Раненые в Армагеддоне. Ч. 1

Раненые в Армагеддоне. Магистры. (Часть II дилогии "Песня Волка")
Ивановская область, март-ноябрь 2000 г.

       
       «По лесам бродят санитары,
       Они нас будут собирать…»
       “Агата Кристи”


   Гусеница доела последний лист и стала спускаться. Пора! Пора превращаться в куколку. Но только не здесь: здесь слишком жарко. Она быстро поползла через ровную площадку сухой земли у огромного ствола. Там, за стволом, в тени, её ждёт новая жизнь: перламутровая куколка повиснет под чешуйкой коры.
 
На неё упала тень. Гусеница быстро свернулась кольцом, выставив колючие щетинки: птица поймёт, что это несъедобно! Тень увеличилась. Тельце гусеницы пронизала странная дрожь от прикосновения плотного зелёного листа. Она выгнулась, пытаясь зацепиться ножками за землю…
Гусеницы не стало.


* * *

   Оранжевые ветхие занавески не удержали солнечных лучей. Один, особенно яркий и горячий, упал на лицо Дорофея. Старик зашевелился и открыл глаза.
Ничего себе! Вот это поспал! Уже, наверное, десять. Он никогда не позволял себе спать так долго, хотя торопиться ему особенно некуда – ну, разве что в могилу? Неожиданно легко сел в кровати, опустил ноги на пол, ожидая знакомого скрипа плохо закреплённой древней половицы. Не было скрипа.

   Дорофей сердито уставился на пол. Половица была, только новенькая, некрашеная, отглаженная рубанком и натёртая драгоценным воском Ильи… Он поменял пол пару лет назад. Тогда, в глубокой меланхолии, хотелось действия, чтобы заполнить сосущую пустоту одиночества.
Он выживает из ума - ищет давно ушедшее.
 
   Дорофей привычно вытянул сморщенную руку с поднятым большим пальцем. Ну-с, как мы сегодня видим? Приближая руку к лицу, с замиранием ждал того момента, когда палец расплывётся в глазах, подтверждая его неспособность к мелким работам. Но палец оставался резким. Фыркнув, старик повторил жест, поднеся палец к носу. Он видел! Он сегодня независим! Все планы отменяются, сегодня он шьёт. Шьёт, пришивает пуговицы, чинит рвань, которая зовётся его нижним бельём… Он, наконец, наденет трусы, а не будет, как индус, заматывать чресла лоскутом старой простыни, утешаясь, что под штанами белья не видно!

   Осторожно сдвинув штору, Дорофей выглянул в окно. Конечно, он проспал, но светлого времени хватит на неотложные починки, а завтра… Будет завтра. Или его не будет. Зато у него будут трусы. Он потянулся, привычно расслабляя ледяной комок, застывший в темени…
И в голову ворвались голоса: давно забытый шум мыслей других людей заполонил сознание, закрутил, повлёк. С привычным усилием Дорофей поставил блок, добился относительной тишины, успокоил заволновавшееся сердце, замер.
 
   Вернулся Слух? Что, вчерашние мурашки в кончиках пальцев, которые он принял за очередной знак старости, были Силой? Значит, он, что давно отчаялся и разуверился в своих способностях, должен начинать новую жизнь? Это не игра его разбушевавшегося подсознания, придавленного Апокалипсисом, как он считал в последние грустные годы? Тогда, полный злой обиды, он отказался от Первых, а вместе с ними и от всех. Ушёл в добровольное отшельничество. Редко допускались люди в его замкнутый мир, регулярно Дорофей встречался лишь с ребятишками. Их он притягивал, сам того не желая…

   Значит, всё правда. Всё, что он помнил о прошлом – правда! И Веда, и Флёр, и его Пение, и его роль! Она, его роль, снова явилась из каких-то дальних загашников судьбы. Роль? Действие? Не починка старческого бельишка, а трудовой подряд Певца. Почему сейчас, а не десять лет назад? Ведь тогда он был ещё бодр, но Сила пропала. Что случилось?

   Случилось. Появились новые подростки. Как он радовался, когда стали подрастать дети его Первых, как искал среди них Слухачей! Надеялся, а нашёл всего ничего, да и Первые отказались от Слухачества, мешали учить ребят…
Теперь – третье поколение на подходе к созреванию. Вот что изменилось: появилась надежда.
 
   Дорофей оделся. Пора действовать. Школу летнюю организовать, что ли, чтобы вытащить ребят, поговорить, проверить… наконец, рассказать им их историю? В обычной школе её наверняка не проходят, а из Рубежа делают большой и опасный секрет, чтобы лезть неповадно было.
Правильно, школу.
 
   Дорофей стал перед зеркалом, и, как обычно, вошёл в образ буйного старикашки-ёрника, активного, возбуждённого: иначе не защитишься от агрессии самоуверенных потомков. Он давно врос в образ. Надевал его по утрам, примерял, подправлял и носил весь день, опасаясь неожиданных визитов. Сегодня он сам идёт в гости…

  Улыбнулся, блеснул неожиданными для старца зубами, белыми и сохранными, несмотря на вечную трубку в углу рта. Есть он не будет. Он должен сохранять ясность мысли – интриговать, выпрашивать и торговаться с родителями так нужных ему подростков. Одеться поприличнее, и в бой!

   Перед уходом подержал за лапу ель: «Ну, опора моя и надёжа, пожелай мне счастья!» Порыв горячего ветра ударил, завертел смерчи пыли на дорожке к дому, и ель заклубилась, закручивая ярусы ветвей и гася ветер.
Ответила?
Значит, и впрямь пора…

                ***

    Звёзды танцевали, меняя узоры созвездий, и вновь возвращались на свои прежние места. Невозмутимое Солнце сияло как всегда – как оно сияло эпоху за эпохой, даря свет юной, растущей и стареющей жизни. Очередная Луна принимала свет на свою безжизненную поверхность и слала его к …опустевшей? возникшей? Земле.
 
   Там, на пустой Земле, по нашим меркам проходили тысячелетия, но голому камню они казались секундами. Секунды складывались в минуты, часы, дни, года… Камни обтекал … старый? новорожденный? океан, суетились волны, приливы и отливы пытались считать быстрое время - но океан спал.

   Где-то недалеко от планеты иногда вспыхивал и радужно переливался мыльный пузырь. Он купался в лучах Солнца и иногда прятался в тень Земли. Тогда Луна меняла его радугу на перламутровый жемчужный блеск.

   Если бы сторонний наблюдатель мог проницать радужную оболочку, то увидел бы прекрасный зелёный мир: словно на фотографии, в нём застыли густые северные леса, луга, заросшие молодыми берёзами, маленькие поля и группы игрушечных домиков, озарённых оранжевым солнцем. Узкие дорожки соединяли деревни, и две реки блестели на равнине, начинаясь ниоткуда и уходя в никуда.

   Но если бы наблюдатель (а такие наблюдатели были) знал, что скорость течения жизни в этом радужном шарике равна скорости течения времени в камне и смог замедлиться сам, то реки начали бы течь, колесо единственной мельницы – вертеться, а в домах нашлись бы вполне обычные жители. Хотя не во всех домах – многие были заброшены, проседали и разваливались от времени… того времени, в котором камни прожили полвека.

   Возможно, окажись в позиции наблюдателя обычный человек, - люди, звери, леса показались бы ему несколько прозрачными… почти реальными. Почти… И такой наблюдатель долго мучился бы сомнениями, реален ли увиденный им мир.

   Жители таких сомнений не испытывали. Они были вполне материальны, жили обычной жизнью, вот разве шкуры животных плохо дубились…

   Однако обычного наблюдателя не было. Те же, что проницали взором радужный пузырь, видели кое-что ещё: однажды, когда пузырь стал почти твёрдым, в одном из домов вспыхнула искра Дара и позвала к себе другую. Дом словно замкнулся в коконе силы и протянул тонкие ниточки связей от деревни к деревне. Обычные люди покинули обычные дома и стали собираться в Дом Дара. Обычные разговоры спотыкались о Дар и вынуждали людей задумываться.
 
   Всё ярче сиял Дом: сиял уже сквозь радужную стенку пузыря. И тогда на Земле океан вдруг заметил свои волны, а камни почувствовали Время, что рванулось вперёд вместе с Жизнью: Земля ожила.

  Один-два раза радуге пузыря ответил похожий радужный купол на поверхности планеты: вот он появился – и нет его.

А во Вселенной прошёл лишь миг. Миг от одной волны Жизни до другой.


                ТЕРРИТОРИЯ. ПРОСТО ДЕТИ

-   Дедушка Дорофей! - дети врезались в него кучей малой и он с наигранным испугом поднял руки.
-   Нам разрешили у тебя учиться! – кричала Юлька.
-   Вот! Не только вы тут будете секретничать! Мы тоже учиться пришли! - торжествовала Дашка, безошибочно найдя болевую точку: единая прежде стайка сразу распалась и исполнилась враждебности - старые знакомцы обнаружили недостатки нового проекта Дорофея.

-   Теперь мне не надо удирать к тебе по ночам? – обиженно загудел Васька. Что, закончились их тайные беседы один на один?
   Тут и Светка раздулась как пузырь, вспомнив их с Ольгой тайные походы, Свои ночи, Свои рассказы… Теперь предстояло делиться дедом Дорофеем с другими? Да у него же и места на всех не хватит!
   А Ольга - та вообще отвернулась от всех и заплакала, тихо проливая слезы и слизывая их с губ.

-   Ага! – охнул Дорофей. – Да у нас тут целый праздник скорби? В реестр личной собственности меня занесли? Нет уж, давайте я порадуюсь. Вы подумали, зачем всё то, о чем мы станем разговаривать? Вы ведь не смели слова другу-подружке сказать. Мы с вами, как Дашка говорит, всё секретничали, а теперь я сумел договориться с вашими родителями. Теперь вы не тайно ко мне прибегаете, а ходите в летнюю школу! – Дед фыркнул и отвернулся от сердитых собственников к другим детям.

-   А вы, ребята, с нами посидите - и решите: нужно ли вам меня слушать, или лучше побегать. Никого неволить не хочу… Под вербой рассядемся, на ель мою посмотрим.

   Стайка загалдела, усаживаясь – и затихла. Старая… ох, старая ель была у деда Дорофея!
-   Я буду по порядку рассказывать, неважно, кто что уже слышал. – Дорофей с нарочитой суровостью покосился на сердитых ребят. – Коли слышали - помогут, когда охрипну. Вопросы задавайте, но не всё время – нужно же и о деле говорить… - Дорофей замолк.

   Дети напряжённо ждали – а он всё молчал, постукивая пальцем по губам. Не выдержала тощая и самостоятельная Дашка:
-   Дедушка Дорофей! Это ты наших дедушек и бабушек из города увёл, или тебя назвали в честь того Дорофея?
-   Ну… - зашуршал простуженным горлом Лёшка, – тот Дорофей совсем старый был, когда мой дедушка мальчишкой из города ушёл. Ты чего, Дарья, спятила?
-   Зря ты, Алексей, девицу оскорбил, - гордо изрёк Васька. – Это наш дедушка Дорофей и был. Правда, дедушка?
-   Да уж, правдивей некуда, - согласился Дорофей.

-   Но… - засмущалась уличённая в своей несостоятельности Ольга, – тогда тебе, дедушка, очень уж много лет получается. – Она слизнула слезу и с обличающим видом скрестила руки на груди.
-   Ну получается, так получи. Вот столько мне лет!
   Светка вытаращила свои и без того немалые глаза.
-   Так ведь тогда… Ты ведь… Ой. Ты же умереть можешь? Как мой дедушка?
-   Ну, это ты брось. Это не от меня зависит, а, главное, умирать я абсолютно не хочу! Так… Разговор ушел в сторону.

-   Но тогда ты самый главный, - безапелляционно заявила Дашка. – Зачем ты их уговаривал, когда мог рявкнуть?
-   Рявкнуть, безусловно, путь, - засмеялся старик. – Только, когда подросли и выучились ваши деды и бабки, я ушёл в сторону, дал им самим решать, как новую жизнь строить. Пока был нужен – советовал. А сейчас я, сами знаете, лекарь: ваш и техники, что пока не скончалась. Я – лекарь, а вы – мои ученики. Такой обмен с вашими родителями. А они уж и не помнят, кого там я из города вывел.

   Лёшка скривился.
-   Ну да, отец сказал, что грядки копать пора, и с козами гулять, но раз я больной – пусть хоть учиться пойду. Заодно ты меня вылечишь.
-   Нет, милый мой, покашляй подольше, - серьёзно сказал Дорофей. – С твоим отцом разговаривать - что воду возить. Хорошо, что зубы у него плохие - согласился, чтобы ты на зубодёра поучился. Как, Алексей?
-   Ааа… Я так болею, что долго ещё учиться буду, - сурово и доверительно прошипел Лёшка. – С тобой буду ходить и сумку носить – вот я и ученик. А зубы рвать труднее, чем пень корчевать?
-   Труднее. А сумку носить… Нет у меня для вас сумок, придется со своими сумками со мной гулять. Я вам не кенгуру, сумками бросаться.
 
   «Кенгуру, - запрыгала мысль, - интересно, а есть ли теперь кенгуру? – Ну, ну, - ответил он себе, - спроси ещё, а есть ли Австралия?».
-   Кенгуру сумки не бросают, они в них ребёнка носят, одного, – решительно вступила Светка, - и вообще, дедушка, мы будем лекари, техники, или…?
-   Вы будете лекари, техники, или, - утвердительно промурлыкал Дорофей, - но поскольку или некоторым представителям этого сумконосящего отряда нравится больше, то мы начнем с Истории, а на прогулках будем копать травы и подбирать потерянные вашими родителями Детали Машин. Так вас устраивает?
-   А если мне отец коз всучит, - загудел Лёшка, - я их брошу.
-   Да брось, брось, Лёшка. Во время прогулки и козы не помешают. Но тут козам не место: они вербу съедят. История будет здесь. Под вербой. С видом на мою ёлку.

-   Ты, дед Дорофей, все время двусмысленно говоришь, и тебя понять никак нельзя, - нахмурилась зубастая толстая Юлька.
-   А ты, девица, не страдай – что поймёшь, то и поймёшь. Тут тебе ни экзаменов, ни прогулов. Скучно станет – коз попасёшь.
-   Нет, я ещё послушаю. Это может быть полезно для образования и организации семейной жизни.
-   Вот насчет семейной – не знаю, - поразился Дорофей, - однако, раз я говорю двусмысленности, глядишь, во втором смысле ты свою пользу и отыщешь? Ладно! Приступаем к делу. Поговорили ни о чём. Теперь не перебивайте. Сегодня я начну рассказывать Историю Перехода. Историю смены эпох.

   Дорофей помолчал, собираясь с мыслями.
-   Ваши дедушки и бабушки рано потеряли родителей. Но где их родители, они не знают. Знаю только я, а вы мне просто поверьте.
   Я хочу рассказать вам Сказку. Если она вам понравится, вы расскажете её своим детям, те – своим, и Сказка проживет долго. Хорошо бы, чтобы эта Сказка не менялась и не приукрашивалась, чтобы, когда и если вновь придет пора перемен, она облегчила вашим потомкам путь. Вот я и хочу, чтобы у меня были Ученики, а потом – ваши Ученики.
Может быть, когда недовольный ребенок попросит мать, чтобы у Сказки были другие слова, вмешается Ученик Ученика Ученика - и не позволит её исказить. Я хочу, чтобы вы увидели ту длинную цепочку Учеников, что протянется за вами далеко-далеко в будущее.

   Мысль, что они получат собственных учеников, вдохновила ребят: Лёшка хотел поручать ученикам коз, а Васька мечтал строго спрашивать на уроках.
-   И ещё, - вступила Оля, – истории надо рассказывать выразительно, чтобы все плакали. Этому тоже научить нужно.
-   Ну, может, это будет твой вклад… - с сомнением произнес Дорофей.
-   Вы мне скажите: почему, собственно, я должна кого-то учить? Может, они дубины какие-нибудь будут. Я буду свою дочку учить – она и будет ученицей, - задумчиво пробурчала Юлька.
-   Ох! Всё себе, всё себе! – восхитилась Светка. – А если у тебя сын родится?
-   Тогда придется ещё дочку рожать, сына я обучать не умею: мужчины все какие-то обтекаемые. Мама говорит, мужа надо за жабры держать, а то уплывёт и не воротишь. Или вот Лёшка тоже…

-   Лёшка, береги жабры! – запищала Светка. – Дышать нечем будет! А дочку выучит, и та в жабры вцепится!
-   Тихо! Остановить гвалт, - запретил Дорофей пикировку. – Ты, Светка, сама цепляться умеешь: как вопрос задашь – хоть стой, хоть падай.
-   Ёлки-палки! Задам. Зачем учить? Нам истории знать, а вот кому рассказывать? Дочкам? А если не захотят?

   «Ох! – подумал Дорофей, - эти «ёлки-палки». Это его присказка… Она что, Алькина внучка? Это Алик умер?!».
   Защемило сердце. Дорофей зажмурился, пытаясь скрыть свежее горе, пососал трубку. Искусственно взбодрился – не привыкать.

-   Как – кому? Всем, кто попросит, будете рассказывать. Это вам вторая профессия – менестрель называется. – Он обвёл их широким жестом. – Менестрели, ага? Дашка, скажем, будет толпу сгонять, Ольга – рыдать, Светка – прыгать, Юлька с дочкой жабры искать, Лёшка кашлять, а Василий стучать кулаком и кричать: «Тихо вы!». То-то команда менестрелей всех развлечёт… Но другие будут пересказывать и искажать, а вы не исказите. Вот вам и девиз: «Не искази!».

-   А я, - сказала Дашка, - в мир пойду, других людей искать, им рассказывать, и учеников наберу самостоятельных.
-   Ну, ты, Дарья, прямо Слово Божие нести в народ… - протянул Дорофей. – Истина, Даш, неагрессивна, да и религией в наших историях не пахнет. Верой – да, так ведь сказка же!
-   Вот что мне нравится, - вступила Юлька. – Я буду всё записывать, размножать, и всем раздавать, чтобы читали.
-   Ну да! Куда же Юлечка без размножения? – ехидно вставила Светка.

-   Размножай, размножай, - великодушно разрешил Василий под одобрительный кивок Дорофея. – Всё равно для нас работа найдется. Живоое слооово, - возопил он с пафосом, воздев руки и выставив вперед ногу, и потом закончил неожиданно будничным голосом, - это не глаза ломать по ночам!
-   Вот! Ещё один двусмысленный! – расстроилась Юлька. – Ну как, скажите, я им буду глаза ломать? И ты, Васька, перестань тут театр разводить, а то вовсе ничего непонятно.

-   Даа… - протянул Дорофей. – При таких темпах, Светочка, я точно умру до конца Истории… Всё. Начинаю. «Вот ведь Ной какой – и спасай, и идеологию выдерживай. Сколько лет готовился, а так и не придумал, как все это рассказать. Вечный авось… Ну, куда занесёт, туда я человечество, считай, и отправлю». У нас с вами сейчас Территория… Кто знает, сколько от её границы до нашего поселка?
-   Я знаю, - просипел Лешка. – У меня недавно коза сбежала. Восемь часов идти, и там! Почти догнал её, только эта дура Рубеж перескочила. Съели её, конечно. Я потом две ночи не спал – такое там животное гуляло. Весь кривой – то ли козёл, то ли не знаю кто, и глаз насекомый. Отец меня выдрал, чтобы коз не терял и к Рубежу не совался.
-   Так что, вся наша земля – шестнадцать часов пути. А дальше – Рубеж, сквозь который пока никто пройти не смог. Кстати, Дарья, это ты собралась куда-то в гости? Придётся рейнджером поработать: сколько лет ходим в разведку, а дальше сотни шагов не ушли.

-   Нет! – заверещала Светка. – Дедушка далеко ходил. Он, когда пришёл, всё бормотал: «Принцип листа им не одолеть». Хотел идти к тебе, только не успел. Рука опухла вся, синяя, пальцев нет, и он сознание потерял. А бабушка не велела тебе говорить, что дед умер – кричала, что это ты его так воспитал – оглашенным, что он из-за тебя погиб. Я не знала, что ты – тот Дорофей. А родители не могли бабушку не слушать, но папа сказал, что про деревья, наверное, бред, и смысла никакого не имеет. Ещё дед про деревья говорил, про раскрашенные деревья.

   Дорофей напрягся:
 -   Деревья? Какие деревья? Рубеж ведь потому и различим, что там деревьев нет?
   Светка сделала большие глаза и пожала плечами.
-   Оставим для раздумий, - решил Дорофей и продолжил:
-   Про землю я не зря спрашивал. Нам многое придется сравнивать с прошлым. Раньше людям принадлежала вся планета. А теперь… никто из нас не может сказать, есть ли люди вне нашей Территории.

   Почему вы, в общем, понимаете школьный курс по учебникам тех времен? Потому, что на нашей Территории почти ничего не изменилось: здесь растут те же растения, живут те же животные, что и прежде. Погода пожарче, но, в общем, жить можно. Исчезли некоторые физические явления – это вам известно из школьного курса.
 
   Но за Рубежом изменилось всё: там не осталось даже почвы, рельеф плывёт, не поймешь – то ли камень, то ли зверь, то ли холм, или очередной урод. Нет растений. Есть земля – не почва, а твердь, на чём можно стоять.
   Иногда видны звёзды или солнце, подвижные и разноцветные. Там неясно расстояние, трудно оценить направление, что-то происходит со временем… Те кошмарные животные – они вообще питаются?
 
   Мы потеряли трех рейнджеров тридцать лет назад, а теперь и Алика, - Дорофей грустно заглянул в глаза Светки, и у девочки задрожал подбородок. Догадка верна. Он отвёл взгляд.
- Может, время там течёт, как ему угодно, и кто-нибудь из пропавших явится через пару сотен лет? А если те животные хищники…
   «Как там наши Федя с Ритой? Давно не видел волков, все ли у них в порядке?» - влезла отвлекающая мысль. Стар стал, растекается мыслью по древу…

-   Да! Так если они хищники, Рубеж опасен вдвойне. Заходя в Рубеж, рейнджеры сохраняют свою целостность, потому что их сразу окружает пузырь: в нём сохраняется собственное время, зато и не видно почти ничего. Как образуется пузырь, мы не знаем, как долго он защищает – тоже не знаем. Кусочек Старой эпохи достался нам с вами только на крошечной территории, а вокруг – иные законы и иной мир, и он нас отвергает.
 
   Почему рухнули законы, как стиснулись границы, что происходит с нашей Территорией? Здесь тоже постепенно меняются условия. Со временем Территория не в силах будет нас прокормить. Ещё раньше мы запашем почву и уничтожим диких животных. Уничтожим последний клочок своей Земли! Вам придется искать выход ради ваших потомков.

-   Я понимаю! – озабоченно сказала Юлька. – Там, за Рубежом, как курник - пирог слоёный, его ещё купцы ели. Там в каждом слое своя начинка: куры, грибы, мозги, печёнка, а между ними – тесто.
-   Ну, Юлия, рационально мыслишь, - изрёк Дорофей.

   Лешка расстроился.
-   Ты, Юлька, мне желудок не порть. Я от твоего пирога есть захотел. Грибов.
   Дорофей понимающе осмотрел исхудавшего Лёшку и решил не утомлять слушателей:
-   Ну-с, тогда домашнее задание: похож ли Рубеж на пирог? Сегодня
тема называлась «Введение». Так, Юлия, и запиши. Всем – срочно домой, ублажать желудки после тяжелого и утомительного труда чесания языков!


                ВОЛК ФЁДОР

   Это животное неприятно выло. У Фёдора зачесались уши, противно задрожало в груди. Тяжёлая ярость волнами поднималась откуда-то из-под рёбер. Волк припал к земле, прижал уши, зарычал. Оно выло! Оно тянуло к Фёдору странную лапу, почему-то покрытую листьями…
   Фёдор прыгнул, достал в прыжке кожистый лист, рванул когтями… Оно завыло ещё неприятнее. Фёдор испугался и кинулся прочь, подволакивая беспалую лапу.
   Старая рана открылась, хлынула тёмная кровь, пятная редкие кустики осоки, пачкая шерсть. Волк затряс лапами, пытаясь избавиться от липкой крови.
   С когтя слетел крошечный обрывок листа и упал на бесплодную землю. Его подхватил ветер.
 

                КОЛЛЕГИ

   Отпустив детей, Дорофей ушёл в дом. Был жаркий июльский вечер, в доме было душно и пахло травами, что досыхали в помещении из-за регулярных гроз и высокой ночной влажности. Он присел на скамеечку и стал резать готовые к упаковке травы. Пора было освобождать место для новых заготовок: завтра он с ребятами планировал поход за листьями хмеля, зверобоем и пижмой.
 
   Дорофей не использовал лекарств, хранившихся в местном медпункте. Они были по преимуществу инъекционными, да и годились для лечения немощных стариков, которых тогда, в самом начале, не было. Так что опереться на заслуги предков в области здравоохранения не удалось, пришлось строить все заново: пользоваться травами и повышать квалификацию… Трёх его дипломов, полученных в прежней жизни, не хватало для обустройства жизни нынешней. В какой только области Дорофей не повышал квалификацию! Ведь он был единственным взрослым, и учился с каждым подростком.

   Чтобы обеспечить минимальный уровень их жизни, следовало дать профессию каждому, и это – помимо основной сельскохозяйственной деятельности, которую также все осваивали с нуля – дети были городские.

   Проблемы, проблемы. Нужно срочно готовить ребят – им с Лидией скоро понадобится помощь, а в недалёком будущем – и замена.
   Юльку надо подключать к родословным и изучению наследственных болезней. Это её дело. Лешка уже определён выбором отца. Остальные?

   Дорофей поймал себя на этих мыслях: опять он увлёкся, квохчет над тем будущим, которого, скорее всего, уже не будет. Иначе не включился бы он в игры с этими детьми, а доживал свою жизнь на добровольном отшибе.

   Нет того будущего, но есть неизвестное будущее. Будущее их крошечной Общины, едва превышающей полторы сотни человек и несущей генофонд всего лишь тридцати двух ребятишек, вызволенных им из ада Апокалипсиса. Будущее есть, потому что он снова в роли, о чём регулярно забывает, как старый маразматик…

   Дорофей усилием воли справился с отвлекающими мыслями: дело есть дело, а режет он что-то не то! Вроде мяту, а потянуло котовником? Он нагнулся над травой, принюхиваясь:
-   Чёрт! Ты хочешь сказать, что ты – мята?
   За его спиной засмеялась Лидия.
-   Да мята, мята у тебя, Дорофей. Это ты меня унюхал: я зашла на плантацию по дороге, срезала котовник. Держи!

   Он невольно вздрогнул. Когда вернулась Сила, восстановилась и привычка заранее знать о приходе людей, но Лидия отличалась невероятной глубиной медитации, и даже Слухач мог проворонить ее приход, если она о чем-то задумалась.
-   Пугаешь старика, - пробормотал он, принимая корзину резко пахнущей травы. – Конечно, как сравниться моей сухой и спокойной мяте с твоей растревоженной непетой? О чём же так задумалась, детина?

   Лидия поникла.
 -   Забыла тебе помыслить перед входом: отвыкла от слухаческих реверансов. Столько лет тишины! Нет у меня на хуторах никого мало-мальски сенситивного – одни твердолобые крутозадые пахари. От них можно не ждать и стука – и так знаю, у кого чего болит и о чем он будет стенать.
-   А всё-таки? Вряд ли ради котовника, да в таком глубоком меде, ты отшагала двадцать километров? Или опять прочитала свой вагон книг и пришла за новым к Насте? А ко мне крючок сделала по доброте душевной, боишься, что в старческую немощь впал?

   Дорофей кокетничал. Он давно не рассчитывал на нормальный контакт с людьми. Лидия была исключением… но она редко его навещала. «А ведь пора тебе, старый, привыкать к общению!» - недовольно подумал он.
-   Ну? Разве не впал? – рассердилась Лидия. – Разве ты не бросил нас на растерзание этим тупоумным потомкам с бычьими глазами и повышенной детородной способностью? Разве ты не отдал им бразды правления, едва они начали плодиться? Ты сам вооружил их против нас рассказами о прошлом, ты вызвал раскол поколений, а теперь сидишь божьим одуванчиком и чинишь велосипеды? Зубы рвешь? Хоть бы посмотрел на них, моих пациентов, осталось ли что-нибудь от той науки, которую мы – и ты! – вложили им в головы! 

   Лидия забарабанила кулаками по лбу, свирепо уставилась на Дорофея и продолжила:
-   Тут, у тебя, просто рай. Тут, неясно отчего, собрались приличные люди. А у меня… Скажи, зачем учить их детей, когда родители не дают им времени на уроки и гоняют, как рабочую скотину? Когда деды с бабками проверяют их уроки по ночам, в тайне от этих оголтелых бугаёв? Так ведь большинство юнцов второго поколения смылось от родителей на хутора! – она фыркнула и ткнула пальцем в спину Дорофея. - Почему ты бросил нас, когда они выросли?

-   Не сверли! – возмутился он. – Так и не отучил тебя от тесного физического контакта: всё напираешь на собеседника. Агрессия, матушка, подлежит усмирению. И жестикуляция твоя … Пашму за разговором переплывёшь!
   Старик разогнулся и сунул в зубы трубку – не курить, так погрызть для успокоения нервов: что-что, а нервы трепать у Лидии способности прирождённые.

-   Теперь – почему, - прошамкал он сквозь трубку, устраиваясь в кресле, - потому, что выросли вы, Лидия. Я не могу учить дедов и бабок, как жить. Раскол поколений должен был быть преодолен вами, взрослыми, а не вашим учителем в роли господа бога. Вы выбросили меня из жизни Общины – не они. Вы сами воспитали своих детей: дёргались, баловали, мечтали о восстановлении несуществующей уже цивилизации.

   Её не будет, Лидия. Нету у людей запланированного вами будущего. Я не столь старый, сколь ушедший от дел. Что для вас делал я? - Учил вас восприятию Природы, тренировал ваши Слухаческие возможности… Что сделали вы? - От них отказались. Мол, это разделяло вас с остальными.
   А что вы дали детям? Опять: «Человек превыше.., звучит гордо.., переменит мир…» и прочее прохиндейство погибшей цивилизации!
   Вот они уже жгут лес! С нашими микроскопическими возможностями! На нашей крошечной Территории! Пашут где ни попадя, загаживают один дом – переезжают в другой. Только мата еще не вспомнили, и религии… слава тебе, господи! А старый козёл Валерий всё тщится: конструирует по книжкам паровую машину! Хотя мир говорит – нельзя: пар не работает, электричество куда-то сгинуло, а Валерий цивилизацию делает!

   Лидия потёрла виски.
-   Ладно. Остынь, Дорофей! Это прошлые дела. Я не ругаться к тебе пришла, просто наболело за те десять лет, что ты исчез из дел Общины. И сил нет. Главное, моих сил нет, а Сила – есть! Снова. Я снова Слышу, и ты – тоже. После десяти лет тишины… И ещё: Рубеж меняется. Что-то происходит. Нужна разведка, а я не знаю, кого просить.

-   Что, - начал Дорофей, но Лидия прервала его, продолжила с нажимом:
-   Теперь самое важное. Кто такая Веда?
   Дорофей застыл.
-   Веда?
-   Зачем повторяешь? Отвечай. Кто?

   Дорофей был ошарашен.
-   Откуда ты взяла это имя? Из какой-то книжки?
   Лидия постучала себя пальцем по лбу.
-   Не из книжки, а из моей сумасшедшей головы. Вторую неделю боюсь ложиться спать – во сне некая Веда называет меня Галиной и требует идти к тебе. Говорит, что время пришло. Какое время, зачем идти – не знаю, но спать не могу. Встаю – хочу идти к тебе. Потом сама себе объясняю, что это бзик, и не иду. Неужели это твои фокусы, Учитель?

   «Вторую неделю? Лидия опередила меня!».
-   Вторую неделю видишь сны, а Слышать когда стала?
-   Да тогда же... Ну! Это ты меня мучаешь, или не ты?
-   Говоришь, Галина? – тянул с ответом Дорофей.
-   Да, Галина, а не Лидия. И Веда говорит, что Лидия – нижнее имя. Галина - второе, верхнее. А потом я без конца бегаю по каким-то коридорам, ну, знаешь, как в Центре Москвы, и эвакуирую людей. Каждое утро едва ноги передвигаю. Кстати, не пришла, а приехала на последнем хуторском велосипеде именно потому, что уже нет сил.

-   Галина… - Дорофей лихорадочно думал. У Зенона была Веда. И ему, Дорофею, нужна пара. Нет, не в Пении, а в деле Перехода. За всю жизнь он так и не нашел женщину, способную к такому партнёрству…
   Эвакуация? Что же, это образ. Но ведь Лидия – просто Слухачка, как Алик, Настя и другие его питомцы. Если не все! Только они заткнули уши. Что случилось с Лидией? Неужели так поздно пришло созревание?

-   Ясно. У меня не все дома, - напряглась Лидия.
   Дорофей нашёл в себе силы вернуться к привычной роли.
-   Лидия! – хихикнул он, блеснув зубами. - Я когда-нибудь целовал кого-либо из вас? Кроме Доры?
   Лидия не уловила перемены его настроения.
-   Вот ещё! Ты же не мог целоваться, как на линейке, со всей тридцаткой! И вообще, мы были взрослыми – что за телячьи нежности? А тебе что, - она подозрительно уставилась на Дорофея, - целоваться на старости лет вздумалось, заразился от подрастающего поколения?
-   Вздумалось. Ооо! – запел Дорофей и потянулся к ней: - Приди в мои
объятия, вестница счастья!
-   Не приду! – хихикнула Лидия, справившись с первым испугом от мысли, что он обезумел. – Напишу объявление: «Дорофей и Лидия сошли с ума. Прием отменяется».

   Она с облегчением свалила на пол тяжёлый рюкзак.
-   Но раз уж сошли, то я на всякий случай рюкзак привезла. Если мне Веда и у тебя приснится – значит, всё в порядке: сошла с ума она. Я без твоей помощи больше не смогу. Примешь?

   Дорофей нахмурился: как целый сектор проживёт без врача? Лидия поняла.
-   Я замену оставила: Маринину дочку Лялю. На них её знаний хватит. Меньше рожать будут, кролики. - Она уселась на скамью и стала обмахиваться пучком полыни, исподволь разглядывая Дорофея. - Да! И ещё. Почему ты – певец? Ты пел раньше под гитару, но ведь не сейчас?

«Так. Значит, это именно то, что я подумал: начало, - Дорофей прикрыл глаза, - Тогда… споём, что ли?».

                ПЕРВЫЕ

   Милица крутилась в кровати, толкая Михаила в бок. Ей снился Дорофей - теперешний, старый Дорофей. Однако он стоял, как когда-то, на берегу Торбеева озера, и она бежала…         
   И вновь безумное лицо бабушки: «В церковь, Милица, скорее. Светопреставление. Господь защитит и наставит».
   Отец, дрожащий под одеялом, натянул подушку на голову: «Не прикасайтесь ко мне! Не смейте!». Когда Милица пытается его утешить, он бежит в кухню в нижнем белье и хватает нож: «Убью!».
   Мать с блестящими глазами медленно раздевается и уходит на ледяную улицу. Бабушка забыла про церковь, тащит из стенного шкафа доску, бормочет что-то про гроб и требует гвозди.
 
   Милица лихорадочно одевается, выскакивает на лестничную площадку, где вечно пьяный сосед пытается её облапить. Она несётся по лестнице. На нижних этажах стреляют, в лифте вверх-вниз катается орава детей.
Никто будто не видит других, все что-то делают, куда-то бегут. И она перескакивает через пьяных, увёртывается от чьих-то жадных рук, несётся по Москве. Туда, где ждёт её Дорофей. Почему-то рядом пристраивается Настя.

   «Это сон! – обрадованно думает Милица и просыпается. - Настя не может оказаться в Смутном Времени!».
   Она снова засыпает. А вокруг стрельба, пожары, песни, визг и безумные глаза…


                СЛУХАЧИ


-   Ты оказался там не случайно? Почему же ты нам об этом не сказал? – удивилась Лидия.
-   Зачем? Чтобы испугать вас? Я сказал только тем, кто тогда спросил.
-   А почему вышли только мы?
-   Может, другие не слышали Певца, а может, не уловили направления. Нужен был ваш генотип, чтобы услышать и придти. Это ваша заслуга, как и то, что вы не обезумели, как остальные. Тогда в городе была и Певица, но я не знаю, пришел ли кто-нибудь к ней – она осталась в Москве.
 
   Дорофей задумался. Напрягся. – «Верно! Ещё разок!».

-   Сейчас ты снова Певец? Для чего?
-   Этот мир не для нас, Лидия. Это – перевалочная база. Раз тебе сказано, что пора, значит, пора снова созывать Слухачей. Значит, скоро пора уходить. Веда учила меня Петь. Она нас ждёт.
-   Где?
-   Не знаю. Там, где нам место.

   «Я очень надеюсь, что Флёр окажется там, что она справилась, и наша задача выполнена. – Выполнена? Ты еще не знаешь, кто придет, не знаешь, как действовать дальше, и уже доволен? – насмешливо забубнил внутренний голос. - Доволен - ответил Дорофей, - Есть Галина, проявилась Веда и энергия подается. Певец я, спрашивается, или не Певец? Пою я, или не Пою?!».

   Была первая холодная летняя ночь. Горел очажок. В креслах у огня сидели весёлые старики и вспоминали начало Общины. Впервые за пятьдесят лет в доме Дорофея появился второй жилец. Изменения начались.


   Перед сном Дорофей огорошил Лидию.
-   Да, Галина. Не прыгай, это твое имя ночью. Веда, видимо, будет говорить с тобой, а не со мной. Так что не надейся, что выспишься, дорогая моя. Опять пойдёшь на работу. От тебя теперь многое зависит. Спи сладко!
 
   Сам он отправился чинить раскладушку, завалявшуюся в чулане с давних времен - надо же и ему где-то спать?
   Лидия подлила масла в огонь его размышлений: ученики перестали Слышать сразу после ухода Дорофея от дел Общины. Связано ли это с ним? Ведь он потерял Силу позже?


   Он уже застилал наспех починенную раскладушку, когда в дверь тихо постучали.
-   Не прошло и десяти годин, как ты стал нужным человеком, Дорофей, - пробурчал он себе под нос, уже зная, кто топчется у порога. – А спать тебе сегодня, пожалуй, не дадут: поток внимания превысил критический уровень, как выражался незабвенный Василий… Сам виноват – всё спешишь.

-   Чую, чую, чьим духом пахнет, - противным голосом извечной маски встретил он гостей.
-   Дорофей! Ты нам очень нужен, - сказал, отмахнувшись, Евгений.
   Он переехал в Щенки лет пять назад… Он – отец Светки. Да, именно он – сын Алика! Как Дорофей не догадался? Он унаследовал от Алика рост, подтянутую фигуру, какую-то легкость. И – зелёные глаза. Но у Алика глаза сидели глубоко, а «пучеглазка» Руфина передала сыну выпуклые, как бы осоловелые глаза с дремотной поволокой. Сейчас, однако, поволоки не было и следа, была собранность и… любопытство, что ли?

   За ним вдвинулся огромный Леон. Вот этот не походил на отца ни капельки: Вардан был маленький, вертлявый и говорун, а сын удался в дородную мать, Веру. Он отец любимого Дорофеем Васьки. Гены Симы несколько поубавили в Ваське раздутые стати отца, хоть и получился Васька крепким, как белый грибок…

   Мужчины принесли вести о Рубеже, и, конечно, громогласный Евгений разбудил Лидию: та появилась на веранде, зябко кутаясь в платок, и с любопытством разглядывала возбуждённых гостей. Ну вот, только пришли - и уже требуется успокаивать? Ей это привычно, на Совете часто кипят страсти.
-   Рубеж меняется, это я тебе говорила, Дорофей. - Она вышла на свет из-за их спин. - Я Лидия, врач из Команова хутора. Вас, Евгений, я знаю по Совету, а вас, - она повернулась к Леону, - помню только в лицо.
-   Я сын Веры и Вардана, Леон.
-   Ну вот, когда мы освежили знакомство, давайте сверим наши наблюдения. Только вот… откроем дверь Денису и Доре. – Лидия намеревалась огорошить Леона и добилась успеха.

-   Они должны придти? – удивился тот.
-   Не должны, но уже идут к крыльцу, - засмеялся Дорофей, поддержав игру Лидии.
 
   Евгений не знал, что Лидия тоже Слухачка. Его дар проявился после запрета на Слухачество, принятого Первыми. Слухачи потеряли Силу десять лет назад, но Евгения эта потеря не коснулась, и он потихоньку развивал свои способности в тишине. Как же Лидия экранируется?
-   О, это глубокий мед, Евгений, так глубоко не умеет никто из нас, - поймал его мысль Дорофей.

   Леон растерянно улыбался. Слухачом он не был, его сверстники это не приветствовали, а то, что Евгений Слухач, узнал впервые! Как же он, Леон, вляпался в эту компанию? Они же иные… В Пограничье Евгений был рядом с ним с детства, они дружили… Может, он стал Слухачом позже, после того, как Леон уехал жить к Симе? Или Евгений таился?

   Вошли гости. Леон их отлично знал: Денис тоже был учителем, одним из Первых, и уже основательно поседел от учительских забот. У Дениса и Доры не было своих детей. «Ещё бы, - подумал Леон, - ведь она наша сверстница, а он уже старик, где уж ему».
   Неожиданно оживление угасло. Денис обнял Дору, та прижалась лицом к его плечу, Дорофей поморщился, и вдруг Леону стало ясно… Это Дора бесплодна. Она – не дочь Первых, а самая младшая из Первых. Она – не «их», она – другого поколения.
 
-   Дора, я не знал, что он спас тебя в Москве, - жалобно пробормотал он.
-   Кто транслировал? – быстро спросил Дорофей.
-   Я, – Дора повернулась к Леону. – Да, Денис спас меня в Москве, вынес на руках к Дорофею.
   Дорофей удивлённо переглянулся со Слухачами: с появлением ментального поля обнаруживается пополнение! Денис хлопал Леона по плечу, тот испуганно крутил головой.

-   Я – Слухач?
-   Да, Слухач, но придётся поучиться, - ответила сияющая Лидия.
   Пока Леон пытался придти в себя, остальные нестройным хором начали:
-   Дорофей…
   Лидия нахмурилась.
-   Погодите! Как получилось, что вы все пришли?
-   Ну, вспомнили… - сказала Дора. – Я соскучилась.
-   А как вспомнили? – заинтересовался Дорофей.
-   Показалось, что ты машешь мне рукой.
-   А вам? – Дорофей повернулся к остальным.
   Те потрясённо смотрели на Дорофея: и они видели то же!

   Лидия укоризненно постучала пальцем по груди Дорофея.
-   Ты Пел, пока мы тут с тобой ворковали? И мне ни гу-гу?
-   А как же! – удовлетворенно хмыкнул Дорофей. – Только не верилось, что получится. И не сверли ты меня, пожалуйста, что за рефлекс у тебя такой врождённый!
-   Значит, всё правда, - поёжилась Лидия.
-   Правда, матушка, правда, Слухач не лжёт. Давай послушаем других. Планы меняются. Время жмёт.

-   А что – правда? – заблестел глазами Евгений.


                ПЕСНЯ

   Настя забралась под тёплое одеяло. Вечера стали холоднее, и это теперь выглядело не так странно, как жарким летом. Но её вечерние ознобы были всегда. Вернее, с тех пор, как она родила Светку. Страшные это были роды: Лидия говорила, что тяжелее рожала только её свекровь. Евгений и его дочь едва пережили собственное рождение, а их матери остались навсегда покалеченными.
 
   Хорошо хоть, Насте удалось не озлобиться на весь мир из-за непрерывных болей и она не походила на свекровь. Лидия с Дорофеем делали, что могли, и это иногда помогало. Дни, когда у неё ничего не болело, были праздником. А по будням царили боли: бродячие, стреляющие, неуловимые, бросающиеся на любую часть тела.

   Сейчас это была голова. Значит, она опять не будет спать. Но лежать, терзаясь болью, Настя не желала: она научилась читать под эту боль, и та даже немного отступала, когда книга попадалась хорошая. Она и библиотекарем стала поэтому – физическая работа была не по силам, а книги давали радость и волю к жизни. И, конечно, Евгений и Светка…
   Хотя иногда казалось, что без её бесконечных болезней, как и без неё самой, они бы прекрасно обошлись. Хорошо, что Светка уже улеглась, а Евгений ушёл куда-то по делам: они не увидят её под одеялом и не будут лишний раз волноваться. Сопереживать они не могли - Евгений был здоровым атлетом, а Светка, как и сама Настя в детстве, здорова. Только бы не разболелась в молодости…

   Настя открыла книгу. «Сто лет одиночества». В такие дни она выбирала самое любимое, прочитанное множество раз, и лишь иногда отклонялась от этого правила, рассчитывая на удачную находку.
   Больше не существовало ничего. Были Урсула, Аурелиано, Ребекка, Амаранта… Голова не болела – лучшего подарка Настя не ждала.
   Вдруг она обернулась на Зов. «Дорофей? Почему Дорофей? – проплыло в затуманенном сознании.  Посмотрела в окно. Ночь. Показалось. Но любимый учитель давно не звал её издали, а сейчас будто рядом…
-   Завтра, - потянулась Настя, – завтра забегу, узнаю, что случилось». - И она погрузилась в мир ветхой купальни и жёлтых бабочек – в мир великого Маркеса.

                ***

-   Ненавижу! – прошептал Валерий. – Ненавижу тебя, Дорофей. Ты с детства заморочил мне голову! Я прожил бесцельную жизнь, я-то знаю. Ты не дал мне стать инженером! Затащил меня из нормального мира в эту дыру без выбора! Вот, твоя рожа стоит передо мной, и я плевать на тебя хотел!
   Он задел рукой самогонный аппарат, заботливо собранный по чертежам из учебника практической химии, и рухнул на стол, задыхаясь от злости. – Я ненавижу тебя, Дорофей!
 
   Вместо Дорофея теперь перед глазами покачивался огненный цветок. Валерий помнил что-то об этом цветке. Что-то словно бы из прошлой жизни. Он смотрел на цветок, забыв обо всём, и мычал в восторге узнавания. Цветок кружился, менял форму, и вдруг запахло полынью. Волны тяжёлого запаха уносили прочь сознание Валерия.

«Неужели я прожила с ним всю жизнь?» – потерянно думала Марина, стоя возле пьяного мужа. Лучший, заботливый, умный Дорофей, спаситель и учитель, стоял перед ней как наяву. Он словно звал её… Звал? «Окстись! Сколько лет ты этого ждала? - Она встряхнулась и потянула Валерия наверх, чтобы раздеть и уложить. – Ах, Дорофей…».

                ***

   Михаил повернулся на бок и открыл глаза. В них еще стояло Ярославское шоссе, где его, со сбитыми ногами, нашли Яна и Малика. Все они спешили, но девчонки подставили плечи, и так, ковыляя, он шёл до самого озера. А оттуда – всё дальше и дальше, в толстых носках и галошах, по морозу: так Дорофей придумал, а когда провёл рукой над ногами – Михаилу полегчало. Он долго потом хромал, и толку от него было чуть - не то, что от Алика и девчонок…
   Спящая Милица всхлипнула. «Опять разбередила старое, глупая, - подумал он. – Наверняка на меня сон навела».
   Он повернул жену, ласково покачал, успокаивая. «Да, этого никому не забыть», - пробормотал он и стал обдумывать дела на завтра. Дорофей отступил куда-то в глубь его сознания.

                ***

   Учителя Гарного наслаждались летним отдыхом. Блаженное время отпуска давало возможность почитать, и они лежали на животах перед огнем, чтобы не тратить раз и навсегда полученный запас керосина. Скоро наступит время, когда сбивать режим не удастся: свечи давно истрачены, стратегические запасы керосина поделены с детьми. Придется жить как звери и птицы – по солнцу.
   Вначале запасы тратили не скупясь. Казалось, вот-вот будет найден выход. А сейчас, когда даже неукротимый Дорофей отказался от борьбы, наступило время экономии и осторожности.

   Гера подумывал об облегчении программы: учить ребят становилось всё труднее, не то, что второе поколение – там помогали родители. А эти детишки имеют так мало фактического опыта, что приходится упрощать до предела. Валя думала об обеднении языка, отсутствии тормозов, явной необходимости твёрдой руки в воспитании и о тусклом будущем.
   Книги лежали перед огнем, но читалось тяжело: все отвлекало. Хотелось видеть будущее, а оно тонуло в тумане дурацких поступков родителей и дружного нежелания детей учиться. Книжные сюжеты казались такими надуманными в этом схлопнувшемся мире… И ему, миру, нужна жесткая рука!

   Валя раздраженно отложила книгу.
-   Всё тело отлежала, а прочитала три страницы!
-   А я – одну, - отозвался Гера. – Мысли лезут. Почему-то Дорофей мерещится.
   Валя, охнув, села.
-   И тебе? Он что-то затевает!


                АГРЕССИЯ

   Рубеж плыл. В нижней части Нерли он отошел на пару десятков метров,обнажив голые берега, лишённые жизни. На территории охраны Леона он вдавался в лес: там появились странные деревья с зелёными листьями, гремящими как пергамент. Леон видел, как на такое дерево села птица: секунду потрепыхалась – и нет её, вместо неё – новая ветка.

-   Вот о чём говорил Алик, - задумчиво сказал Дорофей. – «Принцип листа им не одолеть».
-   Рассказала всё-таки Светка? – блеснул глазами Евгений – И как ухитрилась запомнить? Не верил я, что отец бредил: как смог освободиться, сразу с Леоном на разведку пошёл.
-   А что в других местах? – задал вопрос Дорофей, хотя в уме крутился другой: если Евгений поверил словам отца, почему он сказал Светке, что это бред? Почему не известил Дорофея о смерти Алика? Крутит что-то Евгений…

-   В других, как обычно, страшилища, но Рубеж чёткий. Надо начинать разведку, – пожал плечами Леон. – Я немного поэкспериментировал с деревом. Палку сухую кинешь – не берёт, палка отскакивает. А если только что сломанную ветку – берёт и отращивает вместо неё свою, с пергаментными листьями. Близко подходить нельзя: оно мышей ловит, если под крону забежали: ветку опустит и сливается.
-   Вот так отец потерял пальцы, - заметил Евгений.
-   Так он потерял жизнь, - уточнил Дорофей.


   Они просидели до глубокой ночи. После ухода гостей Дорофей продолжал тасовать новости. Да, придётся ограничить прогулки с детьми, изменить идею их подготовки: не сказку, а полную версию произошедших полвека назад событий придется преподнести всем, что собрались рядом в этот ключевой момент… Всем. Даже детям!

                ***
       
   Леон на обратном пути был напряжён. «Не может простить мне того, что не знал, что я Слухач - или испугался?» – думал Евгений, открывая дверь.
   Настя опять плохо себя чувствовала – заснула, сидя в кровати. Он убрал из её рук книгу, но подушку не опустил – она сама выбирала, как ей лучше спать. Сколько в ней силы! Другая бы точно не вынесла таких тяжёлых родов. Сколько поколений отбора нужно было, чтобы смог родиться Евгений, а потом и Светка…
 
   Но с ним было сложнее – только зло способно пережить рождение такого ребенка. Бедный отец! С каким же монстром ему пришлось жить, чтобы на свет появился Евгений! Ну, Светка – лучик послабее, Настя же очень сильна. Правда, она ещё незрела.
Евгений волновался. Сроки подходят, а Настя, Дорофей и Светка ещё не готовы. Лидия, похоже, включилась. Им ведь нужно пробивать стену собственным лбом – не то, что Евгению – ему отец оставил все указания, раскрыл память. Но это было возможно только потому, что Евгений здесь наблюдает. Игроки должны включаться сами.
 
   А там… Там наблюдает отец. События уже развёртываются, больше никаких толчков не требуется. И всё же, одолеют ли они? Увидят ли его девочки зов Дорофея? Только бы не задержались. Всё-таки, здесь он и муж, и отец… Хотя, надо признать, слова до сих пор звучат непривычно. А уж сын – вообще смешно!
Евгений поцеловал Настю и пристроился рядом.
- Иду, иду… – пробормотала она.
Светка металась. Давление перемен.