Большой гость
Голубятник Витя Суворов со своей семьей, да вдова с тремя ребятишками, два парня и девчонка. Парни подростки держат кроликов в земляной сарайке. Витя держит голубей. За этим занятием проходит их время и жизнь. Витя взял себе в жены вдову с девочкой, Анна старше Вити на десять лет.
Война проглотила мужиков, оставив вдов с ребятишками маяться. У Анны муж погиб на войне, она и Вите рада, хоть и уму, разуму его наставлять надо. От голубей, от мальчишества, он еще не ушел, но хоть душой добрый. Витя рос сиротой, родственников своих не знал, скитался по детским домам, родителей его где-то стерли красно-белые жернова.
Притерпелись Анна с Витей друг к другу и живут. Родили еще одну девочку, похожую как две капли воды на отца. Дочь намертво привязала к семье Витю. Он мужичек не велик, но красив лицом и телом и хоть молодой, но уже натруженный. Анна ему мать и жена, что скажет, Витя делает безропотно, полностью положился и доверяет, знает, что она дурного ни чего не скажет. За это он ее уважает и любит. Витя работает в столярке, Анна — на кухне в столовой. Утром после сна у Вити первое дело — это голуби. Выходит в заношенной до дыр майке, накормит голубей и выпускает их из будки на волю порезвиться. Пронзительно свистнет, голуби захлопают крыльями, только пух да пёрышки летят, встанут на крыло и кругами ввинчиваются в небо, набирая высоту. Витя, задрав голову, прикрывшись рукой от солнца, кричит: «Вон, видал, что молодой творит, кувыркается, хулиганит, ему лишь бы побаловаться, волы-ы-ынить. Родитель-то его вон как серьёзно круги нарезает». И довольный Витя весь светится в улыбке. Тут уже и пацаны стайкой к нему подбиваются. Рассядутся на завалинке, между ними и Витя. Анекдот, какой ни будь про Пушкина, про Лермонтова завернёт, побасёнку стравит, смех и гомон, весело на солнышке. Витя в этот миг счастлив.
Лето пятьдесят второго выдалось тёплым, солнечным.
Но в это утро (воскресенье) день особый. Витя с утра в свежей рубашке, хлопочет по хозяйству, печку топит, женщинам помогает то воды принести, то ещё что, то туда, то сюда. Ждут большого гостя. Приезжает двоюродный брат Анны, не виделись с самого детства. Слышал Витя от Анны, что он военный, в большом чине ходит, служит в штабе.
День кипит, с утра из радиоприемника льются песня за песней.
Сталин — наша слава боевая,
Сталин — нашей юности полёт.
С песнями, борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идёт.
Кипучая, могучая,
Никем непобедимая,
Страна моя, Москва моя,
Ты самая любимая.
В доме все крутятся, все бегают, соседка тоже помогает. Упарились. Стряпают, варят, жарят, все разгорячённые, приподнятые к такому торжеству.
И вот во второй половине дня подъехал штабной армейский вездеход. Из него вылез грузный, здоровенный детина-полковник и его пышная жена. Привёз их шофёр-солдатик. Все живущие в старой бане высыпали посмотреть. Собаки принялись было лаять, но их быстро угомонили.
Анна подошла к брату.
— Здравствуй, Коля.
Обняла его, Коля похлопал её по спине. Витя поздоровался с гостем и его женой по рукам.
Гостя посадили на почётное место. На колени положили полотенце. Кошка запрыгнула на полные бедра и улеглась. Полковник, не привыкший к этому, спихнул её под стол и сапогом отправил подальше.
Витя не знает как себя вести, куда руки деть, что и как говорить. Что-то сморозил — жена тут же локтем в бок воткнула. Сидит он, смотрит и завидует полковнику. «Молодец паря, аппетит богатый и живот у него вон какой большой, туда войдёт вся крольчатина вместе с выпивкой. Все деньги ухлопали, чтоб стол накрыть, даже взяли взаймы кроликов у соседей. Надо угостить гостя нежной крольчатиной. Но зато месяц жить будем — зубы на полку, а жена-то полковника брезгливо, нехотя ковыряется вилкой», — думал и смотрел на все это Витя.
Полковник не знает о чем говорить, он давно не разговаривал с простым человеком. Он только отвечает на вопросы Анны. Полковник занят оперативно-тактическими учениями, все воюет. Он до корней волос заполнен военно-тактическими терминами, разучился говорить простым языком. Витя ему кажется невзрачным мальчишкой, дикарем, о чем с ним можно разговаривать, Лучше предаться трапезе, вкусно с аппетитом принять угощение. Анна накрыла стол просто, но со вкусом, крольчатина поджаренная, картошечка, огурчики, все приправлено свежей зеленью. Пышные булочки, шаньги с творогом к сладкому компоту.
Жена полковника упитанная, гладкая женщина, в богатом нарядном платье, с пышной причёской, с золотыми серёжками и с золотым перстнем выглядела по сравнению с Анной и соседкой яркой особой. Она говорит неторопливо, спокойно, уверенно, властно. Анна по сравнению с ней не смотрится. Сухонькая, жилистая, вся в морщинах, с серым лицом, одета в простенькое платьице, которое она одевает только по праздникам.
Накормили солдатика, Витя налил ему стакан водки, поставил выпить. Тот, косясь на занятого едой и разговорами своего командира, замотал головой:
— Не, мне нельзя, у меня шеф строгий, да и за рулём я.
Но на ухо шепнул Вите. Тот мотнул головой и тут же извлёк из укромного места бутылку и незаметно сунул в карман галифе солдатика. Не мешкая, солдатик выйдя, спрятал её в машину под сиденье.
Скучно полковнику, сладко покушав, попив, раскрасневшийся он, подозвал Витю, и говорит:
— Найди мне чистенькой бумажки.
Витя порылся, порылся.
— Нету, только грязная.
— Ну, тогда газетку.
— У нас нет газет, зачем они нам, мы их не читаем.
— Скажи где у вас тут уборная?
— У нас нет уборной.
« Вот варвары», — подумал полковник.
— А куда вы ходите по нужде?
— А, вон за угол.
Полковник посовещался шепотом с женой, та выделила ему из своей сумочки клочок бумажки.
Витя вышел на улицу, чтобы показать полковнику, куда ходить. Тут скованность и робость слетела с него, «надо же полковник, оказывается тоже, как человек по нужде ходит».
Подбежал солдатик-шофер к спасителю Вите с вопросом.
— Скажи, где у вас тут поблизости общественная уборная?
— Ну, только в городе на вокзале, — указал рукой Витя.
Солдатик метнулся к машине, чтобы завести ее да умчать своего начальника в город, в общественную уборную: «Ну надо же ни раньше, ни позже его прихватило». Но полковник замотал головой, — мол, не мельтеши, не до тебя здесь.
Вите думалось,что начальники, командиры из какого-то другого теста, а, оказывается, они такие же, как и мы, только мнят о себе много.
Припертый потребностью, загнанным зайцем полковник заскочил в сарайку, чтобы справить нужду, но там мальчишки кормят кроликов. Растерявшись, он пулей выскочил наружу, увидев Витю, полковник, пыжась, сделал важный вид, но вид получился жалким, страдальческим. Витя указал ему на угол, и тот, завернув за угол, ящерицей скользнул в заросли. Полковника хлестануло по самолюбию, но делать нечего, пришлось присесть. «Перед естеством как не пыжься, а не устоять». В этой простой оголенной жизни, полковник почувствовал себя коровой на льду, эдаким не уклюжим предметом. Натуральность его нахмурила.
Облегченный, полковник выплеснул Вите.
— Хороший хозяин, перво-наперво уборную ставит.
Витя смолчал, но душа возмутилась: «Хорошо говорить, не землю боронить. Был бы двор мой, был бы и уход другой».
Реальность островка этой жизни не вяжется с образом мышления полковника, островку не пробиться в его мир.
Солдатик тут тоже вмешался.
— Шеф злой, ему же не положено по рангу за угол ходить.
— У природы нет рангов, перед ней все равны, прижмет, так и с рангом не посчитаешься, присядешь, — защищался Витя.
— Чё, уборную не сделаешь, ты же в столярке работаешь, принёс бы досок да сколотил.
— Принёс. Да у нас за гвоздь посадят, не то, что за доски.
— Ну, тогда бы ямку, хоть какую–нибудь, вырыл, куда ходить.
— А, зачем, так лучше. Сходишь, потом собаки съедят, птицы склюют, солнце подсушит, вот и чисто. А в яме только мух разводить.
Провожать гостей вышли также все жители старой бани. Полковник похлопал Анну по спине, Вите руки не подал, залез в машину, и укатили.
«Эхоль дело, уборную ему подавай, велика печаль, обомнется и так, груздь нашелся, у меня уборная — поле просторное, травою покрытое, кустами закрытое», — роптала душа у Вити. Что, уборной нет, Витя здесь не усматривает большого конфуза и трагедии, на оборот, здесь есть для него романтика и прелесть.
Приехав, домой полковник, был мрачен и молчалив. Кошки скребли у него внутри, он был оскорблен тем, что уязвили его внутренний уют, поволноваться, пострадать пришлось. Не привычный он к этому делу, так как, он простых людей подчинял. А тут пришлось подчиниться ему.
Воинственные полковники заигрываются в войну, разрабатывают кровавые операции, а мужики, выполняя их замыслы, кладут свои головы. Важна ли для мужика уборная, коль его жизнь ни что, ее жгут как хворост в костре, в костре войны, в костре произвола?
«Судьба, судьба. Колюшка был в учебе незаметный, не рвал с неба звезд, но был расторопный, умел к кому, как подойти. И вон, пади же, до какого чина до служился. И не загордился, приехал, навестил, — рассуждала Анна. — Да он приехал себя показать, блеснуть перед нашей нищетой. Думаш он на тебя посмотреть приехал, обрадовалась, да он нам мырло утер и укатил... Жалеешь. Вон волк пожалел кобылу, — оставил хвост, да гриву».
Витя не спеша пил крепкий, горячий чай, прищурившись, он с удовольствием дул на него.
Свидетельство о публикации №208030800540