Раненые в Армагеддоне. Ч. 3

                РОЩА

     Во дворе Флёр пробрал озноб: неужели все кошмары ушли? Не было холода, льда, пожаров – был тёплый яркий день, солнце и безмятежное голубое небо. И лес. Все беды смывало красотой этого леса.
     Флёр потянула Мигеля.
     -   Пойдём, пройдёмся по лесу?
     Мигель всмотрелся в лес и поднял брови:
     -   Не опасно?
     «Опасно? В лесу? – Флёр напряглась. Мысли прыгали. Она открыла себя лесу. – Опасно!».
     -   Ладно, посидим тут, на солнышке.

     Они уселись на ступеньки и Флёр стала разглядывать лес. Что это? Что-то новое появилось среди берёз. Целая рощица осинок! Лес-то плывёт… Вчера здесь были только берёзы.
     Сзади раздались шаги: из здания вышел угрюмый мужчина с опущенной головой. Флёр проводила его взглядом. Он решительно направился к осинкам.
     -   Постойте! – крикнула Флёр.
     Мужчина обернулся, и Флёр узнала того, что был ночью в центре ужасного сна. Она тихо охнула. Он посмотрел на неё, как на привидение, и бросился напролом через крошечные берёзки, будто Флёр угрожала его жизни.
     -   Там опасно! – всхлипнула Флёр и побежала следом. Мигель быстро догнал её и ухватился за руку. Флёр была вынуждена остановиться.
     -   Подожди меня во дворе, я только попробую его вернуть.
     -   Нет. Вместе. Только вместе.
     Флёр нахмурилась было, но потом махнула рукой: - Ты сам решил. - Она почему-то была уверена, что Мигель полностью отдаёт себе отчет в своих действиях, как редкий взрослый человек. - Пошли.


     Они пробирались по лесу. Трава блестела на солнце яркой зеленью, кочки, разросшиеся до огромных размеров, украшенные первыми опавшими листьями, напоминали зелёные шапки с желтыми перьями, по несчастному стечению обстоятельств упавшие в холодную лужу. Пробираться было тяжело, они пару раз проваливались и с трудом вытягивали промокшие ноги из глубоких ям под кочками. Редко стоящие берёзы не скрывали спешащего мужчину. Тот шёл, не смотря под ноги, проваливался, падал, кажется, повредил ногу – захромал, но все шёл, казалось, куда глаза глядят.

     Глаза Филиппа глядели на осиновую рощицу: деревца в ней стояли часто, и ему удастся скрыться. А потом он пойдёт в ели – и будь что будет. Опасность давила со всех сторон. Но позади ему угрожало рабство.

     Флёр боялась кричать: в лесу стояла неестественная тишина. Они отставали. Раздался шелест потревоженной травы, сзади возникла кошка и прыжками бросилась вперёд к застрявшему у осин мужчине. Флёр беспомощно смотрела, как зверь вспрыгнул ему на спину. Отвернулась: страшно. Мигель потянул её за руку – смотри!

     Осинки утонули в полупрозрачной мари. Мужчина исчез. Кошка драла когти о кору огромной берёзы и орала. Потом взглянула в их сторону и опрометью бросилась дальше, в ели. Наступила тишина.
     -   Где он? – потрясённо спросила Флёр.
     -   Кто? – изумился Мигель.
     -   Мужчина, за которым мы шли.
     -   Я вижу здесь только деревья, - отрезал Мигель. – Пойдём, нам пора завтракать. – Он поволок её за руку из леса.
 
     Флёр резко остановилась. - А как же кошка? « Она же… она его грызла!».
     -   Ну, наверное, зверю лучше жить в лесу? – Мигель надулся, обиженный неповиновением Флёр. – Я побегу, а то отец рассердится. Ты иди потихоньку. Не бойся, я не потеряюсь.
     Странный ребёнок побежал, прыгая, как джейран, с кочки на кочку. Догнать и остановить его она не смогла.

                МИША

     Во дворе стояла возбуждённая толпа, осаждающая Мишу. Тот дёргал себя за бороду и блеял что-то, что явно не вызывало приятных чувств у окружающих. Это сопровождалось криками большого ары и лаем пойнтера. Прочая живность молчала: или боялась ары и пойнтера, или была бессловесной. Миша прижимал к себе банку с лягушками. Те висели на стенках.
     «Это квакши! – подумала Флёр, - Только золотистые, со сверкающими золотом глазами… Какая красота!».

     Тут Миша увидел Флёр. Растолкав вопящих «животноводов», он решительно зашагал к ней.
     -   Девушка! Меня зовут Миша. Это вы позавчера на собрании говорили, что нельзя въезжать в башни?
     «Кончилась тишина, - подумала Флёр. - Пора трудиться».
     -   Я. Меня зовут Флёр, - ответила она.
     Миша расплылся в улыбке.
     -   Очень приятно. Я прошу вас помочь мне: разрешить наши разногласия.

    Флёр внимательно посмотрела на Мишу. Весь какой-то взъерошенный, борода торчит, движения дёрганые – а в глазах горит огонь исступления. Не раж – чувство собственной правоты.
     -   А я для этого нужна? По-моему, вы всё верно решили.

     Толпа, не заметив исчезновения Миши, продолжала митинговать. Чем же он их достал?
Миша осторожно взял её под руку и отвёл в уголок.
     -   Понимаете, мы все притащили сюда животных. А корм; кончаются – ну сколько можно взять с собой? Да к тому же многие и вовсе ничего не взяли. Птицы начнут голодать. Ну, зерноядных можно подержать немного на крупе… Так ведь скоро нам самим будет нечего есть. И не дело – птиц крупой кормить. А что до других! – Миша махнул рукой. – Ты знаешь, сколько ест рыба-попугай? Или хромис? И живой корм всем нужен. Здесь даже тараканов нет, не то, что мотыля или дрозофилы.
 
     Миша в горе не заметил, что перешёл на «ты». Не заметила и Флёр.
     -   Ну, и что ты предлагаешь?
     -   Я понимаю, это звучит ужасно, но в лесу, возможно, они проживут полноценнее? Ясно же, у нас осталось мало времени. Там скоро будут заморозки, а тут - бескормица. Фёдор говорит, что сейчас начало сентября. Ну, хоть немного поживут? Мы-то раньше сгинем? Как они тогда, в клетках и банках?

     Флёр отмела упадническую нотку. – Но в лесу тишина. Есть ли там насекомые?
     -   Пойдём. – Миша крепко схватил Флёр за руку. «Как Мигель», – подумала она и потащилась за ним к лесу.
     -   Нужно идти вместе, - бормотал Миша, прыгая по кочкам. – Тогда увидим.
     Они добрались уже до границы елей. Граница неровная, отдельные ели выступают из леса в березняк.
     -   Вот! Видишь? – Миша ткнул пальцем в озерцо.
     Крошечное озерцо, полное куколок комаров. И ещё, и ещё – целая цепочка озёр!
     -   Вот!–удовлетворённо вздохнул Миша. – Попробуй температуру.
     Удивительно! Вода была тёплой!

     -   Так. Рыб расселим по видам, - хозяйственно разглагольствовал Миша, ведя её к елям. Он бесцеремонно ухватил еловую лапу, и из-под его руки вылетело множество крохотных мошек.
     -   Птиц насекомоядных выпустим. Ну, а зерноядные продержатся пока на осоке. Или вон, видишь? Рябина! Бузина! И злаки, наверное, не только на опушке есть. Пошли обратно.
     Флёр волочилась за Мишей, размышляя, причём же здесь она? И откуда взялись насекомые, когда лес только что молчал? Тут тебе и озерца на каждую тварь, и еда… Всё Миша нашёл… Или сотворил?! – пробрал её озноб.

     -   Зачем тебе я? – спросила она. – Ты же всё решил.
     -   Нет. Ты им скажи. Без тебя они не смогут.
     Утомлённые криками люди обступили их. Попугай тряс прутья клетки. Пёс совсем одурел и спрятался в тень.
     -   Вот. Пусть она вам скажет! – объявил победоносный Миша.
     Флёр не знала, что сказать.
     -   Вообще-то кошка уже убежала в лес. Утром. Я видела, - промямлила она.

     Женщина с синицами залилась слезами и открыла клетку. Попугай разорался. Синицы – какие-то буренькие, с усами, мигом выскочили из клетки и полетели к озерцам, восторженно пища.
     Ара ожесточённо тряс прутья.
     -   У меня ещё есть корм, - прошептал Стас. – Джеки, у нас ещё есть…
     Джеки просунула клюв сквозь прутья и укусила Стаса за палец. Кровь хлынула ручьём. Засунув палец в рот и отмахиваясь от охающих женщин, Стас открыл замок. Ара выскочил на землю, взлетел Стасу на плечо и взмыл в небо.
     -   Хорошо, что я ей крылья не купировал, - пробормотал Стас. – Хоть попрощалась.
     -   Ага! – бодро сказал Миша. – Верный курс! На рябину.

     И другие стали открывать клетки и клеточки. Белки, бурундуки, какие-то цветные крошечные птички устремились в лес: только спинки мелькали да шелестели крылья.
    -   Рекс, фу! – крикнул хозяин.
     Рекс, с интересом смотревший на удаляющихся зверей, повернул к нему морду с каким-то жалостливым и презрительным выражением и спокойно пошёл к лесу, подхватив в зубы коротконогого хомячка. Хомячок висел смирно, и Рекс выпустил его, подойдя к опушке. Потом стелющимися прыжками двинулся вдоль опушки и канул в берёзах, белый и пятнистый, как деревья.

     Миша схватил свою банку, жестом созвал аквариумистов и двинулся к лесу. Вдруг повернулся, подбежал к Флёр и шёпотом сказал:
     -   А где устроятся мои квакши? Кубинские? На ёлках? А Петькины колибри?
     -   Там будут лианы и цветы, - убежденно ответила Флёр.
     Сатанинское выражение в глазах Миши усилилось. Он заломил бровь, подмигнул ей и поскакал догонять других.

     Флёр смотрела им вслед. Стрекотали кузнечики, и её тяпнул комар. Где-то нежно закричал «Кру» ворон, запел зяблик, по кочкам побежали трясогузки… Живой лес встречал гостей.
     Солнце пекло голову. Удивлённые люди смотрели на опушку. Там суетился Миша, тыча пальцем в воду и расселяя рыб. Флёр пообещала себе навещать рыбу-попугая и принести ей какой-нибудь горшок: это странное существо обожает сидеть в горшке, даже если в него помещается одна голова.
«Интересно, - подумала она, - а в озерце он тоже будет плавать вниз головой и боком?».

                * * *

     -   Мы будем их навещать! – решительно сказала хозяйка синичек.
     -   Нет. Это опасно, - возразила Флёр. – Пока это опасно.
     -   Но почему? Вы же там были? И Миша вон, с рыбниками?
     -   Не знаю. Пока – опасно. Не ходите туда без Миши, - попросила Флёр.
     И - странное дело! - они пообещали.


                АЛИК

     Пропал Мигель. Он не вернулся со двора, и Хуан бегал по зданию в поисках сына. Флёр тоже волновалась. Может, он в общежитии? Она пошла искать.

                * * *

     Мигель потерялся. Огромное здание было совершенно пустым. Он долго бродил по лестницам, по глянцевым каменным полам холлов… Не было никого. Здание ещё жило, как будто его оставили только что.
     Он спустился в подвальный этаж. Фотолаборатория. Переплётчики. Гляциологи… Вернулся. Пусто. Только в пыльном углу раздевалки стоит почти высохший аквариум с валлиснерией. И на дне – с десяток шаровок, почти задохнувшихся из-за недостатка света: створки беспомощно раскрыты, нога торчит. Мигель осмотрелся. Пыльная банка нашлась под аквариумом. Он набрал воды и пересадил в банку улиток и кустики водорослей. Прижимая банку к животу, вышел из зоны «Б». Там - лес, как-нибудь устроится.

     Не было там леса. Развороченный ямами грунт, в ямах – купоросно-синяя вода, кристаллы купороса по склонам. Озерца белой от извести воды. Едкие испарения, перехватывающие дыхание. Всё – в сине-зелёно-белых тонах. И на горизонте – единственный дом.
     Маленький Мигель поправил банку, вздохнул и сделал первый шаг. Если остались люди, то только там, хоть на одном из четырнадцати этажей…

     Белое солнце слепило глаза. Мигель шёл среди развороченных рельсов, останавливаясь лишь для того, чтобы поболтать банку: шаровки должны дышать. Ямы остались позади – лишь белые известковые озёра заступали дорогу. И красная вязкая глина. Его ботинки уже весили столько, что Мигель с трудом отдирал ноги от земли. Один раз он упал, но удачно – банку выставил над собой. Ударился затылком, но не сильно, крови почти не было. Выбрался. Дошёл.

     В скверике около дома сидел худощавый зеленоглазый мужчина без пальцев на правой руке. Страшный. Злой.
     Тогда мальчик бежал. На его место встал кто-то другой.
     -   Ты?! Что ты наделал? – прошептал Мигель.
     -   Я? Это ты снова впал в раж. Я просто показал тебе, чем кончится эта история, если ты не будешь держать себя в руках.

     -   Ну посуди сам, Алик, до каких мерзостей они докатились! Они направили разум на внутривидовую борьбу! Они пьют друг друга и землю, как пиявки! Я столько в них вложил ради будущего, а они используют Дар, потакая своим мелким эмоциям. А эмоции! Мой шедевр! Вместо единства привели их снова к животной сути! Хуже, чем к животной! Где ты найдешь столько зла? Зачем их сохранять?
     -   Мигель. Я знаю, ты сейчас дитя и не справляешься. Ну не смог я найти ничего лучшего! У Дорофея-то я тебя вырастил… Сам знаешь, все должны попасть в одно время. И так тянули тысячелетиями. Но пойми, если они оказались с Флёр, значит, каждый нужен. Не тебе - так Мише. Что же ты их под ноль выжигаешь? Мише и кроха Дара для жизни сгодится. Это – его владения. А ты десяток мужчин – одним махом! Да ещё через Флёр!

     -   Ничего, она сдюжит, сам знаешь.
     -   Ну, давай, давай. Мало она сама ошибалась – давай ей ещё твои грехи навесим.
     -   Алик, прекрати! Флёр будет моей, и мы уж разберёмся с ней и её грехами.
     -   А ты чей? – нахмурился Алик. – Всё ещё детская самонадеянность выпрыгивает? Позволь тебе напомнить: твой прежний раж уже привёл к тому, что тебе теперь так не нравится. Перебрал с Даром! Спокойнее. Земле нужны люди. И вы не имеете права на ошибку. А дирижирую сейчас я! Это мой Этап. В резерве ты – силовик. Но не забывай свою восходящую часть.

     Мигель забурчал и спрятался. Мальчик взглянул на пятнадцатилетнего подростка. Теперь – с любопытством.
     -   Дядя Алик, ты что улыбаешься?
     -   Да вот, смотрю на твоих улиток. Спас?
     -   Спас. Я их даже не опрокинул, когда падал – видишь, шишка?
     -   Ну-ка, ну-ка, не болит?
     Алик взял Мигеля за руку. За разговором тот не заметил, что разгром исчез и они подошли к зданию по тропинке через лес.
     Миша ждал их на ступенях.
     -   Вот! – гордо сказал Мигель, протягивая ему банку. – Я спас!
     Миша, улыбаясь, дернул себя за бороду.
     -   Ну, ты даёшь! Теперь мы с тобой друзья по гроб жизни. – И он заглянул в глаза Мигеля – золотисто-зелёные глаза.
       
                * * *

     Отведя Алика в сторону, Миша спросил:
     -   Ты что, обалдел? С такой приметой не мог справиться? Почему пальцев нет?
     Алик грустно покачал головой.
     -   Их не у резерва нет. Их у меня нет.
     Миша расстроился.
     -   Всё наперекосяк. Как это ты?
     -   Синий. Наш вечный противник. Потому и вернулся – у Дорофея совсем опасно, как бы здесь не осложнилось.
     Миша поник.

                5. ТЕРРИТОРИЯ

                Трансляция


- Начнем, пожалуй, - сказал Дорофей, устраивая изрядно увеличившееся число людей под ивами за домом. Лидия металась от одного к другому, Дорофей бубнил и напрягался. Что же, из среднего поколения только Настя, Леон и Евгений? Ольга и Юлька радовались: у Оли пришли дед Илья и бабушка Зина, у Юльки – бабушка Малика. Василий жался к Леону, Светка сияла между Настей с Евгением…
Лёшка с Дашкой остались в одиночестве. Лёшка, обожающий Дениса, устроился между Денисом и Дорой. Дашка гордо села отдельно и явно злилась. «Это будет проблемой, - подумал Дорофей, - хорошо хоть, в неё никто из ребят не влюблён. Васька млеет от Светки, а Лёшка что-то нашёл в Юлии».
Дорофей ошибался. Светка не выдержала сравнения с прямоугольной, черно-белой Дарьей. Василий, никогда не глядевший на ту в школе, дрогнул под её напором на первом занятии и сейчас не столько слушал, сколько волновался за неё. Дашка не слушала вовсе. Она разглядывала счастливых детей и не желала принимать участие в этой ахинее. Если это не для всех – ей тут делать нечего. Какие-то раскольничьи игры. Когда внимание всех сосредоточилось на Дорофее, она ушла. Василий ёрзал и мешал Леону, но совесть не позволяла ему прервать рассказ. В таком окружении дети сидели молча и почти не лезли с комментариями.
- Началось это за несколько лет до Смуты, - сказал Дорофей. – Я рассказываю вам то, что видел, как Слухач, и точно не знаю, где это было. По-моему, где-то в Америке.
Тогда в небольшом университетском городке жили три приятеля, знакомые с детства. С детства же, когда играли в трёх мушкетёров, остались клички: граф, аббат и барон. Когда выросли и выучились, они снова соединились, теперь уже на работе. Тогда близилась Смута, и одной из самых больших проблем человечества были души людей. Многие были очень нервными и ранимыми, не могли приспособиться к жизни. А жить им предстояло в толпе: народу было слишком много. Поэтому существовали целые больницы для лечения таких людей - государственные и частные. И в одной из государственных больниц работали эти трое – биолог Делл, врач-гипнотизёр Дон и главный врач больницы Гарри. Они так и не женились, хотя всем было уже за тридцать, и вели рассеянную холостяцкую жизнь. С этого момента началась наша История…
И Дорофей приступил к рассказу трансляцией и голосом, упрощая для детей, но транслируя подробности взрослым.
А дети приняли трансляцию! Пришлось включаться Лидии – с пояснениями специфической и сложной для детей информации. Все очень устали.
Наконец, Дорофей потёр лоб, сунул в зубы трубку и махнул рукой.
- На сегодня всё. Обедать. Взрослые – у меня, дети – по домам. До завтра.
- А приключения? – завопил Лёшка.
- Завтра - приключения. А сегодня думай, о чем разговор шёл. И тренируйтесь транслировать! Все!
- Может, нам тоже Кольцо удастся? Правда, мы все разного возраста… - расстроилась Юлька.
- Молодец, Юлия. Мы все разного возраста, зато – родственники. Иди записывать, пока не забыла.
- Бегу! - Юлька унеслась в сопровождении Лёшки.
- Мам! А кто меня накормит? – прошептала Светка.
- Картошка с грибами в погребе. Разогреешь сама? Ты же умеешь! Только не ешь холодную, - отозвалась Настя.
- Ага. – Светка поискала взглядом Василия, но тот опрометью убежал сразу после прощальных слов Дорофея. Ольга ждала её, как всегда. Дети ушли.
 Настя неожиданно вскочила и крикнула им вслед:
- Осторожнее с огнём!
А на вопросительные взгляды – всё же Светка уже большая девочка? - пояснила:
- Что-то в последнее время у Светки огонь сильно вспыхивает. Вчера она свечку зажгла – пламя с ладонь. Страшно мне. Какой-то пожароопасный ребёнок!

* * *

Оцепенело сидевшая на поваленной берёзе Марина тряхнула головой. Всё. Кажется, больше ничего не будет. Она не слышала слов Дорофея, и рассказ выглядел скорее как немое кино с эмоциями и отдельными словами, но и того, что Прослушала Марина, было достаточно, чтобы понять, зачем Дорофей звал её вчера. Никаких там глупостей с Лидией – по ощущению Марины, у Дорофея было много людей. Завтра она пойдёт туда, что бы ни вопил Валерий.
Пора домой. Ой, а грибы? Что она приготовит на обед? Марина усмехнулась. На обед – ничего. Уже – обед. Валерий беснуется. Пусть. Хватит ей безмолвного бесконечного терпения. Но грибы, какие-никакие, надо собрать.
  И ещё… Что-то тут не так, в её любимом лесу. Как-то давит, как в дальнем лесу за ручьём, где совсем не пробраться через бурелом и наступает болото. Пожалуй, нужно зайти поглубже, разведать…

Почему?

Женщины доваривали картошку, грибы уже дымились на столе. Пришлось сделать скамейку на козлах – холостяцкий дом Дорофея не был приспособлен для таких приёмов. Зато огромный самовар, обычно служивший для экстрактов, сейчас пригодился, как и Маринино варенье. Надо будет сказать, чтобы брали с собой еду – картошка идёт к концу.
Дорофей закурил. К нему присоединился Евгений, унаследовавший
дурную привычку от отца. Алик курил уже тогда, когда пришёл к Торбееву озеру: всё его имущество состояло из блока сигарет.
Вот и картошка. Все за столом. Как когда-то, в давние времена, когда он исполнял роль отца трёх десятков подростков. Правда, тогда они жили в кирпичном общежитии и стоял трескучий мороз, а на коленях Малики сидела Дора... Дорофей жевал картошку. Как они постарели! Малика, красавица Малика, тоненькая принцесса, стала квадратной и мускулистой, только лицо всё то же, хоть и есть седина в волосах. Ну да! Они же с Сашей – картофелеводы, да ещё и подсолнечник, и горох. Как она будет приходить? Скоро урожай, и пшеница у всех на подходе. И огороды, и яблони… Ну и время он выбрал для уроков.
«Ты, что ли, выбрал?» – усмехнулся он. Впрочем, может быть, и до урожая не дойдет.
А Зина вся седая. Ну, одна же. Костя ведь давно пропал. Так и пристроилась с Ильёй и Камиллой, как выдала Инку. Теперь вот Ольгу пестует. А Ирка у неё где? В Васюках? Точно, вышла замуж и сбежала от матери: ненавидела, что её всё время путают с сестрой. Вот он потрудился тогда с этими близнецами!
Илья стал совсем мужичком. Скоро окать начнёт. Бросил бахчу на женщин и сидит сиднем на пасеке. Ага! А Дорофей-то всё ждал! Принес-таки медку, только вот сейчас сам половину слопает – такой сластёна! Дорофей думал, он сахарную свёклу растить будет – но госпожа Камилла не пожелала. Свёклу пусть Вера выхаживает, а им пчелки медку на блюде подают – ни тебе растить, ни варить, ни выпаривать.
  А со свёклой… Денис тогда технологию отрабатывал лет десять. Они с Верой, Варданом и Степаном все зимы колобродили, и всё Дорофею на пробу носили. Теперь уж Вера сама справляется, Леон коровами занялся, а Вардан как челнок между ними на велосипеде снуёт – то сено, то копать, то чаны таскать… Такие дети были! Им бы в Университет, в науку, а он их – в поля, на самопрокорм! «Я? – поймал себя на мысли Дорофей. – Ох, и мания величия у тебя, друг. Я – хранил их от голода. Это – да».
Щебет за столом затих. Он с трудом оторвался от мыслей.
- Ну что вы на меня уставились? Сказать что-то хотите? Лидия вам всё объяснила?
- Маловато будет, Дорофей, - точно скопировал его интонации Илья.
«Вот ведь хитрый, он и ёрничает под меня, только зубы мёдом попортил, скалиться не может». - Дорофей достал трубку. - Спрашивайте.
- Мне, Дорофей, не ясно. Ты – Певец, мы тебя Слышим. Значит, ты не обычный человек, каким всегда прикидывался? – высказалась Малика.
  - Обычный человек? Ты, Малика, как и все Первые, услышала мою Песню. Других людей было множество. Они не услышали. Ты – обычный человек?
- Положим, это – особенность нашей генетики, как и Слухачество. Мы – как бы мутанты?
- Комплексное действие генов. Чтобы Услышать Певца, нужны определённые гены, но, кроме них, ещё куча условий. Вероятность можешь оценить по результату – три десятка из нескольких миллионов, а может, и всей Земли.
- Допустим, мы – отобранные случайностью нужные генотипы. Ты выводишь нас Песней, сохраняешь нам жизнь. Человечества из нас не получится – выборка мала, да и Территория, сам знаешь… Мы тут как в пробирке инфузории – размножимся и задохнёмся. Зачем?
- Все согласны с вопросом? – поинтересовался Дорофей. Последовало молчание.
- А вот резоны обычного человека: «Ну, это когда будет! На наш век хватит и детям останется!». На них ответить сложнее. Никто из вас их не привёл. Ну и как вам живётся?
- Отлично живётся, - промурлыкал Илья, облизывая ложку. – Особенно, когда мои дамы про меня забывают. Тишина, покой, лес, цветочки… Как вспомню Центр, особенно Тверскую по вечерам – так пчёлок расцеловать готов! У нас тут просто Эдем. Главная моя проблема – шкуры не дубятся и ползут тулупы через год. Ну, так разберусь! И, тем не менее, зачем мы живём?
Остальные, переварив своё личное счастье, тоже кивнули. Научил их общаться, Дорофей! Одно удовольствие поговорить.
- Так вот, этот комплекс генов – условие, для развития недостаточное. Это - карточка абитуриента... Возможно, сейчас отбор шёл на способность думать о, скажем, новом человечестве. То есть отбор Видящих во времени, способных управлять, действовать сверху вниз.
- Ну, уж управляющих у нас в достатке! – фыркнула Зина. – Один Валерий в Совете чего стоит!
- А разве я вас зову управлять? Тем более, здесь? Пока что это всё – мои досужие домыслы.
- Ты что, не знаешь, зачем Поёшь?
Евгений пыхтел трубкой и с огромным интересом ждал ответа Дорофея.
«Ну, друг, покажи, на что способен! – заговаривал он Дорофея. – Пора». Он нервничал.
- Не знаю, – отрезал Дорофей. – Предполагаю, но не знаю. Предполагаю, что сейчас наступил второй этап отбора. И Песню я менял не нарочно: так получилось.
- Сама идея отбора требует ответа на вопрос «Кем?», - вмешалась Малика. - Ведь не будешь же ты говорить, что Госпожа Случайность выбросила нас на этот клочок земли, как наших предков из Африки, вследствие чего те побелели, а мы - стали Слухачами, и, как бы выразиться, визионерами? Как-то эта Госпожа смахивает на тебя, мужского пола, стало быть. Или, может, ты занялся богоискательством?
- Так его, оп, оп! – запрыгал Илья. Шокированная Зина дёрнула его за безрукавку.
- Не тронь! Опять полезет по швам! – рассердился Илья.
Дорофей обвёл всех спокойным взглядом.
- Бог как вездесущий, бдящий, помогающий – не существует. Такой Бог– мечта комплексующих тётечек, лишённых отца и патрона. Есть Вселенная, построенная по иерархическому принципу. В этой Вселенной на каждом уровне «тела» – материи имеется соответственный запас информации: о себе и, частично, о ниже- и вышележащих уровнях. И запас этики: рамок, законов, в которые заключена материя уровня так, чтобы согласоваться с общей структурой Вселенной, вписаться в Связи – во Все Линии: давать, получать, но не разрушать.
Тело, дух и душа. Слова негодные, но уже есть. Определяющим во всём материальном мире является осознание взаимосвязей – этика, «душа». Если Связи «чистые» - процессы развиваются, как положено в здоровом организме, возможно предсказание будущего. Скажем, я съел обед. Если грибы собрал хорошие, мои связи с природой в порядке, будущее предсказуемо: я обед переварю. Через четыре часа. Если я связи недооценил, собрал все грибы подряд – меня либо вырвет, либо помру. Неизвестно когда. Предсказать сложно.
Люди – это маленькая часть определённого уровня материи, думающая только о себе. Как раковая клетка, расталкивает другие, плодится себе на радость. У человека есть тело; есть больной дух, так как информация заложена на фоне нарушенных связей; и почти полное отсутствие души, поскольку человек практически не осознаёт своего места в мире. «Я» - центр тяжести информационного запаса, это не цель. Душа даёт направление от точки отсчёта, «Я». Нет её - больной дух не знает, куда двигаться, а движение ему необходимо. Он либо погружается в «Я», либо мечется, как Валерий с паровой машиной. Он берёт ложные препятствия и создаёт ложную эволюцию. Именно душа определяет: вот Я, вот уровень выше и уровень ниже.
На первую Песню пришли те, кто генетически получил верное восприятие. Значит, возможность оценить и использовать Связи. Но что у них в информационном багаже – Песня не знает и не отбирает.
  Вторая Песня выбрала вас. И я уверен, что это ещё не всё. Будут ещё испытания. Вы пока исследуете только Связи своего уровня. Определиться с положением выше, с собственным местом в общих Связях - тоже ваша задача.
- Но вопрос «Кто ведёт отбор» остался без ответа, - сказал Денис.
Дорофей хмыкнул.
- Вот иерархическая система. У каждого уровня свой информационный багаж, а центр его тяжести, «Я», - как бы имя личности. По себе знаете: личность многопланова. Каждый из нас - как колода карт. В одних условиях валет, в других король, в-третьих - аж дама или же шестёрка. Карты – это наши роли в изменяющейся среде. А в верхнем уровне роли – это персоны, части общего «Я». Ну, как мы – части «Я» всего человечества… Нет, ближе, пожалуй, амплуа в театре. Если он герой-любовник, пусть геройствует, а не трусит…
Дальше. Уровни обладают частью сведений о соседних уровнях. Любая иерархия – пирамида. Ясно, что личностей верхнего уровня значительно меньше, чем нас. Их связь может возникнуть только с тем человеком нашего уровня, у которого вследствие комбинационных генетических событий «открыты уши». «Имеющий уши – да слышит». Для имеющего уши сущность верхнего уровня может стать учителем. Но уши – не рот. Если ещё одно редкое сочетание позволит транслировать в верхний уровень – получится диалог и появится беседа.
  Такая связь типа Учитель - Ученик дает возможность взглянуть вверх и обрести себя: свой путь, свою роль. Но на этом пути есть опасности. Чем выше этические правила ученика, тем чище диалог. Иногда уши и рот достаются человеку не определившемуся, жадному, эгоцентрику. Тогда беседа искажается в самом неожиданном направлении и начинается вмешательство зла, а потом и диалоги с ним.
  Зло – это искажённые связи. И оно тоже персонифицировано, как большой вычислительный центр, набитый абсурдными, но непротиворечивыми данными. Искажение круга – и квадрат, и овал, и клякса. Только пропусти искажение! Так что для диалога годится только очень стройная душа, иначе зло, ложь, пролезет в любой форме.
Людей, способных на связь с верхним уровнем, мало. Они могут получать советы – не приказы! Приказы – уже ложь, так как нарушают правило связей уровней: ненасилие, свобода выбора. Расспросите Лидию.
Дорофей взглянул на оживившиеся лица. Они думали, что всё сплошь – его фантазии? Лидия кивнула и ободряюще подмигнула, манерно поклонившись. Школа Совета: знает Лидия, когда и как расслабить аудиторию. Дорофей постучал по тарелке, возвращая внимание к себе.
- Однако в нашем информационном багаже заложена и более широкая
информация о верхнем уровне: как в любой клетке организма, она шире, чем та, что клетка может использовать. Лишняя информация заблокирована. Просвечивает она очень редко. Человек с разблокированным геномом, может быть, и не Слышит: он действует, часто неосознанно, является как бы рукой, которая осуществляет изменение, необходимое для жизнедеятельности Вселенной. Астрологи называют таких «человек звезды» и «человек туманности» - мол, не отвечает он за свои поступки. Ан нет! Отвечает. Дали больше – больше и спрос.
- Уф! – прокомментировал Гера, и взгляды обратились к нему, позволив Дорофею незаметно похлопать Евгения по колену. Евгений показал Дорофею большой палец и присосался к трубке. Сколько Певцов – столько теорий, словно живописные портреты одного лица: и похожи, и нет: манера живописцев разная. Но раз Певец Поёт – значит, ему пора.
- Если есть вертикальные связи и у нас, то мы магами быть должны, - продолжил впечатляющее начало Гера.
- А ты знаешь, какой уровень под нами? – ехидно спросил Дорофей.
- Ну… - замялся Гера. – Неживое… Не знаю.
- И я не знаю. Вероятно, неживое. А может, клетки? Или другие живые организмы? Чтобы регулировать нижние уровни, ты сам должен быть без искажений. Человечество искажено, попытка влезть вниз чревата усилением искажения. Очень может быть, что блок наших возможностей связан именно с этим. Я думаю, путь вниз возможен только тогда, когда уровень окончательно выверен и безошибочен. Сначала - вверх, чтобы потом – вниз.
  - Возможен путь через душу? – спросила Лидия. - Ведь есть люди, отлично чувствующие Связи, но не способные к мышлению?
- Отлично. Только мышление – не информация, а способ её извлечь. Для того есть и другие пути – через подсознание, например. Люди, охраняемые душой, тоже отбираются. Возможно, это – главный массив отбора: там могут прорезаться правильные интуитивные действия. Уровень Связей у таких людей разный: это может быть человек, чувствующий Связи жизни, вписанный в ноосферу, или человек, вписанный во Вселенную, с более обширными Связями. От нас зависит, куда мы доберёмся в развитии. Каждый проходит испытания сам, и помочь ему никто не в силах. Зато в нашем багаже – способность соединять интеллекты и эмоции, вы - Слухачи!
Дорофей замолчал и достал трубку. Стиснутые за столом одеревеневшие люди задвигались.
- Да! Боюсь, я вас заговорил. Обсуждение – завтра.
 «Младшие молчали сегодня, надо будет их расшевелить», - подумал Дорофей и пошёл провожать гостей.


На крыльце приютился маленький комочек.
- Гога! - охнула Зина. – Ты что тут делаешь?
К ней протолкались Валя с Герой.
- Я спал, - сообщил пухлый глазастый пятилетний Гога. – И замёрз. Хочу к деду на ручки.
- Зайчик! Где мама? – заворковала Валя.
- Я убежал. Я есть хочу, - заныл воодушевлённый приёмом Гога.
- Зачем? – вклинился Евгений. – Зачем убежал?
- Я вот к этому дедушке убежал, - Гога показал подбородком на
Дорофея. - Он меня звал.
Лидия грела еду, Гера ушёл к Ире в Васюки, а Зина с Валей поочерёдно согревали внука в объятиях. Дорофей пытался оправиться от шока: он этого дитятю звал!.. Евгений остался и разглядывал Гогу. Тот совсем разнежился.
Что делать?

6. Университет

Перенос на себя

Анастасия отчаялась. Большинство травниц возились с умирающими мужчинами, Любочка отмахнулась от неё – вся взъерошенная, с глазами на мокром месте, со льдом из тающего холодильника в руках. А Анастасии что делать? Полна коробочка стонущих женщин, а Фёдор говорит, и у мужчин не лучше. И, главное, были бы какие-то определённые боли – нет! Там тянет, тут стреляет, голова кружится, слабость, жар, пот, потом – озноб. Ну, просто, будто у всех климакс начался. Врачиху нашли – Элеонору Андреевну. Она с мужчинами посидела, Любочке дала ценные указания и сбежала. Хорошо, человек тридцать от Анастасии взяла с собой, в зону «Б».
А у Анастасии – новое пополнение, ещё тяжелее. Куда деваться? Ни шалфей, ни корень малины, ни совсем уж редкие сборы не действуют. Такое чувство, что жизнь из них по каплям вытекает. И у всех болит голова и путается сознание. У одной флюс вздулся, другая кровью истекает. Боли у них начались, как только лес появился. На всех – одна Анастасия.
Любочка прислала монгола какого-то. Он походил-походил, потом нахмурился и говорит: «Все больные – экстрасенсы. Все лечили. Кажется, теперь им аукнулось – перенос на себя». Ну как же, ведь их специально обучают, как защищаться. Они квалифицированные! А он всё равно твердит – перенос. Энергию теряют. Как ушёл – померили температуру: у всех тридцать пять с небольшим. Ну что делать? Кофе нет. Хоть йод давай! Помазала йодом, так не все дались – у них, оказывается, щитовидка. Тоже мне! Сейчас у всех щитовидка. Пора привыкнуть.
Зашла Фёкла. Её мужчина умер. Ужас. Но Анастасия хоть не одна теперь. Фёкла пошептала, руками потрясла. Говорит, у Земли-матушки силу брать надо. «Пойду, - говорит, - наберуся сил, а там – тии…хонько их подымать стану». Ну да, все силы у неё пациент высосал, тот, что умер.
И снова Анастасия одна. А эти обессиленные капризничают…

Сосна

Фёкла двигалась к лесу. Лес какой-то неудачный. Ели – ну никак не подходят, берёза – дерево нервное. Хоть бы одна сосенка или клён!
Вот, тут и лягушки появились. Когда нужна была лягушка для этого бедолаги – жар вытянуть, ни одной не было. А теперь – прыгают. Гадюку хорошо бы, отварную дать. Хорошо от озноба помогает. Черви уже не годятся: без поясков, осень ведь.
Ну, есть тут где сосны, или впустую старуха ковыляла?
Сосна стояла на пригорке. Крепкая, одинокая, растро;вшаяся к вершине, ветви до земли. Фекла долго копошилась под ветвями, прилаживаясь к стволу. «Силушки бы мне!», – бормотала она, обняв дерево.
Солнце освещало сквозь ветви бледную кожу черепа под редкими волосами. Тени иголок на голове Фёклы были похожи на птичьи лапки. Она непроизвольно прижалась лбом к тёплому стволу: тот так приятно грел озябшее тело… «Силушки мне», - с трудом прошептала она, дрожа от подступающего озноба. Тёплый ствол, хорошо… Последние крохи жизни уходили в ствол сосны, резко запахла смола. «Силушки мне», - будто шептали ветви дерева. Сил больше не было.
У ствола прыгала лягушка. Ветви светились на солнце оранжевой корой.

* * *

Фёкла не вернулась. Наверное, испугалась работы. Анастасия перестала бегать по комнатам и устало села на месте дежурного по этажу – пусть сами приходят ныть.
Забежал мальчишечка, десятиклассник, спрашивал какую-то Флёр. Нет у них такой. Сказал, что приведёт её к больным.
Совсем мальчик, а пальцев нет! Где это он? Сказал, что на практике, в школьной мастерской. Ничего себе скандал был! Небось, всё начальство уволили? Да, говорит, директора сняли. И убежал. Какая Флёр?

Пора признаваться

- Вы мне позволите быть рядом с вами? – сказал он.
- Зачем? – изумилась Флёр.
- Мне кажется, вам нужна охрана.
- Со мной постоянно Мигель.
- Какая же это охрана? Мальчик сам нуждается в защите. Мне было бы приятно вас сопровождать.
Флёр не знала, что сказать. Этот монгол так вкрадчив, вежлив и галантен, что ему трудно возразить.
- А как вас зовут, простите, и откуда вы?
- Зовите меня Симон. Не люблю «Семён». Я – алтаец.
«Алтаец. А я думала – монгол! Дикие мы, всё же, когда сталкиваемся с плоскими лицами». Флёр нехотя согласилась, чтобы узнать причину его настойчивости.
- Давайте порепетируем: походим вместе до обеда, а там посмотрим, не устанем ли друг от друга. Я ищу Мигеля: он куда-то запропастился. А! Вот и он.
Навстречу им шёл Хуан, волоча за руку злого Мигеля. Чуть позади пристроился Фёдор.
- Вот она! – обличающе простёр руку Хуан. – Я вам обещал показать, кто нас сюда созвал. Вот. Она.
- Не отказывайтесь, - прошептал Симон. – Пора признаваться.
«Сама знаю!» – сердито подумала Флёр.
- А вы, - возмущённо продолжал Хуан, - не берите больше гулять моего сына! Вы его потеряли!
- Я сам сбежал! – завопил Мигель, вывернувшись из его руки и сверкая глазами.
- Ты ещё ребёнок! И я запретил тебе гулять без меня!
- Не сердитесь на Мигеля, – вдруг возник рядом с ними высокий зеленоглазый юноша. – Он увидел в лесу меня и убежал от Флёр.
- А вы кто такой? – подозрительно спросил Хуан.
- Я? Алик. – И он протянул беспалую руку.
«Как грустно, - подумала Флёр – Такой юный. Алик? Интересно, пришла ли та женщина, у которой сын – Алик?».
Хуан удивился, приугас и пожал руку Алика. Мигель сразу в того вцепился. Алик поклонился Флёр.
- Мы с Мигелем решили вас сопровождать, чтобы он больше не терялся.
«Ну вот. Теперь я как гусыня с выводком – буду гулять с толпой охранников», - расстроилась Флёр.
- Так. Куда мы пойдём?
Фёдор занял стратегически выгодное положение перед Флёр.
- Позвольте мне вмешаться, Флёр. Я – Фёдор. Мне хотелось бы с вами поговорить.
- Извольте. Здесь все свои. «То есть хотят ими быть», - пробормотала она чуть слышно. Алик услышал и ослепительно улыбнулся. Симон разглядывал его с подозрением.
- Я вижу, Симон тоже разобрался, кто нас созвал сюда, - с укоризной сказал Фёдор.
- Я знал, - констатировал Симон.
- И не уведомили нас?
- И не уведомил. Это должна сделать сама Флёр.
- Ну, так о чём будем говорить? – прервала обмен пылающими взорами Флёр.
- Меня интересует – зачем?
- Что – зачем?
- Вы созвали нас. Зачем?
- Вы живы? Вы сохранили разум?
- Да.
- Вот для этого и звала.
- Как вам это удалось?
- Это моя роль. А как… Думаю, Симон… Вы же маг, Симон? – Ну вот, он вам всё объяснит.
- Но это делалось по приказу свыше?
- То есть правительства? Нет.
- Свыше – это Свыше.
- Ах, Свыше… Да.
- Значит, вы имеете связь! – возбудился Фёдор.
- Сейчас нет.
- Но имели?
- Да.
- В таком случае, вы, как представитель тех Сил, что собрали нас сюда, должны входить в организационный комитет.
- Зачем? – растерялась Флёр.
- Но ведь возникла масса сложностей! Симон знает.
- Да, - вмешался Алик. – Там экстрасенсы заболели. Вас ждут в зоне «В».
- И в «Б», - присоединился Симон. – У меня тоже лежат.
- Но я не врач…
- Ну, врач уже пытается. А вы всё-таки посмотрите, - настойчиво нудил Фёдор.
- У них перенос болезней, которые они лечили у пациентов. Потеря
сил - и боли, - сказал Симон.
- Пойдёмте! – ответила Флёр, поняв, что посмотреть проще, чем препираться.
Мигель ухватил её за руку, Симон подал руку кренделем, и потешная компания отбыла в зону «В», к Анастасии.

7. Территория

Гога

Гога не желал уходить. Дед Дорофей его позвал – значит, он будет жить здесь. А мама пусть пока с Анюткой. Всё равно та всё время вопит и есть просит. Мама то кормит, то пеленает – она и не заметит. Так, или примерно так, мыслил этот юный гений. Он будет с бабой Лидией. А баба Зина и баба Валя пусть идут домой.
«Господи! - думал Дорофей. – Мне только младенца тут не хватало. Лидии нормально спать надо. Её сны – это связь. А тут – Гога. И обе бабки стоят на ушах: как можно, ребёнок в чужом доме!».
- Ну Слухач он, - устало твердил им Дорофей. – Я сам не знаю, что с ним делать. Но он пришел. Сам! Из Васюков! Нельзя это так бросить. Скажете, может, ещё груднички появились, Анютка - сестра его? И они тоже пришли бы, да ноги не ходят… Вот это – проблема, а, Лидия?
- Если ноги не ходят, значит, не их время, - сказала Лидия.
- Утешила. А то я ясли решил открывать!
Проблему решил Гера. Он пришёл, принёс вещи и маленькую раскладушку. Ты, говорит, его вызвал, вот и майся теперь. Посмотришь: может, посидит, твои рассказы послушает, заскучает и сбежит. Бабок забираю. Ирка только рада: у неё от двоих голова болит. Так что – вот тебе мой внук, пестуй.
Не дом – спальня. Везде кровати с раскладушками. Травы пришлось убрать, а то Гога их нюхает.

Как у богов

- Жрите! – Камилла бухнула на стол сковородку. – Вы же у нас Боги! Вам же ничего делать не положено! Это нам, бедным смертным, суждена рабская доля: вам прислуживать.
- Ну! Кама! Ты чего? – удивился Илья. – Причём тут боги? Мы же делом занимались.
- Знаю я ваши дела. Ольга рассказала. У Дорофея дурью маетесь вместе с ребятнёй. А ко мне Ирка с младенцем прибегала: твой Гога, Зин, пропал… Забыла раньше сказать: гнула спину на царей!
- Гога нашёлся. Он к Дорофею ушёл, - невпопад ляпнула смущенная Зина. – Пока там поживёт.
- А Ирка?
- Ну, она не против, - радостно поддержал смену темы Илья.
- Нет. Я понимаю, наш Храчик – идиот, это я всегда знала. Дочери твои, Зинаида, без отца совсем недоделанные выросли. Этот Геркин сыночек, жирный боров, Вах! – танг, только и знает: «Гогиии…Так ты идешь?» - пропела Камилла, передразнивая Вахтанга. – В общем, на молодое поколение надежды нет. Им до лампочки, кому детей отдавать. Но вы-то, старые дурни, что, не понимаете, сколько Дорофею лет? Он ведь из ума выжил: школу устроил. Пора бы уже успокоиться. А вы, мало внуков ему отдали, так и сами бредом занимаетесь. Я сегодня одна кабачков натягалась – всю спину ломит! А Ольга! Нет к родителям - ко мне обедать пришла! Ей ведро помидор поставь – сожрёт, сами знаете. Обеда не осталось.
- Слушай, Зин, - продолжал отвлекать внимание Илья, - правда, почему Вахтанг говорит с акцентом?
- Да Герка с ним в детстве играл. Ты, говорит, у нас типичный грузин. Жирный. Зря я тебя Георгием не назвал, а то звал бы Гогии... – и поёт, ну, с акцентом. Так Вахтанг нарочно стал петь, а сына назвал Гоги, чтобы отцу противоречить. Герка-то пытался заставить его побольше работать, чтобы сала поубавить, а он на всю жизнь обиделся. Сейчас, видишь, уже гораздо стройнее.
- Фу! – выдохнула Камилла. – Стройнее! У твоей Ирки извращенный вкус!
Илья, наконец, разозлился.
- Ирка близнец Инки! У них вкус одинаковый! Ты взвесь Храчика, да за брюхо ущипни, а потом чужих детей обсуждай! И, кстати, сало-то у него от тебя!
Камилла швырнула тарелку в стену и ушла спать. По стене ползли ошмётки кабачков и помидорной пасты.
- Зин! – подмигнул Илья. – Не сейчас, не здесь, но будет и нам радость. Где-нибудь. Когда-нибудь?
Съёжившаяся Зина улыбнулась и стала вытирать со стены следы суровой правды Камиллы. Посуду за весь день мыть ей. Всё как у богов.

Западня

Марина всё шла. Собранные грибы уже слежались, квёкли, но Марина не замечала ничего. Она давно прошла свой обычный грибной маршрут, перебралась через ручей. Это – не Ведьмин лес, и даже не дальний, страшный и труднопроходимый ельник.
Порча шла откуда-то извне. Деревья были неспокойны, птицы – истеричны. Стволы старых сосен с бородами лишайников буквально дрожали. Шарики любимого Мариной оленьего мха съежились, хотя вчера был дождь. В запущенных лесах, где за это время очень расплодились дятлы, их стук – обычный звук леса – раздавался лишь изредка. И вроде погода спокойная - а всё, как перед грозой.
Старые просеки заросли берёзой, тропы исчезли. Была где-то тропа Леона, он отвечал за этот участок Рубежа, но Марина не знала – где. Раньше она сюда не ходила. Лес заболачивался, зарастал сфагнумом. Это и хорошо: появлялись поляны, где уже не мог расти подрост, и шагалось быстрее. Вода ещё не скопилась подо мхом – просто влажный упругий матрас лежал на земле. И лисички. Марине было не до лисичек, хотя она любила их больше других грибов. Зло уже близко. Темнело поздно, но времени на обратный путь не оставалось – как идти в темноте по незнакомому лесу? Марина не замечала времени: она превратилась в компас, выслеживающий источник беспокойства леса. Рубеж был ещё далеко: Марина шла только четыре часа. Неожиданно показалась поляна. Кажется, здесь.
Марина не знала, что она будет делать, когда обнаружит источник зла. Просто она отвечает за жизнь леса. Эта странная мысль пришла в голову только что… Здесь, на их крошечной территории, Марина – Мать-охранительница жизни. Она даже остановилась на минуту – так потрясла её эта мысль. Какая-то чужая. Марина всегда была тихой мышкой и такое ей самой в голову придти не могло. Но она была сумасшедшей матерью. И стоило мысли забрести в ту часть её «Я», что была связана с материнским инстинктом, как Марина превратилась в спокойную Силу: в конце концов, уж с рожками в той, прошлой, жизни тоже не всем показывался…
Вот. Поляна. В центре поляны - странное кряжистое дерево с ветвями, торчащими из похожей на клубень верхушки. Под плоской кроной, напоминающей зонт с ветвями-спицами, не было ни единой травинки – голая сухая земля, круг словно выжжен. С корявых ветвей флагами свисали большие, широкие зелёные листья. Похожие на листья фикуса, но не такие сочные, они просвечивали на солнце красным. Какой-то вид у них… бумажный, будто ребёнок сделал игрушечное дерево на Новый Год.
Подул ветер, и листья загремели – не зашуршали, а загремели, как замёрзшее на снегу бельё.
На голом пятачке, упираясь вершиной в ствол странного дерева, лежало тело огромной берёзы. Берёза подгнила к старости, на пне остались трутовики. Но не на стволе – он был гладкий: ни трутовиков, ни опят, ни даже мелких грибков, которые Дорофей смешно называл «маразмиус», и велел кормить ими себя, когда он выживет из ума… Им пришлось бы всей Общиной собирать ему грибы на один завтрак! – Марина фыркнула.
  Ладно, к делу. Мёртвый ствол непривычно гол, хотя пень весь во мху и лишайниках. Но мерзкое чувство вызывал не этот ствол, а именно странное дерево. Заразное оно, что ли? Или фитонциды выделяет, не пуская к себе другую зелень? Нужно оторвать листок и отнести Дорофею. Вдруг оно всё вокруг заразит? Или размножится? Но, вроде, ни цветов, ни плодов не видно.
Марина собралась с духом и подошла к стволу берёзы. За спиной раздался вой. Рита! – Марина обернулась. Их ручная волчица, выкормленная с младенчества и ушедшая в лес с диким волком Федей, в исступлении выла. Шерсть на загривке поднялась, Рита превратилась в какое-то подобие серого льва. Увидеть её такой дикой Марина не ожидала – ей стало по-настоящему страшно. В вое волчицы слышалась ненависть.
Бежать к деревьям было далеко, волчица следила за Мариной выпяченным глазом, и та, не задумываясь, вспрыгнула на поваленный ствол: его вершина зависла на странном дереве на высоте двух метров. Только добежать, а там залезть на То дерево и отсидеться… Ну не бешенство же у Риты? Просто что-то в голову ударило. «Успокоится. Я же её из соски поила», - подумала Марина и побежала по гладкому голому стволу. Волчица взвыла и прыгнула, но пролетела позади Марины и упала за пень. Марина успела пробежать до первого сука и уцепиться за него. Сердце бешено билось. Волчица бесновалась, но в круг не заходила. Теперь можно не спешить.
На лицо Марины упала тень. Прямо над ней раскачивалась ветка странного дерева. Ветка опускалась! Взвизгнув как мышь, Марина, не задумываясь, скользнула под ствол и забилась в щель. Ствол берёзы в этом месте прогибался и лежал слишком близко к земле. Сук сорвал косынку, волосы разметались. Будь Марина слегка потолще, ей бы под ствол ни за что не забраться.
Марина прижала руки к телу. Здесь были трутовики! И один упирался прямо в затылок Марины, заставляя наклонить голову под невыносимым углом. Пот тёк по лбу, рот касался земли, где приютился мох, щекотавший ноздри. Марине хотелось чихнуть, но она не знала, что может за этим последовать – то ли волчица подберётся, то ли дерево, поэтому жутко гримасничала, сдерживая позыв. Самое ужасное, что ей ничего не было видно – ни волчицы, ни ветви. В любой момент она могла почувствовать прикосновение того или другого, а зло сотрясало всё вокруг…
Как эта ветвь опустилась? Ведь она была, как и другие, на вершине, метрах в десяти? Марина вспомнила Уэллсовскую «Необыкновенную орхидею» и содрогнулась.
Доползти под упавшим стволом до границы круга было невозможно, хотя расстояние не больше нескольких метров. И там - волчица! Если бы она лежала лицом от страшного дерева, тогда можно было рискнуть прокопаться… Хотя нет! При этом локти появились бы из-под ствола. Ужас сжал мочевой пузырь. Ну нет! Если из неё высосут кровь, по крайней мере, брюки будут сухими! Заболела голова, шейные мышцы дрожали: проклятый трутовик давил невыносимо.
Марина вспомнила уроки Дорофея: расслабить все мышцы, тогда можно долго не шевелиться. Начинаем с ног. Дыхание… Марина впала в полузабытье. Рита не выла, но с её стороны доносился какой-то странный шум, будто крупный дождь бьёт по сухим листьям. Может быть, ветка нашла её?
Под землёй что-то заскреблось. Что, если у дерева движутся корни? Сердце застучало снова. Когда её плечи и голова провалились, Марина завизжала. Корни! Горячий язык лизнул её в нос.
Рита прорыла широкий лаз, но не рассчитала: всё-таки плечи Марины были шире. Волчица пятилась, с трудом отползая; Маринины плечи скребли по сухой земле. «Теперь я застряну», - уныло подумала Марина. Восторг от спасения прошёл: продвигалась она с трудом, осторожно раскапывая лаз руками. «Хорошо, что земля не слежавшаяся». - И Марина резко оборвала корешок, змеившийся по верхней части лаза: иначе ей никак не пролезть.
Рита дёрнулась и заскулила – лаз обрушился и земля засыпала ей задние ноги. «Господи, всё не так!» – дернулась Марина и попятилась. Рита подползла к ней. В проёме светилось голубое небо.
- Ну что? – спросила Марина. – Будем вылезать?
Рита зарычала. И верно: над проёмом закачались листья чудовища.
Волчица попыталась рыть в другую сторону. Лаз не держал и осыпался. Теперь они, две одинокие самки, лежали, прижавшись, в остатке Ритиного туннеля, и не знали, что делать. Рита была печальна… Значит, Марина была ласкова.

Спасатели

После ужина прибежала Ольга.
- Дедушка Дорофей, что-то случилось с бабой Мариной!
- Что? – вскинулся Дорофей.
- Она ещё в лесу. Я точно знаю. Я думала - показалось; забежала к деду Валерию, а он спит. И бабы Марины нет. Она точно в лесу!

* * *

Леон занимался в комнате с Лидией: та учила его транслировать. Гога сидел рядом, с огромным интересом разглядывая Леона.
- А ты-то что умеешь! – рявкнул Леон.
Лидия изумилась.
- Я что умею?
- Нет! Вот этот нахальный юноша!
- Леон, ребёнок сидит себе в уголочке и молчит. Не срывай злость, если не получается.
- Как же молчит? Дразнится.
Гога сидел с невинным видом. Лидия ничего не слышала! Как же он транслирует? И Лидия услышала:
- Я думаю, что я – он, и говорю сам себе.
Лидия села. Кто же учить должен? Она или Гога?
- Ты. Я всем сразу говорить не умею.
- Вы чего друг на друга уставились? – спросил Леон.
- Мы… Транслируем! – начала Лидия, когда в комнату вбежала Оля.
- Скорей! Нужно идти в лес спасать бабу Марину! Она в лесу! Заблудилась!
Гога спросил Лидию: «Какая она, баба Марина?» - и взял Олю за руку. Лидия с надеждой транслировала образ Марины. Гога закрыл глаза.
- Она далеко. Там. - Он ткнул рукой. – Вот! Ты, Оля, сама знаешь, где. Её дерево бьёт. И Рита с ней. Им никак не вылезти. Спасите Риту! Она меня катает!
- Какое дерево? – спросил Леон.
- Бумажное. Злое! Ветками машет. Хочет их съесть. Страшное! – Гога захныкал и кинулся к сестре за утешением. Оля рассеянно погладила его по голове.
- Кто пойдёт? – спросил, входя, Дорофей.
Он уже был одет в «лесную» форму. Собранные по покинутым домам и чердакам кримпленовые вещи он раздал всем в самом начале, и они шили из этих вещей самое незаменимое обмундирование. У него хоть штормовка зелёная, а у некоторых яркие цвета дедовского кримплена выглядели нелепо. Зато – вечные! Ткать-то – разве из крапивы? Нитки, и те – проблема. Вощили все, что удавалось разыскать. Лён сгинул где-то за Рубежом.
Но уж вязали у него все: и ребята, и девочки. Козы пригодились.
- Мы с Олей, дорогу показывать, - сказал Леон. – И хватит. Опасно.
- Нет! – Гога затряс головой. – Деду нельзя без такой маленькой, с глазами.
- Кого с глазами? – удивился Дорофей.
- Девочки. Которая с Олей играет.
- Светки? – Оля запрыгала. – Я сейчас за ней сбегаю!
- Гога, зачем Светка? – спросил Дорофей. – И вообще, почему мы теряем время?
Лидия с возмущением уставилась на него, но потом вспомнила, что Дорофея не было, когда Гога демонстрировал свои способности.
- Потом. Дорофей, слушай Гогу.
- Мы что, на пикник отправляемся? Темень грядёт через пару часов, лес,
извините, дикий! Куда она забрела?
- Мы всё покажем, Дорофей, и расскажем по дороге. Оля со Светой нагонят. - Леон заинтересованно взглянул на Лидию. – А вы? Лидия, вы с нами?
- Мы тут, - сказал Гога. – Нам спать надо. Это – бабы Лидии работа. А я её буду за руку держать.
Потрясённый Дорофей, не тратя слов, вышел. Леон попрощался и догнал его у калитки. Вдалеке бежали девчонки и Евгений. «Это хорошо, - подумал Дорофей. – Вот Евгений действительно нужен».