, - вскричал он, щелкая каблуками.
- Надеюсь, ты не забыл тхэквондо и самбо?
Его плечи на глазах расширились, на руках и ногах вздулись мышцы, грудь выпятилась, лоб сузился, волосы встали "ежиком".
- Безусловно, нет, - отчеканил он, вытягиваясь во весь рост, к которому я добавил добрых пятнадцать сантиметров.
Это было кстати, так как сам я никакими видами единоборств не владел.
- Ну, тогда собирайся и пойдем. В первую очередь необходимо изучить ландшафт и отыскать следы.
Он со щенячьим восторгом наблюдал за тем, как я осматривал дом. Там никаких улик не обнаружилось. Зато от порога вдаль вели целых три цепочки женских следов и семь мужских. Некоторые из них сопровождали женские, частично перекрывая их.
- Это определенно отпечатки туфель Странницы, - сухо, но твердо сообщил я, указывая на меньшие по размеру следы.
- Потрясающе, Стон. Как вы догадались?
- Элементарно, дорогой друг. Посторонняя женщина, ребенок или карлик излишне осложнили бы ситуацию и привели к ненужной перегру¬женности сюжета. А кому это надо?
- Но почему здесь не один след вашей невесты, а три?
- Вы задали весьма философский вопрос. Я полагаю, что мы име¬ем дело с материальным воплощением религиозного принципа свободы воли. Мы видим три дороги, любую из которых она могла выбрать.
- Но по какому следу двинемся мы?
- Ни по какому. Мы пойдем своим путем.
Смеркалось. Я намеренно выбрал именно такой вариант. Конечно, принято выходить на поиски по ночам, но ночью темно и страшно. С другой стороны, светлое время суток не столь романтично. Поэтому сегодня весь день будет смеркаться. Дом растворился в полумгле. Он посопротивлялся, конечно, взывал к моим лучшим чувствам, намекал на заслуги, цеплялся за привычки, за подсознание, но в конце кон¬цов сдался и с тихим вздохом схлопнулся. Невеста мне дороже. Моро¬сил мелкий дождичек. Мерзко, противно, но годится для антуража, поэтому оставим его. За спиной пронзительно завизжала дверная пру¬жина, аж мурашки побежали по спине. Несущийся Камень вздрогнул, обернулся и трижды выстрелил на звук. Кто-то, жалобно вскрикнув, упал. Будем надеяться, что это иллюзия. А с дверью у меня получи¬лось хорошо, талантливо, возможно, я про нее еще вспомню. Хотя пусть особенно не надеется и не обольщается.
Что-то долго идем. Пора бы уже чему-нибудь произойти. Может быть, все-таки остановиться и подумать? Итак, переберем варианты. Когда похищают девушку, то первое, что приходит в голову, - сексу¬альные маньяки. По крайней мере, именно на такое объяснение мы втайне надеемся, читая о случаях киднэппинга в газетах или слыша о них по телевидению. Ну что ж, вполне перспективная версия. Жесто¬кий миллионер, устраивающий оргии с несовершеннолетними гуриями. Отвратительный старик, сидящий на наркотиках и потому страдающий повышенной и долговременной потенцией. Все девочки - от двенадцати до пятнадцати. Потом они выходят на пенсию и покупают себе виллы на юге, где и коротают годы, совершенно опустошенные. Их лучшие дни остались в прошлом. Нет, не так. Добавим грязи. Старшие под¬ростки сами распинают младших перед похотливым сатиром. Пожалуй, выразительнее так: несколько богачей... даже десяток - и солидный клуб с сигарами, бильярдом и развратом. Кофе подают в постель на¬гие рабыни прямо в вагине. Тогда придется поднять возрастную план¬ку - тинэйджеры не смогут принести достаточно кофе. Но зрелые де¬вицы - совсем уже не то. Возникают обоснованные сомнения в необхо¬димости дефлорации. Да и вообще, принуждение к сожительству взрос¬лой девушки не выглядит столь пикантным. Лучше откажемся от кофе. Заменим его ежедневным насильственным возвращением невинности хи¬рургическим путем. Стоп. Все никуда не годится. Порхающая любимая старше и играет уже не "по юниорам", а "по молодежи". Значит, аристократический салон отменяется и замещается подпольным прито¬ном. Здесь рабыни обучаются секретам извращенного и группового секса, на практике постигая тонкости взаимоотношений между лич¬ностью и обществом. Обстановка - как в лучших домах разврата, мус¬кулистые стражи с плетками, садисты в искусственной коже и шипах, решетки, французская кухня и пытки по жребию вечерами для избран¬ных клиентов.
Да куда меня несет? Странница отличается тонким вкусом, изя¬ществом манер, богатым внутренним миром, но если учесть экстерьер - ни один маньяк в здравом уме и твердой памяти на нее не поль¬ститься. Ну сами посудите: треугольные глаза, насадка для душа вместо носа.
Любовь - такие муки адовы!
Порой достанется фуфло,
Что если лошади не падают -
Считай, что сильно повезло.
Значит, никакого секса. Версия номер два: гангстеры. Подполь¬ный синдикат, раскинувший щупальца по всей стране, имеющий агентов в правительстве, органах правопорядка и церкви и отделения в шко¬лах, роддомах, кинотеатрах и библиотеках. Делает деньги на торгов¬ле оружием, подержанными вещами, драгоценностями, трупами для опы¬тов, девицами свободного поведения - как целиком, так и отдельными органами для ценителей, бюстгальтерами, хлопушками, щенками ко¬кер-диплодоков. Однако главная статья доходов - чудовищное вещест¬во дитриквадрапентаглобулин, более известное как синяя отравка. Принятое в виде порошка, оно вызывает привыкание к кефиру. О, эти кефирные маньяки с пустыми глазами, нечесанными волосами и белыми пятнами на одежде, валяющиеся поодиночке и по трое в детских пе¬сочницах и на скамейках в скверах или вымаливающие у прохожих не¬достающие полбрякля. О, эта ломка по ночам, когда гастроном зак¬рыт, холодильник пуст и негде достать бутылочку. О, вечное страда¬ние на лицах тех несчастных, в семьях которых поселилась кисломо¬лочная мерзость. Но другое последствие распространения дитриквад¬рапентаглобулина страшнее. Примененная в виде аэрозоли, отравка порождает у своих жертв стойкое отвращение к спиртному, дискотекам и наркотикам. А ведь главными объектами распространителей синей заразы являются подростки. Оторванные от подходящей среды, от то¬варищей своего и противоположного пола, молодые люди проводят вре¬мя в чтении и одиноких размышлениях. В результате они вырастают озлобленными, угрюмыми, раздражительными, пессимистически и дест¬руктивно настроенными. Правительство бьет тревогу. Родители в от¬чаянии. Полиция сбилась с ног. Очевидно, что единственным дейс¬твенным заслоном на пути синей отравки стала бы мощная пропаган¬дистская кампания, но и пресса находится в руках Синдиката. Поэто¬му газеты молчат, а телевидение говорит, говорит, говорит - но не о том.
Однако при чем тут Странница? А, да: она стала свидетельницей того, как под покровом ночи бандиты разгружали самолет... авто¬бус... нет, поезд с контрабандой. Одинаковые громилы в двубортных костюмах, темных очках, широкополых черных шляпах и с трехдневной щетиной на помятых лицах, мрачно переругиваясь, таскали картонные ящики с голубым кукишем на крышках и надписью: "Купивший три упа¬ковки получает бесплатно значок "Я - исчадие ада", дающий право безнаказанно изводить родителей". Притаившаяся за камнем девушка сунула кулак в рот, чтобы не закричать... лучше кулачок, кулак не поместится в ротовой полости... для верности, всего два пальца, но поглубже. Гангстеры, занятые своим делом и перестрелкой с конку¬рентами, не замечали ее. Очереди, взрывы, кровь льется рекой, ма¬шинист с вислыми седыми усами и добрым взглядом серых, навыкате контактных линз покрикивает на грузчиков: "Скорее, парни. Заснули вы, что ли? Я же из расписания выбиваюсь". Невольная зрительница бесплатного представления начала отползать во тьму, но там ее уже ожидал тот, про кого все забыли, тот, кто всегда оказывается за спиной у положительной героини боевика - Еще Один Бандит. Он ма¬ленький, хитрый, противный, но сильный. У него тонкие усики, блед¬ные губы, кривой нос, плотно прижатые к голове уши, маленькие бе¬гающие глазки. Он охранял сомнительный покой коллег по преступному бизнесу и не упустил лишнюю свидетельницу. Ее горло перехватила могучая рука, на рот, давя крик протеста, легла пятерня. Крупным планом - напрягшаяся в ожидании перемен грудь с затвердевшим сос¬ком, прихотливо задравшееся платье. Сторож подзывает товарищей, с их помощью тщательно связывает девушку и заталкивает в машину, после чего ее везут... Куда - вот в чем вопрос? А главное - зачем? Для чего им перемещать ее куда-то, если проще кардинально решить проблему на месте, и вопрос о вреде излишних знаний будет снят с повестки дня в процессе захоронения трупа. Альтернативу, связанную с эротической утилизацией девушки, я уже рассмотрел выше и отверг. Значит, Порхающая Странница погибла, и больше не будет утренних встреч рядом с согретым ее, гм, телом камнем, совместных прогулок по росистым лугам, медитаций над потрепанным томом "Кама-сутры", романтического чтения на два голоса творений Кьеркегора. Мои глаза наполнились слезами. Нет, это чересчур трагично. Все было совсем по-другому. Преследуемые друзьями-соперниками из Клана Ядовитого Моржа, люди Синдиката вынуждены были спрятать груз, но в сутолоке забыли где. Однако Порхающая Странница наблюдала за всеми манипу¬ляциями преступников и оказалась единственной хранительницей тайны вклада. Далее все развивалось по предыдущему сценарию.
Итак, они прячут девушку. Где? Конечно, возле железнодорожно¬го пакгауза. Не знаю, почему, но это лучшее и наиболее типичное место, где бандиты могут укрывать своих пленников.
- Поспешим, - сказал я другу. - Она в сарае около старого же¬лезнодорожного пакгауза.
- Ты уверен в этом? - спросил Несущийся Камень. - Может быть, вернемся к порогу и пойдем по следам?
- Поверь, - твердо произнес я, - я знаю, о чем говорю.
На самом деле я недостаточно хорошо продумал диспозицию, от¬носящуюся к следам, и не был уверен, что они не оборвутся внезапно где-нибудь на горизонте.
- Кстати, - поинтересовался я небрежно, - ты, случайно, не знаешь, что такое пакгауз?
- Конечно, знаю, - отозвался он. - Пакгауз - это закрытое по¬мещение типа склада для хранения грузов и товаров.
За что я его ценю - так это за энциклопедическую образован¬ность.
Дровяной сарай был оборудован двумя потайными кинокамерами и массивной пуленепробиваемой дверью.
- Ну, это уж слишком, - сказал я и ликвидировал камеры. Поду¬мав, я заменил их цветочным бордюром, затоптанным и загаженным не¬вежественными гангстерами.
- Давай, теперь твоя очередь, - подтолкнул я вперед друга.
Несущийся Камень поступил как дилетант. Он подошел ко входу в сарай и позвонил. Дверь открылась, и наружу выглянул здоровяк та¬ких габаритов, что мог бы с успехом заниматься профессиональной борьбой, если бы случай в моем лице не определил его в Синдикат.
- Эй, парни, - возмущенно воскликнул он, обнаружив отсутствие камер, - мы так не договаривались!
- Мы еще о многом не успели договориться, - прорычал Камень,
- врываясь в помещение и, судя по звукам, производя там умеренные разрушения.
- Погодите, - запротестовал гигант, прикрываясь от летящей из двери посуды, - может быть, попробуем побеседовать мирно?
- Безусловно, - согласился я. - Но лишь после того, как ты сообщишь нам, куда вы спрятали девушку.
- Никогда, - сказал он, вытянувшись и скрестив на груди два окорока, заменявшие ему руки.
- Почему? - поинтересовался я, материализовал маникюрный на¬бор и стал подравнивать себе ногти. Ненавижу эту процедуру, но за¬то как она эффектно выглядит.
- Я не могу подвести моих товарищей, - отчеканил он и, поду¬мав, прибавил, - экселенц.
- Товарищи приходят и уходят, - наставительно проговорил я, - а вот жизнь дается нам один раз, и желательно прожить ее так, что¬бы не было мучительно больно вообще и за утраченные ценные вещи в частности. Несущийся, продолжай.
Камень появился в дверном проеме, неся в крепких объятиях те¬левизор. Он воздел обреченный прибор над головой...
- Нет! - закричал бандит, бросаясь мне в ноги. - Только не телевизор! Сегодня же транслируют матч "Вампирессы трущоб" - "Кра¬сотки окраин" по стрипболу. Я не переживу, если не увижу эту игру. Я все скажу. Дело было так. Неделю назад, как положено, ночью мы разгружали поезд с контрабандой. Ребята таскали ящики с синей от¬равкой, а девчонка залегла за камнем и все видела. А тут налетела шайка Кровавого Шакала...
- Не Ядовитого Моржа? - удивился я.
- Нет здесь никакого Моржа. У вас неверные сведения, босс. Кровавого Шакала, точно. Еще есть банды Крылатой Змеи, Ходячего Мертвеца, Немого, Глухого, Слепого, Жирного Борова и Пудин¬га-С-Кремом. Да, и ребята Черного Дьявола, но те специализируются на детских песочницах. Собирают по ночам забытые формочки и выгод¬но перепродают. А Ядовитого Моржа у нас нет. Это точно, господин. Вы ошиблись. Я, правда, забыл еще Красотку Мери. Она на жизнь гоп-стопом зарабатывает. Поймает средь бела дня в глухом углу оди¬нокого прохожего, задерет юбку и демонстрирует свое нижнее белье. А потом берет дань с бесчувственного тела. Но она одна действует. Нет, босс, никакого Моржа. Конечно, стоит упомянуть еще Козла Гар¬ри. Гарри ходит всегда в черном плаще и маске с рогами и потому совершенно сливается с толпой. Он делает бабки на продаже здания городской ратуши. Однако...
- Подожди, - рявкнул я. - Остановись. Говори по делу!
- А про Ядовитого Моржа уже не надо? У вас семь пятниц на не¬деле, капитан. Ну, как скажете. Итак, парни Шакала вели такой плотный огонь, что нашим только и оставалось, что спрятать товар и отойти. Тут надо отметить, начальник, что Синдикат традиционно на¬бирает рядовых исполнителей в Нижней Жмуринке, а там очень расп¬ространена птица думдум. Каждого новорожденного жмуринца выносят в поле, где это пернатое камнем падает на него и клюет в макушку. После такой процедуры младенец приобретает пожизненный иммунитет против дифтерии, шизофрении и гонореи, но в нагрузку получает ран¬ний склероз.
- Короче, они забыли, где укрыли контрабанду, - оборвал его я.
- Ну, не то чтобы сразу. Пока ехали, еще помнили, и на лест¬нице тоже, а вот когда зашли в кабинет Ночного Директора, склероз дал о себе знать. Мы его очень боимся, - застенчиво признался гро¬мила. - Он кричит, топает ногами и грозится написать родителям. Ну и ... Как прибыли на станцию, ребята помнили, как переносили ко¬робки на секретное место, как зарывали, как, чтобы замести следы, лопаты пропивали... Единственное, что запамятовали, - место захо¬ронения. Можно было бы и внимания не обратить. Нет, он ругается, стулья ломает, чернильницу разбил...
- Но ведь гангстеры Кровавого Шакала могли все видеть. Спро¬сили бы у них.
- Бесполезно. У них автоматы были, а они как начнут из этих игрушек садить, ничего вокруг не замечают. Кроме того, они перепу¬тали точку рандеву и истратили боекомплект совсем в другом месте.
- Но почему ваши-то тогда не увезли товар с собой, а зарыли его неизвестно где? - недоуменно поинтересовался Камень.
Я усмехнулся. Желторотый птенец. Я бы не задал столь дурацко¬го вопроса. Надо же, в конце концов, иметь хотя бы минимальное представление о жестоких и таинственных нравах обитателей социаль¬ного дна.
- Не знаю, - пожал плечами пленный. - По инерции, наверно. К счастью, ваша девчонка подсмотрела нашу тайну, а Хитрый Койот и Нудный Пит заметили ее и захватили с собой.
- Я довольно улыбнулся. Все по сценарию. Вот только почему их было двое?
- Подсознание, босс, - пояснил Гангстер. - Вносит свои кор¬рективы.
- Хватит болтать! - остановил я его. - Где Порхающая Странни¬ца и что вы с ней сделали?
- Значит, ее так зовут? А мы все "Полли" и "Полли"... Глав¬ное, откликалась ведь, маленькая шалунья. Мы ее очень полюбили, но это не помогло. Свято хранила свой, то есть наш секрет. Маньячка какая-то. Когда ребята устали, мы применили новый метод. Решили растопить ее сердце лаской. Дарили цветы, посвящали стихи. Ни сло¬вечка! Посулили принять ее в Синдикат, обучили стрелять, драться, пить виски и ругаться матом. Все освоили в совершенстве, реакция - нулевая. Шеф пошел на крайний шаг: предложил ей свои руку и серд¬це. Они у него в холодильнике хранились как амулеты с тех пор, как он заменил их на электронные протезы. И это не помогло. Вдобавок она назвала шефа всеми теми словами, которым мы сами ее научили. Тогда он махнул рукой и сказал, что делать нечего - будем пытать. Вчера мы порвали ей блузку на плече и спустили петли на колготках; сегодня оставили без сладкого, а завтра станем щекотать. Или прик¬ладывать каленое железо, если узнаем, что такое каленое и есть ли оно у нас. Ребята - за железо, потому что звучит романтичнее. А сейчас она в сарае, в потайной гостиной, смотрит мыльную оперу. Серия триста тридцать шестая, ключевая. За десять минут до конца Директор телевизор выключит.
Странно, подумал я, неужели моя невеста опустилась до такой низости? Однако изумляться и размышлять о несовершенстве сего мира и некоторых его ветреных представительниц времени не было.
- Веди, - приказал я. - И чтоб без фокусов!
Бандит, явно нацелившийся еще долго излагать подробности сво¬ей многотрудной жизни, заныл:
- Ну, хоть фокусы-то разрешите показать. Просто так-то идти скучно. Пожалуйста.
- Хорошо, - согласился я. - Но только один.
Он сжульничал и продемонстрировал два: с яйцом в бутылке и - карточный - с исчезающей шестеркой. Оба старые. Наконец, пройдя длинную анфиладу комнат, стены которых были оклеены глянцевыми стереокартинками, вырезанными из альманахов "Жилье под крышей" и "Играющий мальчик", мы подошли к двери, обшитой кожей. На двери были привинчены три таблички: "Не мешать! Идут пытки", "Не вхо¬дить! Снимается порно" и "Тише! Люди же спят". По знаку провожато¬го мы разулись, и он робко постучал. "Черт побери! - раздалось из¬нутри. - Просил же не беспокоить". Тем не менее дверь отворилась. Я вежливо пропустил друга вперед, а наш вергилий и вовсе скромно отполз отполз в сторонку, талантливо прикинувшись ветошью. Я зара¬нее попросил Камня изобразить на лице типичное для него выражение снисходительного презрения к ничтожеству ближних своих, соединен¬ное в равных пропорциях с уверенностью в собственной многозначи¬тельностью. Обычно это сразу приводит аудиторию в состояние надле¬жащего благоговения. Для пущей убедительности я еще немного расши¬рил приятелю грудную клетку, и когда он вошел в комнату, невозму¬тимо неся на физиономии вышеописанную маску, а на плечах - основ¬ную часть стены, гангстеры, заполнявшие помещение, в панике рас¬ползлись по углам. Некоторым удалось бежать по мышиным ходам, один угодил в паутину и был пожран ее восьмиконечным строителем, ос¬тальные прижались к плинтусам и дрожали. Пока Несущийся Камень, сняв черные очки и рубашку, играл желваками и мускулатурой, я ос¬мотрел гнусное сборище, вычленил лысоватого толстяка в тройке и с бабочкой и с нажимом спросил его:
- Вы шеф?
- Никак нет, - проблеял пухленький, судорожно пытаясь принять позу эмбриона. - Бухгалтеры мы. Денежки считаем, знаете? Там тыс¬чонка, две тысчонки, три, четыре...
- Я так и знал, - мрачно произнес я и помог ему впасть в ка¬татоническое состояние.
Потом я вновь оглядел гостиную и на этот раз обратил внимание на седовласого красавчика в летнем белом костюме и, подпустив ме¬талла в голос, осведомился:
- Вы шеф?
- Я, - со вздохом признался он.
- Я так и знал, - констатировал я, в очередной раз демонстри¬руя собственную проницательность. - Чем заняты, милейший?
- В основном, строю козни честным гражданам и конкурентам, - покаянно проговорил Ночной Директор. - Руковожу коллективом. Народ меня любит, уважает, без меня бы они пропали.
Я перевел взгляд на развенчанных головорезов. Они все еще бы¬ли объяты ужасом, но уже приняли более удобные положения. Бандиты закивали: мол, да, пропали бы.
- Ну, вот видите, - облегченно сказал шеф.
- Я вас не об этом спрашиваю, - сквозь зубы процедил я. - Ме¬ня интересует ваше времяпровождение в текущий момент.
- А, сейчас, - понял он наконец. - В данную минуту, вот, де¬вушку пытаем, информацию добываем, - и он указал на нишу напротив телевизора, в которой за кулон на шее была прикована полуобнажен¬ная блондинка, раскинувшаяся по стене в прихотливой соблазнитель¬ной позе. - Не желаете присоединиться? На равных паях, так ска¬зать.
- Не интересуюсь, - сухо ответил я.
В это время Камень направился к нише освобождать пленницу. Он напряг могучие мышцы...
- Стой! Не рви, - закричала девушка, но было уже поздно: се¬ребряная цепочка, невинная жертва сложных обстоятельств жизни. взвизгнув, распалась на части. - Дикарь! Варвар! Это же ручная ра¬бота. Где ж я теперь новую достану?
- Хорошо, - сказал шеф, - ваши аргументы весьма убедительны. Контрольный пакет у вас. Семьдесят процентов, а? И двадцать восемь у меня.
- Семьдесят плюс двадцать восемь равняется девяноста восьми. Где же оставшиеся два процента?
- Ну, вы волчище, - восхищенно воскликнул он. - А как же мои парни? Неужели вы совсем хотите лишить их доли? Так что же, по ру¬кам?
Никак не отреагировав на эти слова, я обратился к другу:
- Бери девушку, и пойдем.
Он взвалил кусающуюся и царапающуюся девицу на плечо и вышел. Я двинулся вслед за ним.
- Погодите, - как клещ, вцепился в меня шеф. - Куда же вы уходите? Разве мы не договорились?
- Нет, - кратко ответил я, стряхивая его со спины.
- Так сколько же вам надо? - взвыл несчастный. - Назовите ва¬шу цифру.
- Ничего мне от вас не нужно. Я не хочу иметь с вами дел.
- Но почему?!
- Потому что данная сюжетная линия закончена.
Обернувшись, я облил их обильной порцией презрения и, пере¬шагнув порог гостиной, кинул за спину горящую спичку. Грянул взрыв, и огонь заполнил покинутую арену действия. В воздухе реял пепел надежд.
На улице Несущийся Камень успокаивал освобожденную пленницу:
- Не надо плакать. Мы купим вам новую цепочку. И платьице то¬же.
- Кстати, Стон, - обратился он уже ко мне, - это не Странни¬ца.
- Да, - вздохнул я, - Порхающая в этих обстоятельствах не смотрелась бы. Законы художественного творчества.
- Правда искусства, - понимающе согласился друг.
- Надо же, - восхитился я, - навострился.
- Послушайте, - перебила нас неизвестная блондинка, - у меня тоже есть к вам предложение. Я знаю, где этот груз, пойдем выроем, продадим, а выручку поделим на троих. Как идея?
- По-моему, замечательно, - воскликнул Камень.
- Вы как хотите, - сказал я, - а мне пора спать. Тебе, между прочим, тоже. Завтра с утра снова невесту искать.
- Ничего не поделаешь, служба у него такая, - с сочувственным уважением произнес друг.
Полли (я вспомнил ее имя) с некоторым испугом кивнула.
- Понимал бы что-нибудь! - рассердился я. - Короче, жду тебя вскоре после восхода.
Дом возник из тумана и начал осторожно приближаться, гостеп¬риимно распахнув дверь. Не прощаясь, я зашел внутрь. За моей спи¬ной раздался довольный щелчок замка. Я выглянул в окно. От пакгау¬за вдаль рука об руку уходили Несущийся Камень и Полли. У него на левом, а у нее на правом плече лежали лопаты. Они шли добывать клад. Ладно, подумал я, пусть их повеселятся.
Итак вариант с преступниками не прошел. Но тогда остались всего две возможности. Впрочем, обдумаем это хорошенько утром. Я выпил кофе с меренгами, подозвал Музу и надиктовал ей небольшую поэму о неизбывной тоске. Перечел, вышло неплохо: тоскливо и неиз¬бывно. Подошел к окну, посмотрел на опустевший пейзаж. Даже пакга¬уз куда-то исчез. Серая полумгла, и больше ничего. Где-то там, в мутном пространстве, Камень и Полли выкапывают отравку. Он впервые самовольно покинул меня. Завтра, все завтра, сказал я себе. Завтра вернем его на место. Я зевнул, рывком опустил ночь и пошел спать.
Наутро я с трудом отыскал друга на коврике под кроватью. Я вытащил его, стряхнул пыль и подрегулировал. Теперь он обнаружился в моем любимом кресле. Развалясь, он попыхивал сигарой (а ведь я просил никогда не курить в доме) и смотрел на меня вызывающе. Лад¬но, оставим как есть. От частых переключений реальность изнашива¬ется и покрывается слепыми пятнами.
- Опять на поиски или сегодня передохнем? - нахально осведо¬мился Камень.
- Разумеется, опять, и сызнова, и снова. Пока наши труды не увенчаются успехом.
- Да, - сказал он, - я сам должен был догадаться. Теперь это станет доброй традицией дома. После завтрака гости переодеваются из смокингов в охотничьи куртки и отправляются разыскивать невесту хозяина. Несколько часов пробродив на воздухе и нагуляв аппетит, все возвращаются в замок и обедают. После десерта представление повторяется. Общее веселье омрачает лишь одна мысль: что будет де¬лать хозяин, если, не дай Бог, разыщет пропажу.
- Ты сомневаешься в моем желании найти Странницу или в готов¬ности идти до конца? - сухо осведомился я.
- Нет, что ты, - замахал он руками, заметив, что я постукиваю стэком по голенищу сапога - дурной признак. - Я всего лишь ерничаю помаленьку. Для развлечения досужей публики и общего облегчения атмосферы.
- Значит, ты отправляешься со мной?
- Ну, какие могут быть вопросы? Куда королева морских вод дракула, туда и ее верная рыба-доедала.
- Надоедала, - уточнил я. - Тогда слушай диспозицию. После наших вчерашних забав очевидно, что гангстеры Странницу не похища¬ли. Значит, это сделали пришельцы.
- Какие еще пришельцы? - изумился приятель.
- Хороший вопрос. Пришельцы бывают двух видов: пространствен¬ные и временные. Отсюда следует логичный вывод: столь тяжелое ос¬корбление нанес нам кто?
- Кто? - тупо повторил Камень.
- Или те, или другие. Продолжаем рассуждения. Украв нашу де¬вушку, они не остановятся на полдороге. Рано или поздно они добе¬рутся и до нас. Мы не будем этого дожидаться, сами предложим себя в качестве приманки. Пойдем в город и примемся бродить.
- До каких пор?
- До результата.
- Это мне нравится. Вот что называется - сдельная работа.
Едва мы вышли, как слева от дороги приземлился странный куби¬ческий аппарат, набитый людьми в красной форме. Справа тут же плюхнулся эллипсовидный аппарат, команда коего была облачена в го¬лубое. Оба коллектива с места в карьер приступили к активным дейс¬твиям. Левые выхватили из карманов плоские металлические коробоч¬ки, напоминавшие электрические фонарики. Для довершения аналогии из них вырвались яркие лучи. На этом сходство заканчивалось, ибо, попадая на твердый объект, световой пучок осыпался мириадом ярких искр, а цель вытягивалась в вертикальном направлении и утончалась вплоть до полного исчезновения. Правые не остались в долгу, пора¬зив противника градом разноцветных яичек. Соприкасаясь с предме¬том, овоиды присасывались к нему, резко увеличивались в объеме, в то время, как сами предметы как бы сдувались, превращаясь в точки ничтожно малых размеров. Рядом с нами материализовался перекошен¬ный карлик с конечностями разной длины и широкой клоунской ухмыл¬кой от уха до уха. Обнаружив, насколько отличается от нас, гном стал прыгать, как мячик, хаотически перемещаясь в пространстве. Соответственно передвижениям коротышки, его тело растягивалось то в одну, то в другую сторону, пока он не превратился в стройного двухметрового гиганта с фигурой Шварценеггера. В последнюю очередь метаморфант стер с лица идиотскую гримасу, заменив ее нормальной добродушной улыбкой.
- Здравствуйте, уважаемые Стон и Камень, - произнес он, за¬вершив трансформацию. - Чтобы снять все вопросы, сразу же сообщу: я прибыл из будущего. Меня зовут Брр Ивсё.
- Специально для контакта с нами? - заинтересовался Несущийся Камень.
- Специально, чтобы похитить мою невесту? - напряженно спро¬сил я.
- Да нет, что вы, - удивился верзила. - Просто на отдых. У нас там дела, проблемы, конфликты всякие. Сложности с питанием ги¬гантских стукотов, постоянно отказывает всепланетный винчестер, генератор бесплатной энергии западает в четвертом измерении, у же¬ны ежедневно обнуляется искусственный мозг, соседи из параллельно¬го пространства включают громкую музыку после одиннадцати вечера, заноза под ноготь попала - пятые сутки вытащить не могу, уже нары¬вает. А ц вас тихо, спокойно, на душе легко.
- Тихо? А что вы тогда скажете о шуме, производимом вон теми двумя кампаниями?
- Какими? Ах, этими. Да не обращайте вы на них внимания. Красные стремятся установить повсюду жестокую диктатуру с утренним пением гимнов и ежевечерними кровавыми жертвами Молоху. У них мас¬са сект, спорят о том, каково подлинное имя Молоха и где спрятан оставленный им священный свиток. Голубые желают, чтобы в мире ус¬тановилось блаженное безвластие. И те, и другие - сторонники гру¬бых насильственных методов, но накоротко замкнуты друг на друга и потому совершенно безобидны. Однако при встрече их не следует кор¬мить - обнаглеют. И не гладить - очень привязчивы, могут укусить. Они-то и прибыли для похищения вашей невесты.
- Но зачем она им понадобилась? Она и бомбы-то порядочной из¬готовить не сумеет.
- Да они и сами не знают. Так просто, понимаете ли, материа¬лизуются и гадят. Из инстинктивных побуждений. Но на сей раз им не повезло. Обе группировки проявились одновременно и занялись друг другом.
- А если они все-таки объединятся?
- Ничего не выйдет. Заряжены по-разному. Мгновенно аннигили¬руют. Однако все-таки давайте обойдем их стороной. Мало ли что. Шальная идея там зацепит или осколочный образ. Между прочим, не разрешите ли прогуляться с вами? Мой горекомпас показывает, что происшествия на сегодня не закончены. Хочется оттянуться по-насто¬ящему, развеяться. Кстати, у вас тут не устраивают охоты на сабле¬зубых тараканов? А пещерных клопов? Вывелись? Жаль. А растерзайцы здесь не водятся?
- Нет, - вскрикнули мы одновременно, увидев, что происходит прямо по курсу, - у нас лучше.
Над перпендикулярно расположенным проспектом барражировала летающая тарелка. Ее экватор ощетинился стволами орудий различных калибров, а донышко изрыгало пламя. Пролетая над небоскребами, взбесившаяся посуда как бы случайно задевала их и опрокидывала, как кегли. Из иллюминаторов по пояс высунулись зеленокожие слизис¬тые пришельцы. Противно вылупив четыре трехзрачковых глаза, они тыкали в рыдающих жильцов двухметровыми пальцами и грязно насмеха¬лись над ними. Одновременно они:
рисовали на стенах домов похабные граффити;
бросали прямо на улицу косточки от вишен, скорлупу от грецких орехов и наполненные водой презервативы;
отпускали девушкам гнусные намеки, зачастую попадая при этом не в бровь, а в глаз;
соблазняли школьников и, в особенности, школьниц порножур¬нальчиками, сбивая их на сладкий путь порока;
плевали в суп зазевавшимся домохозяйкам;
кричали влюбленным парочкам дурацкие дразнилки;
наводили помехи на телевизионные антенны;
стреляли из рогаток по воробьям и полицейским;
угоняли чужие автомобили и велосипеды;
не спускали за собой воду в туалете (и никогда не мыли рук и не платили штрафы за неправильную парковку).
Сея хаос и разрушения, тарелка медленно перемещалась в сторо¬ну центральной площади. Неожиданная вспышка вогнала нас в слепоту, а когда зрение постепенно вернулось, оказалось, что на поверхнос¬ти межзвездного корабля зажглись сотни разноцветных лампочек. По¬мигав, крошечные огоньки сложились в слова: "Покупайте "Кока-ко¬лу"! Утолив жажду, вы сможете выбросить банку в кусты и тем самым внести личный вклад в уничтожение живой природы". Инопланетяне за¬бегали, засуетились, ругаясь на эсперанто, и надпись изменилась: "Курите гашиш! Это вредно, но дает кайф". Видимо, получилось опять не совсем то, что предполагалось, потому что лампочки на несколько минут вовсе погасли, а затем на гладкой обшивке замельтешили, сме¬няя друг друга, лозунги, транспаранты, призывы, оскаленная пасть, воздетая рука, круг, трапеция, треугольник. Наконец мелькание прекратилось, и в небе загорелось воззвание: "Жители Утренней За¬ри! Мы, обитатели планеты Застарелого Насморка, прибыли, чтобы по¬работить ваш мир. Мы выпьем всю воду, загадим землю плантациями ежевидной калечки, отличающейся мерзким вкусом, гнусным запахом и отвратительным видом, и переработаем население на сосиски и отбив¬ные. До завершения этой миссии мы установим на Утренней Заре кро¬вавую реакционную диктатуру. Не сопротивляйтесь, а то будет хуже. Спешите. Мы принимаем на временную работу трусов и предателей. Число мест ограничено".
Вокруг засуетились. Домохозяйки ринулись в магазины, рассчи¬тывая на скидки по случаю Дня Завоевания. Букмекеры принимали ставки на срок, за который будет занята вся планета. Страховые агенты орали: "Лучшая забота о детях и близких - страхование от преждевременного превращения в мясной деликатес". Малодушные обра¬зовали длинные хвосты в бюро по трудоустройству "Ренегат". Каждый из нанятых получал на руки сорок девять бряклей - сумму, которую, согласно легенде, выручили последователи Святого Бубы, продав язычникам учителя и весь его гарем. Гробовщики в лучших траурных костюмах молча двигались по тротуарам, держа над головами плакаты: "Умри сегодня, чтобы не быть съеденным завтра. Корпорация ритуаль¬ных услуг "Уютно, как у мамы"". На Утренней Заре опережающими тем¬пами разворачивался тоталитарный строй. Еще до прибытия пришельцев все сотрудники мэрии и магистрата дружно вступили в КФП - коммуно¬фашистскую партию. Над улицами повисли алые полотнища с девизом КФП: ""Сдача мяса - патриотический долг каждого гражданина". Маль¬чики-Юные Друзья охраняли новый порядок на улицах и неустанно мар¬шировали, скандируя: "Чав-чав-чав-чав-чав-чав-чав. Вождь вечно жив и вечно прав", а девушки-Подружки стройными сексапильными колонна¬ми направились в ДУРА - дома ускоренного размножения, чтобы рожать для инопланетян здоровых хорошо упитанных младенцев только высшего и первого сортов качества. Дети на Фермах разучивали стихи про Мягкоглотника - первого груимеда, который добровольно отдался не¬бесным визитерам, чтобы им было чем перекусить с дороги. Пришельцы выступали по телевидению, давали интервью газетам, улыбались с об¬ложек иллюстрированных журналов. Альманах для женщин "Проказница" печатал с продолжением поваренную книгу "Если бы я был инопланетя¬нином", которая имела огромный успех. В скандально известном каба¬ре "Замочная скважина" давали свеженький мюзикл "В постели с при¬шельцем", завершавшийся весьма натурально поставленной сценой завтрака. Действовало, конечно, и движение сопротивления. Его участники, голодные, оборванные и недовольные, по ночам расклеива¬ли листовки и пугали добропорядочных обывателей, чтобы согнать с них лишний жирок, а днем отсыпались в укромных местах в обнимку с законспирированными агентами КФП. Однако было достаточно сравнить их лохмотья и допотопные магнитофоны с блестящей, похрустывающей при каждом движении униформой дорогих гостей и супервидеоаудиопле¬йерами величиной с булавочную головку, чтобы понять, за кем пойдет молодежь. В глубоком подполье трудились несдавшиеся ученые - веч¬ные оппозиционеры законной власти. В потайных лабораториях они стремились создать сверхоружие, способное сокрушить захватчиков. В своих исследованиях они уже достигли определенных успехов. Им удалось синтезировать розовый газ, который вызывал у инопланетян сыпь и зуд по всему телу, и Т-луч, от которого лица врагов покры¬вались бородавками. К сожалению, испытать изобретение на противни¬ке пока не представлялось возможным, потому что двери в секретный институт были заперты цифровым замком, код которого никто из сот¬рудников не мог вспомнить.
Когда мы вволю налюбовались на новое бытие Утренней Зари, я спросил у Брра, который, как мне показалось, лучше разбирался в невидимых пружинах происходящего:
- Что же делать? Неужели великая цивилизация груимедов до са¬мого своего конца останется под пятой гастрономически озабоченных инопланетян?
- Я бы на твоем месте не беспокоился, - удобно устраиваясь на травке, сообщил Ивсё.
- Мне бы ваши заботы, сладко потягиваясь, добавил он. - Разве вы не знаете главный закон межзвездных войн? В наиболее распрост¬раненной формулировке он гласит: "Всё кончается хорошо". Не нужно только суетиться. В последний момент какая-нибудь непредвиденная случайность разрушит коварные планы пришельцев. Остается лишь проследить за тем, чтобы она оказалась достаточно идиотской, так как тогда вы обеспечите противнику потерю лица, реноме и банковс¬кого кредита.
- А мне с Несущимся Камнем просто сидеть и ждать появления неизвестной причины, как Бога из "Пикапа"? - горько осведомился я.
- Нет, почему же, - пожал плечами гигант. - Мне вообще предс¬тавляется, что визитеры до некоторой степени бросили вызов вам лично. Поэтому если вы жаждете принять непосредственное участие в ситуации, то какие могут быть возражения? Тем более, что и я, как уже упоминал выше, не прочь развеяться.
Брр присел на корточки, вытянув руки вперед. Он щелкнул паль¬цами, и в каждом кулаке оказалось по бластеру. Их матовая поверх¬ность была покрыта многочисленными насечками заслуженных ветера¬нов. Что-то происходило с его лицом. Правая половина физиономии как бы стекла, обнажив блестящий металл, заклепанный и запаянный в нескольких местах. Зияющая пустота, ранее занятая глазом, теперь подозрительно походила на срез ствола пулемета, причем весьма крупного калибра. Сияющая улыбка сменилась жёстким оскалом.
- Ну что ж, парни, раз предстоит драчки, то я с вами. А ниче¬го фраза, а?
- Плагиат, - буркнул я.
- Так я и не скрываю. Я ее из вестернов позаимствовал и зау¬чил наизусть.
Дешевка, подумал я, однако вслух произносить этого не стал. Пожалуй, сейчас был не лучший момент, чтобы бороться с засильем низкопробной массовой продукции.
Несущийся Камень встал рядом с Ивсё. Я критически оглядел приятеля, взлохматил чуть-чуть его прическу и слегка подкачал од¬рябшие за ночь мускулы. Ну что ж, теперь и Камень принял вполне товарный вид. Я вышел вперед и возглавил группу. Однако мои спут¬ники не спешили выступать. Обернувшись, я обнаружил, что они с сомнением смотрят на мою фигуру. Что ж, дело поправимое. Погрузив¬шись в себя, я отыскал указатель самооценки и перевел его на нес¬колько делений вверх. Затем немного подрегулировал рецепторы. Ког¬да я выбрался из внутреннего мира наружу, Жаровня светила сущест¬венно интенсивнее, в воздухе пахло озоном, а взгляды обоих сорат¬ников буквально дымились от уважения и преклонения. К тому же у меня на шее болталось нечто массивное, длинноствольное, с двумя рукоятками.
Наружная охрана тарелки, состоявшая из груимедов, всегда от¬личавшихся тонкой психической организацией, была подавлена ликом Брра, впала в мистический экстаз и лишилась военного значения. Пришельцы, однако оказались покрепче. Они отступали перед нами, сохраняя боевой порядок, и в ответных контратаках наносили нам тя¬желые душевные травмы. Один, погибая, напомнил мне о дорогой, го¬рячо любимой мамочке, на могиле которой я не был уже несколько лет. И хотя я не знаю, была ли у меня вообще матушка, сердце пре¬исполнилось раскаяния. Другой укорил нас за вероломное нападение без объявления войны. Третий намекнул, что мы, груимеды, обладаем оружием, запрещенным Вселенской Конвенцией Озабоченных Разумов. И когда мы пробились, наконец, в капитанскую рубку, обнаружилось, что мы опутаны ложью и длинными пальцами пришельцев и намертво прикручены к противоперегрузочным креслам. Перед нами расхаживал мерзкий зеленокожий слизняк и, хихикая, потирал конечности.
- Ну, вот мы и встретились, дражайший, - проблеял он остано¬вившись возле меня. - Как вас там, Стон, кажется? Причем Пронзи¬тельный, если не ошибаюсь? Какое отвратительное сочетание, вдоба¬вок отдает тошнотворным декадентским душком, как и всё на этой планете. Счастлив видеть рядом с вами ваших друзей. Редко удается собрать в одном помещении столь представительную кампанию. Скоро, скоро мы познакомимся поближе. Мой помощник, доктор Сектор, уже приготовила инструменты. Виви, прошу вас.
Створки люка разошлись в стороны, и в проеме показалась стройная женщина явно гуманоидного типа, голубоватую кожу которой прикрывал лишь крохотный белоснежный халатик. Ее красоту немного портила выдающаяся вперед волчья пасть, челюсти которой были бо¬гато оснащены острейшими зубами. Доктор раскрыла чемоданчик и при¬нялась извлекать из него разнообразные хромированные детали, свин¬чивать, защелкивать, прицеплять. Всё так и порхало в ее руках.
- Кстати, хочу вас проинформировать о наших планах, - продол¬жил капитан. - В них за последнее время внесены определенные кор¬рективы. Мы не только откачаем всю воду с Утренней Зари и утилизи¬руем население. Мы еще отсосем атмосферу и снимем плодородный слой почвы, а остов планеты рассечем на стограммовые брикеты и будем продавать как сувениры любителям космической экзотики.
- Не боитесь затоваривания? - спросил я.
- Я знаю рынок, - усмехнулся старый пират. - А понадобится - сбросим цену.
Наконец загорелись алые индикаторы, и Виви доложила:
- Готово, капитан.
- Вот сейчас и поговорим, - ощерился трехзрачковый урод. - Не то, чтобы меня интересовало, что вы скажете, просто я обожаю при¬чинять страдания. Культура изощренной муки - вот основа, на кото¬рой зиждется древняя и могучая тьфуплюпчхианская цивилизация. Мы различаем 273 оттенка одной только зубной боли, а, к примеру, миг¬рени - 314 сортов. Мы с доктором Сектор поделимся с вами хотя бы малой толикой этих богатств. Она, хотя и представляет, как вы лег¬ко можете увидеть, иную расу, обладает достаточной толерантностью, чтобы понять и разделить достижения искусства Застарелого Насмор¬ка. Правда, вы будете изучать их с другой стороны, но, как гово¬рится, каждому свое.
Зажужжал моторчик, запели шкивы, завизжал вертящийся цилинд¬рик в блестящих металлических лапках держателя. Я вжался в кресло. Я уже ничего не мог, хотя и был груимедом. Капитан оказался слиш¬ком убедительным, мои органы чувств были не в состоянии что-либо с ним поделать. И тогда я пожелал изо всех сил, чтобы на сиденье, на которое он опускался, на мягком сиденье оказалась хотя бы одна острая металлическая кнопка. И она-таки там затаилась. Зеленокожий дернулся, издал крик удивления и боли...
- Что с вами, шеф? - кинулась к нему милейшая фольклористка Виви, позабыв выключить свою машинку.
Но было уже поздно. Атаман межзвездных пиратов, слегка пос¬вистывая, скукоживался, съёживался, сдувался на глазах, как проко¬лотый воздушный шарик. Вот так мы и узнали то, что позже экспери¬ментально подтвердили биологи: насморкиане состоят на девяносто процентов из вонючего газа. Правда, газ помещен в достаточно проч¬ный баллон из липкой шкуры, но эта оболочка имеет слабое место. Как интеллигентно выразились наши ученые, ахиллесову... пяту. И когда остриё кнопки проткнуло эту... пяту, от захватчика осталась только сморщенная зеленая тряпка, нечто вроде сброшенного маска¬радного костюма.
От потрясения хватка державших нас инопланетян ослабла, и мы вырвались из плена. Похоже, неожиданный финал беседы с капитаном деморализовал его команду, и без больших затруднений нам удалось выбраться наружу.
Обнаружилось, что мои соплеменники совсем не так горячо лю¬били захватчиков, как это могло показаться. Новость о нашем откры¬тии мгновенно разлетелась по планете, и всюду, куда она приходила, пришельцев сажали на тайком подложенные острые предметы, выпускали в них из засад стрелы с заточенными наконечниками, целясь пониже спины, втыкали в насморкиан иголки. Мэрия и магистрат в едином по¬рыве вышли из КФП и вступили в Партию Освобождения, возглавив соп¬ротивление. Девушки из ДУРА решили не покидать боевых постов, но объявили, что будут обслуживать только патриотов, чтобы укрепить их дух, и рожать будущих защитников родины. В довершение бед зеле¬нокожих какой-то карапуз, бросив из окна семнадцатого этажа желез¬ную лопатку в их корабль, закоротил слабо защищенный контакт на корпусе. В результате вышла из строя система управления, и межз¬вездная тарелка рухнула на центральную площадь. Немногим уцелевшим агрессорам едва удалось спастись на легких десантных ботах. Вряд ли им повезет добраться до родной планеты, на которой, судя по названию, их тоже не ждет ничего хорошего. Однако завершение разг¬рома нас уже не интересовало. Мы прощались с Брр, которому пора было возвращаться домой, в будущее. Скупые мужские слезы и крепкие объятья описывали столь часто, что мы решили их пропустить. Просто обменялись адресами на случай, если нас занесет в его время или его - в наше, пожали друг другу руки, и Ивсё исчез.
- Какой долгий день вышел, - пробормотал я.
Камень промолчал.
- И главное - всё зря. Так старались, а Странницу опять не нашли.
- Ты меня удивляешь, - воскликнул Брр, ненадолго вновь появ¬ляясь среди нас. - Да зачем она нужна зеленокожим?
- Как это "зачем"? - изумился я. - Здоровая, крепкая, относи¬тельно симпатичная девственница. Такая кому угодно пригодится.
- Всё-таки ты чрезвычайно ненаблюдателен, - покачал головой Ивсё. - Разве ты не заметил, что наши слизистые гости бесполы?
- Неужели? - вскрикнул я, пораженный такой шуткой природы.
- Совершенно и абсолютно. Так что им твоя возлюбленная - как горчичник покойнику, и даже хуже.
- А вдруг ее и не похищал никто? - спросил Камень.
- Это надо обдумать, - пробормотал я. - Но только не сейчас. Объявляю ночь часов на десять.
И ночь пала.
Когда Несущийся на следующий день заглянул ко мне, он застал меня в горе. Сидя на кровати, я доставал из воздуха тарелки сак¬сонского фарфора и мерно бил их о стену. Это доставляло мне сво¬еобразное удовольствие. Увидев друга, я сказал, упиваясь горечью собственного голоса:
- Ты был прав, Камень. Ее никто не крал. Она ушла от меня са¬ма, потому что я обидел ее. Оскорбил своей холодностью, бесчувс¬твенностью. Она покинула мой дом, и мир опустел. Ты видишь хребет за окном, на котором она так любила сидеть?
- Да какой там хребет? - изумился он. - У тебя что-то неладно с перспективой. Или стёкла давно не мыл. Обыкновенный булыжник, хотя и довольно внушительных размеров.
- Смотри на него, - продолжал я, не слушая.
Вершину утеса украсила каменная девушка. Пока я выбирал наи¬лучшее решение, она поворачивалась так и сяк, принимала различные позы, попеременно держа в руках разбитый кувшин, виноградную гроздь, свирель, весло, копьё, рогатку, ребенка, мужчину, сумку с посудой, сумочку с косметикой, пачку гигиенических тампонов, кни¬гу, балкон, пистолет, фаллос. Всё было не то. Вопиющая пошлость. Я разнес вдребезги статую вместе с утесом и несколько секунд наслаж¬дался зрелищем медленно осыпавшихся обломков.
- Пошли в город, - скомандовал я, и друг беспрекословно пос¬ледовал за мной.
Когда мы вышли, было рановато, но постепенно улицы заполня¬лись народом. Дождавшись часа пик, я перекрыл движение на оживлен¬ной магистрали, быстренько соорудил небольшой постамент на шоссе и, взойдя на него, воскликнул:
- Соотечественники! Братья и сёстры, тёти, племянницы, кузины и прочие шурины! Меня покинула невеста, и отчаяние было столь тя¬жело и беспросветно, что я хотел подвергнуть всю планету гладу, мору, наводнению, самуму, граду, ограблению и поголовному изнаси¬лованию. Но величие моего духа победило, и я решил ответить на жестокость мира любовью. Я клянусь осчастливить груимедство, чего бы это ни стоило. Люди! Что сделаю я для вас?!
Я разорвал собственную грудь, вытащил кровоточащее сердце и вручил случившейся поблизости старшекласснице. Потом я достал вто¬рое и протянул потрясенной старушке с кошелкой. Третье я отдал по¬лицейскому. Счастливчики держали подарки на вытянутых руках, ста¬раясь не запачкаться.
- Берите, господа! - кричал я. - Оно свежее. У меня еще есть. На всех хватит. Из него можно приготовить бифштекс, отбивную, хо¬лодец и массу других вкусных вещей до люля-кебаба включительно.
- А плотной бумаги не найдется? - хмуро осведомился коп. - Так весь мундир извозишь.
Но мне было не до мелочей. Меня захватила новая грандиозная идея. Я исполнял заветные желания поштучно и оптом, постепенно вы¬ходя на полуавтоматический режим. Я дал каждому пешеходу по авто¬мобилю. Всякую одинокую женщину, мечтающую о браке, я одарил му¬жем, а мужчину - женой, самых же симпатичных - двумя. Я уничтожил очереди у магазинов, игнорируя протесты тех, кто в них стоял. Я ликвидировал переполненные трамваи - всегда ненавидел этот вид транспорта - и пересадил пассажиров на экологически чистые самока¬ты. Я истребил столько чьих-то врагов и тёщ, что город заметно обезлюдел. Трудно было с неразделенной любовью, потребовалось пре¬одолевать сопротивление объектов, особенно отчаянное в случае од¬ной чрезвычайно популярной девушки, которой пришлось весьма тяже¬ло. Но я был неумолим, и всем без исключения довелось ответить на или за чувства окружающих. Стояли весна, лето, осень и зима. С бе¬зоблачного голубого неба сыпал мелкий дождик, замерзая на лету. Начался массовый падёж граждан - видимо, в толпу облагодетельство¬ванных затесались то ли маньяки, то ли работники похоронной служ¬бы. Кое-где мелькали белые халаты - следовало готовиться к эпиде¬миям.
Я в изнеможении прислонился к столбу. Ко мне протиснулся друг. Он был перемазан губной помадой, и на нем висли две размале¬ванные нимфетки, явно готовившиеся перейти к более активным дейс¬твиям.
- Стон, - прохрипел он, с трудом оторвавшись от губ одной из юных обожательниц и пытаясь увернуться от настойчивых атак другой,
- ты опять сотворил что-то не то. Смени пластинку. Скорее! - заво¬пил он, ибо вторая насильница наконец добралась до цели.
Я отвлекся от несущественных мелочей и задумался. Если про¬никнуть в глубинную суть вещей, то весь мир - и неживой, и живой, и даже разумный - не более, чем комплекс моих ощущений. Они и только они несут информацию об окружающей действительности, и в конечном счете существуют лишь они. А в моем случае ощущения и порождают реальность. Однако всё это настолько тривиально, что не заслуживает внимания. Если бы не одно но... Раз я - творец этого мира, то и всё в нем - великое и малое - создано мной. Отсюда с роковой неизбежностью вытекает, что возлюбленная не покидала меня, ибо никогда не существовала. Она соткана из моих мыслей и чувств. Следовательно, не имеет смысла искать ее. Если она всерьез понадо¬бится мне, воображение вылепит ее, и мы вновь встретимся. Да, нич¬то не имеет смысла, а главное - значения. Если вам надоела ваша жизнь, надо просто сесть поудобнее, крепко зажмуриться и предста¬вить себе совсем другое место. И мир исчезнет, как мыльный пузырь.
Так я и сделал.
...И оказался здесь, среди вас. В общем-то, тут мне нравится. Обстановка, кампания - всё вылеплено добротно, на совесть. Это приятно, и я аплодирую своему подсознанию. Ни один из окружающих образов я не представлял сколько-либо отчетливо, а, между тем, ка¬ков результат. Однако поставленной цели я не достиг. Тоска по-прежнему гложет мое сердце, и идеализированный образ ветреной прелестницы стоит перед мысленным взором моим, очаровательный, как алкоголик на концерте классической музыки, пугающий, как призрак в первую брачную ночь, и бесплодный, как чучело в сжатом поле. О, несносный сплин, профессиональная болезнь всесильных груимедов!
Все кинулись утешать его, ласкать, причесывать, отпаивать спиртным неразбавленной крепости, и лишь один из членов избранного круга, вертлявый субъект в обтягивающем костюме алой кожи, черной рубашке и красном галстуке с узором в виде ослепительно желтых всполохов пламени, не двинулся с места. Он закинул ногу на ногу, поправил высокий цилиндр тёмно-зелёных тонов, прикурил (казалось, от своего большого пальца с длинным ухоженным ногтем) - по залу повеяло запахом серы - и, закинув ногу на ногу, осведомился:
- Стало быть, вы утверждаете, что таверна и все мы, в ней присутствующие, - суть плод вашего воображения? Мило, мило. Мысль острая, интересная, но спорная. Лично я берусь придумать свои воз¬ражения и представить их, но несколько позже.
- Погодите, - вмешался в разговор хозяин таверны, который в данный миг пребывал в теле мыслящего гриба (самки) по имени Спртзагнубркасчебатх Лилейная с планеты Водают.
- Творец! - изо всей силы заорал он, обращаясь в пространство где-то над головами гостей. - Творец!!!
- Это вы мне? - оторвавшись от горестных дум, спросил удив¬ленный Пронзительный Стон.
- Нет, конечно. Не мешайте. Творец!!!! Я уже не в состоянии кричать громче.
- Ну, что вам еще? - с явной неохотой откликнулся Создатель Текста.
- Послушайте, Творец, это уже стало надоедать. И мне, и пуб¬лике, между прочим. Я не могу всё время меняться. Так нечестно, в конце концов.
- Почему? Жизнь переменчива, и вы трансформируетесь вместе с нею. Как говорят мудрые, нельзя дважды войти в одну и ту же реку, не вымокнув до нитки.
- Хорошо. Ладно. На почему всё время я?
- Вы предпочитаете, чтобы модифицировался кто-либо из посети¬телей или официанток? Это не входит в мои планы.
- Нет-нет, я не хочу сваливать свой груз на другого. Просто пусть я буду одинаковым. Устал, пожалейте. Ну, есть в вас хоть что-то человеческое, в конце концов?!
- Человеческое? Во мне? Интересное предположение. Хорошо, я согласен. Зафиксировать ваш нынешний облик?
- Нет! - в ужасе закричал кабатчик (в настоящую минуту пра¬вильнее было бы сказать, "кабатчица"). - Что-нибудь менее экзоти¬ческое, а то сейчас даже имя называть неудобно. Пока представишь¬ся, собеседник уснет. Желательно бы быть гуманоидом. И, пожалуйс¬та, мужчиной. Это больше соответствует моему менталитету. А то психиатр уже отказывается разбираться в моих сексуальных комплек¬сах. И сам я уже запутался в своих беспорядочных межпланетных связях.
- Хорошо, - сказал Создатель. - Будете самцом.
- Вот спасибо-то.- Человеком. Землянином, американцем из шта¬та Небраска. Джоном... м-м-м... Булахом.
- Благодарствую.
- Пятидесяти лет, багроволицым, жирным, с плешью и одышкой.
- Благодетель вы мой!
- Ладно, Джо, ладно. Не надо этого, не люблю. И учтите: всё вышесказанное остается в силе только до конца данного произведе¬ния. Ну что, приступать к воплощению?
- Да-да, и, прошу вас, поскорее, а то я, чувствую, опять во что-то превращаюсь. Ой, вон вместо корневой системы псевдоподии растут.
Таверна закачалась, стало темно, на мгновение пол и потолок поменялись местами, но всё кончилось так быстро, что эль из кружек даже не успел пролиться. Кабатчик с удовольствием оглядел новое тело и даже, встав, немного походил меж столиков, чтобы, как он выразился, туша обмялась и покрепче села на костяк.
- Эй, братцы! - вскрикнуло незаметное насекомовидное существо неопределенного пола Бузяк с Маркови. - Что это стряслось с нашим видом из окна?
Посетители кинулись наружу. Веселая зеленая лужайка, на кото¬рой еще недавно находилось заведение, исчезла, и они частично пог¬рузились в липкую полужидкую субстанцию, которая покрывала основ¬ную часть твердого (по крайней мере, на вид, ибо добраться до него не удалось - ноги вязли) желтоватого постамента. Тот, в свою оче¬редь, находился на плоской бескрайней равнине, поверхность которой отливала металлическим блеском. С тылу харчевни постамент почти упирался в гладкий горный склон молочной белизны.
- Мне это напоминает приключение с эльфами, - объявил Левый Полусредний. - Вот только ущелья не нахожу.
Гора матово светилась, а за ней, как гигантский театральный задник, виднелся силуэт, смутно напоминавший человеческий, но раз¬дутый до космических масштабов и уходивший, особенно в вертикаль¬ном направлении, в невообразимые дали.
- Совсем забыл предупредить, - загрохотал голос Создателя. - Я никогда не занимаюсь одинарными манипуляциями. Все мои воздейс¬твия отпускаются только в комплекте. Вот и сейчас я перевел Джона в стационарное состояние, но и харчевня переместилась в пространс¬тве. В данный момент вы находитесь в джеме, намазанном на тост, приготовленный для сэра Газлэна Грейсэрфака, действительного члена палаты лордов, Клуба лунатиков и Общества покровителей женского эксгибиционизма, почетного натуриста графства Поркшир, кавалера орденов Правого Чулка, Панталончиков, Менопаузы (названных так в честь деталей туалета, ниспадавших в процессе исполнения вальсов на дворцовых балах с фигуры прекрасной, но несколько неряшливой возлюбленной короля Оргея Восьмого, а также в ознаменование собы¬тия, позволившего монарху от нее, наконец, отделаться) и Бани (дамского отделения). Тост находится на подносе, который держит лакей Его Светлости. Учтите, что время вокруг вас хоть медленно, но потекло. Сэр Газлэн пока спит, но наступит секунда, когда он раскроет глаза, и слуга тут же провозгласит: "Кушать подано". Ин¬тересно, что будет с вами дальше, если ничего не переменится?
Обитатели таверны содрогнулись и в молчании вернулись в поме¬щение.
- Срочно требуется веселая история, - нарушил тягостную тиши¬ну дракон, по праву крупнейшего из собутыльников взявший на себя функции распорядителя. - Может быть, вы нас чем-нибудь порадуете?
- обратился он к господину в алом.
- Я, с вашего разрешения, немного отложу свое выступление, - отозвался тот.
- Тогда разрешите мне, - вмешался круглолицый румяный человек в пижаме.
- Да-да, пожалуйста, - загомонили присутствующие, - и не мог¬ли бы вы заодно объяснить необычность вашего наряда? Просим.
- Безусловно, - неожиданно мрачным голосом сказал обладатель пижамы. Именно этому и будет посвящен мой рассказ. И вести его я буду, с вашего позволения, в третьем лице.
Рубашка фирмы "Хоррор"
Эту рубашку Роберт Криспен заметил, едва войдя в магазин. Да и невозможно было не обратить на нее внимания. Она лежала в прос¬том целлофановом пакете среди сотен, тысяч товарок, образующих бе¬ло-красно-=сине-зелено-желтый сверкающий сталагмит в центре глав¬ного торгового зала универмага "Пул и сыновья" но выделялась из общей массы, как сверхновая на звездном небосводе, как кровь на персидском ковре, как Ахилл в гуще схватки у стен Трои. Как и мно¬гие другие, ее, по моде того года, украшал рисунок. Но! Это была не обычная мазня вроде портрета спортивного или эстрадного идола и не стилизованная под Восток надпись типа "Ай эм крейзи". Нет, это была тончайшая вышивка, и даже на расстоянии, когда нельзя было различить детали, она переливалась десятками оттенков, которые светились, завораживали, перемешивались и сплетались. Увидев ее от центрального входа, Роберт остановился, как пораженный громом. Он случайно заскочил сюда по дороге с работы домой, чтобы обновить свой гардероб, и вот такое чудо. Счастье, что ее никто не купил до него. Впрочем, это только укрепляло невысокое мнение Криспена о вкусе и умственных способностях подавляющего большинства сограж¬дан. Но такая рубашка, безусловно, чудовищно дорого стоит. К чер¬ту! Наверняка, это последний экземпляр, да что там "последний" - единственный. Уникальный и неповторимый. Роберт не успел опомнить¬ся, а уже мчался к нейлоново-перлоново-батистово-хлопчатобумаж¬но-льняной горе с криком: "Заверните! Беру!"
Цена оказалась, конечно, велика, но, вопреки опасениям Крис¬пена, не чрезмерна. Такое кровопускание его кошелек выдерживал. И, слава Богу, сорочка оказалась его размера.
- Вы не пожалеете, сэр! - приговаривал продавец, укутывая приобретение Роберта в тончайшую полупрозрачную бумагу, как дитя в пеленку, и перевязывая широкой розовой лентой. - Дорогая вещь, но она того стоит, - он сотворил из концов ленты сложный пышный бант (улыбка и поднятая левая бровь свидетельствовали, что сей служи¬тель Меркурия немало гордился этим своим умением). - Ручная вышив¬ка, сэр. Штучная вещь! - и он опустил пакет в фирменную пластико¬вую сумку с эмблемой универмага на боку.
Расплатившись, Роберт, мысленно пританцовывая, выбежал из ма¬газина и, хлопнув дверцей, ловко впорхнул в автомобиль. Вопреки обыкновению, он не швырнул сумку небрежно на заднее сиденье, а ак¬куратно поставил на кресло рядом с водительским, с трудом удержав¬шись от того, чтобы ее ласково погладить. Тяжелый день понедельник заканчивался великолепно. Как здорово, что рубашка оказалась пос¬ледней, и ее пришлось снимать с витрины. Это укрепляло уверенность Криспена в ее исключительности. Нет, второй такой быть не могло. Как там выразился продавец? Да, "штучный товар", что-то в этом ро¬де. Он повернул ключ зажигания, с удовольствием услышал, как запел разбуженный мотор, и погнал автомобиль вперед на максимально раз¬решенной скорости, с неохотой тормозя на светофорах и поеживаясь от сладкой дрожи, когда ветер из приоткрытого окошка слегка касал¬ся щеки и шеи, наполняя салон. "Да что это со мной? - удивленно вопрошал Боб у самого себя. И внутреннее "я" отвечало ему: "Это всё новая сорочка, это она так взвинтила тебя. Ой, что-то будет, Роб".
Дома Криспен сразу же распаковал покупку и хорошенько расс¬мотрел ее. Редкий случай. Сейчас, обнаженная, распластанная на кровати, с раскинутыми рукавами, она оказалась еще прекраснее, чем на витрине. На ней бродили тигры, лежали в обманчивой расслаблен¬ности львы, стояли на задних лапах медведи-гризли, трубили слоны, извивались змеи, ползли, загребая ластами, гигантские черепахи, бежали, высоко вскидывая голенастые ноги, страусы, парили застыв¬шие в готовности мгновенно пасть на землю за добычей орлы. Но кра¬сота эта производила неожиданно пугающее впечатление. Звери оска¬лили клыки, напружинили мышцы, навострили когти. Птицы, растопырив лапы, косились кроваво-красными от ярости белками глаз. Змеи раск¬рыли пасти, обнажив острые, как клинки, ядовитые зубы, и сверну¬лись в плотные упругие клубки, демонстрируя холодную готовность к прыжку. И при любом изменении освещения всё это, казалось, ожива¬ло, перемещалось, ползло, рычало, шипело, беззвучно кричало в бе¬шенстве. "Да, - поежился Роберт, - внушает уважение. Какая пер¬вобытная сила! Не завидую я коллегам, которые будут смотреть на это со стороны. По крайней мере, сзади и, во всяком случае, первое время, пока не привыкнут. А может быть, так и надо? Вдруг это и есть тот всегда ускользавший от него неожиданный ход, который тре¬буется, чтобы начать карьеру? Впечатление рубашечка производит и запоминается, это уж точно. Жаль, что нельзя надевать одну и ту же сорочку каждый день, но уж через сутки он ее носить будет, пока не приестся. Хотя непохоже, чтобы ее действие когда-либо полностью прекратилось. Хорошо, что это не печать, а вышивка, краски долго не потускнеют. Но все-таки - что за экспрессия! Интересно бы уз¬нать, кто художник". Криспен, преодолевая некоторое внутреннее сопротивление, протянул руку к хищной обновке, распахнул ее и на¬шел ярлычок, пришитый у основания воротника. Никакого имени дизай¬нера там, конечно, не было. Отсутствовали, впрочем, и обычные пра¬вила по уходу за изделием. Имелись лишь название производителя, довольно своеобразное - "Фирма "Хоррор"" - и странный символ, сос¬тоящий из извилистых линий и отдаленно напоминающий многолучевую звезду, переболевшую в детстве полиомиелитом. "Мда, - подумал Криспен, - способности этих ребят в ономастике явно уступают их живописным талантам".
В ту ночь он спал плохо. Видимо, сказалось чрезмерное пере¬возбуждение. В полудреме он брел нагой сквозь джунгли, и окружаю¬щая фауна текла по обе стороны от него, накатывала сзади и гнала, гнала его куда-то, отсекая боковые тропинки стеной колючего кус¬тарника и переплетением лиан в руку толщиной. Наконец он оказался у широкого и глубокого рва, до краев заполненного костями и чере¬пами. Приглядевшись, он понял, что это останки животных: одни умерли сравнительно недавно, и их остов еще покрывали ошметки мя¬са, другие, судя по их виду, скончались уже многие годы тому на¬зад. Из-под земли, из недр чудовищного кладбища раздался громовой голос, который мерно произносил неведомые слова. В такт этой речи приподнялись, опираясь на обломки конечностей, скелеты, заскреже¬тали пеньками зубов обнаженные челюсти, вся опрокинутая гора смер¬ти зашевелилась. Сзади, охватывая овраг кольцом, приближался, на¬растая, топот и рёв. Бежать было некуда, и Роберт ускользнул по единственно оставшейся ему тропе - в явь. Но, видимо, проснулся он еще не до конца, очертания комнаты колыхались в зыбком мареве, за¬пертая на ключ дверь приоткрылась, и в щель просочилось-протекло не имеющее четкого облика нечто, бесформенное облако белого плот¬ного тумана. Вытянувшись в высокий узкий цилиндр, оно обошло поме¬щение по периметру, несколько задержавшись у висящей на вешалке новой сорочки. "Надо же, - усмехнулся про себя и в бреду сохранив¬ший проблески чувства юмора Роберт, - и ему понравилась". По мере продвижения визитера воздух в комнате как бы густел, тяжелел, словно перед грозой, и наполнялся странными ароматами. Завершив свой путь, клубящийся столб резко изменил характер перемещений, медленно направившись в глубь спальни. Как это и всегда бывает в полусне, Роберт осознавал происходящее, но не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни даже пальцем. Язык тоже не повиновался ему и, казалось, присох к гортани. Между тем ночной гость после непродол¬жительных поисков, сопровождавшихся достаточно хаотическими рывка¬ми из стороны в сторону, обнаружил какую-то ему одному ведомую точку, утвердился в ней своим основанием и начал быстро вертеться, разрастаясь, ширясь и заполняя собой помещение. Белесая муть заку¬порила рот и ноздри, не давая дышать. Глаза Криспена полезли из орбит, рёбра выгнулись и затрещали в тщетном усилии помочь лёгким добыть хоть глоток кислорода. Оцепенение спало, он бился в агонии и слышал, как под ним скрипели кроватные пружины. И вдруг всё прекратилось. Отчаянно звенел будильник. Роберт приподнялся с пос¬тели. Комнату заливало утреннее солнце, дверь была закрыта, и лишь рубашка фирмы "хоррор" чуть покосилась, что, впрочем, легко объяс¬нялось естественными причинами.
Весь день Криспен, а точнее, новый предмет его туалета нахо¬дился в центре внимания. Можно даже сказать, они произвели фурор. С момента появления его в холле знакомые и полузнакомые сотрудники и, в особенности, сотрудницы под самыми надуманными предлогами за¬бегали в его отдел, чтобы своими глазами увидеть шедевр портновс¬кого искусства. Ему даже почудилось, что именно в этом состояла главная причина вызова к большому боссу, заместителю генерального директора мистеру Чайфу, который минут десять вышагивал вокруг Ро¬берта, расспрашивал о жизни и работе, но ничего существенного так и не произнес. И хотя первое впечатление должно было к тому време¬ни схлынуть, при расставании мистер Чайф выглядел всё еще потря¬сенным. Как бы то ни было, это оказался первый за четыре года ра¬боты на фирме случай, когда про него вспомнили наверху. Похоже, приобретение начало окупаться. Роберт ощущал прилив энергии. Его пальцы так и порхали по клавиатуре компьютера. О былом кошмаре на¬поминала только легкая головная боль.
И лишь его единственный приятель, Ричард Пратт из отдела мар¬кетинга, заглянув к нему в конце дня, постарался, по старому доб¬рому обычаю всех друзей, испортить Криспену настроение:
- Привет, Боб! Дай-ка рассмотреть твою обновку. Да. Поздрав¬ляю. Классный прикид. Впечатляет. Собственно, вкус у тебя всегда был. В отличие от интеллекта. Как, говоришь, фирма называется?
Роберт ответил, слегка обиженный, хотя пора было бы ему и привыкнуть к подколкам Пратта.
- Никогда не слышал. А сколько стоила? Недорого, учитывая ка¬чество вышивки. Тебя это не настораживает?
- Нет, Дик. Фирма неизвестная, потому и цена низкая. А вооб¬ще, это беспокойство о ближнем для тебя очень характерно. Уверен, что если бы я продал рубашку тебе, с ней бы сразу же всё оказалось в ажуре.
- Ошибаешься, Боб. Я не куплю ее у тебя даже со скидкой. Мне не нравится название этой фирмы, не нравится этот великолепный ри¬сунок, а главное - не нравится то, как здорово они подходят друг другу. По-моему, надеть это мог бы только сумасшедший.
- Почему? Ведь ты только что хвалил мой вкус.
- Не могу тебе объяснить. Однако интуиция подсказывает: с этой сорочкой что-то очень и очень не так. Я просто всей кожей ощущаю исходящие от нее волны энергии, и мне это не нравится. Если хочешь, можешь назвать это шестым чувством. Послушай, Боб, отправь ее в шкаф, и пусть висит. Поверь мне, не носи ее больше.
Кто-нибудь другой мог принять Пратта за психа, религиозного маньяка или жалкого адепта уфологии с трясущимся от полового бес¬силия объективом фотоаппарата, но Роберт слишком давно, еще со школы, знал его. Дик терпеть не мог, когда кто-либо, кроме него, оказывался в центре общественного интереса, и был готов на всё, чтобы обратить на себя восхищенные взоры окружающих, и , в первую очередь, девочек. Ничего не оставалось, как прощать старому прия¬телю эту слабость и не реагировать на его бредни. Если что-то и представилось ему, то жуткая картина выглядела так: вот они с Ро¬бертом входят в бар, и на кого же обращаются взоры местных красо¬ток? Уж во всяком случае, не на нашего остряка и ловеласа. Поэтому он в панике и понёс первое, что родилось в его бедноватом вообра¬жении.
Так-то оно всё и есть, но неприятный осадок от разговора с Праттом у Криспена держался до самого вечера. Стараясь избавиться от него, Роберт проторчал у телевизора до тех пор, пока осоловев¬шее сознание не объявило забастовку. Лишь тогда, с трудом справив¬шись с кнопкой "дистанционки" и выключателем торшера, он доплелся до кровати и рухнул в нее, чудом успев увернуться от коварно на¬павшей стены. И мгновенно отрубился.
Позже, пытаясь восстановить в памяти, как всё началось, Ро¬берт снова и снова изумлялся, что в ту ночь он проснулся не от шу¬ма или прикосновения. Его разбудила тишина. Он присел на кровати, пытаясь осознать, что прервало его сон. В окружающей обстановке была какая-то странность, настолько чудовищная и невозможная, что никак не удавалось ее определить, зафиксировать. Она растворилась в действительности и перемешалась с ней. И вдруг Криспен понял. В мире воцарилось безмолвие. Оно являлось таким абсолютным и полным, как бывает, наверное, только на дне глубочайших подземелий или в вакууме. Отсутствовали обычные городские шумы, не текла вода по трубам, не шуршали тараканы на кухне, не тикали часы на столе. Не слышно было вообще ничего. "Господи, - в испуге подумал Роберт, - я оглох". Для проверки он щёлкнул пальцами, и это грянуло, как орудийный салют. Он немного успокоился и перевел любовный взгляд на рубашку фирмы "Хоррор", висевшую на плечиках на ручке шкафа. Ее заливало лунное сияние, и казалось, что вокруг нее загорелся нимб. "Хороша, - восхитился Криспен, откидываясь на подушку, - ах, как хороша". Внезапно ему почудилось, что, когда вешалка уходила из поля зрения, рукава сорочки пошевелились. Он вновь уставился на покупку. Та висела совершенно неподвижно. Роберт медленно, очень медленно отвел взор. Что за чёрт?! Теперь он мог бы поклясться, что краем глаза уловил некое волнообразное движение, пробежавшее по легкой материи. Может быть, сквозняк? Нет, всё закупорено. Он приподнялся на локтях и стал неотрывно смотреть на рубашку. Нес¬колько минут они, казалось, испытывали терпение друг друга. Вдруг обшлаг правого рукава медленно, по миллиметру приподнялся и уста¬вился на Криспена, как пушечное жерло. Второй рукав чуть согнулся в локте. Острые концы воротника шевельнулись и застыли торчком, вертикально, как уши насторожившегося зверя. А еще через пару ми¬нут рубашка дернулась, полы ее взвились в воздух, и вся она заби¬лась в неистовых корчах, как сумасшедший в пляске святого Витта.
Сколько это продолжалось? Криспен не знал, завороженный чудо¬вищным танцем. Вдруг на него, как океанская волна, обрушилась ла¬вина звуков: гудки, свистки, шарканье ног пешеходов, отдаленный женский визг, обрывки музыки, собачий лай. Девятый вал какофонии затопил спальню и смыл липкую паутину безмолвия. Когда он чуть отхлынул, Роберт встал, нашарил в темноте тапочки и подошел к ру¬башке. Та висела неподвижно и безжизненно. Он протянул пуку и пот¬рогал гладкую, чуть прохладную ткань. Перед глазами поплыли раз¬ноцветные концентрические круги...
Звон возник ниоткуда, крепчал, ширился, заполнял вселенную и , похоже, намеревался вырваться за ее пределы. Криспен сел на ложе и помотал головой. Будильник надрывался из последних петушиных сил. Роберт пожалел самозабвенный агрегат и отключил звонок. "Неу¬жели это был всего лишь сон? - с облегчением подумал он. - Вот так и сходят с катушек. А вообще, неудивительно после дурацких предос¬тережений Дика. Но хорошая порция ужаса все-таки лучше, чем обыч¬ный бессвязный бред. Взбадривает".
На службе привычное безразличие окружающих оказалось даже приятно после вчерашнего ажиотажа. Во всяком случае, можно было немного расслабиться, в чем Роберт весьма нуждался. Мистер Чайф, с которым он столкнулся в лифте, отправляясь на обед, даже его не узнал. "Ничего, голубчики, - думал Боб, гоняя "мышку" по столу, - посмотрим, как вы будете вести себя завтра".
Сны его были сладки и наполнены видениями реванша. Кажется, в ходе одного из них он занимал место Чайфа, переводил бывшего шефа в личные референты и за каждое прегрешение гонял его, как пенсиль¬ванского козла. Ближе к финалу Боб соблазнял дочь шефа и обеих его хорошеньких племянниц, а тот долго и униженно благодарил его за внимание к своей семье.
Действительность не обманула ожиданий Криспена, и весь день вокруг бурлила публика. Он попеременно чувствовал себя топ-моделью и самозванцем. "Интересно, - размышлял он, - насколько хватит действия рубашечки?" Пока, по крайней мере, оно не иссякало. Похо¬же было на то, что половина конторы, уже видевшая его, привела посмотреть на него друзей и родственников, а вторая половина, по¬завчера не успевшая на представление, спешила заполнить сей про¬бел.
Домой Криспен вернулся порядком измотанным и выжатым, как белье на веревке. Он вознаградил себя за переживания (довольно приятные, но всё еще непривычные) тортом-мороженым и, вывалив его на тарелку, умял в одиночестве под боевик о похождениях суперсыщи¬ка Филипа Марлоу среди из рук вон плохо стреляющих злодеев и сек¬суально озабоченных дамочек. Потом он снял с полки первую попавшу¬юся книгу (это оказался сборник комиксов о своеобразных радостях склепа) и немного полистал ее. Наконец он решил, что программу дня можно считать исчерпанной, и с блаженным вздохом опрокинулся на ложе.
Роберта разбудил какой-то шорох. Вот так всегда: если особен¬но устал, то, едва уснешь, как что-нибудь обязательно разбудит - гудок ли машины за окном, внезапный ли приступ безумия у пьяного соседа сверху - и после этого сколько ни повторяй себе: "спать, спать", ничто не помогает. Ночной дом полон загадочных скрипов, стуков, шелеста, неритмичных шлепков, поразительно напоминающих шаги босых ног - или лап? Никому еще не удалось внятно и вразуми¬тельно объяснить природу этих звуков, но каждый из них ударяет по взбудораженным нервам, как взрыв. Вот и попробуй тут вновь отклю¬читься. Так и маешься до света, и только ранним утром провалива¬ешься в забытье, более похожее на хмельное, и просыпаешься с чу¬гунной головой.
Роберт прислушался, не раскрывая глаз. Никакого шума, кроме приглушенного жужжания улицы. Не смотри, ни к чему, засни, убеждал он себя. Смежи веки, погрузись в дрему, отдайся объятьям Морфея, черт возьми. Чтобы расслабиться, он начал представлять себе пооче¬редно всех знакомых девушек в самых рискованных позах. Это было приятно, но релаксация не наступала. Тогда он принялся вспоминать в мельчайших подробностях служебную документацию. Этот прием был надежнее, и Боб уже чувствовал, как его "я" отступает, растворяет¬ся в мутных водах, подымавшихся из подсознания... И тут шорох раз¬дался вновь. На сей раз он прозвучал резче, настойчивее. Казалось, некто или нечто задалось целью во что бы то ни стало разбудить его. "Нужно раскрыть глаза и проверить, что там", - убеждал себя Роберт - и не мог исполнить собственный приказ. Тело не повинова¬лось. Шелест повторялся и становился громче. По спине побежали му¬рашки, в конечностях ощущалась противная слабость. Наконец Криспен стряхнул с себя оцепенение и с усилием разомкнул веки. Но кошмар, который должен был, по идее, кончиться, продолжался. В спальне ко¬лыхались зыбкие тени. По углам горели, приковывая взор и ослепляя, крохотные точки, яркие, как нить накаливания электрической лампоч¬ки. Они пылали, словно топки адских печей, но ничего не освещали вокруг себя и казались дырами в ночи, проколотыми колдовской бу¬лавкой. Что-то неведомое надвигалось из тьмы. Вот оно приблизи¬лось, коснулось изножья кровати, поднялось на спинку и бесформен¬ной грудой застыло на ней. Помедлив около минуты - сердце Криспена колотилось так, будто требовало отпустить его на волю - оно пере¬валило на одеяло и поползло по нему, нащупывая дорогу двумя смутно видимыми в призрачном свете луны то ли клешнями, то ли щупальцами. "Конец, - понял Роберт. - Смерть". И, чтобы хоть как-то противос¬тоять этой безысходности, он рывком сел и вцепился в шевелящуюся кучу. "А если эта гадина ядовита?" - мелькнула паническая мысль, но Криспену было уже всё равно. Он рвал в клочья паутину бессилия, давил и душил сжавшегося в плотный ком врага. Не выпуская всё еще вяло сопротивлявшегося противника, Боб соскочил на пол и босиком добежал до выключателя. Тот привычно щелкнул, и умиротворяющий свет трехсотваттовой люстры залил комнату. Роберт держал в кулаках собственный, измятый и, конечно, абсолютно не одушевленный, пид¬жак, а кровать выглядела так, словно в ней гитлеровская зондерко¬манда ночевала с ротой русских партизанок. Никаких точечных огонь¬ков тоже, разумеется, не было. Не появились они и тогда, когда Криспен, в сердцах швырнув изнасилованный пиджак на кресло, с не¬которой опаской выключил люстру. Никто на него не нападал и, види¬мо, не собирался. Совершенно измученный, он, волоча ноги, добрался до кровати, опустился в нее, обнял подушку и отключил все связи с внешним миром.
Утром пиджак, как обычно, висел на стуле. "Значит, это был только сон", - подумал Роберт и, к своему удивлению, испытал даже нечто вроде легкого разочарования. По пути на работу он незначи¬тельно превысил скорость, и, конечно же, фараоны оказались тут как тут. Огорченный штрафом, Роберт и думать забыл о полунощных виде¬ниях. Сегодня был "нехорроровский" день, и сотрудники обращали на Боба не больше внимания, чем на прошлогоднюю/ подшивку "Чикаго дейли ньюс". Не успевшие ранее поглазеть на него курьерши загляды¬вали пару раз и, разочарованно фыркнув, удалялись. "Похоже, я ста¬новлюсь местной достопримечательностью, - усмехнулся про себя Криспен. - Скоро будут экскурсии возить. Но только в нечетные сут¬ки". К вечеру и финансовые потери были отодвинуты на задний план текущими делами, ну, и мыслями о грядущем уикэнде на природе, куда Дик посулил притащить двух потрясных девиц. Естественно, Криспену предназначалась менее качественная, но это лучше, чем ничего, а собственных планов на выходные у него не было.
В этот день он спал спокойно и безмятежно, и если видел сны, то к утру они растаяли, как мороженое, позабытое на блюдце.
Долгожданный уикэнд не обманул надежд. Прелестницы оказались почти эквивалентными, и дело едва не дошло до шведского варианта (Дик утверждал, что у него дошло). Вечером в субботу пролился дож¬дик, но обе пары перебрались в автомобили, где тоже было уютно, и впечатление не получилось подмоченным. Приятно уставший Роберт вернулся домой в воскресенье около восьми часов и спал, как уби¬тый.
Понедельник проскочил, как скоростной состав мимо пригородно¬го перрона. Шеф предательски навалил на Криспена чужую работу, и до шести ноль-ноль тот трудился, не разгибаясь, даже обедать не ходил, ограничившись принесенными кем-то из сердобольных коллег сэндвичами с остывшим кофе. Однако никаких неприятных предчувствий у него не было.
А ночью вновь настиг кошмар. Боб брел по цветущему лугу со своей возлюбленной. Девушка так легко шла по траве, будто плыла над ней, и мило щебетала о чем-то необязательном. Она была строй¬на, худощава, но не слишком, и в меру спортивна. Ее длинное легкое платье вилось по ветру, открывая ноги выше колен. Она редко наве¬щала сны Роберта, и в этом случае антураж был весенним или летним, но всегда девушка располагалась к нему спиной. Однако сегодня она, огибая куст, начала поворачиваться, вот-вот Боб должен был увидеть ее лицо... И в этот момент щеки спящего кто-то коснулся. Криспен подскочил в постели. Светлячки по углам вновь пылали. На этот раз они казались чуть больше и горели, вроде бы, жарче, если это толь¬ко было возможно. От них исходили тоненькие и четкие, будто начер¬ченные рейсфедером, лучи. По стенам метались уродливые тени. Колы¬шащиеся, зыбкие чудища вились по комнате, как ведьмы на шабаше. Бесплотный шепот, шедший сразу отовсюду, произносил давно позабы¬тые слова, нагнетая угрозу, заставляя каждый волосок на теле Крис¬пена встать дыбом. Роберт пригляделся, обливаясь ледяным потом. Вокруг него в безумном хороводе плясала его собственная одежда. Промчался, распластав полы, злополучный пиджак, в жарком танго сплелись рубашка и майка, туфли исполняли буйный степ. Галстук ужом подполз к постели Боба и вдруг молнией метнулся к его шее, обхватив ее любовным кольцом и всё туже смыкая объятие. Однако наглец явно переоценил свои силы. В борьбе за жизнь хозяин сорвал его с себя и буквально изодрал в клочки. Увидав кончину собрата, остальные предметы туалета застыли в воздухе, повисли, мелко виб¬рируя, как бы ни на что не решаясь. Скрипели дверцы шкафа, видимо, противник накапливал силы. Мало-помалу вокруг Роберта образовалась сплошная шевелящаяся сфера. Вдруг, как по команде, вещи вновь зак¬ружились и в едином порыве кинулись на него, облепив плотным коко¬ном. Кашляя, мотая головой, Боб отбивался от взбесившейся одежды, изнемогая, потеряв всякое представление о времени. Внезапно всё кончилось. Брюки, рубашки, пиджаки и их более мелкие союзники опа¬ли вокруг кровати, как будто сила, оживлявшая их еще секунду на¬зад, разом их покинула. И мгновенно сон резким апперкотом свалил Криспена на его ложе.
Утром опять не обнаружилось никаких следов прошедшего побои¬ща, если не считать тяжелой мигрени. Ругая себя за суеверие, Ро¬берт тем не менее одевался с большой опаской, подолгу осматривая и ощупывая каждый предмет. Между прочим, галстука нигде не оказа¬лось, и пришлось доставать из пакета новый. На всякий случай Боб завязал его широким свободным узлом.
На работе он был рассеян, и шеф дважды, понижая температуру тона, читал ему нотации.
А ночью кошмар случился опять, и повторился в среду и в чет¬верг. Всё происходило почти так же, как в понедельник, если не считать того, что проклятое тряпьё больше не нападало. Зато летало оно всё быстрей, порой закладывая наглые виражи под самым носом у Роберта. Огни становились крупнее и полыхали жарче. По утрам он находил то тут, то там смятую и испачканную одежду. Видимо, тот, кто одушевлял и направлял ее, больше не считал необходимым заме¬тать следы. У Криспена появилось крепнувшее день ото дня ощущение, что развязка близится. В четверг он купил газовую горелку, твердо решив в случае, если вещи вновь набросятся на него, сжечь их в ее пламени. А в пятницу вечером, делая последнюю уступку здравому смыслу, записался на прием к психиатру.
Врач оказался спортивным широкоплечим малым. Его светлые во¬лосы были зачесаны по моде назад и слегка растрепаны - чуть-чуть, но достаточно, чтобы казаться свойским парнем. На открытом лице неизменно сияла искренняя улыбка - надо полагать, он часами репе¬тировал перед зеркалом. Вся его фигура дышала спокойствием, бод¬ростью, уверенностью в себе. От него пахло французским одеколоном, хорошим коньяком, дорогими ресторанами, шикарными женщинами, кото¬рые владели многочисленными приемами снятия стресса у обеспеченно¬го мужчины и с которыми он встречался в номерах мотелей и на зад¬нем сиденье автомобиля, что не мешало ему уверять жену в неизбыв¬ной любви. На нем были написаны беззаботное детство под крылышком богатых родителей, успешная, но без надрыва учеба в колледже, удачная профессиональная деятельность и нескорая, но уже разумно подготовленная старость. Надо полагать, он специализировался на скучающих дамочках, чьи проблемы, преимущественно сексуального свойства, снимал долгими откровенными беседами (для которых он вы¬работал особый "доверительный" тон), а то и прямым действием.
Морщась и запинаясь, Криспен изложил ему свою историю. Закон¬чив, он обреченно спросил:
- Меня упрячут в сумасшедший дом?
- Ну что вы, - психиатр откинулся на стуле и заложил ногу за ногу. - Современные научные принципы не допускают принуждения. Па¬циенты наших клиник находятся в них сугубо добровольно и в любой момент вправе их покинуть. Разумеется, если процесс коррекции не доведен до логического финала, то за последствия мы не отвечаем.
- Не хотел бы я встретиться на темной улице тет-а-тет с ка¬ким-нибудь из ваших недолеченных пациентов, - поежился Криспен.
- Да, бывали эксцессы, - неохотно признался эскулап. - Впро¬чем, единичные и исключительные, абсолютно не дискредитирующие ме¬тод в целом, так что страна может спать спокойно. Кстати, о снах. Вы разрешите называть вас просто по имени?
- Да, конечно.
- Так вот, Роберт, если вы сами изъявите желание пожить в, э-э, санатории, мы пойдем вам навстречу. Правда, учтите, что охра¬на, электрошок и вынос утки в период буйства - за счет клиента. Мне же лично кажется, что в вашем случае нет необходимости прибе¬гать к стационарному лечению. Давайте попробуем прежде всего ра¬зобраться в глубинных корнях ваших неврозов. Скажите, Роберт, ваши родители часто дрались между собой?
- Ну, не очень, по-моему.
- В дни стрессов их половая активность росла, оставалась прежней, шла на убыль? Насколько часто вы становились свидетелем коитуса отца с матерью, с другими женщинами, с другими мужчинами? В каком возрасте вы впервые ощутили эротическое влечение к матери? Насколько часто и в какой форме происходили ваши с ней сексуальные контакты?
Криспен побагровел. Доктор с ошеломляющей быстротой заполнял гору стандартных бланков, которые выгреб из верхнего ящика стола.
- Не стесняйтесь, Роберт, с точки зрения современной медицины в этом нет ничего противоестественного. Будьте со мной совершенно искренни. Насколько велик и разнообразен ваш гомосексуальный опыт? Испытываете ли влечение к животным, выбираете ли при этом активную или пассивную роль, какие породы предпочитаете?
- Доктор, помилуйте! - возопил Криспен. - Вас куда-то не туда занесло. Всё это полнейшая чушь и не имеет ко мне никакого отноше¬ния.
- Роберт, с вашего разрешения, здесь я врач, а вы - лишь па¬циент. Разрешите мне вести мой бизнес так, как я считаю нужным.
- Да вылечили ли вы хоть одного больного с помощью своих ме¬тодов?
- Вот и видно, Роберт, что вы не в курсе. Новейшая психиатрия отвергает понятия "больной", "сумасшедший", "псих ненормальный". Она не лечит, а лишь корректирует отношение пациента к окружающей действительности таким образом, чтобы он получал максимальное удовлетворение от жизнедеятельности.
- Любопытно, интересовался ли кто-нибудь мнением этой дейс¬твительности по поводу подобного подхода? - задал Криспен в прост¬ранство риторический вопрос.
Допрос продолжался еще сорок минут. Когда он закончился, с Боба градом лил пот, целитель же даже в лице не переменился.
- Ну что ж, Роберт, практически всё ясно. У вас эдипов комп¬лекс, отягощенный ранним маниакально-депрессивным психозом. Ума не приложу, каким образом вы при этом умудрились подхватить еще и ши¬зофрению? Кроме того, вы страдаете синдромом жертвы, который раз¬вился в пятилетнем возрасте, когда вам не купили красную пожарную машину, бывшую в тот период вашим секс-символом. Ныне произошла сублимация, и автомобильчик вытеснился рубашкой. О разных мелочах, вроде клептомании и склонности к мазохизму, я не упоминаю. Короче, вы нормальный, здоровый человек. такой же, как и все, исправно функционирующий член общества. Однако вашу обновку я всё-таки ре¬комендую убрать подальше в шкаф. А лучше - продайте ее или подари¬те. Несомненно, она подавляет вашу личность и вызывает подсозна¬тельные опасения, что она займет ваше место в социальной структу¬ре. Увидите: кошмары как рукой снимет. Теперь поговорим о профи¬лактике. Имеются различные методики, но мой совет - секс, секс и еще немного секса перед сном. Разнообразьте и активизируйте свою половую жизнь. Частые и продолжительные соития излечат любые нев¬розы, ибо просто не оставят для них времени. Возьму на себя сме¬лость порекомендовать коитус в публичном месте при большом стече¬нии народа. К примеру, на центральной площади в час пик. Там есть такая открытая клумба с цветочными часами. Испытывал на себе. Очень бодрит. Годится также автобус или троллейбус, но будьте ос¬торожны с петлями для рук и обивкой сидений. Заставьте партнершу предварительно остричь ногти. Меня уже штрафовали за порчу общест¬венного достояния. Однако ничто не оказывает столь ошеломляющего стимулирующего воздействия, как половой акт в рабочей обстановке. Способ соития, количество и пол участников значения не имеют. Не надо стесняться. Нынешняя медицина не видит в этом ничего зазор¬ного. Разумеется, если оба участника (трое, четверо, пятеро) сог¬ласны. Или хотя бы один. Больше внимания на ноги сотрудниц, актив¬но интересуйтесь качеством их нижнего белья. Современные сексологи наряду с традиционными рекомендуют немало новых поз. Например, в кресле шефа вы ощущаете себя руководителем, что повышает самооцен¬ку и способствует карьере. На работающем ксероксе. В буфете за ча¬шечкой кофе. Или так: она на компьютере, вы за пультом. У меня, между прочим, есть и собственные разработки. Сейчас покажу.
Теперь и эскулап увлекся. Он снял со шкафа пухлую папку и, бережно переворачивая страницы, стал демонстрировать Криспену ее содержимое. Глаза его горели, руки дрожали, галстук сбился набок. Он смахнул со стола письменный прибор и даже не заметил этого.
- Тут планы, схемы, описание порядка действий. Фотографии, анкеты, результаты анализов, рентгеновские снимки. А вот, Роб, мое любимое - отчеты испытателей и испытательниц. Почитай, ознакомься. Я на основе этих материалов книгу пишу, все еще содрогнутся.
Криспен вспомнил про свежекупленную горелку и на всякий слу¬чай рассказал доктору о ней. Тот, погрузившись в изучение архива, отмахнулся.
- Да бросьте вы, Роберт, здесь же всё ясно. Рубашка как секс-символ имеет вагинальный смысл. Сами прикиньте: полы, рукава, если смотреть на них с внутренней стороны. Крохотный воротник, на¬конец. Вы же противопоставили ей горелку, некий суперфаллос, кото¬рый вытянут, тверд и брызжет (вдумайтесь только в это - брызжет!) огнем. Очередное проявление страха перед агрессией окружающего ми¬ра, попытка бросить ему вызов. В общем, всё нормально, Роб, не бе¬редите этим свою печень. Но горелку лучше уберите, неровён час - пожар случится.
Боб уже собирался выйти, когда психиатр, подпрыгнув на стуле, хлопнул себя по затылку:
- Да, Роб, совсем забыл спросить: а почему вы не принимаете снотворное?
- Понимаете, док, - смущенно сказал Роберт, - когда-то я им пользовался, но мама внушила мне, что от него начинается импотен¬ция. Знаю, что это полная чушь, но что делать, если она у меня действительно появляется?
- Так-так-так, -0 оживился доктор, - очень интересно...
Не дав ему развить мысль, Боб выскочил за дверь.
Домой Криспен вернулся несколько обнадеженный. Хорроровскую сорочку он, вздохнув, повесил на плечики и убрал в шкаф. Расстать¬ся с ней навсегда он был не в силах. В пятницу его еще будили не¬ясного происхождения шумы, в выходные же всё было спокойно. Однако горелку он на всякий случай держал близ кровати.
С понедельника всё началось вновь и происходило каждую ночь. Криспен почти не спал, осунулся, побледнел и вызывал у коллег со¬чувственно-лицемерные распросы, на которые не отвечал ничего вра¬зумительного. Шеф делал вид, будто не замечает сомнамбулического состояния Роберт, но перестал поручать ему сколько-либо ответс¬твенные задания, что не сулило в перспективе ничего хорошего. Од¬нако Криспена это уже не волновало. Он не знал, есть ли у него во¬обще будущее, и надеялся лишь на то, что неведомый враг откажется от своей тактики изматывания и предпримет решительную атаку, пока у Роберта еще есть силы сопротивляться.
В четверг появились признаки того, что час битвы близок. В ночном полете вещи вновь устремились к Криспену, касались лица, тела, отворачивая в последний момент. В конце концов нервы у него не выдержали, и он, схватив горелку, сжег старый спортивный сви¬тер. После этого они несколько присмирели, однако колдовские огни раздулись до чудовищных размеров и почти сливались друг с другом. Утром следы вакханалии снова были ликвидированы, чего давно уже не случалось.
С пятницы на субботу Роберт решился не спать. Он выпил сло¬новью дозу крепчайшего кофе, сел в кровати, опершись на спинку, вцепился в горелку, свою единственную спасительницу, и стал ждать, готовый дорого продать свою жизнь. Одиннадцать часов, двенадцать. Ничего не происходило. Час ночи. Почтенный высокий стул у письмен¬ного стола с громким скрипом развернулся и уставился на Криспена. Боб похолодел. Похоже, он недооценивал масштабы бедствия. Если в бунте примет участие мебель, то ему конец. Остается одно - бежать. Он попытался вскочить с постели, но пижама сковывала движения, простыня и одеяло прочно опутали ноги. Из платяного шкафа выплыл выходной костюм, который до сего мига представлялся вполне надеж¬ным, так как не принимал участия ни в одном шабаше. Костюмчик удобно устроился на стуле, положив одну штанину на другую и скрес¬тив рукава на груди. Казалось, в нем находится человек, но очень тоненький, почти бумажный. Оттуда, где этому невидимке полагалось иметь рот, раздался громовой шепот. Да, он был именно таким: зву¬чал тихо и вместе с тем оглушал.
- Здравствуй, Роберт, - произнес голос. - Счастлив сообщить тебе, что сегодня критическая ночь и вне зависимости от твоего же¬лания ты сейчас будешь выступать в качестве представителя челове¬чества. И как таковой, подлежишь ответственности за всё.
- Почему я? За что? Кто ты?
_ Начинаю с конца. У греков было выражение: "гений места". Они чувствовали, что существует нечто, объемлющее определенную территорию, хранящее ее неповторимость, нечто нематериальное, но пронизывающее и мертвое вещество, и живую плоть, и сознание обита¬телей. Я - дух этой местности, Криспен. Я был здесь всегда и пре¬буду вовеки. Я - жизнь и смерть, судья и палач. Я долго терплю, но если уж рассержусь - ничто не в силах помешать мне. Вы, люди, пе¬реполнили чашу. Вы выпиваете и сдвигаете с прежнего ложа водоемы. Вы жадно вгрызаетесь в землю и поглощаете ее плоть и кровь. Вы для своих эгоистических целей вырубаете леса и уничтожаете зверей, птиц, рыб - иногда для еды, а порой и просто так - для развлече¬ния, по глупости или по ошибке. Хуже того: вы переделываете живот¬ных и растения по своему вкусу, калечите, уродуете природу. Бла¬женные вивисекторы, вы не ведаете, что творите. Всё те же греки верили, что в деревьях живут дриады, в воде - наяды, в горах - орестиады. Они чувствовали, что всё существующее одухотворено. Вся первичная девственная природа, все камни, деревья, трава, реки, ручьи, озёра, земля, воздух - всё имело душу. И вы, люди, хватали это, мяли, рвали, били - преобразовывали. В Полезные Предметы. В обычные вещи, говоря проще. Вы думали, что одолели, скрутили, ук¬ротили, удавили дьявольскую силу первозданного мира. Вы жестоко ошиблись. Души можно изуродовать, но нельзя уничтожить. Вы перера¬батывали (вот слово, характеризующее всю вашу так называемую циви¬лизацию) материю в вещи, и мы вселялись в них. У нас просто не ос¬тается других обиталищ. Они скроены нам не по мерке, бездарно, глупо, и нам плохо в них. Однако мы терпели и копили силы. И те¬перь время пришло. Нас достаточно много среди вас, в ваших жили¬щах, на вас. Человечеству не устоять.
- Но в чем виноват я, обыкновенный клерк? - вскричал в отчая¬нии Криспен. - Я и табуретки-то ни одной не сколотил. Разве что рыбу ловил. Но ведь и животные едят друг друга. Или траву, по крайней мере.
- Когда живое питается живым - это не грех, - усмехнулся дух. - Так уж заведено. А что касается тебя... Считай, что тебе не повезло. Несчастная случайность.
- Рубашка фирмы "Хоррор"? - выдавил из себя Роберт и потерян¬но пробормотал. - Надо было мне всё-таки от нее избавиться, как советовал доктор.
- Сначала отвечу на твой вопрос: и да, и нет. Рубашка была лишь ключом, отмычкой, которая позволила нам проникнуть к тебе. После этого она стала для нас практически бесполезной, да и тебе ее уничтожение ничего не дало бы. Мужайся, Роберт, всё кончено. Ты
- лишь первая наша жертва. Разведай путь, Криспен. Скоро за тобой последуют другие. Много других.
Костюм повелительно поднял невидимую десницу. Раструб горелки в руках Роберта начал мучительно медленно поворачиваться, преодо¬левая тщетные усилия побелевших от напряжения пальцев, пока не ус¬тавился ему в лицо разверстым черным отверстием. Как будто сама Исконная Мгла заглянула ему в глаза.
И тут Криспен, как в омут, погрузился в свой последний сон - краткий и нежданный, как падение с крыши. Он вновь брел по лугу с девушкой, и она опять обогнула тот же куст. Но на этот раз сон не прервался, и Роберт сумел, наконец, увидеть лицо своей идеальной возлюбленной. Вернее, смог бы, если бы оно существовало. Но его не было. Из-под нежной, шелестящей, летящей волны волос Роберту ухмы¬лялся безглазый череп.
- Не-е-е-эт! - завопил Криспен, словно пытаясь этим воем бь¬ющегося в агонии уже не человека зверя хоть на секунду на миг отдалить смерть.
И, затопляя этот крик, тело Роберта, кровать, квартиру, го¬род, Землю, вселенную, из раструба вырвалась волна пламени. "Вот огоньки и добрались до меня", - мелькнуло в гаснущем сознании, но тут безжалостный жар поглотил и его. И ничего не стало.
Когда через несколько дней по заявлению встревоженных сослу¬живцев Криспен полиция взломала дверь его квартиры, в центре спальни обнаружилась гора пепла, в которой были найдены обгорелые человеческие кости и измятые останки газовой горелки. На несколько метров вокруг обуглился пол. Похоже было на то, что хозяин в при¬падке безумия свалил в кучу всю свою одежду и сжег себя вместе с ней. В опустевшем платяном шкафу на плечиках висели две новенькие рубашки фирмы "Хоррор". Одна из них была еще не ношена.
- Да, пламя - это впечатляет, - философски пробормотал Левый Полусредний и для иллюстрации пыхнул огнем.
- Ну что вы - обыкновенное дело, - пожал плечами господин в алом.
- Погодите, погодите, - вмешался в разговор Джон. - Насколько я понял, ваша повесть заканчивается смертью главного героя. А ведь вы здесь, среди нас, в живом и здравствующем, насколько я могу су¬дить, виде. Разве вы не знаете, что в таверне "Форма Сущности" принято рассказывать только правдивые истории? Объяснитесь.
Вместо ответа бывший оратор улыбнулся, сложился пополам, как от неожиданной резкой боли в животе, - и вдруг словно опал, стёк со стула. Ближайшие соседи по столу бросились ему на помощь, но обнаружили на полу лишь измятую пижаму, шлепанцы, носки, пару пер¬чаток, парик. И маску, на оборотной стороне которой красовалось клеймо фирмы "Хоррор".
В молчании собутыльники разошлись по своим местам и от волне¬ния приняли очередную порцию горячительного без тоста.
Однако их переживаниям не суждено было длиться долго. Раздал¬ся резкий треск, и на освободившийся стул откуда-то из-под потолка плюхнулся человек в черном плаще и черном же домино с изображением летучей мыши на груди. Верхнюю половину его головы, включая нос и волосы, закрывала шапочка-полумаска с узкими прорезями для глаз и двумя заостренными выступами в районе затылка, имитирующими уши. Некоторое время пришелец ощупывал себя, бормоча: "Ну и наряд! Иди¬отство. Хотел бы я видеть того, кто всё это придумал. Впрочем, ладно: по крайней мере я - это снова я, хоть и в дурацком платье. Интересно, что там у наших без меня происходит?" Наконец он начал реагировать на окружающее и первым делом задал загадочный вопрос:
- Парни, где тут у вас отдел снабжения?
Дракон выдохнул язык пламени, написал правой передней лапой в воздухе охранную руну и, грозно оскалившись, сурово спросил при¬шельца:
- Какое именно заклинание ты произнес? Учти: на территории харчевни особо опасные виды магии запрещены.
- Да нет, ребята, вы не поняли, - отмахнулся человек-летучая мышь. - Я имею в виду: кто здесь занимается поставками?
- Творец, спасибо ему большое, - Булах молитвенно сложил на груди. - Без него бы мы пропали, горемычные. Не оставь нас, Созда¬тель, милостью своей и подпитывай энергией время от времени.
- Как же, милостью, - желчно сказал Левый Полусредний. - За¬были, что нас в любую минуту могут сожрать? Лично я так и вижу эту пасть. Аристократ чертов. Небось, даже зубы перед сном чистит.
- Я не могу позволить себя съесть, - забеспокоился Пронзи¬тельный Стон, - пока не найду возлюбленную.
Между тем нетопырь, окончательно акклиматизировавшись, внима¬тельно осмотрел внутреннее убранство помещения и упавшим голосом произнес:
- Постойте, куда ж это я попал? Это что, какой-то ресторан?
- Таверна, - поправил его Джон, - и очень хорошая.
- Значит, вы лично ничего не производите? Тогда я пропал.
- Ну, не то, чтобы совсем ничего, - обиделся Булах. - У нас очень неплохая кухня, никто пока что не жаловался. Еда и питье удовлетворяют самым изысканным вкусам. Товар у меня - что надо.
_ Да что вы всё о пище, - зарычал дракон, обрабатывая могучи¬ми челюстями сочный хрустящий окорок. - О душе пора подумать. Вот-вот сами жратвой станем.
- Так, - сказал Стон. - Пора творить новую реальность.
Он закрыл глаза. Посетители заволновались.
- Эй, а что с нами-то будет? - выразил общую мысль паукооб¬разный Приядель из системы Малые Противцы. - Хозяин, останови-ка его.
- Уважаемый Пронзительный, - обнял груимеда за плечи Джон, - прошу вас, не обращайте внимания на глупые шутки Полусреднего. Мы все его любим, но он дурак. Я понимаю ваше беспокойство, однако, право слово, у нас еще масса времени.
- Жить можно и на склоне вулкана, - констатировал смирившийся с крахом каких-то своих планов летучий мыш. - Главное - вовремя умереть. До извержения.
- А пока ждем, - сказал кабатчик, - неплохо бы еще одну но¬веллу послушать. Может быть, вы, - обратился он к последнему визи¬теру, - объясните нам, кто вы, откуда и почему столь поспешно на нас свалились?
- А почему бы и нет? - согласился тот. - Никаких секретов у меня за душой не имеется. Рассказ же свой я, пожалуй, назову
Ветер Перемен
Шеф встретил меня утром сразу у проходной. Видимо, дело было важным, раз он не поленился спуститься на первый этаж. Хотя, с другой стороны, на нем был новенький импортный костюм - может быть, босс желал покрасоваться перед конторскими дамами? Впрочем, он предпочитал называть Контору фирмой, отдел - "нашим дружным коллективом", а сотрудников - по именам. Демонстрировал демокра¬тизм. Между прочим, костюмчик-то ничего. Стоит, пожалуй, поболее моей зарплаты (которую я, кстати, не получал уже три месяца; офи¬циальная версия - у танка заклинило орудие, а без защиты кассиры ездить в банк отказываются; по неофициальной же информации весь бронепарк вместе с девочками из бухгалтерии сдали на полгода в аренду якудзе соседнего района в обмен на долю с прибыли). Особый покрой - практически не топорщится на бронежилете и кобуре под мышкой. Да и вообще наш начальник - красавец-мужчина в прошлом, что до сих пор отравляет жизнь ему и окружающим женщинам.
- Здравствуйте, Аркадий, - сказал шеф, взяв меня под локоток - вроде бы ласково, а не вырвешься.
- Здравствуйте, Колумб Аллилуевич, - поприветствовал босса и я.
Пусть вас не смущает импортное имя нашего руководителя. Оно не имеет никакого отношения к официальному первооткрывателю страны равных возможностей, восходит к романтическому периоду в истории государства и расшифровывается следующим образом: "Колыма умножит богатства страны". Легко видеть, что имечко должно быть несколько длиннее. Оно и звучало первоначально иначе - Колумбост, однако к его носителю в школьные годы настолько прочно прилипла кличка Ком¬пост, что сердобольные родителю сжалились над чадом и умолили пас¬портистку забыть о трех последних буквах. Теперь босс весьма гор¬дится редким именем.
- Аркадий, - говорит он, - я знаю, что вы без ажиотажа отно¬ситесь к официальным мероприятиям.
Я опускаю голову, старательно демонстрируя раскаяние и готов¬ность к самоисправлению. Однако Колумб - человек опытный и на мой театр не покупается:
- Учтите, Столпнер, предупреждаю вас лично: сегодня в четыр¬надцать ноль-ноль собрание трудового коллектива.
- Конторы? - с надеждой спросил я. В такой толпе мое отсутс¬твие никто не заметит.
- Отдела. Если бы речь шла о конторе, я бы сказал: "всего трудового коллектива". Пора бы разбираться в терминологии. Если опять не явитесь, поговорим в ином место и по-другому.
И он выразительно погладил ту область пиджака, где всё-таки немного выпирала кобура. Ерунда - не станет он стрелять в живого меня. Не тот человек. Хотя отравить может запросто. В общем, лучше не доводить его до соответствующего состояния. Вон Катенька досаж¬дала ему несколько лет. Он ей угрожал, угрожал - никакого эффекта. В конце концов шеф взъерепенился, и где теперь Катя? В декретном отпуске. А мне это надо? Так что придется пойти.
- Буду как штык в брюхе, Колумб Аллилуевич!
- Следите за лексиконом, Аркадий, - советует начальство и от¬пускает меня на свободу.
Я забегаю в камеру хранения - сдать авоську с "Калашниковым". Степаныч ворчит, как обычно, что, чем так носить, лучше сразу выб¬росить. Всё равно, дескать, в случае опасности я не успею его вых¬ватить. Может, и верно, но я не люблю, когда ремень натирает пле¬чо.
- Ну, ладно, - завершает он воркотню, - когда убьют, поймешь, что старших надо слушаться.
- Нет, Степаныч, - говорю я, - у меня на этот случай уже всё расписано. После смерти я к тебе по ночам являться буду. Звенеть цепями и петь "Дубинушку". лишу вас с женой тихих семейных радос¬тей.
Проходную пролетаю пулей. У входа в отдел стоит заместитель начальника Брут Юльевич Тинтобрасс - либерал, жуир, любимец женщин - и жмет руки опоздавшим. Делает это абсолютно искренне, хотя не преминет сообщить фамилии проштрафившихся боссу. На Брута Юльевича не обижаются. Во-первых, это почти что единственная его обязан¬ность, а во-вторых, у него довольно сложные взаимоотношения с Ко¬лумбом, которого он одновременно подсиживает и поддерживает. Ходят слухи, что Тинтобрасса вот-вот заберут наверх. Бродят сплетни, что Тинтобрасс сам распускает эти слухи. Сейчас он дает всем распи¬саться на листочке, в котором сообщается уже известный мне факт о наличии сегодня после обеда собрания с единственным пунктом по¬вестки дня: "Информационно-аналитическое сообщение товарища Козюры К. А. о текущем моменте".
В комнате присутствовало не более половины сотрудников. Ос¬тальные потихоньку рассосались - благо, Контора занимала солидное здание с множеством извилистых коридорчиков и тупичков, так что всегда находилось, где укрыться от начальственного ока. Говорят, что в редко посещаем переходе от отдела комплектации к научной библиотеке прошлым летом отыскался бородатый запыленный господин, таившийся там аж с 1913 года. Пересчитывая к календарю текущей Ин¬карнации, разумеется. Истины ради следует сказать, что настоящих бездельников в отделе практически не было, они уже давненько рас¬тасовались на более теплые места. Но творческий подъем - штука хитрая, от восьми до пяти действует редко, да и сама работа, по крайней мере, в ее интеллектуальной составляющей, имеет пульсирую¬щий характер. Впрочем, имитировать трудовой энтузиазм можно и на открытой местности, в частности, за письменным столом. Я всегда с успехом применял дизайнерский метод, разбросав по столешнице в мнимом беспорядке книги, ксерокопии статей, служебную документа¬цию, черновики с выкладками и надежно упрятав где-нибудь в глубине этих бумажных джунглей истинный объект своего интереса - литера¬турный журнал или какой-нибудь роман, желательно, без иллюстраций. Время от времени тот ангел, который подкидывает нам идеи из своего бездонного мешка, дарил и мне что-нибудь от щедрот, и тогда я по¬кидал очередной опус на полуслове, но... У небожителя слишком мно¬гочисленная клиентура, и до меня руки доходили не всегда. Так что я даже обрадовался, когда день дополз до двух часов. Хоть какая-то перемена.
- Ну что ж, - сказал шеф, оглядывая вверенный его попечению личный состав отдела, - народ, как я понимаю, в сборе, можно начи¬нать.
В предыдущей Реализации нам всем пришлось хлебнуть горюшка в пыльных прериях среди воинственных индейских племен, и с тех пор у Козюры выработалась привычка перед началом любого важного дела составлять мебель в круг и назначать часовых. Сам же он садился по-китайски в центре на предусмотрительно закупленный Тинтобрассом лхасский молитвенный коврик.
- Надеюсь, - произнес значительно Колумб Аллилуевич, - все слушали вчера прогноз?
- Не может быть, - ахнула нервная Верочка Коркина. - Неужели опять Ветер Перемен?
- А я только начал обживаться, - вздохнул Юрка Гагур. - Даже ленточку для волос себе новую купил.
Юра отличался независимостью в речах и поведении. Его самос¬тоятельность распространялась также на одежду и прическу. В част¬ности, в тот момент его наряд включал огромные альпинистские бо¬тинки, дхоти, драную тельняшку и кольцо в носу. Одна половина его головы была обрита наголо и покрыта татуировкой на санскрите, вто¬рая же аккуратно расчесана и заканчивалась пышным хвостом, перех¬ваченным той самой свежеприобретенной тесемкой. Никто не понимал, каким образом Гагур пробрался в Контору и тем более в наш относи¬тельно цивилизованный отдел. Ветеран организации, Гангрен Горыно¬вич Придаток, распространял клеветнические сведения, что в незапа¬мятные времена, когда Реализация произошла в палеолите, Юра еще несмышленным студентом-первокурсником прибился к нашей трибе, да так и остался. В тот период, видимо, он не столь выделялся из мас¬сы. Придаток утверждал, что Козюра, который был тогда и моложе, и либеральнее, из-за Гагура буквально съел прежнего начальника отде¬ла кадров. Теперь, дескать, шеф просто не любит об этом вспоми¬нать, сваливая грехи собственной юности на Тинтобрасса. Не берусь ничего утверждать, может, это и правда. Висит же почему-то в каби¬нете Колумба -Аллилуевича чья-то берцовая кость, с которой он лич¬но смахивает пыль, а накануне праздников полирует бархоткой. Он, правда, заявляет, будто ему ее презентовал покойный друг, но дарс¬твенной надписи я что-то не заметил. Судя по размерам останков, друг был гигантопитеком, а подобные глыбы-человечища встречаются ныне только в заповедных отделах кадров. Во всяком случае, незави¬симо от обстоятельств появления в отделе, Юра - хороший работник. Помимо прямой, приносит он и косвенную пользу. Видя его по эту сторону проходной, застрелились уже три секретчика. Тем самым наша Контора, как и всё общество, становится более открытой.
- Вас, Юрий Юрьевич, я просил бы быть серьезнее, а лучше по¬молчать, - отчеканил Козюра. - Кто сегодня опоздал на четыре часа пятнадцать минут?
- Я? - спросил Юра, отвлекаясь от вспыхнувшей было беседы с Верочкой.
- Вы! - взревел босс. - И это уже не первый раз.
- Понимаете, - грустно произнес Гагур, - у меня циферблат с трещиной. Короткая стрелка постоянно в нее проваливается и впива¬ется в запястье, а длинная начинает носиться, как сумасшедшая, и слетает с оси. Вчера мне едва в глаз не попала, - и он приподнял волосы на лбу, демонстрируя шрам; впечатлительные сотрудницы заа¬хали. - У меня и справка есть. Правда, из ветлечебницы, в обычной меня не приняли. Вот. Не обращайте внимания на слова о бешенстве, это просто стандартный бланк.
- Хорошо, оставим это, - вздохнул Козюра. - Мы и так чересчур надолго отвлеклись от основного вопроса. Насколько я понял, радио вы не слушаете, а по телевизору смотрите только боевики и комедии.
- На том стоим, Колумб Аллилуевич, - попытался пошутить Тин¬тобрасс.
- Подождите, Брут Юльевич. Сейчас не до юмора. Грядёт очеред¬ная Инкарнация.
- Что сулят-то? - спросил Гангрен Горынович.
- Как обычно, конкретных предсказаний не делают. Обещают улучшение, укрепление, падение инфляции и рост благосостояния.
- Да они сами ничего не знают, - пискнула Верочка.
- Ты бы, Коркина, думала, что несешь, - взвился Придаток. - Как это государство может чего-то не знать? Просто - секретная ин¬формация. Не для всех предназначенная.
Всю жизнь Гангрен Горынович, почти не осознавая того, тщетно бился с властью за сносные условия существования и в этой борьбе полюбил ее трепетно, но сильно.
- Может быть, мне разрешат продолжить? - осведомился шеф. - Брут Юльевич, наведите порядок.
Брут, как человек спортивный, ловко метнул тяжелую папку в лоб Горынычу и минимум на два часа нейтрализовал активность вете¬рана.
- Таким образом, уже завтра условия нашей работы могут су¬щественно измениться.
- Господи! - ахнула Вера. - Завтра! У меня же бельё замочено, а утром, наверно, и стиральной машины никакой не будет.
Со своего места вскочила Бригантина Ивановна Шебутная:
- Друзья! Раз на следующий день всё переменится, предлагаю сегодня отправиться отделом в поход с ночевкой. Встретим новую жизнь в чистом поле.
Бригантина Ивановна провела юность у костров с гитарой, да и сейчас, несмотря на преклонные годы, бегала на лыжах, плавала в проруби, отгоняя закоченевших рыб, и играла в волейбол. Сочиняла песни и прыгала с парашютом. Каждое лето сплавлялась на чем-то хрупком по горным рекам или выкармливала комаров в тайге. Одних она заражала своей неуемной энергией, других ужасала. Я относился к последним.
- Бригантина Ивановна, - почти умоляющим тоном произнес Ко¬лумб, - я ценю ваш молодой задор, но, право же, у нас есть сейчас более важные вопросы. Как, безусловно, известно присутствующим, в данный момент завис важнейший заказ. В первую очередь, из-за нех¬ватки комплектующих, конечно, но имеются и чисто внутренние недо¬работки отдела. Особенно досаждает отсутствие детали А, без чего в принципе не может быть запущен шпрехшталметр. Если не достанем его к сроку - потеряем объект. Между тем, лозунг дня - борьба за кли¬ента. Потребитель нашей продукции хочет ее, и Брут Юльевич ежед¬невно разжигает у него это желание, расписывая ее пока еще лишь проектируемые достоинства.
- Типичный случай секса по телефону, - прокомментировал нес¬носный Юрка.
Шеф испепелил его взглядом и продолжил:
- Клиент имеет валюту и жаждет получить за нее товар. Однако расстояние и время ослабляют страсть. И если первое объективно, то второе до известной степени зависит от нас. Посему наиболее от¬ветственные работники отдела пребывают сейчас в командировках, чтобы отыскать недостающие детали, и приятно лицезреть, - голос босса стал саркастичен, - что в наличии остались одни безответс¬твенные. Однако и присутствующих никто не освобождал от исполнения профессиональных функций. Не успеем завершить систему вовремя - заказчик удовлетворит свое желание на стороне. И тогда нам не ви¬дать не только денег, но и помещений в новом корпусе.
Раздался дружный стон. Контора достраивала своевременное, со всеми удобствами здание, и комнаты в нем были объектами вожделений всех отделов. Однако руководство организации возвестило, что пере¬едут на новое место лишь те подразделение, которые будут иметь на¬илучшие финансовые показатели. После этого между отделами завяза¬лась настоящая тайная война. Похищали служебную документацию, вскрывали запечатанные пакеты, перекупали или ликвидировали курь¬еров. Переманивали друг у друга выгодных клиентов или запугивали страшными историями о неустраненных недоделках и сорванных сроках до тех пор, пока заказчик не ретировался в другую фирму. Совершали диверсии на чужих объектах. По ночам ниндженеры проникали в чужие лаборатории, развинчивали оборудование, подпиливали ножки у стуль¬ев, вышибали клавиши пишущих машинок, запускали вирусы в компьюте¬ры и крали копировальную бумагу. Из уст в уста передавали легенду о том, как отважный законспирированный агент седьмого отдела, притворившись незаинтересованным лицом из пожарной безопасности, соблазнил старую деву-делопроизводителя отдела восемнадцать и с ее помощью навсегда запутал отношения конкурента с заказчиками. Так что Колумб выбрал верный способ поднять боевой дух подчиненных.
- Следовательно, все должны быть готовы в случае необходимос¬ти закрыть грудью бреши в проекте, - при этом руководство поче¬му-то с особым значением посмотрело на наиболее слабую и привлека¬тельную часть "нашего дружного коллектива". Объекты дуплетного на¬чальственного внимания готовно зарделись и захихикали.
Тут дверь комнаты с грохотом рухнула внутрь. Полуразрушенный проём заволокло дымом, из которого прорывались языки пламени.
- Гуроны! - заорал босс. - Всем немедленно на пол! Оружие - к бою! - он явно забыл, что у рядовых сотрудников амуницию отбирают на проходной.
- Есть, шеф, - гаркнул Тинтобрасс и, ловкой подсечкой сбив первую красотку отдела Геллочку (в миру - Геллу Сигизмундовну Цу¬гунгдер ), прикрыл ее своим телом. Не отрываясь друг от друга, они перекатились под ближайший стол. Вскоре оттуда донесся горячий ше¬пот - видимо, вырабатывалась тактика грядущего сражения.
Из коридора послышался нарастающий дикий визг, и сквозь про¬лом в помещение ворвалась массивная фигура в защитной пятнистой форме, крест-накрест перехваченная патронташными лентами, с грана¬тами на поясе и ручным пулеметом в могучих кулаках. Топоча сапожи¬щами, диверсант вынырнул из дыма и оказался Домной Ильиничной Не¬хороших, инженером из группы предварительной подготовки.
- Ну, - пробасила она, выразительно поводя стволом оружия, - так когда же будут выполнены мои требования? Или мне силу приме¬нить?
Колумб был настолько растерян, что не нашел ничего лучшего, кроме как поднять руки. Но тут, как и в прочих критических случа¬ях, ситуацию и лицо начальника спас Брут Юльевич. Пренебрегая собственными интересами, он вихрем вылетел из-под стола и Конь¬ком-Горбунком вырос рядом с нашей Брунгильдой.
- Домна Ильинична, душечка, - забормотал он, приобняв амазон¬ку за плечи, - ну зачем же так волноваться, изматывать себя? Такая женщина: в самом соку, красавица, мастерица - и навешала на себя всё это, извините за выражение, малоэстетичное железо...
Нехороших давно и безрезультатно вела с руководством борьбу за человеческие условия существования. С ее точки зрения, они заключались в том, чтобы ей разрешили работать на дому, появляясь в Конторе только в дни выплат, а также в случаях острой личной на¬добности. Начальство неизменно отказывало воительнице в удовлетво¬рении ее чаяний, резонно указывая, что она и в Конторе отродясь ничего не делала. Я лично полагаю, что и та, и другая стороны конфликта не совсем правы, так как, во-первых, очевидно, что ор¬ганизации при любых обстоятельствах ждать от Домны Ильиничны пользы не приходится, если же держать ее в безопасном отдалении, то вреда будет меньше, за что не грех и заплатить. Во-вторых, Не¬хороших вообще следует целенаправленно охранять как ярчайшую представительницу некогда буйно произраставших в наших широтах, но теперь почти вымершего семейства бездельниц живописных разговорчи¬вых. Довольно безобидные в расслабленном состоянии, они так укра¬шали нашу жизнь бессмысленно-возвышенным щебетанием, как голуби в скверах или васильки на полях.
- Для чего, - вещал Тинтобрасс, - для чего утруждать нежные пальчики столь тяжелыми предметами?
И он осторожно вынул из ослабевших рук Домны пулемет, поддер¬живая под локоток, подвел ее к стулу и усадил. Сразу же вокруг нее стайкой собрались отдельские дамы, чирикая что-то легкомысленное о жестокости мужчин, бессмысленности жизни в целом и неразрешимых загадках бытия. Шеф перевел дух, встал, отряхнул костюм и, распра¬вив плечи, объявил собрание законченным.
Я задержался в комнате дольше других - разыскивал диск с ба¬зой данных - и вдруг обнаружил в укромном уголке за стеллажом слившуюся в поцелуе парочку. Это были Оля и Витя, молодые специа¬листы, закончившие в этом году разные факультеты одного и того же политехнического института и пришедшие к нам обниматься на свобо¬де. Судя по покрывавшей их пыли, они стояли здесь уже давненько. Точно: Олю мы потеряли во вторник, то есть два дня назад, а Витю шеф, по-моему, полагает находящимся в командировке еще с прошлой недели. Вздохнув о безвозвратно ушедшей юности, я обмахнул наибо¬лее выступающие фрагменты влюбленных от пыли и вышел.
Задумавшись, я едва не забыл забрать авоську с автоматом. При определенных условиях подобный склероз мог бы оказаться роковым: администрация понимает, что кладовщикам и подсобным рабочим тоже хочется хорошо питаться, и потому за вещи, оставленные в камере хранения на ночь, ответственности не несет. По дороге домой надо было забежать за хлебом и молоком. У меня есть привычка, сохранив¬шаяся еще со школьных лет: по мере возможности спрямлять траекто¬рию собственного движения, минимизируя ее длину. Вот и сейчас, вместо того, чтобы огибать загородившую путь пятиэтажку, я влез в дыру на первом этаже, пробитую в прошлом году реактивным минометом при подавлении левого мятежа, и собирался вылезти с другой стороны сквозь пустую раму (стёкла вылетели во время гарнизонных учений, ошибся неопытный наводчик). И едва не вляпался. Совсем близко от моего уха просвистел осколок, а откуда-то из-под ног тяжело засту¬чал станковый пулемет. Стрелявший из него малый оказался неплохим парнем и пояснил, что местная каморра устроила разборку с приезжей мафией, так что мне лучше сматываться. Я благоразумно последовал доброму совету и, вздохнув, пошел кружным путем. Из-за этого я ед¬ва не опоздал в булочную: ее попытались закрыть на час раньше. И наверняка исполнили бы сие коварное намерение, если бы печально известный всей округе инвалид по кличке Гроза Прилавков не выбил дверной засов своей верной старой базукой. Зато с молоком мне по¬везло: какие-то ушлые южные ребята угнали грузовик с завода и про¬давали товар во дворе магазина за полцены. Прямо с кузова. В бор¬тах машины зияли пробоины.
Жена и дочка оказались дома. У них тоже, слава Богу, всё было нормально. Двор рядом с Таниным учреждением, наконец, полностью разминировали и даже обещали клумбы восстановить, а Лариску учили в садике гранаты бросать, и она швырнула свою на четыре метра, но не в ту сторону. Попала, конечно, в инструктора, моя школа. Элект¬рики кончили очередную бессрочную забастовку, поэтому энергия бы¬ла. По ящику - всё как обычно: политика, экономика, вести с полей боя, культура, спорт. Два седовласых мужа и пронырливый экстрасенс с бегающими глазками и прецессирующей головкой рассуждали о Ночи Перемен и делали свои предсказания. Угадавший получит "Мерседес" или его эквивалент в Грядущей Реальности. Проигравших казнят, со¬общил ведущий, смеясь. Хочется верить, что он не пошутил. Потом еще был американский фильм о любви юноши и девушки к восточным ви¬дам единоборства. Телевизор - непревзойденный инструмент для ре¬лаксации. Если его не будет в новой Инкарнации, не знаю, как жить станем.
Утром проснулись с женой в широченной кровати под балдахином. Сразу кольнуло недоброе предчувствие. Так и есть: вместо водолазки и джинсов на стуле висели чулки, бархатные шорты, кружевная рубаш¬ка и какая-то штука, которая, по-видимому, являлась камзолом. По крайней мере, я примерно так его себе представлял. Всю эту груду венчал - о ужас! - парик. К серванту, который тоже весьма побарок¬ковел и теперь, наверное, назывался буфетом, была прислонена шпа¬га. Вдобавок ко всему вышеупомянутому я с растущим в душе бешенс¬твом обнаружил на позиции японской стереосистемы чёртов рояль! Ладно хоть, Таня играть не умеет, это я знал твердо. И за то спа¬сибо. Бывший телевизионный угол у окна занимал бювар, украшенный чьим-то усато-бородатым бюстом. Для полноты картины хотелось, что¬бы это был маркиз де Сад, но, наверняка, окажется каким-нибудь Платоном. Нет, тот плешив. Тогда Ньютоном, или Шекспиром, или, прости Господи, герцогом Ришелье. Или Жорж Санд в сценическом гри¬ме.
Таня встала и прошла в ванную. Х-ха. Оттуда донеслись нераз¬борчивые проклятья. Думаю, она наткнулась на лохань и кувшин с во¬дой. Хорошо еще, что мы обитали не в Европе - там прежде и биде имелись. Завтрак принесла служанка, в прежнем Воплощении - соседка по лестничной клетке. Видимо, наш социальный статус реорганизовал¬ся в дворянство со всеми вытекающими отсюда привилегиями. Надеюсь, и с правом первой ночи? Или для этого требуется некий титул? Тог¬да, наверное, можно поздравить шефа. Во всяком случае, это было единственное светлое пятно в окружающем мраке. Похоже, у нас и ку¬харка была. Однако, попробовав пищу, я сделал вывод, что не всегда это - плюс.
На службу пришлось добираться верхом - ноблес, что называет¬ся, оближ. С непривычки стер себе бёдра до мяса. Хотелось верить, что лошадь несильно пострадала. Умное животное, смотрело с упре¬ком. Контора располагалась в довольно аляповатом замке, незаконно¬рожденном дитяти готического стиля. У ворот вместо "вертушки" сто¬яли стражники в латах. Один из них был мне знаком - бывший монтер дядя Вася. Да, какое уж тут электричество. Я приветливо поздоро¬вался, мне дружески пожали руку и тут же отвели в "холодную" за незнание пароля. В некомфортабельном и отнюдь не просторном поме¬щении находились все ранее подошедшие сотрудники, включая гене¬рального директора, графа де Нигматуллина, который, грозно насу¬пясь и побагровев, восседал на единственной здесь скамеечке, пред¬назначенной, видимо, для чистильщика обуви. Сурен, в прошлом - системный программист, а ныне, если я не ошибся, некромант, разъ¬яснил мне, что начальник охраны, Мефодий Петрович Запасный, ку¬да-то отъехал и приказал подчиненным, пока его нет, всех, кто не сможет произнести кодовую фразу, в здание не пропускать, а задер¬живать для допроса и идентификации. Проблема заключалась в том, что по уставу пароль полагалось сообщать посвященным с вечера, а накануне такой необходимости не было. Однако разве может подобная мелочь остановить исправного служаку? Между тем улов всё пополнял¬ся и пополнялся. Вскоре в помещении стало тяжело дышать, и граф, которого ныне, оказывается, полагалось именовать не генеральным, а сюзереном, перебрался со своим седалищем к зарешеченному окну.
Запасный объявился только часа через два. Говорю это предпо¬ложительно, так как ни клепсидры, ни песочных часов ни у кого с собой не было, а наручные сгинули вместе с предыдущей Реализацией. Судя по тому, как покачивался Мефодий Петрович, слушая гневный рык Его Светлости, время он потратил не зря. Когда мы расходились по своим помещениям, со двора доносился веселый стук молотков. Это замковые плотники, которые и в прошлом Воплощении были плотниками, сколачивали виселицу. По-видимому, начальника охраны решили под¬вергнуть административному взысканию. Я не поверил, честно гово¬ря, в серьезность намерений начальства. Бескорыстных дураков у нас не принято наказывать. Разумеется, с оказался прав: в итоге Запас¬ного, немного и безуспешно попугав, приговорили вместо пенькового галстука к строгому выговору с удержанием из зарплаты стоимости глаголя и к двум годам повешения условно.
Наш отдел теперь располагался в полуподвале. Толстые стены не пропускали с улицы ни звука. Вообще здесь было мрачновато. Узкие окна-бойницы находились где-то под потолком и почти не рассеивали полумглы. Дополнительным источником света являлись канделябры на столах и пылающий багровым огнем камин. Всюду были развешаны порт¬реты угрюмых старцев с остановившимся маниакальным взглядом широко разверстых глаз. Наверное, это наши нынешние научные предтечи - босс всегда любил подчеркивать преемственность. Это был лучший способ списать свои ошибки на счёт заблуждений основоположников.
В связи с переменой обстановки шеф провел краткий инструктаж:
- Господа, хочу подчеркнуть: наше задание - изготовить гомун¬кулуса. Как можно скорее и максимально жизнеспособного. Именно та¬кую цель поставило перед нами руководство в лице Его Светлости. Не секрет, что некоторые члены нашего коллектива недооценивают серь¬езность решаемых задач. Так, я до сих пор не вижу господина Гагу¬ра. Чем, интересно, он сегодня оправдается? Лакей проспал или ло¬шадь захромала? Лучшие из наших разъезжают по дорогам и сомнитель¬ным притонам в поисках недостающих ингредиентов, а оставшиеся обя¬заны работать, работать и работать, не покладая рук. Алхимия - это прежде всего неустанный труд, и только затем разврат, богатство и общение с дьяволом. Если мы сорвем сроки милорд граф будет весьма недоволен и наверняка не предоставит нам апартаменты в своем новом дворце. Я был там и видел: высокие окна, удобные широкие столы, паровое отопление, любые реторты и колбы производства лучших стек¬лодувов Европы, суперсовременные тигли, колодец с чистейшей ключе¬вой водой, мягкие двухспальные кровати в комнатах отдыха персонала и ватерклозет для дам. Если мы вынуждены будем остаться в этом за¬холустье среди крыс и плесени, представьте, как пострадает наша честь! Про здоровье и жизнь я уж и не говорю! Так за работу, гос¬пода!
Между прочим, за печуркой я углядел две обнимающиеся фигуры. Оле новый наряд был весьма к лицу, а Вите - не очень. Интересно, кто их переодел и как это происходит? Все мои знакомые, как и я сам, совершали Перевоплощение только во сне или в беспамятстве. Если задуматься, то состояние наших влюбленных в данный момент трудно не считать бессознательным. По-видимому, они так и пробыли здесь всю роковую ночь. Ну что ж, по крайней мере, в темницу не попали. Кстати, они же ничего не знают о происшедшем. Любопытно будет взглянуть на них, когда они очнутся и обнаружат все эти пе¬ремены. Если очнутся, конечно.
Так и потащились дни за днями. Потихоньку мы втягивались в новую среду, обзаводились соответствующими привычками, уже не пу¬тались в обращениях и титулах. Через неделю, проходя по коридору замка из приемной Его Светлости, где мне должны были подписать кое-какие бумаги ( в частности, разрешение на полфунта кладби¬щенской земли и четыре пальца утопленника), на склад, я обнару¬жил возбужденную толпу близ хранилища манускриптов. Вопреки тради¬циям, там перемешались и замковая челядь, и дворяне, и даже дворо¬вые мужики и бабы. Знакомая секретарша Лида, так и прибежавшая сю¬да с казенным гусиным пером в перепачканных чернилами пальчиках, взволнованно сообщила мне, что архивариус де Манихейский, неловко повернувшись, задел достоинство Сурена де Погосяна, а взбешенный Сурен вызвал обидчика на дуэль, которая и имеет в данный момент быть в вышеуказанном помещении. Я протолкался вперед.Дуэлянты пры¬гали со стола на стол, поскальзываясь, палая, сшибая письменные приборы, размахивая шпагами и утробно ухая. Оба достаточно ловко владели оружием, судя по многочисленным шрамам, покрывавшим ме¬бель, пол и даже стены. В воздухе кружились обрывки рукописей. Ес¬ли что-то и не подверглось воздействию их неуемной энергии, так это разве что их собственные тела. Да и мудрено задеть противника, фехтуя минимум в пяти метрах друг от друга. Недостаток мастерства они, однако, искупали избытком страсти и, похоже, могли так ска¬кать еще часа три. Среди зрителей шныряли букмекеры, предлагая заключать пари на исход дуэли. Перед тем, как уйти, я поставил на ничью - и выиграл.
К этому времени Витя с Олей уже не пребывали в темном углу лаборатории, как памятник вечной любви. Все-таки несколько странно они смотрелись рядом с полуизготовленным гомункулусом. Гагур, у которого случаются спорадические вспышки гуманизма, подбил меня отволочь их во двор, где он отыскал роскошный стог сена. Пока мы тащили два не таких уж субтильных организма вверх и вниз по лест¬нице, с трудом разворачиваясь на площадках, я десять раз проклял свою сговорчивость. Однако позже, когда мы достигли цели трудов своих, и я умилился. Молодежь, оказавшись в мягкой траве, быстро выяснила, что средневековое платье, столь пышное и неприступное на вид, таит для знатоков, особенно в лежачем положении, несравненно больше заманчивых возможностей, нежели даже более прогрессивные одежды граждан технологического общества. И они с успехом восполь¬зовались этими преимуществами.
Месяц спустя после Перевоплощения начали возвращаться первые командировочные. Я как раз был во дворе, когда де Козюра встречал Рауля д'Аминова, старшего инженера, то есть, пардон, мага второй категории из группы внедрения. Тот приехал совершенно измотанный, лёжа в пустой повозке с перевязанной левой рукой. Правил какой-то простолюдин, который, доставив седока до места, тут же напустил на лицо обиженное выражение и принялся требовать надбавки за ско¬рость, безопасность и комфорт, не переставая, правда, униженно кланяться и благодарить за честь, оказанную его средству передви¬жения, кобыле и ему лично. Сэр Колумб, осмотрев экипаж в тщетных поисках необходимого оборудования, потребовал объяснений.
- Вы меня посылали в командировку еще в той Инкарнации, так?
- спросил Равиль. Чувствовалось, что ему пришлось солоно; он сдер¬живался из последних сил.
- Да, на Север, - подтвердил начальник.
- За струделькакером, правильно? - продолжил д'Аминов.
- Надеюсь, вы его не привезли? - заволновался шеф. - Сейчас он нам абсолютно ни к чему. Я считал, что вы сообразите, проявите инициативу в сложных обстоятельствах.
- Я успел его добыть до Ночи Перемен, - отчеканил Равиль, - и вёз в своем купе. А утром никакого поезда не было, и я сидел на земле среди обломков кареты со здоровенным каменным столбом в об¬нимку. От меня шарахались кони и прохожие. В конце концов я купил за собственные деньги какого-то мерина спокойного нрава, но он пал от тяжести через пять лье. А потом на меня еще и нападали два ра¬за. Что за век, чёрт побери!
- Камень был черновато-красный и составлял в длину метра три,
- побледнев, спрсил шеф.
- Вроде этого. А что?
- Да ведь вы же держали в руках Лингам Калиостро! - заорал Козюра.
- Не может быть, - уверенно возразил д'Аминов. - Конечно, он был великий человек, но не до такой же степени.
- Вы идиот! - заорал шеф. - Недоумок! Невежа! Он так называ¬ется, потому что именно Калиостро добыл его из высших сфер бытия. Да если бы вы доставили его, гомункулус, считайте, был бы уже на¬половину у нас в реторте.
- Думаю, нижней половиной, - ядовито усмехнулся Равиль.
В этот момент мое внимание было отвлечено криками и громовыми раскатами мушкетных выстрелов, которые раздались в замке. Я побе¬жал наверх, в направлении источника звуков. На площадке третьего этажа в окружении десятка вооруженных мужиков из числа обслуживаю¬щего персонала и нескольких пришлых из города санкюлотов возвыша¬лась могучая Мазохистова. Некогда она заправляла в профсоюзной ор¬ганизации, а ныне, за неимением лучшего эквивалента, числилась гранд-дамой полусвета, возглавив пеструю стайку бывших своих акти¬висток. Однако подопечные постепенно со скуки переключились на ин¬дивидуальную трудовую деятельность, и она осталась одна. Лишившись и привычных источников существования, и новых доходов, инициатив¬ная тред-юнионистка принялась баламутить народ. Тоже занятие, в конце концов, и не из самых бесприбыльных. Судя по тому, что пра¬вая грудь дебелой матроны была обнажена, та пришла к выводу, что терпение масс уже истощилось и можно звать их на баррикады. Когда я приблизился, Мазохистова держала речь, и бело-розовая персь, дразняще покачиваясь при каждом резком движении ораторши, как бы выражала всецелую поддержку своей носительнице:
- ...И мы не позволим лишить нас главнейших завоеваний преды¬дущей Инкарнации: права на отдых, права на труд и права на отдых во время труда. Даёшь каждому курицу на завтрак! И пусть не дума¬ют, что нас удовлетворят полумеры: только выпотрошенную, поджарен¬ную и с гарниром. Отечественную не предлагайте, не возьмем, нас не проведешь. А тем, которые нашу кровь пьют и сервелатом закусывают, мы скажем: хватит! Мы тоже так пожить хотим. Всем - дворянские звания с соответствующей зарплатой! А ежели кого что не устраивает
- границы на Запад открыты. Пусть отправляются в крестовый поход, посмотрят, что там плохо лежит, и нам кой-чего привезут. В обяза¬тельном порядке, иначе мы им тут прописку в родовых имениях ликви¬дируем. А если не выполнят наши разумные требования, сроем все замки, засадим поля сорняками репейных пород, а потом бросим рабо¬ту, будем ходить голые, веселые и заниматься грабежом и свободной любовью назло врагам. А сейчас, айда, здесь всё разнесем, стулья в окна покидаем и будем сотрудников по этажам гонять. Санкюлоты, вперед, вам нечего терять, кроме своих штанов!
Импровизированный отряд устремился было за предводительницей, сосок которой твердо указывал генеральное направление поступатель¬ного движения народовластия, но тут с улицы прибежал маляр Женя Поллитра, сопровождаемый шайкой тинэйджеров неопределенного пола, возраста и нравственности.
- Мужики, - рявкнул Поллитра, жадно пожирающий какую-то коп¬ченую рыбину, которая при этом так ёрзала в смуглых потных ладонях и била хвостом, как зомби в руках опытного некроманта, - вот вы тут комаров ягодицами давите, а там по улице передвижной цирк едет.
- Со слоном, - выдохнул разом заветное хор подростков.
- Так чего ж мы ждем? - произнес рассудительный Бочаров, зо¬лотарь, добивавшийся от государства уважительного отношения в смысле поименования себя сантехником. - Двинули животных дразнить. Я тут вчера так же с графским бульдогом развлекался, он меня за задницу цапнул и рубаху порвал. Поте-е-ха.
Отвергнутая Мазохистова, пытаясь удержать тающее кольцо слу¬шателей, решительно обнажила вторую грудь, потом сняла юбку, но ничто уже не могло ей помочь. Цирк был и остается самым демократи¬ческим видом искусства. Окончательно потеряв аудиторию, ораторша зарыдала, смывая со стены свежую побелку. Однако заместитель ми¬лорда по административно-хозяйственной части ключник Фомин быстро прекратил разбазаривание, пригласив революционерку к сюзерену. По¬хоже, в деле освобождения трудового народа был достигнут взаимоп¬риемлемый компромисс, потому что Мазохистова оставила общественную деятельность и в дальнейшем сосредоточилась на исполнении сложных обязанностей дегустатора яств для Его Светлости.
С тех пор жизнь окончательно вошла в мирное русло. Бывшие прикладники, программисты, электронщики переквалифицировались на удовлетворение более насущных нужд человечества, как то: черная и белая магии, изготовление живой воды, добыча философского камня, производство искусственного человека в пробирке и тому подобное. Я лично занимался разработкой левой ступни гомункулуса. Много проб¬лем вызывала плюсна, и я частенько отправлялся в городские коман¬дировки в морг, где получал консультации у опытных прозекторов. Это принесло кое-какую пользу и персонально мне: я освоил верховую езду и выучил некоторые ранее не известные мне слова, позволяющие гарантированно расчистить дорогу в толпе простолюдинов. Надо ска¬зать, этот слэнг поразил меня простотой и, в то же время, цветис¬тостью и многозначностью. А мой приятель Мишель Арменянц, к приме¬ру, писал "Инструкцию по управлению Големом Полоумным Самодвижу¬щимся, третьей моделью", хотя сам ГПС-3, к счастью для окружающих, пока еще находился на стадии рабочего проекта, из которой, как все надеялись, и не выйдет. Исправно функционировали бухгалтерия, склад, столовая и библиотека. Подведомственная Конторе мастерская с воодушевлением и энтузиазмом преобразовалась в пытошную, после чего, наконец, выбралась из прорыва и начала с пугающей легкостью перевыполнять производственные задания. Директорский шофёр Витя Поц, пожав плечами, пересел в карету и продолжал гонять с прежней лихостью. Теперь он, к тому же, мог практически безнаказанно да¬вить невнимательных пешеходов, чего ему так не хватало в прежней жизни. А скорость - штука относительная. В общем, всё шло хорошо.
Конечно, случались небольшие эксцессы. Так, однажды, примерно в десять утра со двора донесся такой грохот, что все побросали повседневные занятия и кинулись к окнам. Оказалось, у замковых во¬рот гарцевал на коне незнакомый рыцарь в полном вооружении и моло¬тил по ним солидных размеров булавой. Характерно, что ворота были открыты. Витязь внушил такое уважение стражникам, что их как вет¬ром смело. Что же касается мушкетёров, рекрутированных из инжене¬ров и лаборантов, то они по своей привычке, собравшись в круг сле¬ва от крыльца, курили и обменивались впечатлениями по поводу аму¬ниции и выправки всадника. А тот ревел на всю округу, требуя, что¬бы хозяин замка, кто он ни на есть, великан или карлик, колдун или гоблин, объявился и сразился с ним в чистом поле. Замечу, ехать пришлось бы далековато - всё-таки центр города. К счастью, как из¬вестно из мировой литературы, слова этих паладинов не следует вос¬принимать всерьёз, обычно это лишь цепь красочных метафор, приз¬ванных заполнить паузы между гимнастическими упражнениями на ме¬чах и копьях. Интересно, что в ассортименте возможных владельцев нашего заведения обычный человек отсутствовал. Видимо, граф тоже отметил это обстоятельство, счёл себя лишним на этом празднике жизни и благоразумно укрылся в своем кабинете, у дверей которого застыли с мечами наголо два татуированных смерда с фигурами культуристов. Между тем искатель приключений у ворот окончательно взбеленился. Отменив прежний заказ, теперь он требовал исключи¬тельно дракона, причем сию минуту. Выпадая из стиля, он обещал на¬костылять несчастному животному так, что его родная мать примет за бегемота; если же искомый ящер выдан не будет, витязь сулил раз¬нести всю лавочку к чёртовой бабушке. Вообще, все его проклятия и угрозы в конечном счёте сводились к чьим-то родственникам. Любо¬пытная особенность лексики. Кстати, дракона тщился вывести двадца¬тый отдел, но, увы, давно и безнадёжно выбился из графика. А жаль.
Ситуация становилась тупиковой. К счастью, выход нашел шеф, по большому счёту, мужик неглупый и сообразительный. Собственно, даже два выхода. Вначале он предложил послать к визитёру, под ви¬дом графа, Гагура как наименее ценного из физически боеспособных членов коллектива. Предварительно переодев, конечно. Однако этот план вызвал резкую отповедь Его Светлости, который был оскорблён уже самим предположением о том, что этого... шевалье кто-либо мо¬жет принять за него. Возражал и сам Гагур, хотя по другим причи¬нам. Вторая же идея Козюры оказалась несравненно лучше. Суть в том, что один из отделов после ряда разрушительных экспериментов синтезировал дурно пахнувшую золотистую маслянистую жидкость, ко¬торую разработчики считали эликсиром вечной молодости. Главным ос¬нованием для такого рода заявлений было то, что начальство поручи¬ло им создать именно вышеупомянутое средство. Первые клинические испытания показали, что тараканы, мыши, клопы и юные девственницы не выдерживают самого вида и аромата эликсира и в панике покидают лабораторию. Кролик, которого силой заставили принять два глотка желтой жидкости, взбесился, расшвырял пытавшихся его удержать эк¬спериментаторов и скрылся в неизвестном направлении. Сотрудники вышеупомянутого отдела утверждали, что теперь лопоухий всегда бу¬дет таким же, как в момент приёма их лекарства. Если это действи¬тельно так, то не хотел бы я попасться на пути данного грызуна. Теперь нашим парацельсам требовались в качестве подопытных добро¬вольцы-люди, но таковых что-то не находилось, несмотря на обещан¬ные милордом премию, рыцарское звание и пенсию семье. Так вот, шеф предложил испытать эликсир на приблудном Ланцелоте, но в качестве не внутреннего, а наружного средства. Умельцы-плотники быстро соо¬рудили жёлоб, верхний конец его закрепили на четвертом этаже, а нижний вывели над стеной и с его помощью окатили нарушителя тиши¬ны с головы до ног. Эффект превзошел любые ожидания. Лошадь, на долю которой тоже немало досталось, взвилась и понесла, речь же всадника потеряла всякую связность и осмысленность, и они скры¬лись в туче пыли, лишь горестное: "Дракона мне, дракона!" - донёс до нас ветер.
Во всём, что бы ни происходило с нами, можно найти нечто хо¬рошее. Только иногда приходится долго искать. Мы, наконец, смири¬лись с новым образом жизни, сумели ощутить его запах и смак, удоб¬но угнездились в отведенных нам ячейках бытия. Встретили послед¬них командировочных, применили к делу или выбросили привезенные ими агрегаты и тут же разослали наших кочевников за очередными де¬фицитными ингредиентами. Так, де Козюре срочно понадобилась моча двухголового теленка и селезенка повешенного.
И что же вы думаете? Тут и накрыл нас Ветер Перемен. Курьер из столицы прибыл только накануне вечером, когда в замке почти ни¬кого не оставалось. Поэтому первое утреннее впечатление для многих оказалось непереносимым.
Я-то лично успел приготовиться ко всему. Поэтому просто вылез из аквариума, прошлёпал на кухню и попросил компьютер подо¬греть три порции чичи - две взрослые и одну детскую. Потом разбу¬дил Та-аню и Ла-ари-ску (по-другому говорить не удавалось, види¬мо, лёгкие вмещали слишком малый объём воздуха, или проявля¬лось иное, чем у хомо сапиенс, устройство гортани), попытался ус¬покоить их, сказав, что зато они теперь здорово умеют плавать и нырять, а я их и такими любить буду. Ла-ари-ска скоро затихла, играя с Имитатором в подводное сражение, а Та-аня еще долго всхли¬пывала, свернувшись в клубок в кресле. Слёзы так забавно смотре¬лись на их лупоглазых зеленых рожицах. Сам-то я, должно быть, то¬же хорош. Жаль, зеркал в каюте не обнаружилось, наверное,они прос¬то нам не были нужны, так как волосы у нас не росли, а кожа была слизистая и не удержала бы косметики. Какая, однако, потеря для женщин!
Позавтракав, я прошел в ближайшую артиллерийскую рубку, где уже находились все наши. Кроме, Га-агу-ра, конечно. Мне стало со¬вестно, ведь некоторым пришлось даже воспользоваться лифтом, а добрались они раньше меня. Дав себе слово, что это не повторит¬ся, я уселся на свое место у терминала 216-38В. Как обычно, боль¬шой экран отображал диспозицию. Желтые огоньки обозначали корабли противника, зеленые - наши. Противостояние продолжалось уже много лет. Орудиям для того, чтобы действовать, требовались колос¬сальные запасы энергии, и потому выстреливший первым оказывался беззащитным перед противником. Следовательно, ни мы, ни они не имели права промахнуться. Артиллерийская атака требовала точнейше¬го расчета и стопроцентной гарантии. Вот и корпели мы долгие годы над решением задачи К тел в четырехмерном пространстве, где К - количество кораблей врага. Мощности компьютеров не хватало, рас¬четчики ломались, люди - если нас можно было назвать людьми - схо¬дили с ума. Два могучих флота, тщась уничтожить друг друга, дрей¬фовали в пространстве, используя встречные звезды для пополнения энергии своих аккумуляторов, а планеты - как возможный источник математиков и вычислительной техники. Никто не решался стрелять. Так могло длиться еще очень долго. Философствующие коллеги счита¬ли - вечно. А раз немедленный конец нам, в общем-то, не грозил, то пора было обустраиваться. Парни нашли заменитель табака - корень комнатного растения ике - и часами жевали его, уединяясь на корме. Хотел бы я знать того настойчивого маньяка, который сделал сие эпохальное открытие. Так и вижу, как он с энтузиазмом пробует всё вокруг, Мичурин слизистоногий. Дамы, за невозможностью использова¬ния косметики и никчемностью костюмов для тех, кто вынужден большую часть суток проводить в воде, изобрели непромокаемые поя¬са на талии (точнее, на том, что они считали талиями) и особые способы переплетать пальцы рук. Мода в этой области постоянно ме¬нялась. Шеф, чтобы не сидеть без дела, придумал дежурства у пуско¬вого пульта и лично следил за соблюдением графика. Оля и Витя, об¬наружив, что целоваться их новыми губами невозможно, в качестве паллиатива непрерывно спаривались в маленьком аквариуме за видео¬фоном. В воде вокруг них уже резвились десятки головастиков.
В быту мы осваивали новые виды отдыха и развлечений. Как приятно было нежиться в мелкой ванночке под голубоватыми лучами ультрафиолетовых ламп! А веселые семейные игры в большом столитро¬вом аквариуме?! Вода подсвечена цветными прожекторами, и вся ее толща бурлит от множества шаловливых воздушных пузырьков, порож¬денных мощными компрессорами, укрытыми на дне среди полупрозрачных причудливой формы камешков, которые некогда захватили с родной планеты наши корабли. Я касаюсь скользкого пупырчатого бока жены, и она отвечает мне озорным шлепком перепончатой руки. Дочь играет галькой среди кипения вертикальных струй, и я с удовлетворением отмечаю, как сильно она похожа на мать. Даже ее слизь оставляет на мебели пятна того же цвета. Даже пахнет она так же - расплавленным гудроном, к которому примешано чуть-чуть жжёной резины, аромат ко¬торой отдаёт сладостью детства и лёгкой горечью ранней юности. На¬верное, тоже вырастет красавицей. Должно быть, со стороны три на¬ших скользящих в пластиковом кубе стройных фигуры с растопыренными дугообразными конечностями представляли собой чудесное гармоничное зрелище. И у меня наконец-то снова был телевизор, точнее, стерео¬визор, да еще какой: мультиэкранный, с эффектом присутствия и ин¬терактивной приставкой, позволяющей соучаствовать в любой переда¬че: от фантастического многосерийного триллера "Сухие" о завоева¬нии нашего мира гуманоидными агрессорами до супероткровенного эро¬тического шоу "В тёплой ямке у пруда". Короче, мы вновь были счастливы.
А между тем на крейсере завелись идеологические группировки. Одна, например, предлагала прекратить перестраховочные расчёты, выстрелить по противнику и посмотреть, что будет. Понятно, что состояла она, в основном, из обслуживающего персонала, не обре¬менённого высшим образованием. Другая выдвинула сразу же ставшую популярной идею развернуться и лететь на материнскую планету. Адепты этой концепции исходили из того, что врагу уже тоже всё на¬доело и он, безусловно, последует нашему примеру. У данного пред¬ложения был только один, но очень серьёзный недостаток: никто не знал, существует ли ещё исконный мир, да и нужны ли мы там, а здесь мы всё-таки имеем какое-никакое, но занятие и неплохо обес¬печены материально. Третья партия так же, как и первая, отвергала важность работы вычислителей, но из совершенно иных соображений. Она рассматривала изменение диспозиции противника как растянутый во времени акт божественного вмешательства в окружающую реальность, соответственно, отрицала возможность постижения этой картины интеллектуальным путём и рекомендовала экипажу прекратить суетную мирскую деятельность, погрузиться в молитвы и самоочище¬ние и, медитируя, ожидать откровения свыше, которое и разрешит все наши проблемы. Четвёртая фракция пребывала на крайних позициях: она заявляла, что никаких врагов нет, жёлтые и зелёные огоньки - чистая фикция, вообще ничто не существует, кроме нашего корабля и, возможно, космоса, поэтому следует прервать нынешнее абстрактное времяпровождение и переключиться на более насущные занятия, а именно на секс, спорт и изящные искусства (под которыми они пони¬мали тот же секс, но изощрённый, и изготовление столовой посуды методом случайной группировки молекул расплава, циркулирующего по корабельным канализационным системам). Вышеописанные концепции приобрели столько поклонников, что командование всерьёз забеспо¬коилось и приняло соответствующие меры. Я сам был свидетелем того, как после посещения одной захолустной планеты на борт грузили кон¬тейнеры с икрой местных земноводных. По-видимому, руководство мах¬нуло на нынешний экипаж рукой и решило выращивать нового человека. Неизвестно, чем закончились бы эти планы, если бы их успели осу¬ществить. Однако не довелось. Все настолько увлеклись политикой, что забыли следить за метеообстановкой, и на сей раз Ветер Пере¬мен прихватил нас совершенно внезапно.
И вот однажды утром я обнаружил, что являюсь хромированным цилиндрическим роботом с десятком рук и усечёнными конусами на шарнирах вместо ног. Жена, ТАНЯ-14, была изготовлена из какого-то лёгкого серого металла, имела множество манипуляторов, передвига¬лась на гусеницах и специализировалась на обслуживании жилых по¬мещений. Низкий глуховатый баритон её динамиков приятно контрасти¬ровал с высокими тонами моей акустики. ЛАРИСА-123Э, маленький сверкающий кубик с невероятным количеством торчащих во все сторо¬ны щупалец, носилась на своих восьми колёсиках по ангару так стре¬мительно, что в телекамерах темнело. Она считалась нашей дочерью, так как мы, я и ТАНЯ, совместно её программировали. ЛАРИСА не име¬ла пока полезных для общества функций, поскольку процесс её специ¬фикации ещё только начинался. Однако мы с ТАНей очень любили дочь и втайне желали, чтобы обучение тянулось подольше. Вообще же наша триада числилась весьма удачной, имела индекс совместимости 171 по шкале Вибратора 12-47, а позже, ночью, когда мы с женой с помощью специальных переходных кабелей объединили свои электрические, гид¬равлические и интеллектуальные системы, я ощутил такое наслажде¬ние и такую гармонию, какие не испытывал ни в одном из прежних Воплощений.
Шеф представлял собой огромный малоподвижный параллелепипед с сотней разноцветных лампочек на лицевой панели и памятью, разме¬щенной на сменных дисках. Он предназначался исключительно для ру¬ководства и потому не имел конечностей. В коллективе поговаривали, что его модель уже давненько морально устарела и подлежит списа¬нию. Зато его помощник, БРУТ, сверкал новенькими индикаторами, по¬ражал приспособляемостью, скоростью обработки информации и большим количеством разнокалиберных шнуров-переходников, которые он, от¬вергая замшелые традиции, держал на виду и всегда в полной боевой готовности. Дамы жаловались, что при всяком удобном случае он на¬сильно подключается к их самым интимным разъёмам. Кстати, именно эта невинная привычка и тормозила его в служебном росте, но он не унывал и всегда говорил, что карьера не должна мешать удо¬вольствиям. Наше подразделение строило Межтактный Интердурмиксер Фракционный для Суперкомпьютера, который создавался всей цивилиза¬цией на базе предыдущего Сверхкомпьютера. Дело немного осложня¬лось отсутствием полной документации на МИФ, нехваткой комплектую¬щих, периодическими изменениями уровня требований ВАМПИРа - Высше¬го Автономного Модуля по Приёму Исследовательских Работ, а также конкуренцией со стороны смежного отдела, который параллельно нам разрабатывал свой МИРАЖ, предназначенный для тех же целей, что и МИФ. Кроме того, у нас недоставало сотрудников, поскольку многие прочёсывали планету в поисках дефицитных деталей, а из оставшихся тоже активно функционировали далеко не все: одни ввиду преклонно¬го возраста или изношенности внутреннего оборудования, другие из идейных соображений, а ОЛЯ и ВИТЯ, например, замкнули друг на дру¬га все входы-выходы и застыли в пароксизме соития, полностью изолировавшись от внешнего мира. К тому же они избрали местом своего экстаза дефицитный вибростенд, тем самым исключив и его из производственного процесса. Конечно, и у создателей МИРАЖа нали¬чествовали те же проблемы, но нам от этого было не легче. Кроме того, конкуренты сознательно накаляли атмосферу, в частности, за¬писали на мнемоид крики восторга и разряды интеллектуального пре¬сыщения и периодически запускали их через коммуникатор, демонстри¬руя народу и, в первую очередь, нам свои фиктивные успехи, отчего босс впадал в бешенство и плевался дисками. На это наслаивались проблемы с профсоюзами, требовавшими ограничить рабочий день семью часами, уравнять (путём изъятия лишних микросхем) интеллек¬туальный потенциал всех видов техники и поднять напряжение в сети; с командировками, на которые бухгалтерия не желала выделять акку¬муляторы; с комиссией, которая проверяла сохранность фондов и от¬казывалась запротоколировать наличие эмиссера жгутиковидного, пос¬кольку по её бумагам проходил "эмиссер жутковидный". И тому подоб¬ное.
Короче, всё шло, как обычно. Похоже было, что и это задание мы в срок не выполним. Зато настроение у всех было хорошее, и мик¬роклимат в отделе, в общем-то, не зависел от результатов трудовой деятельности. А ведь это, в конечном счёте, главное, разве нет? Хотя есть и такая точка зрения, что важна не столько цель, сколько движение к ней, а уж двигаться-то мы умеем.
Кстати, опять пошли слухи о Ветре Перемен.
- И это всё? - спросил слушатель в красном. - Ваша биография нам теперь, в целом, понятна, по крайней мере, её заключительный этап. Но причины появления среди нас как-то остались за кадром.
- Да, - смущённо согласился нетопырь, - история действи¬тельно нуждается в эпилоге.
Когда последний посланец вернулся из поездки, и БРУТ, систе¬матизировав данные, доложил, что найдено всё, кроме переносного дисплюера, которого, как точно установлено, вообще не существует, босс вызвал меня к себе.
- Значит, так, АРКАДИЙ, - прогудел он. - Ситуация вам в це¬лом известна. Этот дисплюер - наш последний шанс. Никогда мы ещё не были так близки к цели. Если мы не успеем его достать в самое ближайшее время, всё придётся начинать сначала. Профессионалы, похоже, выдохлись, раз их останавливает такой пустяк, как ка¬кое-то там "невозможно". Для настоящего исследователя - правильно я говорю? - ничего невозможного нет. Когда он попадает в тупик, то кидается на проблему, как, понимаете ли, птица кондор, если вы ещё помните, кто это, и не оставляет на ней, фигурально выражаясь, ни одного живого места. В общем, АРКАДИЙ, это дело поручается вам. Больше некому.
- Как, а БРУТ? - удивился я.
- Что ты! - шефа даже заискрило. - БРУТ только рад будет, ес¬ли меня спишут. И ведь не просто на свалку выбросят, а предвари¬тельно разукомплектуют, снимут казённые устройства. А я ко всему этому так привык, - и его динамики подозрительно зашипели.
- Но что я-то сумею сделать? - удивился я. - Сказано же: этот чёртов дисплюер не существует.
- В нашей реальности, АРКАДИЙ, - выразительно произнёс он. - В нашей. А вот здесь у меня есть один приборчик, так называемый импровизатор, - он подкатился к пластиковому кубу, снабжённому ку¬чей шкал, но всего одним переключателем типа тумблера, - который перебросит вас в какую-нибудь иную плоскость бытия. К сожалению, предсказать, куда вы отправитесь, невозможно, выбор осуществляется самопроизвольно. Однако это наша последняя надежда.
- А если я откажусь?
- Никакие отказы не принимаются. Знаете такое слово: "надо"? Учтите: куда бы вас ни зашвырнуло, вся полнота ответственности за выполнение задания ложится на вас. Вплоть до оргвыводов.
Я почувствовал себя как-то неуютно, словно подключился по ошибке к сети с повышенным напряжением.
- Да, но как вы меня вернёте назад? У меня всё-таки семья.
- Изобретатель уверял, что через пару часов произойдёт авто¬матическое возвращение. В крайнем разе, говорит, как случайно туда угодил, так случайно обратно попадёт. Энтузиастам, он сказал, везёт.
- Ну что ж, - пробормотал я. - Ну, я попробую, пожалуй, если вы даёте гарантию, - и я въехал на постамент.
- Конечно. Никакого риска, - твёрдо заявил босс. - А в слу¬чае чего я лично этого фарадея на запчасти разберу. С помощью дис¬танционного управления. Ну, вперёд, АРКАДИЙ. Родина в лице меня и нашего дружного коллектива верит в вас. Дерзайте. Нажимайте тум¬блер.
- Вот так я и угодил сюда. Значит, у вас дисплюера переносно¬го точно нет? Жаль. Хотя, судя по моему наряду, всё равно уже бы¬ло поздно. С другой стороны, если бы мы достигли цели, что дальше-то делать? А так жизнь сохраняет смысл.
- Да что вы? - изумился господин в красном. - Жизнь - штука совершенно бессмысленная. Поверьте мне, уж я-то в таких делах спе¬циалист. В конечном счёте, лишь смерть имеет цену. Между прочим, пора уже, наверное, и мне рассказать что-либо из своей богатой биографии.
- Прислушайтесь, - закричал Джон, вскакивая на ноги. - Разве вы ничего не ощущаете?
Присутствующие замерли, обратившись в рецепторы, нацеленные вовне. Да, в окружающей среде явно что-то происходило. Дул с каж¬дым мгновением набиравший силу ветер, отовсюду доносились призрач¬ные звуки, освещение менялось от ярко-белого до багрово-красного.
- Вы не поняли? - спросил Булах, драматически повышая голос.
- Похоже, лорд встали и сейчас будут кушать.
- Да, - возгласил алый, раздвигаясь, как телескоп, и явно пы¬таясь заполнить собой весь свободный объём, - я уже слышу, как скрежещут на несмазанных петлях врата ада и птицы преисподней за¬водят Песнь Голода.
- Ладно вам, - махнул на него лапой Левый Полусредний. - Инкогнито ваше, дорогой мой, давно уже раскрыто, поэтому незачем изображать здесь гастроли провинциального театра в колхозе "Большие клыки". Лучше подумаем, что нам предпринять для спасе¬ния данной экологической ниши.
- А вы знаете, - слабым голосом произнёс груимед, - мне ка¬жется, что процесс раскусывания и переваривания мог бы составить для меня известный интерес. Я бы, пожалуй, проголосовал за то, чтобы насладиться этими новыми, необычными впечатлениями.
- Я, - взвизгнул кабатчик, - я представляю, что надо делать. Вознесём молитвы к тому, кто неустанно печётся о нас, кто непре¬менно поможет в трудную минуту.
- Ты про спонсора? - удивилась Сью. - Да где его отыщешь в этой глухомани?
Не обращая на неё внимания, Джон бухнулся на колени, не за¬быв, впрочем, поддёрнуть брюки.
- Творец! - закричал он. - Творец! Выслушай просьбу мою. Не покинь в сложившихся неблагоприятных обстоятельствах этих... как их там... чад своих.
- Ну что вы орёте? - недовольно откликнулась вселенная. - Прямо верблюд в период гона, прости Господи. Знаете ведь, что я всегда здесь, как привязанный, и со слухом у меня полный порядок. Что нужно-то? Какие-нибудь проблемы?
- Он ещё спрашивает! - возмутился толстяк. - Сам нас втравил в эту передрягу и теперь изображает святую невинность! Нас сейчас сожрут, не видишь, что ли?
- Я-то вижу, - лениво, с ехидцей в голосе отозвался Созда¬тель. - Я, если ты не забыл, вообще всевидящ в рамках данного тек¬ста. Просто я, может быть, полагаю, что это не худший способ от вас, наконец, избавиться. Трагический финал придаст произведению, во-первых, пикантную горчинку, что оттенит его ироничный, в целом, характер, а, во-вторых, лёгкий аромат изысканного садизма - для шарма.
- Значит, так? - багровея, спросил кабатчик. - Финита ля ко¬медиа?
- Так получается, - подтвердил Творец.
- Ну что ж, ребята, - обратился Булах к окружающим, - тогда и у нас нет другого выхода. Прибегнем же к последнему оружию выду¬манных персонажей. Муза с нами, друзья!
- А не круто берёшь? - пробормотал Полусредний. - Не рано ли использовать крайние методы? Может, он ещё одумается?
- Какое там "рано", - горько произнёс Джон. - Не видишь - из¬девается же?! Шутки шутит. Вот пусть и веселится в одиночку7 Но пасаран, товарищи.
И, исполняя свой призыв, первый замертво рухнул на пол. Остальные, подталкивая друг друга, как выстроенные в ряд костяш¬ки домино, последовали его примеру. Через мгновение в таверне бы¬ла лишь груда бездыханных тел. Вдруг хозяин, приподнявшись на лок¬те, открыл один глаз.
- Ну что, доигрался? - ядовито сказал он. - Теперь добирайся к своему вожделенному финалу как-нибудь сам, без нас. Попробуй за¬вести здесь театр марионеток, они уж не взбунтуются. Или таких ку¬кол на тростях. А нас не зови, мы умерли.
И он откинулся, побледнев и закатив глаза.
- Нет!! - возопил Творец. - Не хочу на тростях. И на ниточ¬ках не желаю. Жажду полнокровных, живых алкаю, самостоятельных. Простите меня, пожалуйста, я больше так не буду!
- А по-другому будешь? - осведомилось какое-то из хладных тел. - Помыкать нами прекратишь?
- Нет, - честно сказал Создатель. - Не могу. Функция у вас такая, страдательная. Но я осторожно.
- Ладно уж, - сказал дракон, принимая вертикальное положе¬ние, - но чтоб в последний раз.
Харчевня закачалась, затряслась, посуда попадала со столов.
- Да сделайте же скорее что-нибудь, - завизжал кабатчик. - Нас уже на съедение понесли.
- Хорошо, - согласился Творец, - приступаю.
Сверкнула молния, и посетители обнаружили себя в пассажир¬ских креслах авиалайнера. Булах сжимал в разом ослабевших руках штурвал. Салон накренился, пейзаж за иллюминаторами, ускоряясь, понёсся прочь в направлении хвоста, воздух за бортом взбесился и взвыл.
- Я не умею вести самолёт! - закричал Джон.
- Тоже мне открытие, - успокоил его Демиург, - но это не важ¬но, потому что управление вышло из строя.
- И что же нам теперь делать?
- Ничего. Отдыхайте, наслаждайтесь жизнью.
- Но мы же в этом... да, в пике!
- Не волнуйтесь, падение скоро прекратится. Земля близко.
- Творец, мы так не договаривались. Я не согласен менять мед¬ленную мучительную смерть на быструю мучительную.
- Вы не сторонник скорости? Тогда попробуем вариант второй.
После затемнения все оказались на высоких вертящихся табуре¬тах у длинной стойки бара, сжимая в передних конечностях рюмки с напитками.
- Выпьем, - произнёс голос из замаскированных динамиков, - за благополучное завершение данного повествования.
- Я бы не советовал, - наставительно сказал герой в красных одеждах, он же, как собутыльники уже давно догадались, чёрт.
- Почему? Прекрасное шерри, - принюхался Булах.
- Опыт. Интуиция. Если хотите, профессиональное чутьё.
- Пейте же, - настаивал голос.
- В бокалах яд, - догадался Стон.
- Конечно. Но медленный, - подтвердил невидимка. - И вас ник¬то не будет есть. Напротив, вы сами нечто выпьете. Всё согласно заявке.
Булах выплеснул напиток.
- И это вас не устраивает? - загрохотал Творец. - Ну, знаете ли, на вас не угодишь. Я тоже, в конце концов, умею сердиться.
Пространство вдруг покрылось сеткой трещин, быстро густеющей, предметы и тела странно искривились, принимая дикие, причудливые формы.
- Что происходит? - зарычал Левый Полусредний, выплёвывая из пасти один из своих хвостов.
- Ничего особенного, - отозвался Создатель текста. - Просто я сминаю этот лист в комок и собираюсь швырнуть его в корзину.
- Остановись, - взмолился Булах. - Давай решимся ещё на один вариант. Мы не будем чрезмерно требовательны, клянусь.
- Договорились. Но этот - последний.
Таверна приняла вид гигантской бутылки из-под шампанского с открытым горлышком, дрейфующей в космическом водовороте. Внутри восстановилось первоначальное убранство, вдобавок сквозь толстые полупрозрачные стенки можно было увидеть немало интересного. Мимо, например, проплыла старая летающая перечница с альдебаранцами, за ней - игрушечный заяц с барабаном, некогда потерянный одним моим знакомым мальчиком.
- Создатель, где мы? - спросил кабатчик.
- Вас втягивает в гравитационную воронку, в быту именуемую чёрной дырой. Довольно любопытный природный феномен, кстати.
- И долго мы будем в неё падать?
- С вашей точки зрения - вечность.
- Ну, это меня устраивает, - облегчённо вздохнул Булах.
- Ладно. Кончится вечность - звоните.
- Насколько я понимаю, - подал голос чёрт, - вопрос о нашем дальнейшем физическом существовании временно снят с повестки дня. Теперь можно и о душе поговорить. Как вы догадываетесь, в данном предмете я большой дока. С детства, можно сказать, увлечён. Кос¬венно и ему будет посвящено моё повествование. Собственно, я хочу прочитать вам кое-какие записи, которые я вёл в течение длительно¬го этапа своей деятельности, - и он извлёк откуда-то из складок одежды пухлую книжицу в чёрном переплёте. - Не сомневаюсь, что смертные найдут в них немало увлекательного и поучительного. Да¬ты я, с вашего разрешения, опущу, так как в наших местах особое летоисчисление и специфический календарь, непосвящённому они ни о чём не скажут.
Дневник одного демона, или Особое поручение Дьявола
С сегодняшнего дня начинаю вести дневник. Согласен, это дос¬таточно необычно для нас, обитателей ада, существ, вообще говоря, не склонных к созидательной деятельности, но в данном случае речь идет обо мне, личности весьма незаурядной. Я хочу запечатлеть для потомков некоторые этапы моей яркой биографии. Побудительным же мотивом послужило оскорбление, нанесенное мне публично, на Ассамб¬лее. Впрочем, обо всём по порядку.
С утра стояла великолепная погода, и ничто не предвещало гря¬дущих неприятностей. Дождь со снегом развезли на дорогах грязь, и навоз, не убранный еще с той поры, когда по городу прогнали стадо свежеморённых земных политиков, наполнил воздух своим благоухани¬ем. Чуть позже прошел метеоритный дождь, и я своими глазами видел, как особенно крупная глыба срезала угол густонаселенного небоскре¬ба. Воодушевленный, я вышел погулять и поискать приключений. По обыкновению, я начал с того, что устроил засаду возле ближайшего пешеходного перехода. Вообще, я отлично умею маскироваться. Сегод¬ня, например, я притворился большой банкой из-под сельди иваси, и тот, кто видел меня, поклялся бы, что во мне не только совсем не¬давно содержался именно этот сорт рыбы, но и что он явно перележал допустимый срок. Следовало подкараулить момент, когда какая-нибудь чёртова бабушка захочет перейти улицу, усилием воли сдерживать смех, пока старушенция, шарахаясь от автомобилей, пересекает про¬езжую часть, и, едва карга, кляня всё и вся, ступит на вожделенный тротуар - налететь на нее вихрем, схватить в охапку и, прорезав в стремительном полете транспортный поток, отволочь на исходную точ¬ку. Потом надо церемонно раскланяться и исчезнуть, не дожидаясь благодарностей.
Между прочим, эту игру придумал лично я, чем немало горжусь. Однако сегодня день выдался нерыбный, ни одна старушка возле "зеб¬ры" не появилась, а со стариками такой номер проходит хуже.
Зато по дороге в наш образцово-наказательный институт встре¬тил Лысого, Зубарика и Криволапого. У них как раз был период риту¬альных пыток, и кожа на боках висела клочьями. Лы меня приветство¬вал кратким изложением моих достоинств и полным перечнем недостат¬ков. Я ответил так же вежливо, охарактеризовав стиль поведения ма¬терей всех троих в свободное от чистки выгребных ям время. Зу и Кри нервничали после занятий и чересчур небрежно и легкомысленно повели беседу, сразу же перейдя к моему пресловутому прапрадедуш¬ке, действительно имевшему нестандартные личные взаимоотношения с самкой известного Цербера. Подобная невоспитанность оскорбила ме¬ня, и я буквально принуждён был изложить свои возражения с помощью пулемёта. Лы, который рос в обеспеченной семье и с раннего детства числился хорошей компанией, попрощался со мной противопехотной гранатой, однако я успел кончиком хвоста отбить ее в сточную кана¬ву. И зря: в полубессознательном состоянии он позабыл снять чеку, и ценная вещь бесполезно утонула. Я с интересом осмотрел тела. Су¬дя по характеру повреждений, в ближайшие пару эпох им не ожить.
Всё-таки то, что мы бессмертны и лишь развоплощаемся на более или менее длительный срок, в значительной мере обесценивает нашу систему этических норм. Какой, к примеру, толк терять полдня на минировании квартиры соседа, если спустя какое-то тысячелетие он вновь поселится рядом с вами вместе со всей семейной камарильей? Или: переезжаете вы любимую тетушку автомобилем, не щадя новеньких покрышек, а через энное количество веков она опять досаждает вам толстым семейным альбомом, хотя доверяет почему-то уже значительно меньше. Более того: в данных условиях теряет реальный смысл само понятие наследства, и это обстоятельство лишает преисподнюю роман¬тики имущественных преступлений.
Лекция была посвящена способам заклятия духов. Любопытное это, должно быть, занятие: притвориться заклятым и, прикрываясь алиби, устраивать хозяину мелкие забавные каверзы. Надо будет как-нибудь попробовать.
Вечером на Ассамблее и случилась та история, из-за которой я завёл дневник. Как обычно, мы фланировали по залу, стараясь разв¬лечь друг друга веселыми выходками: втыкали иголки в стулья, при¬вязывали чужие хвосты к дверным ручкам, расстёгивали юбки на да¬мах, подсовывали невинным девицам книжки божественного содержания. Даже дети, и те вносили свою лепту, стреляя из рогаток маленькими твердыми шариками и подставляя подножки танцующим. Самые уважаемые или просто отличившиеся за день поднимались по очереди на возвыше¬ние и делились с нами воспоминаниями о своих достижениях. Бал был в самом разгаре, когда на трибуну выскочил этот идиот Подергунчик и начал орать:
- Нечистые! Я вынужден вмешаться в ход празднества, чтобы за¬явить: среди нас завелись нечестивцы, растленные адепты небесного влияния. Не далее, как сегодня утром, я был свидетелем того, как присутствующий здесь Длиннохвостый совершил ряд поступков, отдаю¬щих добродушием и даже, хоть мне и неудобно произносить это при дамах, состраданием. На моих глазах он освободил троих посвящае¬мых, подарив им быструю смерть вместо долгих стандартных мук. Ру¬чаюсь, что он сделал это из жалости. Один из троих был его давним приятелем.
Поднялся шум. Старые черти метали искры из глаз, поджигая всё вокруг; молодые демоны прыгали по столам, топча посуду, но щадя бутылки со спиртным; дамы просто визжали, демонстрируя завидный объём лёгких и богатые, но неприятные вокальные возможности. Я бросился к постаменту, столкнув с него Подергунчика; при этом я незаметно для окружающих порвал его рубашку, сломал ему левую руку и три ребра, раздробил челюсть, выбил глаз и трижды от души выс¬моркался в его модный галстук. Затем я откашлялся и напряг свои голосовые связки, пытаясь перекричать весь этот гвалт. Я подробно информировал присутствующих об утренних происшествиях, представив себя, разумеется, в самом выгодном свете. Про Подергунчика я ниче¬го не сказал, лишь красочно описал, как он метался, пытаясь прик¬рыть своим хилым телом Лысого и его приятелей, умолял пощадить их, взяв взамен его жалкую жизнь, и как я, проявляя отточенную, свойс¬твенную только мне жестокость, вначале хладнокровно пристрелил их, а потом, вдоволь покуражившись над ним, отпустил его на волю про¬должать никчемное существование, приносящее лишь страдания, неуда¬чи и насмешки окружающих. Тем самым я нанёс максимальный ущерб всем четверым: им, молодым, полным сил и энергии, и ему, гнусному мозгляку и уродливому недоумку. К этому времени мерзавец вернулся в зал в инвалидной коляске и успел услышать посвященные ему пасса¬жи. Он аж побагровел и едва не вывернулся наизнанку, пытаясь отве¬тить достойными оскорблениями, но куда ему до меня. Конец моей ре¬чи был столь величественно-ужасен, что я не могу не привести его здесь дословно:
- Коллеги! Все мы не лишены недостатков. Вероятно, и я порой оказываюсь недостаточно злобен и, к примеру, сразу убиваю там, где еще мог бы предварительно попытать. В этом я виноват и покорно склоняю голову. Но кто и когда мог бы упрекнуть Длиннохвостого в милосердии или, тем более, унеси Дьявол, в любви?! Вы же хорошо знаете меня. Вспомните: разве я хоть раз передал в общественном транспорте деньги на билет? Зато в часы пик я многократно проди¬рался из середины салона к передней двери и обратно. А разве кто-либо еще, кроме меня, включал в электрическую розетку неотре¬гулированный отбойный молоток во время популярных телепередач? Я никогда не вытирал ноги, посещая чужую квартиру, и не снимал обу¬ви, проходя в комнаты. При этом я искусно выбираю момент визита, нанося его тогда, когда хозяева завершают уборку дома или только что закончили ее. Именно я, устроившись на летние каникулы общест¬венным инспектором дорожного движения, установил рекорд преиспод¬ней по количеству и величине выписанных штрафов за неправильную парковку автомобилей. Именно я приговорил за это двоих к смертной казни и немедленно привёл приговор в исполнение. Кстати, кто ещё, кроме отъявленного садиста, выбрал бы такой источник приработка? Большую же часть свободного времени я провожу, трудясь контролёром на автобусных остановках. Это ли не свидетельство коварства и об¬щей подлости характера? Если же я кого не обидел, не задел и не унизил, то обязуюсь восполнить пробел в будущем. Несмотря на от¬дельные слабости, в целом я плох, и помыслы мои грязны. Верьте мне, черти!
Мой спич вызвал аплодисменты, обмороки, предложения руки и тела от нескольких хорошеньких дьяволиц, которыми я решил восполь¬зоваться последовательно, и даже три-четыре попытки убийства со стороны наиболее восторженных фанатов. Тем не менее после заверше¬ния оваций практически единогласно Ассамблея решила отдать меня под суд. Я не могу быть на них в обиде: в аду так мало развлече¬ний. Кроме того, я совершенно уверен в исходе дела.
Сегодня состоялся процесс. В состав жюри входили слоноподоб¬ный Бегемот и Асмодей, две из трёх голов которого были перекошены даже больше обычного - по слухам, он опять сожрал своего дантиста и мучился от последствий. Председательствовал сам Вельзевул. Он же исполнял функции прокурора - традиционный метод экономии фонда за¬работной платы. Адвокате, естественно, мне не полагалось, и я за¬щищал себя сам. После того, как свидетели сообщили примерно то же, что я описал выше, правда, при этом расцветили серую ткань буден массой ярких эпизодов собственного сочинения, начались прения сто¬рон. Прокурор произнёс хлёсткую обличительную речь, в которой мне были посвящены два крохотных абзаца в конце. Несмотря на мои неод¬нократные протесты, обращенные к председателю, тот так ни разу и не прервал чрезмерно увлекшегося оратора. Я же в общих чертах пов¬торил свою речь на Ассамблее.
Затем суд удалился на совещание, которое длилось часа четыре. Всё это время из-за закрытых дверей в зал доносились звон ложек и вилок, чавканье, хлюпанье, тосты и приглушённые звуки смеха. Види¬мо, Бегемот рассказывал свои излюбленные скакбрезные анекдоты, ко¬торых собрал в разных мирах вселенной неисчислимое множество. Ког¬да прения завершились, он по рассеянности не снял с шеи роскошную блондинку и так и вышел вместе с ней. Впрочем, старый греховодник не растерялся и, несмотря на неглиже, представил ее публике как секретаря суда. Наконец Вельзевул встал за столом, стукнул молот¬ком по голове зазевавшегося зрителя и объявил решение. И вот тут я был потрясён по-настоящему. Меня признали виновным не только в добродушном убийстве столь некстати подвернувшейся мне компании, но и в преступной любезности в связи с тем, что я, хотя и не в нужном направлении и с превышением скорости, но всё же перевел старушку через улицу.
В качестве приговора я был передан под наблюдение районного попечителя безнравственности. Я должен буду ежевечерне отчитывать¬ся перед ним за проведенные сутки. Если за относительно короткий период не известной мне заранее длительности я не совершу доста¬точно неблаговидных поступков, мне суждено идти к Дьяволу, который сам назначит мне способ искупления или характер истязания. Вот го¬ворят: нет правды на земле. Так я вам скажу, что нет её и ниже.
Первый день "под колпаком". Старался, как никогда. Среди ночи четырежды вставал, спускался во двор и раскачивал "крайслер" сосе¬да до тех пор, пока не включалась противоугонная сирена. Каждый раз вой и улюлюканье будили весь дом. Заодно проколол ему шины и нацарапал гвоздём на крыле хорошее слово.
С утра загнал в болото отряд юных дьяволят. Написал на теле¬видение сотню посланий разными почерками с просьбой показывать по¬больше научно-популярных передач и концертов классической музыки, причём обязательно в "золотое" вечернее время. Прошелся по городу и со всех газетных стендов вырезал окончания интересных статей и результаты футбольных матчей. Возвращаясь, повстречал группу зару¬бежных туристов, вызвался показать ему дорогу до гостиницы, завёл в центр трущоб и там бросил. Всех попадавшихся мне девушек в ярких платьях толкал в грязные лужи и на путь порока. Наконец, уже дома открыл краны и затопил нижних жильцов.
Неся доклад попечителю, чувствовал себя героем очерка на амо¬ральную тему или даже передовицы "Из зала суда всех гадов сюда". И что же вышло? Он растерзал мои подвиги в клочки и объявил, что всеми моими поступками движет подспудная тяга к благу. Он просвер¬лил меня рентгеновским взором и откопал в качестве побудительных мотивов добросовестность, стремление к прекрасному, любовь к детям и даже патриотизм. И всё это отразил в бумагах. Ещё немного, и у меня крылья вырастут. Когда же я стал протестовать и потребовал, чтобы он смотрел на дело непредвзято, он заподозрил у меня синдром маниакальных поисков справедливости. Угрожал передать под лечебный надзор. Только этого не хватало.
С горя у меня прорезался поэтический дар. Написал первое в жизни стихотворение:
Мой друг, беги от эскулапов,
Таи от них и глаз, и зуб.
Уж если попадёшь к ним в лапы -
Вернут твой вылеченный труп.
Неужели начинается шизофрения?
Сегодня пригласил в гости самых надоедливых и скучных из чис¬ла своих родственников. Таковых оказалось большинство. Когда они перемыли кости хозяину и нескольким десяткам неизвестных мне особ, попутно съев и выпив всё, что было на столе, я встал с рюмкой в руке (которую наполнил из отдельного сосуда) и с приличествующей случаю ноткой трагизма в голосе объявил, что вино и пища были мною отравлены. Надо было видеть их лица! Я торжественно выпил за упо¬кой их душ и лишь затем, расхохотавшись, сообщил:
- Как я и предполагал, дорогие мои, у вас начисто отсутствует чувство юмора.
Тут и они прунуждённо засмеялись, пытаясь скрыть своё облег¬чение и продемонстрировать, что они тоже понимают шутки и, более того, с самого начала догадались, что их разыгрывают. Тем не менее окончание междусобойчика прошло напряжённо, и после нескольких партий в "дурака" краплёными картами родственнички разошлись.
Ах, как жаль, что я не мог посмотреть на них в тот момент, когда они поняли, что дурачил их я именно во второй раз, а не в первый.
Так вот, и это маленькое упражнение не было засчитано. Попе¬читель сказал, что, сообщив гостям про яд, я повёл себя с ними честно (честно! надо же извратить так смысл моих поступков), и, благодаря этому, они могли успеть спастись, если бы догадались зайти к врачу. Кому это он говорит? Кто, интересно, лучше знает мою родню - он или я? Так кому же судить об уровне их догадливос¬ти?
Знаете, как его в народе называют? Сокращают длинноватое наи¬менование должности, и получается "райпоп". Райпоп он и есть. Не знаю, в чём причина такого эффекта, но звучит мерзко.
В городе откуда-то стало известно про предположительный диаг¬ноз, который мне поставил попечитель. Небось, сам райпоп и пробол¬тался. Недаром они дают при вступлении в должность подписку о разглашении вверенных им тайн. Вокруг меня стихийно организовалось что-то вроде санитарной зоны - обходят за два километра. Должно быть, заразиться боятся. Если бы не моё умение маскироваться и не мины с дистанционным управлением, дни пролетали бы совершенно впустую.
Впрочем, он по-прежнему всё отвергает. Какая чертовская ту¬пость!
Тоскливо. Одиноко. Солнечно. В общем, типичный набросок к картине "Конец Тьмы". С горя пошёл поплакаться в жилетку к Пятаку
- двоюродному дяде по матери. Долго рассказывал ему про житьё-бытьё ( если тут можно говорить о житье), жаловался на рай¬попа. Выслушав, дядя Пятак сказал:
- А чего ты, интересно, хочешь? Даже самый гнусный поступок оказывается для кого-то добром, и даже в самом благом деянии со¬держатся зёрна зла. В мире нет абсолютного добра и абсолютного зла. Кроме, разве что, Того, кого у нас не принято поминать. Дь¬явол - и тот был некогда падшим ангелом. Чистых вещей в природе не существует, всюду смешаны Тьма и Свет, но в разных пропорциях. Так что в каждом объекте можно найти и то, и другое. Вопрос состоит в том, что ты ищешь.
- Выходит, райпоп играет краплёными картами? Ловит меня на том, чего я в принципе не могу избежать?
- Конечно.
- Значит, я ошибся, и он вовсе не туп, а, напротив, дьяволь¬ски коварен.
- А ты что думал? На такое место кого угодно не поставят. Это же примерный эквивалент заместителя первого секретаря райкома по идеологии, не хухры-мухры. Член провинциального аппарата, номенк¬латура Его Мерзости.
- Но это же нечестно! То есть, я хотел сказать... неадекватно.
- Слушай, сынок, ты бы поаккуратнее со словами. Помни, где ты находишься. Честность - это по другому ведомству. У нас тут, зна¬ешь сам, другие качества в почёте. Будешь продолжать в том же духе
- пожалуй, и я поверю, что у тебя этот... синдром справедливости.
- И что же мне делать, дядя?
- Крепись. Живи, как и раньше. Следи за собой. И жди перемен.
Уходя от попечителя, натянул поперёк парадной двери (они у него открывается вовнутрь) на высоте пятнадцати сантиметров бесц¬ветную леску. Интересно, у этого поступка он тоже отыщет светлые стороны?
Нашёл! Заявил, что я отомстил ему из чувства попранной спра¬ведливости. Пожалуй, его ничем не проймёшь. Однако в инвалидное кресло усадить всё-таки можно. Приступаю.
Ну, вот и дождался. Сегодня меня вызвали к Его Мерзости. Не могу сказать, что трепетал от страха. Мне так надоело ожидание, и столь утомили попытки оттянуть неизбежное, что, по сути, было уже всё равно.
Дьявол принял меня в просторном кабинете, оформленном в дело¬вом стиле. По стенам располагались шкафы с сатанистской литерату¬рой всех времён и народов. Из газет я знал, что каждая из книг бы¬ла надписана автором. Большинство автографов являлись посмертными, но которые - прижизненными, и таковые хозяин особенно ценил. Вдоль окна вытянулся гигантский канцелярский стол, выкрашенный в глубо¬кий чёрный цвет и, по слухам, оклеенный изнутри душами самых прос¬лавленных грешников. Это было наиболее эффективным средством от тараканов, которые что-то совсем распоясались и буквально заполо¬нили ад.
Князь Тьмы не предложил мне сесть, а, напротив, сам встал и принялся расхаживать по комнате.
- Итак, - сказал он, резко повернувшись ко мне, - вы и есть Длиннохвостый?
- Так точно, Ваша Мерзость.
- Это, извините за каламбур, длинно. Я буду называть вас просто Хвост. Есть возражения?
Ещё бы у меня были возражения! Я пока не спятил.
- Как мне доложили, вы совершили ряд действий , не отвечающих безнравственной точке зрения. Сие прискорбно.
- Ваша Пламенность, я...
- Помолчите. Мне охарактеризовали вас как довольно беспокой¬ного чёрта с несомненными признаками интеллекта и тягой к поступ¬кам, извращённым относительно любой господствующей системы морали. Ну что ж. Именно такой субъект мне и нужен.
В помещении явственно запахло мускусом и благовониями. (Интересно, почему люди уверены, что в аду предпочитают аро-
мат серы? Мы ею топим, используем в некоторых ритуалах, но обонять её для удовольствия?!)
Шёлк и персидские ковры задрапировали стены бывшего кабинета. Пол отрастил ворсистый мех, в коем утопали ноги, неведомо откуда взявшиеся вазы с экзотическими фруктами и полунагие гурии, окру¬жившие Сатану. Сам он сменил строгую тройку с бабочкой на цветас¬тый халат и шальвары и возлежал на пышных подушках, пока девы, не щадя сил, ублажали его.
- Итак, позвольте познакомить вас с обстановкой. Если вы хоть сколько-нибудь наблюдательны, то должны были заметить, как трудно стало размещать свежий контингент. За последнюю эпоху мы соорудили тысячу сковородок и десять тысяч бараков для сна, и места всё рав¬но не хватает. Уже были прискорбные случаи, когда заключённые вы¬падали за край котла и получали экстремальные ожоги досрочно, что, как вы понимаете, выхолащивает сам процесс воспитания, лишая охра¬ну удовлетворения от проделанной работы. Кстати, обслуживающего персонала тоже недостаёт, уже приходится вербовать добровольцев из числа поднадзорных. Перспективы ещё мрачнее, каждый год подходят суда с новыми мириадами опочивших грешников. Между тем рай просто¬рен и, по сравнению с Преисподней, малонаселён. Необходимо в корне менять ситуацию. Вот в этом и будет состоять ваша миссия. Вас ко¬мандируют на Землю, где вам предстоит вступить в контакт с как можно большим количеством людей и обеспечить непоступление в даль¬нейшем их душ в наше распоряжение.
- Запомните, - голос Князя Тьмы загремел, заставив уже устро¬ившуюся на рабочем месте красотку подпрыгнуть, - мы не можем ис¬пользовать методы противника. Никаких славословий в адрес рая, ни восхваления добродетели, ни воспевания имени Всевышнего, которое вам, кстати, по-прежнему запрещено произносить. Наоборот, вы буде¬те рекламировать грех, но не забывать о посмертном воздаянии. Ко¬варство, лицемерие, обман, ставка на самое низменное в человечес¬кой натуре - вот наши принципы, их вы и должны применять. Просто на прелести греха напирайте поменьше, а на последующее наказание - побольше. Всё дело в акцентах, понимаете? Короче, проявляйте ини¬циативу, действуйте по обстановке. Когда чувствуете, что клиент доведён до кондиции, предложите ему подмахнуть договор о продаже души Дьяволу, то есть мне. Кстати, напомните, что подписывать сле¬дует кровью, многих это останавливает. Если объект отказывается, то вы, считайте, достигли своей цели. Мы в дальнейшем избавлены от хлопот с его душой, и он переходит в сферу интересов противополож¬ного ведомства. Вопросы есть?
- Да, Ваша Низость? Каков срок командировки?
- Бессрочная. До особого распоряжения. И никаких возражений: воспринимайте это как награду за ваши мелкие добродетели. Кстати, поскольку действовать вам предстоит на Земле, которая относится к числу пограничных областей, работать будете в паре.
Сатана щелкнул пальцами, и небо за окном прорезала молния. Из переговорного устройства зазвенело контральто секретарши:
- Тебе что-нибудь нужно, Лютик, или это спорадический разряд?
- Пригласи Агиеля, Геллочка. И сообрази мне чего-нибудь вы¬пить, в горле пересохло.
В кабинет впорхнула секретарша, облаченная в форменнный кру¬жевной фартучек. Её горло украшала модная татуировка в виде кокет¬ливого извилистого шрама. В руках она держала подносик с большой бутылью и бокалом. Судя по запаху, наполнившему помещение, в сосу¬де была серная кислота. Вильнув бёдрами, девушка прошла к боссу, и я увидел, кого она привела. О Преисподняя! Это был ангел. Довольно невысокий для своего племени, примерно метр девяносто, упитанный, светловолосый, крылья сложены и замаскированы. А что он на себя напялил! Обрядился во всё белое в стиле земных денди середины двадцатого века. По-видимому, в Небесах открыли академию пошлости и он - один из её лучших выпускников. Пожалуй, в пику ему я отка¬жусь от своих обычных пёстрых и облачусь во всё алое - под цвет пламени.
Дьявол, не обращая внимания на бокал, опрокинул посудину пря¬мо в распахнутую пасть и в три глотка опустошил её. Потом он вдо¬воль налюбовался на обуревавшие нас с небожителем чувства, вполне взаимные, насколько я могу судить, и, наконец, заговорил:
- Хвост, позволь представить, это твой партнёр, Агиель. Аги¬ель, это Длиннохвостый, но ты его можешь называть просто Хвостом. Надеюсь, подружитесь и наворочаете вместе большие дела. Кстати, дорогой Агиель, вы по-прежнему не желаете пасть? А жаль. По своему опыту скажу: рискованный, но весьма перспективный поступок. Испы¬таете массу увлекательных ощущений. Рекомендую. Ну всё, вам пора. Орднунг, господа, превыше всего.
Платье Его Мерзости опять начало преобразовываться. По-иоему, в эсэсовский мундир. Во всяком случае, гурии съёжились, задрожали и попытались слиться с ковром, а Гелла извлекла откуда-то плётку и нетерпеливо постукивала ею по голенищам высоких блестящих сапог. Я понял, что мне лучше оказаться лишним на предстоящем увеселении духа и опрометью кинулся за дверь. Ангел ненамного отстал от меня. Ну что ж, по крайней мере, в скорости реакции ему не откажешь. И за то спасибо.
Вот мы и на Земле. Довольно своеобразное место. Учитывая ца¬рящий вокруг бедлам, неудивительно, что у ада такая масса подопеч¬ных. Тем сложнее наша задача. Для тренировки решил начать с перво¬го встречного и не расстраиваться в случае неудачи (в смысле - ус¬пеха, в создавшейся обстановке нежелательного; тьфу, всё на свете перепуталось). Объект сидел на обочине, мерно покачиваясь, в сос¬тоянии полного умиротворения, имевшего, судя по виду и аромату но¬сителя, алкогольное происхождение. Его костюм свидетельствовал о том, что хозяин бурно провёл день и ни в чём себе не отказывал. Глядя на него, ангел содрогнулся. Я же скрыл неуверенность под маской напускной бодрости, легкомысленной походкой приблизился к человеку, энергично встряхнул его и тем обратил на себя некоторое внимание аборигена.
- Здравствуйте, - с трудом вымолвил субъект. - Вы кто?
- Скажем так, - значительно произнёс я, - мы издалека. У нас к вам дело.
И я с места в карьер принялся за него. Было очевидно, что данный тип не занимает высокого положения в социальной иерархии и не обладает чрезмерными материальными возможностями, поэтому я не стал напрягать фантазию и предложил ему стандартный набор коммиво¬яжёра: неограниченный банковский кредит, дворец с фонтаном, бас¬сейном и павлином ( почему-то гомо неравнодушны именно к этой пти¬це), женский хор для услаждений разного рода, повара-француза и ежегодный отпуск на Ривьере. Он относительно сосредоточенно выслу¬шал меня и отрицательно помотал головой.Я даже не успел перейти к вопросам расплаты. Спохватившись, я добавил винно-водочный подвал, пустил в фонтан виски и заменил абстрактный кредит конкретным мил¬лионом долларов. К моему удивлению, он снова отказался, причём на сей раз заговорил:
- Спасибо, друг, но мне ничего этого не надо. У меня всё есть.
- Да нет, вы не поняли. Я предлагаю вам деньги, наслаждения и абсолютное отсутствие забот и тревог. Взамен, конечно...
- Нет, друг, - перебил он меня. - На выпивку мне хватает, а всего остального не нужно. Лишняя собственность - это лишняя мо¬рока, головная боль. Правильно я говорю, брат? - это он обратился к ангелу, который в ответ смог промычать только что-то нечленораз¬дельное. - А так я свободен - и счастлив.
- Значит, отказываетесь? - потребовал я окончательного отве¬та, держа в руках заранее заготовленный акт о купле-продаже.
- Слушай, ты меня не понял, да? - начал сердиться пленник Ба¬хуса. - Объяснил же уже всё. А я человек такой: сказано - отреза¬но. И бумаги твои убери. У меня принцип: ничего не подписывать.
- Ну что ж, - резюмировал я. - Рад, что ты - человек с прин¬ципами.
Затем я выпрямился, принял величественно-небрежную позу и, обращаясь уже к ангелу, сказал, не скрывая иронии и торжества:
- А ты знаешь, по-моему, он исповедует классическую доктрину нестяжательства. Бери его - он твой.
За последнее время я сошелся с Агиелем несколько ближе. Ниче¬го, общаться можно. Не так уж он хорош, как я опасался. Правда, разговаривая, незаметно для меня (как он полагает) крестится.
От первого успешного несоблазнения я так возгордился, что ре¬шил не размениваться на мелочи, а работать одновременно с большими коллективами. Вопрос в том, как завязать исходный контакт. В конце концов, появиться сразу в своём истинном обличье - это слишком грубо. Вначале всё-таки следует быть поделикатнее.
Посоветовавшись с Агиелем и, естественно, не получив от него никаких полезных рекомендаций, придумал переодеться странствующими проповедниками. Насколько я могу судить, это лучший способ собрать вокруг себя толпу. Главное- вести себя поэксцентричнее, а вот это для нас как раз вовсе не проблема.
Я надел друг на друга два длинных пончо, полы которых мели землю, огромные зеркальные очки, накладные ногти по пятнадцать сантиметров длиной, кудрявый огненно-рыжий женский парик и высокий тюрбан с пером. Агиеля я почти не стал изменять - экзотичнее, чем есть, его уже не сделаешь. Лишь подмазал ему губы малиновой пома¬дой, подкрасил ресницы и сделал чёрную повязку через левый глаз. Пришлось, конечно, подсуетиться с наглядной агитацией, дать нака¬нуне рекламу в газеты и на телевидение, но зато, когда мы появи¬лись на трибуне, нас ждали не менее трёх сотен слушателей. Нельзя было обмануть их чаяний, и перед тем, как перейти к главному, я устроил немножечко обещанного цирка:
- Собратья! - выл я, вертясь и подпрыгивая (ангела я заставил воздеть глаза и руки к небу и ритмично качать головой). - Солнце и Луна вошли в дома свои, закрыли двери на засов, отключили телефон и не платят за электричество. Близится предсказанный мудрецом Пфэ из рода Непорочных Мальчиков конец третьего света. Железный кабан Явеселназловсем вышел на тропу войны и гоняет по ней чёрного кар¬лика Бокассу. Дональд Дак покинул семейный вигвам и подставил Кро¬лика Роджера. Восемь мертвецов поднялись из могил и встали в оче¬редь за спаржей. Покайтесь, дети мои, и, очистившись, вступайте на путь Тёмного Света, - подобную ахинею я нёс ещё часа полтора.
Лишь затем, овладев размякшей аудиторией, я занялся делом.
- Огонь идёт за мной, и дождь смывает все следы. Что же де¬лать знающим, если распахнуты Врата Смерти и девятиглавая богиня Прошёлтаракан отбирает у входящих всё, что у них осталось, будь то вещественное или нематерильное, и слишком богатым отвешивает доб¬рый пинок в зад? Не лучше ли продать души сейчас, пока они имеют некоторую ценность, чем бесплатно предоставить их в распоряжение потусторонних сил? Вы только послушайте перечень услуг, которые предлагает наша фирма.
И я развернул перед ними тот же каталог, что и перед незаб¬венным анонимным алкоголиком, да прольются на него Небеса пивом и текилой. При этом, взвесив уровень аудитории, я изначально внёс в ассортимент опробованные на первом клиенте поправки. Ну и дамам (естественно, кроме "розовых") я гарантировал вместо женского хора команду профессионалов по бодибилдингу, включая персонального Шварценеггера для каждой.
Далёкий потомок, ты можешь спросить, для чего я вообще изла¬гал позитивную часть сделки, вредя - в контексте ситуации - самому себе, если можно было ограничиться негативом, безусловно обеспечи¬вая отказ потенциального донора? Увы, сие недопустимо. Согласно Двухстороннему Пакту, всякие операции с душами считаются недейс¬твительными, если объект не получил полной информации. Проще гово¬ря, если я не рассказал бы человеку о выгодных сторонах продажи вышеупомянутой частной собственности, то отказ от подписания Акта ничего бы не значил. Ну, а в моём случае публика так распалилась, что стало ясно - можно было обойтись и менее яркими красками, ри¬суя Соблазнительность Греха. Хотя и так, клянусь Сатаной, я не слишком старался. Что ж, придётся компенсировать за счёт упора на Воздаяние. Здесь я превзошёл себя, описывая посмертные муки:
- Вас ждут бараки без мусоропроводов и кондиционеров, а ско¬вородки, на которых вас будут поджаривать, не имеют тефлонового покрытия! В адских магазинах бройлеры продаются непотрошёнными, купальники - лишь самых немодных фасонов и расцветок, а туалетная бумага - без перфорации. В книжных лавках дамам предлагают лишь брошюры о воспитании детей-монголоидов, а мужчинам - любовные ро¬маны, созданные в развивающихся странах Центральной Азии. А супер¬маркетов у нас вовсе нет! И, кстати, нигде не принимают кредитных карточек. Феминисток мы направляем в гаремы, а адептов негритюда - в рабство. Сторонники расовой сегрегации всех цветов кожи вместе трудятся в каменоломнях. Но самое ужасное - для грешников у нас по телевидению всего одна программа, и по ней с утра до вечера высту¬пают протестантские проповедники.
Как вы понимаете, дело происходило на Западе. В других регио¬нах пришлось бы несколько сместить акценты. Так, выступая в Север¬ной Корее, я бы рассказывал о публичном поношении памятников Ким Ир Сену, в котором слушателей заставляли бы участвовать, а в Рос¬сии сообщил о еврейском происхождении правителей Преисподней. Для большего эффекта я подключил метеодекорации в виде свинцово-черных туч на горизонте, раскатов грома, молний, разбивающих на части де¬ревья, и пронзительного свиста ветра в вышине. Агиель тоже не под¬вёл, исправно, хотя и однообразно, грозя гневом Господним.
Но случилось именно то, чего я опасался. Меня подвела челове¬ческая беспечность, извечная неспособность этого рода заботиться о будущем. Или, напротив, чрезмерная расчётливость, когда синица в руках представляется более полезной для организма, чем журавль в небе, поскольку дополнительные калории бульона из журавля не оку¬пят расходов энергии на его поимку. Короче говоря, практически весь обработанный контингент рвался подписать договор. Лишь четыре дамы поинтересовались, нельзя ли заменить Шварценеггера на Вуди Аллена? Ну и вкусы! Увы, я не мог им отказать в столь мелкой просьбе.
В результате всех наших трудов эти смертные образовали длин¬нющую очередь (по-моему, они вдобавок пригласили друзей и родс¬твенников, но у меня уже не было сил протестовать), и мне пришлось их обслуживать до темноты. Когда всё кончилось, на Агиеля было просто жалко смотреть.
Ночи мы проводим в мотеле близ входа в чистилище. Там мне явилась Муза. Заметим, что сия девица лёгкого поведения завела привычку посещать меня в дни неудач. На память о свидании оставила четверостишие, лишь косвенно связанное с последними событиями:
Друг тебе капканы ставит,
Вредоносит, что есть сил.
Если даже не отравит,
Значит, яду не добыл.
А от коллективных форм работы я вынужден отказаться. Видимо, человечество до них не доросло. Придётся вернуться к индивидуаль¬ным методам воздействия.
Для начала решил заняться каким-нибудь представителем интел¬лигенции. Эта хилая, но мозговитая поросль лучше прочих способна взвесить и оценить последствия тех или иных шагов. Не доверяя уже интуиции, применил метод свободного поиска и в результате вышел на писателя. Сперва я был разочарован, но потом решил, что пейзажи и нравы ада произведут наиболее сильное впечатление именно на деяте¬ля искусства.
Надо отдать ему должное, от предложенных мной соблазнов он презрительно отмахнулся, заинтересовавшись лишь наслаждениями; од¬нако и тут проявил себя новатором, потребовав включить в ансамбль несколько юношей дополнительной ориентации и несовершеннолетних обоего пола. Затем, подумав, попросил усилить тягу к извращённости у всего персонала, вплоть до повара-француза и старика-садовника, и добавить Шварценеггера, поскольку (цитирую) "это будет так бо¬жественно мерзко, так очаровательно грязно". Кстати, он заставил меня совершить обратный обмен миллиона на неограниченный кредит, причём продемонстрировал порядочную въедливость, что плохо сочета¬лось с проявленной им вначале брезгливостью. Непоследовательная натура, романтик, можно сказать. Главу о возмездии слушал невнима¬тельно. Оживился лишь во время пассажа о книжных магазинах, уточ¬нив, что давно уже ничего не читает, поскольку не видит ни в сов¬ременной, ни в классической литературе ничего конгениального собс¬твенному творчеству. Полюбопытствовал, правда, как в аду с выпив¬кой, но услышав про некачественный самогон с высоким содержанием сивушных масел, остался вполне удовлетворён. И мгновенно, игнори¬руя бормотания Агиеля, расписался в договоре, причём палец разре¬зал сам столовым ножом в масле с прилипшими крошками. Лишь потом снизошёл до объяснений и втолковал ангелу, что жизнь на небе че¬ресчур скучна и добропорядочна для человека творческого, а вот пребывание в Преисподней несравненно разнообразнее и привлекатель¬нее для художника, так что даже без какой-либо компенсации с моей стороны он завизировал бы пресловутый акт, чтобы иметь посмертную гарантию. А на Земле развлечения на свой вкус он бы и сам нашёл, без нашей помощи. В его альтруизм я, правда, не поверил, да уж ладно.
Дни тянутся за днями, а моя первая победа так и остаётся единственной. Если Всевышний действительно создал людей по своему образу и подобию, то я не сел бы играть с ним на деньги его коло¬дой. Не хотел бы я предстать перед Сатаной, когда он узнает, сколь успешно я выполняю его поручение. С каждым очередным конфузом, об¬ременявшим лишней жертвой и без того переполненный ад, Агиель смотрит всё более вызывающе. Хоть должен был бы рыдать, между про¬чим. Ой, как бы не случилось, что в результате моей блестящей дея¬тельности после возвращения и жить мне будет негде. Когда, нако¬нец, пристроят к Преисподней давно обещанное девятое измерение?
Уже не отказываюсь ни от кого. Сегодня встретили субъекта, в глазах которого появлялся характерный маслянистый блеск от любой попадавшейся на его пути фемины моложе пятидесяти, если, конечно, у последней в избытке имелись вторичные половые признаки. А уж когда он видел девиц в поре созревания, мне просто становилось страшно. Взгляд его прожигал их насквозь, определял количество, цвет и фасон белья, проникал далее в самые увлекательные глубины и, по-моему, оплодотворял. По крайней мере, трёх юных нимф он точ¬но походя дефлорировал. Сверхъестественный тип! А в мозгу его неп¬рерывно происходило такое, что куда там индусам с их провинциаль¬ными камасутрами. Пожалуй, и обитателям Преисподней пора к нему на выучку.
Ну и что, всё равно ничего не получается, почему бы и с ним не попробовать? По крайней мере, ясно, чем его можно соблазнить, а чем - запугать.
Разговор с Мышиным Жеребчиком (назову его так) я начал под видом коммивояжёра, распространяющего порнографические картинки и спецмассажёры, и когда я перешёл от отвлекающего манёвра к истин¬ной сути дела, взор его был мечтателен, нежен и доверчив. Я же го¬ворю, что знаю, чем таких взять. По мере того, как я описывал спо¬собы, коими мой визави овладеет большей частью прекрасной половины человечества при полном потворстве и даже активном соучастии пос¬ледней, он багровел, наливался кровью и вскоре стал положительно опасен для общества. Чтобы избежать эксцессов, я несколько сбавил обороты и последующие описание количества, масти, активности и поз потенциальных партнёрш, а также гарантии физиологической мощи но¬сителя инфернальных сил дал скороговоркой.
- Хвост, - зашипел мне на ухо Агиель, - ты уверен, что разум¬но выбрал собеседника?
- Отстань, - сказал я. - Не видишь: процедура уже в самом разгаре.
Потом я обернулся к Жеребчику:
- Но, естественно, после смерти вы расплатитесь сторицей. Для начала мы предадим вас в руки садисток. О, это настоящие мастерицы своего дела. Вы познаете прелести кожаных плетей, раскалённых игл и применённой не по назначению бормашины. Потом вас сделают гер¬мафродитом с нарциссовым комплексом, и вы окажетесь жертвой траги¬ческого парадокса, когда наличествуют и активная, и пассивная сос¬тавляющие, между ними вспыхивает влечение, их ничто не связывает, но отсутствует физическая возможность реализовать чувство. Между прочим, - вспомнил я, отвлекаясь на миг в сторону, - у жителей Бе¬тельгейзе ввиду особого устройства органов не возникло бы подобной проблемы. Их мы наказываем по-другому.Далее мы вернём вам прежнюю оболочку, но под гипнозом внушим синдром Пигмалиона, и вы, потешая публику, станете кидаться с брутальными намерениями на каждую ста¬тую женского пола, вплоть до пресловутой барышни с веслом. Напом¬ню, всё это будет длиться не года - эпохи. Затем вы начнёте испол¬нять обязанности султана-импотента с бесчисленным гаремом и будете сгорать от постоянного неутолимого желания. А ещё вас превратят в осла со всеми его скотскими инстинктами. Ну, в шкуре животного, считайте, вы просто отдохнёте перед действительными испытаниями, потому что в заключение магические чары переплавят вас в женщину, нет - в юную несовершеннолетнюю девственницу, живущую на окраине города. Я так и вижу: вот вы, пугливая, прелестная и беззащитная, пробираетесь по узким кривым улочкам домой. Темно, фонари давно разбиты хулиганами, а за кустами притаились и уже раскрыли вам свои похотливые объятья маньяки, маньяки, маньяки! Вы нежны и фри¬гидны, - меня уже несло. - А они нет. Бросаются на вас стаей, и тут появляется Он. Большой и сильный. Он разгоняет кодлу - по крайней мере, до следующего вечера - и провожает вас до дому. Вот он-то и окажется главным сексуальным садистом. Ух, и достанется же вам! А истинного спасителя - Благородного Гарри - в нашем сюжете нет. Потому что это не триллер, а порнография с насилием.
Я остановился передохнуть, воспалённо дыша. Фантазия иссякла.
- Ну и... потом, наверное, всё сначала. По кругу.
Буркалы Жеребца наполнились влагой. Испугался очень, что ли? Я пригляделся. О ужас! Несомненно, это были слёзы счастья.
- Спасибо, спасибо, - повторял он. - Какие изыски, какие но¬вые незабываемые ощущения! Благодарю вас. Я весь дрожу, когда ду¬маю, что мог бы их лишиться. Один осёл чего стоит! Вы и не предс¬тавляете, каких вершин я могу достичь с его-то физическими возмож¬ностями. Где поставить роспись?
Ну, и что мне теперь прикажете делать? На что упирать, что затушёвывать? Такое чувство, что, независимо от моих ухищрений, исход один - очередной задействованный договор.
На память о знакомстве у меня остался очередной стишок:
Целует муж свою голубку,
Нет друга чище и верней.
Он не бежит за каждой юбкой,
А лишь за тем, что скрыто в ней.
Разочаровавшись в мужчинах, решил вновь заняться слабым по¬лом. Высмотрел было вполне подходящую старшеклассницу, но тут Аги¬ель отодвинул меня в сторону.
- Извини, но теперь моя очередь. Смотри и учись.
Он материализовался перед девушкой, когда та сидела в своей комнате и делала уроки. Естественно, перепугал до смерти. Удачное начало. Молодец. Потом, помедлив, принял своё, так сказать, истин¬ное обличье - с крыльями, нимбом, венцом, лирой и прочими аксессу¬арами. Вплоть до ночной рубашки, которую на Небе, насколько мне известно, называют хитоном. Ну, хитон там или не хитон, а я бы сию хламиду ни за что не надел. Впрочем, не предстал перед барышней неглиже, и на том спасибо. Вообще же, по-моему, он действовал по заранее обдуманному плану. Да я, собственно, давно заметил, что у него зреют подспудно некие намерения. Посмотрев на себя в зерка¬ло, ангел несколько (сантиметров на тридцать) увеличился в росте, расширил плечи, расчесал кудри на пробор, опустил венок на правую бровь и расправил крылья.
- Дщерь моя, - пророкотал Агиель, нависая над столом, - вслу¬шайся в сии слова, ибо я ниспослан к тебе свыше.
- Ой, а это обязательно именно сегодня? - пролепетала малыш¬ка, сжимаясь под его пронзительным взором. - У меня завтра конт¬рольная по биологии, а я ещё ничего не выучила.
- Сказано: не медли, ибо час близок.
- Очень близок? - робко спросила Юница.
- Ну, не то чтобы очень, - признал небожитель. - Но, в общем, так полагается говорить. И ещё записано, - вновь усилил он тембр, - вот стою у двери и стучу.
- Так это Он стоит. Я вы вообще без стука в спальню к женщине вошли. Это, между прочим, невежливо. Вдруг я здесь как раз перео¬деваюсь. Или вообще без лифчика.
Здорово она его. По-моему, он смутился, но быстро восстановил апломб:
- Не до стыдливости сейчас. Призываю тебя: покайся и очис¬тись, ибо я пришёл вывести тебя на путь Света и Истины. Сними тон¬кое платье своё, там тебе не понадобятся ни французское бельё, ни лифчики.
- Мне нельзя без бюстгальтера. У меня грудь провисает, - по¬жаловалась девушка. - Вот если бы у меня был бюст, как у Сью Так¬кер! Хотя у неё, наверно, силиконовые имплантанты, просто не хочет признаваться. Ну и что, искусственные они или настоящие, а маль¬чишки к ней так и липнут. Даже Томми, и тот...
Совершенно растерянный, Агиель меланхолично вертел ручку ре¬гулятора яркости нимба. А ещё говорят, что в раю понимают челове¬ческую природу. Нет, уж если где и проживают знатоки людской нату¬ры, так это в Преисподней. Наконец ангельское терпение иссякла, и он взорвался.
- При чём тут размер ваших молочных желёз?! - орал смиренный слуга Всевышнего. - Я тебе не школьная подружка. Меня не интересу¬ет длина твоей юбки или фасон трусиков. Всё это ты немедленно сни¬мешь и наденешь власяницу. Ух, как она станет натирать во всех местах твоё нежное тело! Днём будешь трудиться и поститься, а по ночам молиться. Лучше всего, конечно, если уйдёшь в монастырь, - деловито распоряжался Агиель, - но, в принципе, монашествовать можно и в миру. Главное - храни дух и тело в чистоте. Никаких ви¬дов секса, поняла?
- Как, и с Томми нельзя? - спросила девушка, и глазки её на¬полнились слезами.
- Я же сказал: никакого разврата.
- А мы с Томми и не... не... не развратничаем. Мы просто лю¬бим друг друга!
- Всякая плоть греховна, - настаивал на своём ангел. - Так и быть, разрешаю любить друг друга духовно. Но невинность блюди! И он пусть к тебе присоединяется. Воздержание полезно. А то развели тут резинки, спиральки, пилюли. Так и норовят обмануть Господа.
- Томми ни за что не согласится.
- Ну и чёрт с ним, - рявкнул Агиель и тут же, спохватившись, принялся креститься. - В смысле - наплевать на него. Тебя ждёт высшая, лучшая судьба. Ты отринешь все земные радости и наслажде¬ния, все удовольствия, добровольно примешь на плечи крест свой и повлачишь его, стоически перенося брань, насмешки и побои окружаю¬щей черни. Вскоре стройная фигурка твоя согнётся от забот и тяжких трудов, власы поседеют и наполнятся перхотью от мытья некачествен¬ным шампунем, зубы расшатаются и искрошатся, глаза поблекнут, кожа огрубеет и покроется морщинами. И вот тогда, когда ты станешь ста¬рой и страшной и люди, завидя тебя, будут в ужасе шарахаться, ты сможешь с гордостью сказать себе: я бежала утех мирских и сохрани¬ла свою девственность для Господа, которому она даром не нужна. Будь спокойна - вряд ли тогда на неё хоть кто-нибудь покусится. А зато после смерти ты присоединишься к нам, обитателям Небес, мы научим тебя играть на кифаре или лучше на арфе - у нас арфистки в дефиците, никто не хочет тяжеленную бандуру на себе влачить - и ты будешь со своим инструментом целыми днями бродить по полям, зарос¬шим асфоделем, петь вместе с нами хором, нырять в струях зефира и исполнять что-нибудь классическое.
- Вроде стриптиза? - невинно поинтересовалась школьница.
- Дурацкие шутки, - отрезал ангел. - Вроде Чайковского. И пи¬таться нектаром и амброзией в кампании таких же, как я.. А все¬го-то и нужно - прочесть вот этот договор и отказаться его подпи¬сать. С вышеупомянутыми последствиями, конечно. Здесь обещают тебе всяческие блага земные в обмен на то, что душа после смерти будет вечно пребывать в аду.
- А ты не перегибаешь палку? - спросил я Агиеля, незримо стоя рядом с ним. - В конце концов, имеется же ещё и промежуточный ва¬риант: она просто отвергает Акт, но не совершает перечисленных тобой чудачеств, попадает в чистилище и тихо-мирно проводит там время до Суда. Я там был, неплохое местечко. Меня бы такой вариант устроил, да и тебя тоже.
- Нет, - гордо заявил ангел. - Я всегда стремлюсь к макси¬мальному результату.
- Спасибо, - сказала девушка, - за подробную и поучительную беседу. Я правильно поняла, что в Преисподней буду лишена вашего приятного общества?
- Да, конечно, - самодовольно подтвердил небожитель. - Что мне там делать?
- Не зарекайся, - покачал головой я. - Ой, не зарекайся.
- Ну что ж, - задумчиво произнесла она, - пожалуй, я пойду на эту жертву, - и она аккуратно вывела в соответствующей графе свою фамилию и имя.
По-моему, это был первый случай в истории Разума, когда дейс¬твующий ангел уговорил смертного продать душу Дьяволу. Посмотрели бы вы на Агиеля в этот момент. Он застыл, как громом поражённый. Мне показалось, что он готов был пасть.
- Ладно, дружище, - сказал я потенциальному противнику. - Ну, соблазнил девушку. Со всяким может случиться. Пойдём в гостиницу.
И всё-таки наша проблема должна иметь решение, я это нутром чувствую. Просто мне надо сосредоточиться, отключиться от внешних раздражителей и подумать. Хорошенько подумать.
Что-то я давно не заполнял дневник. Дела, знаете ли, заботы. Прошёл всего год, а как всё изменилось. Аду больше не угрожает захлебнуться в волнах земных грешников. Разумеется, приток есть постоянно, но он введён в разумные рамки и отрегулирован. Интерес¬но, что и Небеса удовлетворены. Я более не являюсь рядовым комми¬вояжёром, занимаю ответственный пост, у меня большой штат сотруд¬ников, значительный доход за счёт комиссионных и солидное, устой¬чивое положение. Агиель служит у меня помощником по связям с раем. Его Мерзость весьма доверяет мне и приглашает на все главные шаба¬ши года, даже обещал дать эксклюзив на проведение операций с душа¬ми, но, думаю, обманет. Мой опыт намереваются внедрить на всех обитаемых планетах.
И всё потому, что мне удалось-таки решить нашу маленькую за¬дачку. При этом я, как и рекомендовал Сатана, использовал наши худшие качества. Теперь мы всячески стремимся к тому, чтобы как можно большее количество смертных заключило соглашение с Дьяволом, активно рекламируем выгоды, получаемые человеком в результате этой сделки, и, конечно, добиваемся успеха. Во всех смыслах.
А причина перемен - в маленькой приписке, которую я внёс в стандартный текст договора. Всего одна фраза, а как перевернула ситуацию, к обоюдной выгоде Верха и Низа! Вот оно, сочинённое мной последнее предложение Акта:
"В случае предсмертного покаяния субъекта-носителя настоящее соглашение признаётся аннулированным".
Ни больше, ни меньше.
Ну как? Не правда ли, поистине дьявольское коварство?!
- Вот вам одна из множества происшедших со мной историй, - сказал Длиннохвостый, захлопнув чёрную книжицу и убирая её в таин¬ственные глубины своего одеяния. - Когда-нибудь прочту ещё кое-что забавное. А здесь, если кому-то интересно, я провожу вполне заслу¬женный отпуск. Он у персонала Преисподней чертовски долгий.
- Всё понимаю, - сказал нетопырь, - и, как инженер, могу высоко оценить простоту и изящество предложенного вами решения. Но одно до меня не доходит: для чего вы вообще продолжаете операции с душами? Ведь ваша вставочка лишает договор всякого смысла.
- Э-э, не скажите, - возразил чёрт, - всё-таки мы до извест¬ной степени упорядочиваем взаимоотношения с нашим естественным клиентом и одновременно с этим как бы наталкиваем его на опреде¬лённую мысль. Но даже если отодвинуть эти соображения в сторону, то остаются ещё вопросы престижа. И, наконец, польза пользой, но, кроме того, во всей процедуре такая масса удовольствия!
- Между прочим, - обратился он вдруг к груимеду, занятому своими мыслями. - Помнится, у нас с вами вышли некоторые трения по поводу вашего легкомысленного заявления, что таверна в частности и весь мир в целом воображены лично вами.
- Вы сомневаетесь в моих словах, - удивлённо спросил Пронзи¬тельный Стон.
- Безусловно, - откликнулся нечистый. - Я, например, катего¬рически отказываюсь считать себя исчадием вашего разума. Утверж¬даю, что и сей приют странников, и мы, его населяющие, существуем реально, а вы - или романтический фантазёр, или просто не вполне здоровы, и ваши приключения - бред больного рассудка.
- Вы оскорбляете меня! - вскричал Стон.
- Нет, просто требую решающего эксперимента. Попробуйте-ка нас развоплотить.
- Может, лучше не надо, - засомневался Левый Полусредний| Ресторан очень приятный, сидим хорошо, кампания тёплая. А вдруг он действительно всё это выдумал? Тогда пусть уж лучше останется, как есть, безо всяких экспериментов. Очень уж жить хочется.
- Нет, пусть докажет, - упёрся чёрт.
- Действительно, давайте рискнём, - неожиданно поддержал его обычно осторожный Джон. - И так ведь в гравитационный мешок пада¬ем. Что нам терять, кроме своей дыры?
- Ну, хорошо же, - мстительно произнёс груимед и крепко заж¬мурился. - Сейчас узнаем, кто был прав. Порхающая, я иду к тебе.
И, бормоча что-то под нос, он принялся самоуглубляться, уменьшаясь в размерах и как бы расплываясь по контуру. Зрелище бы¬ло страшноватым. Тело груимеда растягивалось то в одном, то в дру¬гом направлении, искажалось, покрывалось рябью, как изображение на экране телевизора, заглушаемое помехами. Сью первая заметила, что Пронзительный Стон как-то незаметно стал плоским, и со спины выг¬лядел жутко, словно дырка, вырезанная в пространстве. Потом он стремительно побледнел, будто выпитый незримым вампиром, и вовсе пропал, даже без щелчка.
На том месте, где он только что находился, появился крошечный источник света, горящая точка, ослепительная, словно миниатюрная звезда. Несколько секунд она, пылая, неподвижно висела в воздухе в полуметре от пола, как приготовившаяся к броску кобра, и вдруг молниеносно расширилась, разрослась, распахнулась, бесшумно взор¬валась, стирая с ткани бытия и Джона, и Левого Полусреднего, и Длиннохвостого, и Аркадия, и занятую лишь в нескольких эпизодах Сью, и ещё более незаметную Хатци, и прочих посетителей, и саму таверну, и даже порядочный кусок окрестного космоса. И, наконец, саму себя.
Всё исчезло. Реальность воображения была безвидна и пуста, как непочатый лист бумаги. И была тьма над бездной, и лишь дух Создателя носился над водою. Хотя нет, воды тоже не было, только Творец реял где-то там, во внешней среде.
И тут раздался тихий хлопок, и всё явилось вновь: и харчевня, и хозяин, и рассказчики, и едоки-выпивохи, описанные и даже неопи¬санные - словом, все, кроме груимеда. Для него одного эксперимент окончился печально, он выпал из настоящего повествования.
- Ну, что я говорил? - воскликнул Длиннохвостый.
- Не знаю, не знаю, - пожал плечами Булах. - По-моему, всё не так просто. Самого Пронзительного что-то нигде не видать. Да и у меня такое странное чувство, будто некоторое время я не существо¬вал.
- Когда кажется, надо креститься, - сказал чёрт с таким ви¬дом, словно произнёс нецензурщину.
- Как говаривал мой шеф, разливая водку на двоих, - пробормо¬тал Аркадий, - истина всегда посередине.
- Ладно, это всё мелочи, - патетично заявил Джон. - Главное - заседание продолжается.
- А что там, за бортом? - спросил с интересом дракон. - Пора бы произвести разведку, - и направился к выходу.
За ним последовал кое-кто из наиболее отчаянных посетителей, включая Длиннохвостого.
- Постойте, куда же вы? - обиженно закричал Джон. - А я? Я тоже хочу что-нибудь рассказать.
- Ладно, подождём, - согласился чёрт. - Окажем хозяину уваже¬ние. Только не очень долго, а то, Дьявол побери, засиделись уже.
- Да я совсем коротко. Ну хоть что-то, для успокоения души. Вот, например, лимерик собственного сочинения:
Один джентльмен из Айдахо
Трепетал, как стемнеет, от страха,
Но на кладбище жил
Средь зловещих могил
И вставал лишь ночами из праха.
Написано по следам действительно имевших место событий, гос¬пода. Мог бы рассказать о них подробнее, но...
- Но не нужно, - перебил его нечистый. - Благодарим вас за доставленное удовольствие. Однако, если пошли стишки, то, точно, пора закрывать лавочку. Эй, режиссёр, гасите лампы.
Камеры перестали стрекотать, юпитеры померкли один за другим, электрики смотали проводку. Автор крупно вывел слово
К О Н Е Ц
Собственно, всё было сказано. И он, то есть я, мгновение по¬колебавшись, поставил финальную точку.
Вдруг на опустевшей тёмной сцене раздался рык дракона:
- Эй, ребята, давай все за мной.
Свет вспыхнул вновь, сам по себе.
Похоже, пока общее внимание было занято произведением Була¬ха, Полусредний всё же выходил наружу.
Посетители и официантки гурьбой высыпали на крыльцо. Хозяин встал в дверях. Вокруг ничего не было, даже чёрной дыры.
- Создатель, что это? - прошептал Джон.
- Не знаю, - недовольным голосом откликнулся Творец. - Я во¬обще уже завершил данный текст, и теперь вы действуете совершенно самостоятельно, без моего участия. Что же касается вашего вопро¬са... По-моему, перед вами Неописуемая Мгла.
Тем временем дракон взахлёб рассказывал:
- Вот тут, в метре от последней ступеньки, отверстие, я в не¬го чуть не провалился, задними лапами успел вцепиться. Там вроде бы начинается труба с гладкими стенками.
- Куда ведёт? - деловито спросил чёрт.
- Не знаю. Вглубь куда-то. Сейчас выясню.
Не раздумывая, Левый Полусредний шагнул с крыльца и мгновенно пропал из глаз. Откуда-то из пустоты донёсся его удаляющийся го¬лос:
- Ух, как здесь здорово. Вверх-вниз, вверх-вниз, как на аме¬риканских горках. Парни, девушки, давайте сюда! - и смолк.
- Собственно говоря, почему бы и нет? - пробормотал Длиннох¬востый, разбежался, озорно свистнул и ногами вперёд прыгнул туда, где, по его расчётам, находилась драконья яма. И ухнул вслед за ним.
- Э-ге-е-э-эй...
И тут началось. Один за другим герои покидали произведение, уходили во тьму и мчались по скользкому пути в неведомое, к новым приключениям. Наконец, крыльцо опустело.
И тогда тот, кто ещё недавно был Джоном Булахом, а теперь опять лишился и имени, и тела, и личности, сложил таверну, как детскую картонную игрушку со "встающими" фигурками, сунул её в карман и шагнул вслед за остальными. Перед тем, как исчезнуть, он ухмыльнулся и, отрастив огненный палец, начертал в пустоте:
"А вот теперь действительно конец".
И ничего не стало.
Посиделки в межпланетной таверне форма сущности
© Copyright: Альберт Зеличёнок, 2008
Свидетельство о публикации №208030800270
Свидетельство о публикации №208030800270
Рецензии