Одинокая

Одинокая повесила на шею костяное ожерелье и вышла из землянки. Вокруг было тихо – почти все еще спали.
Охотники ушли еще на заре. Одинокая слышала их тихий уход – только бы не растревожить зверей! Дрожа и зевая от холода, она чуть отодвинула полог, закрывавший вход в землянку, и как завороженная смотрела на вереницу мужчин с раскрашенными лицами. Они несли копья и дротики, шли четким размеренным шагом, а Одинокая смотрела и смотрела на них…
Сегодня была ее очередь охранять большой костер. Предыдущая Охраняющая сонно встала и ушла куда-то. Одинокая принялась подбрасывать сухой валежник; ее длинные черные волосы едва не попали в огонь. Он, начавший было умирать, разгорелся.
Одинокая любила сидеть здесь одна. Это давало возможность подумать.
Ни один охотник не предлагал ей поддерживать огонь в его очаге. Ни один… Она снова отбросила волосы назад.
Она жила совершенно одна уже очень давно, с тех пор, как ее мать то ли умерла, то ли ушла. Никто толком не знал. Кто-то говорил, что она умела колдовать. Некоторые считали и Одинокую колдуньей. Выходило так, что ее то заставали за подбрасыванием в огонь веток, дающих особенный аромат, то находили ее, собирающую болотные лилии далеко от поселения. Остро пахнувшими гирляндами из этих темно-розовых, насыщенных цветов с черными сердцевинками она украшала стены своей землянки.
Женщины относились к ней двояко: приходили к ней за советами и боялись, что она приворожит чужого мужа. Откидывая полог, боязливо заходили, но не засиживались.
«Беспочвенно, – думала Одинокая, провожая очередную из них взглядом, – совершенно беспочвенно… Я никому не нравлюсь».
Она учила их подсыпать в суп приправы, тушить овощи, ласкать мужей и успокаивать детей. Иногда лечила легкие болезни какими-то травами. Четырнадцатилетние девочки втайне от родителей просили ее погадать – она отказывала и тем самым еще больше сгущала вокруг себя тайну.
… Солнце отчаянно цеплялось за верхушки деревьев, не желая падать за край земли. Целая огненная река разлилась по небу. Засвиристели далекие, обманчивые вечерние птицы, взметнулись где-то над водой, исчезли. Сейчас лето, потом – не успеешь оглянуться – оно закончится, обрушатся холода, и ничего не будет…
Женщины дружно шили что-то, сгрудившись вокруг костра, за которым следила ночная Охраняющая – еще совсем девочка, по уши влюбленная в своего молодого мужа. Одна затянула песню, другая подхватила, и они пели, пока Одинокая вдруг не сказала:
– Кажется, идут.
Они действительно шли, под их ногами трещали сучья и шуршала трава. Разбежались тени, и женщины увидели идущих впереди самых сильных охотников с положенной на носилки тушей крупного оленя. Женщины засуетились, начали уводить мужчин в землянки, где остывал ужин. Охраняющая радостно взвизгнула и, попросив Одинокую присмотреть за огнем, тоже помчалась встречать мужа.
Одинокая сидела и смотрела в никуда. От огня дрожал воздух, лишая и без того фантастический мир последних остатков реальности.
«Дальний лес. Широкие синие тени от стволов деревьев. Ветки, образующие причудливую решетку, в которую бьются частицы солнца… Запахи хвои и жареного оленя… Мир настолько ирреален, что нечего грустить о несбывшихся мечтах. Жизнь – это только сон, ускользающие запахи и звуки, мимолетные встречи, красота в своем чистом виде…»
Кто-то положил руку на ее плечо. Она вздрогнула и подалась назад. Костяное ожерелье сухо звякнуло.
– Хочешь поддерживать огонь в моем очаге? – спросил Русый, молодой охотник, посвященный всего год назад.
Одинокая опустила ресницы. Они задрожали, как крылья бабочки – именно Русый стал первым человеком, придумавшим это сравнение. Он сел, и обнял ее плечи, и ощутил волшебный запах темно-розовых лилий.
– Я не гожусь для всего этого, – сказала Одинокая.
– Не умеешь готовить?
– Умею, но…
– Не умеешь хранить огонь?
– Умею…
– Может быть, ты некрасива?
Он смеялся.
– Я – Одинокая. Меня считают колдуньей. Стены моего дома увиты гирляндами из ядовитых цветов.
Русый кивнул.
– Но ты теперь будешь жить не у себя, а в моем доме.
Солнце провалилось во тьму. Костер гас, бросая отблески на смуглое лицо Одинокой, и к поляне спешила Охраняющая.
* * *
Мы живем вместе уже пятьдесят дней, думала Одинокая, сидя у очага.
Да, прошло уже пятьдесят дней, но почти ничего не изменилось: Одинокая оставалась одинокой, пела свои песни, готовила еду. Была радость – вечера и ночи с Русым, но полным ходом шли приготовления к долгой зиме, и охотники все чаще уходили на несколько дней.
Женщины по-прежнему не стремились принимать Одинокую за свою; они теперь не верили в ее убежденное одиночество и нашептывали мужьям об опасности ее колдовства: захочет – погубит урожай, отведет удачу на охоте… Постепенно Одинокая возобновила свои прогулки на болото. Русый был внимателен и добр, дарил ей подарки, но не понимал ее мыслей и был недоволен этими прогулками.
– Почему ты не сидишь с другими женщинами? – спрашивал он.
– Они меня не любят, – отвечала Одинокая.
Голос Русого теплел:
– Как ты думаешь, за что?
– Я отличаюсь от них.
– И ты не можешь хотя бы прикинуться такой же, как они?
– Хотела бы, но не могу.
Пришел последний летний месяц. Огненные реки закатов стали холодными. По вечерам хвоя мерзло хрустела под ногами.
– Любимая моя девочка, – сказал ночью Русый, перебирая длинные черные волосы Одинокой, – ты должна уйти.
Одинокая с удивившей его готовностью кивнула:
– Это твой выбор.
– Я не оставлю тебя, буду помогать…
– Зачем же, в таком случае, расходиться?
Русый замялся, его решимость таяла:
– Люди… говорят…
– Вот поэтому не надо мне помогать. Ты сам предложил мне жить у тебя, я не напрашивалась. Так что дело не в людях. Ты разлюбил меня, вот и все.

Закончилось лето, обрушились холода, и ничего не стало…
А Одинокая как-то раз ушла на болото и пропала. Говорили, она превратилась в белую цаплю…