Раненые в Армагеддоне. Ч. 8

32. Университет. Думать

Фёдор выбрался из толпы и встал рядом с Флёр.
- Я хочу поговорить. Можно?
Флёр улыбнулась и села. Фёдор в своём чёрном костюме, с бабочкой и кровавой капелькой розы на лацкане как-то не вписывался в толпу. Интересно, что он скажет?
- Я всю жизнь мечтал о том, чтобы события можно было вычислить.
Предсказать. Чтобы всё объединяла великая и познаваемая Система. В общем, хотелось, чтобы жить было легче. Я тугодум. И часто жизнь бьёт меня по голове самыми неожиданными событиями. Понятно, почему я астролог. Астрология позволяет многое, но мой весьма длительный опыт показывает, что, даже предсказав событие, я не вижу его последствий. И если пытаться его избежать, всплывают гораздо более противные параллельные события и бьют гораздо сильнее.
О чём я? – О Системе Связей Мира. Они настолько многочисленны, что учесть их деформации нельзя, хотя что-то предсказать можно. Скажем, другу предсказано, что он будет изменять жене, жить на два дома, метаться между женщинами… А в этой семье брак, что называется, на небесах. И событие меняется: у их детей тяжёлые жизненные испытания, и они по очереди с женой мечутся между домами. В чём его измена? В том, что он отдаёт время, необходимое жене, их детям? С её согласия! Вот вам и предсказание. Оно зависит от слишком многих факторов, в том числе и от таланта астролога. Как я понял, от того, как он сам считывает положение человека в Системе Мира.
Я предсказал то, что случится. Получалось, останется мало людей, связанных воедино. Кто-то из нас говорил, что исчезнут семьи, будут общины… Чувствуете? Речь не о том. Нас соединила Флёр. И не на основе общих интересов, или родства, или любви, а, скорее, по способностям. Дальше.
Я предсказал, что эта единая группа должна получить для проживания Землю, но её высшую ипостась – Гею. Казалось, если останется мало людей, то нас ждёт разруха, распад, одичание - а по предсказанию получалась новая Эра, Эра Любви. Как это? Где последствия гибели цивилизации? Мог ли я вычислить то, что случилось - прыжок во времени? Может быть, в пространстве? И что это такое – Эра Любви? Что, значит, я должен всех вас любить? Или это что-то иное? Любовь – это Связь между людьми. Мы так думали. А если это – просто место в Связях? Воцарится Любовь, если все расположатся в правильных местах? И ястреб не поймает мышь, коль между ними бык стоит? - пропел Фёдор с завыванием, и продолжил: - Вот вы
когда-нибудь тяжело болели? Тогда вспомните: в первый день после кризиса так хорошо… Ты встал на место. Раньше, во время болезни, ты качался – а теперь встал. И легко! И радостно! И всех любишь. - Фёдор помолчал и набычился, но потом решился: - Я здесь, с вами, хоть я и брезгую человеком. Ну, что делать, я макросматик. Некоторые люди мне… пахнут. Не могу, тошнит даже. Ещё я не в восторге от животных. Я считаю, что им место в лесу, а не на вашей груди. Там они красивы, и не… простите, не воняют. Но я с вами, потому что мечтаю увидеть вас всех и себя самого на правильных местах. Радостными, любящими, здоровыми. Я хочу не увидеть Систему – я хочу в неё попасть.
Миша зааплодировал. Ай да Фёдор.
- Спасибо, Фёдор, - сказала Флёр, ласково взяв его за руку. – Нам теперь есть, с чего начинать. Я тоже мечтаю о своём месте в Системе. И очень хочу ему соответствовать – тогда это и будет моё место.

33. Территория. Оседлать тигра

       Чтобы не тратить времени и ободрить Зину, пришлось транслировать широкой полосой события дня, и теперь Дорофей приходил в себя, наливаясь иван-чаем. После трансляции он всегда пил бочками, и не раз задумывался – а куда девается эта вода? Может, он термоядерный реактор?
Борис собрался уходить.
- Хотите, я тоже пойду, поставлю завесу ужаса вокруг загона с козами? – предложила Марина.
- Нет! – Настя не знала, что её толкнуло. Её гнев ударил людей, как оплеуха. Валерий даже отшатнулся. – Нет! Тогда козы будут исключены из Территории! Нельзя. Наши способности имеют смысл только в самых экстремальных ситуациях, и не должны использоваться для решения обыденных вопросов.
- Это – обыденность? – удивился Леон.
- Да. Зло – обыденность. Пока оно не вылезло прямо в лоб, с ним и бороться надо человеческими способами.
- Но у нас такого не было! – сердито сказал Борис. - Для нас это не обыденность.
- Разве? Видели бы вы Руфину на Совете. - Малика искоса взглянула на Дорофея, покраснела и замолчала.
- Нет. – Дорофей понял, что остановило Малику. – Моральный садизм и садизм физический имеют разную природу. Неизвестно, что страшнее, но люди привыкли судить лишь физическое проявление зла. Ум человеческий играет с нами в страшные игры. Помните в «И цзин» человека, наступившего на хвост тигра? А мы не на хвост наступаем, мы осёдлываем тигра с большим или меньшим успехом. Те, кто не сумел – становятся тигром. Кто сумел плохо – висят на его спине и несутся, куда тигр потащит; лишь оседлавшие тигра могут его взнуздывать и им управлять. Тем мы с вами и заняты: учимся взнуздывать и управлять. Руфину тащит тигр, она моральная садистка. А Сергей и Павел уже съедены своим тигром, и они начинают проявлять зло не на уровне разговоров, а глубже – на уровне физическом. Для борьбы с такими проявлениями у человечества уже отработаны механизмы, не надо ничего изобретать. Не надо лезть туда, где мы не нужны. Настя сейчас предлагает вам узду для тигра. Советую принять её с благодарностью.
- Хм… Я, конечно, - начал Борис.
- Иди, иди. Не думаешь же ты, что я тут речь на час завёл? Всё уже
сказал. Тебе пора, а то Виктор полезет на рожон. Иди, Борис.
 А я только хочу предложить Леону и Оле эксперимент, и можем расходиться.
- Какой? – обрадовалась Ольга.
- Вы оба уже обладаете пров;дением, но видите не будущее, а источник опасности в будущем. Можно попробовать научиться делать выбор. Смотрите: просто представьте себе, что вокруг коз построен барьер ужаса. И проверьте Связи.
- Да… - Леон удивился. – Можно я скажу, Оля? Да? Ослабеет Марина. Ослабеют Связи Марина – Малика.
- Понял? Так можно выбирать решение. Теперь Оля. Мы приняли решение не вмешиваться в обыденные ситуации. Как меняются Связи?
- Стягиваются, - сказала Оля.
- Форма Кольца становится более совершенной, - поддержал Денис.
- Ха! Теперь Денис. Мы решаем не участвовать в жизни Территории прямо сейчас, решаем уйти от проблем. Что с формой?
- Шар! Всё перемешано.
- Значит, отдельные персоны инактивированны?
- Да! – Оля дрожала от возбуждения. – Тогда Связи сильные, но короткие, и нас как бы нет. Только… Нет и Связей вне Территории!
- Вывод, Денис! – Дорофей наращивал темп.
- Рано. Мы не готовы. Территория нуждается в нас, а мы – в её проблемах.
- Ладно. Вот вам метод работы на уровне Связей и формы. Так что дальше - сами. Прогноз, усиление, использование Связей и так далее…
Дорофей неожиданно сник.
- Не могу. Должен поспать. Ближе к утру закончу нашу историю, а завтра… Будет день, будет битва. До завтра.

34. Университет. Пиявки да лягушки

- Собственно, разве не то же самое было в нашей жизни? – спросил Роман. - Мы рождались и начинали биться за место в системе.
- Ну, э… Роман! Сразу ограничим: какой бой? За что? В какой системе? – Флёр устало поднялась со скамьи, куда было уселась в ожидании других выступающих. – Мы жили в системе потребительских ценностей. Чисто человеческая конструкция, не имеющая никакого отношения к Мирозданию. Не за клочок тряпки на бёдра, не за кусок хлеба в руке бились – бились за их Качество! В системе Мироздания битва – на самом деле действие, направленное на отсутствие такового. Действие ради бездействия. Принцип минимальных затрат.
- Плыви, мой чёлн…
- Если воля волн – это не воля потребительской системы, то да. Ведь желающие Качества бьются не только сами – они заставляют огрызаться даже довольных минимумом, они и этот минимум могут отобрать себе, оставив других в чём мать родила ради мизерной прибавки в Качестве Своей жизни. Человечество дерётся всё: одни – чтобы жить лучше, другие – чтобы просто жить… Мироздание расставляет всех на свои места на основании совсем других критериев. Это: не навреди; будь внимателен к окружению; радуйся общему благополучию Системы. Вообще говоря, это моральные принципы большинства религий, если их не искажать толкованиями.
- Значит, все займут места согласно непротивлению, и Система застынет! Нет источника движения – все уже в авоське Связей, - заинтересовался проблемой Женя. – Тогда эволюция скажет привет!
- Авоська не одна. Но любая авоська приобретает собственную душу,
«эгрегор», - коммутатор, что эволюционирует уже на другом уровне. Для узла авоськи это момент движения в одинаковом направлении с остальными. Но мы всё равно не одинаковы. И, согласно потребностям организма, используются то одни, то другие «мы» для решения конкретных задач.
- Понятно. Узел имеет собственные колебания в пределах допустимых
отклонений, чтобы не нарушилась целостность авоськи. Согласен. А дальше? – Женя желал знать всё.
- А дальше – не знаю. Дальше – когда мы научимся быть такими, как я сказала.
- Я хочу сказать, - выскочила Мария. – Я всегда мечтала, чтобы люди не лгали. Ни словом, ни делом. Чтобы тому, что они говорят, можно было верить. Тогда жить стало бы неизмеримо проще. Я долго искала таких людей. Но нашла птиц: они делают то, что хотят, не притворяясь, они свободны, у них есть свои моральные принципы. Инстинкты это, или нет, меня не интересует, потому что мозг вместо инстинктов придумал ложь! Я бы хотела, чтобы в новом мире не было лжи. Чтобы она была невозможна. Скажем – телепатия. Не должно быть сокрытия мыслей.
- Телепатия снесёт интеллект, - грустно сказала Флёр. – Вы знаете, каково это – слышать мысли соседей? О том, согрелись ли щи? А если слышать мысли всех – в голове будет хаос. Хуже, чем ложь. Телепатия – уровень, при котором теряется индивидуальность. Вам хочется стать лишённой индивидуальности ячейкой роя?
- Тогда – эмпатия, - вмешался Женя. – Эмпатия предупредит о злых мыслях.
- Эмпатия заложена у вас в генотипах, иначе бы вы меня не услышали. Но это неважно. Если вы занимаете правильное место – вспомните, что говорил Фёдор – вы всех любите и радостны. Вам не надо лжи!
- Получается полуслияние? И особь, и часть особи? – Женя переваривал идею.
- Наверное.
- А размножение?
- Ой, не знаю. Может быть, только на замену? Не знаю. Для новых задач?
- А парность?
- Парность душ есть. Она обеспечивает их работоспособность.
Неожиданный звук отвлёк: громко фыркнув, уходил со двора Ренат. Увидев, что все взгляды обратились к нему, он запел:
«А то мои подружки, пиявки да лягушки…
Иехх! Жизнь моя, жистянка. Да ну её в болото.
Живу я как поганка, а мне летать охота!».
- Вот и он помечтал, - разрядила Флёр общее недовольство.
- Знаете что! – сказала Мария. – Давайте вынесем постели под звёзды и будем мечтать лёжа. Кто захочет – уснёт, а кто захочет – будет говорить.
Идею поддержали.

35. Территория. Нужно быть аккуратным

Сергей заскучал. Самое страшное в жизни – скука. Он боролся с ней с детских лет. Отец приносил ему книги – он читал, но книги не вызывали в нём сопереживания: чужие страсти его не интересовали, а свои теплились в нём еле-еле. И если вдруг ему удавалось себя раскочегарить, скука отступала. Чего-то не додали ему родители, генов каких-то. Он тупо пытался вызвать в себе обычные человеческие страсти: то принимался готовить еду и целыми днями ел, не ощущая вкуса, то спал сутками в ожидании снов, которые приходили очень редко и никогда не бывали интересными – всегда серая монотонная карусель бессмысленных образов. Иногда он представлял себе эротические сцены, ничего не испытывая, как ни пытался их варьировать. Ни в чём не было нужной ему силы восприятия. Дашка не была ему нужна: просто нравилось смотреть, как глупеет Милка, задавленная его командами и чудовищной ситуацией в семье. Разве чудовищной? Слегка забавной, совсем слегка. Сергею не нравилось, что Милка умнее, и он всеми силами уничтожал её интеллект, вёл к распаду личности. Вот теперь Милки нет. Он чего-то не учёл: у неё хватило сил сбежать.
Теперь он хотел найти Дашку и заставить её жить у деда, с матерью. Дашка мать точно добьёт. Она талантливая, умеет вытянуть все моральные силы, доказать, что чёрное – белое. А уж очернить! Талант. Только и эта нахалка куда-то запропастилась. Отбивается от рук.
Сергей взял Пашку и пошёл к Леону. Пусть Васька скажет, где его дочь.
Васька сидел в кухне с матерью. Сима что-то взбивала в кастрюле и говорила. Тусклая коптилка едва освещала лица. Леона, по крайней мере, ещё нет. Это хорошо. Сергей постучал.
Сима открыла дверь. Она лишь чуть переросла Марину, и была маленькой, но пышной женщиной. Людей она не боялась, умела за себя постоять – а то бы, с такой-то матерью, и замуж не вышла.
- Что-то поздно ты нас навещаешь, Сергей. – Она не желала замечать Пашку.
- Я к Василию.
- К кому? К сыну? У тебя к нему дел нет!
- Есть. Моя Дашка.
- Что – твоя Дашка? Он-то к ней какое отношение имеет?
- Имеет, имеет. Он при ней без отрыва. Как бы внуков нам с тобой качать не пришлось.
- Уходи! – разозлилась Сима. – И не приходи больше – не пущу. Шут! Кощунствуешь!
Сергей придержал ногой дверь: - Где моя дочь? Это он с ней вчера болтался.
Сима отшатнулась.
- Тебе не сказали?
- Кто?
- Милка. Она же знает!
- Что знает?
- Погибла твоя Дашка. В синем дереве.
Мутная пелена укрыла мозг Сергея. Погибла? В синем дереве? Бред какой-то. Эта Сима помешанная, что ли?
- Что ты врёшь? – Сергей продолжал держать дверь. – Какое дерево?
- Ой, не знаю. Это всё дела Дорофея – у него и выясняй.
Сергей перегнулся через женщину, увидел в углу съёжившегося Ваську.
- Васька! Где она?
Васька слизал слёзы с распухших губ.
- В дереве.
- Ты видел? – Сергей чувствовал, что сам начинает сходить с ума среди этих идиотов.
- Видел.
- Веди. – И Сергей протянул руку, чтобы схватить Ваську за шиворот.
Сима совсем рассвирепела и принялась выталкивать Сергея, упираясь в него крепкими маленькими ручками.
- Не пущу! – кричала она. – Иди к Дорофею. Пусть он с тобой разбирается.
Сергей разозлился. Дашка, в конце концов, его дочь! Что эта пигалица тут выстраивает? Он отец и имеет право знать!
Злоба была какая-то вялая. Не хватало эмоций. И Дашки нет… Он схватил Симу за волосы, дёрнул к себе, ударил по затылку. Сима поникла.
Что-то новое! Сил прибавилось. Он ведь ещё не бил людей. Сергей взял Симу на руки и отнёс на постель, аккуратно прикрыв одеялом. Во всём нужно быть аккуратным.
- Идём. – Мотнул он головой. Васька молчал, с ужасом глядя в его спокойные глаза. Потом вздрогнул и стал надевать лапти.
- Ну, вот и молодец.
По дороге к броду Васька хныкал. Он просто не мог сдержаться – вспоминал, как ударили мать. Дорога шла мимо пустых домов. Пусть хнычет, главное – доведёт.

Командированный

Сергея дома не было: где-то ходит. Это им на руку. Виктор с Борисом отправились прямо на задний двор: там была пустая пристройка. Вряд ли козами они могли заниматься дома: Милка ушла только позавчера, а козы пропадали давно. Крошечная коптилка Виктора едва освещала отдельные части сарая. На бревенчатой стене – два крюка с цепями, и рядом – крюк с аккуратно висящими ошейниками.
- Мои! – ахнул Виктор. – Сам делал, для всех коз! Что делать, Борис?
Что делать? Преступление было неизвестно в Общине – даже мелкое хулиганство встречалось крайне редко и вызывало бурю осуждения. Что можно сделать? Угнетённые мужчины ушли. Они всё увидели.

* * *

Степан поспал часок - и вскочил. Одурение схлынуло. Исчезло чувство, что он попал в «Марсианские хроники» Бредбери, что его встретили господа ТТТ, прикидывающиеся его друзьями… Пыль, запакованная кровать, вещи, знакомые до боли, но одряхлевшие под грузом лет. Вся атмосфера его неудачной семейной жизни, покрытая полувековой пылью – всё было доказательством реальности происходящего.
Рубеж сыграл шутку, но не с его сознанием, а с его жизнью, отобрав Время. Все его друзья – старики. Они прожили без него целую жизнь. У них дети и внуки. Они не рассыпались поодиночке, не поглупели – они сохранили разум и волю к жизни.
А он испугался! Испугался чего? Того, чем сам мог бы стать? Сейчас, на этой кровати, с ним была бы Лидия – та, напряжённая, старая женщина. У них бы уже выросли дети – ну, родила бы она когда-нибудь? Случились бы тысячи мелких событий, может быть, они полюбили бы друг друга…
Вера осталась с Варданом. Леон – не первенец. Того - как он мог забыть? - звали Иваном. Леон моложе тридцати пяти. Если бы Вера любила Степана – она ушла бы, после его исчезновения ушла. Как Лидия ушла из их дома без вещей, оставив дом ждать…
Степан ничего не знает! Он упал им на голову в своей физической полноценности, сразу нашёл выход, определился с жильём – командированный! Его отец был вечным командированным. На пару дней домой, и опять в другие города и страны. Когда он брал с собой Степана, тот удивлялся, насколько другим видел отца: в командировках тот был уверенным, домашним, хозяином. А дома - спал и ел, и равнодушно слушал про их дела.
Нет! Он не хотел походить на отца. Та, прежняя, жизнь была легче: свечи, керосин, одежда. Теперь они похожи на лесных людей. Сколько же они вынесли? И ведь к чему-то пришли? А он – залётный чужеземец.
Надо что-то делать. Возвращать. Исправлять. Себе он заложил кодовое слово: командированный.
В дверь тихо постучали. Лидия!
- Ты нормально устроился? Всё нашёл? Я тебе ужин принесла. – Она неловко остановилась на пороге.
- Иди сюда, Лидия. Что-то я не то наговорил. Давай, как сначала?
- Давай, - улыбнулась она, вспомнив их ссоры, когда Степан говорил ей те же слова.
- Сначала пить. Что у нас есть?
- На ночь? – Малина.
- Отлично! Греем воду и тихо сидим рядом. Просто сидим. Вспоминаем. Потом ты мне всё-всё будешь рассказывать и поищешь что-нибудь из одежды, ну, и лапти, чтобы я идиотом не выглядел. И сначала будешь рассказывать про себя – как ты, вдова моя, жизнь прожила.
Лидия улыбнулась.
- Там Гога волнуется за дверью.
- Тащи его сюда. Гога – это кто?
Гога вошёл.
- Гога – это я. Я бабы Лидии главная опора в жизни.
- А мне чуть-чуть не отдашь?
- Что? – испугался Гога.
- Ну, часть её веса, чтобы я стал второй опорой?
- Это думать надо, - важно сказал Гога. – Оля испугается.
- Нет! – схватился за голову Степан. – Так я запутаюсь. Всё - по порядку!
Они сели рядышком на кровати, стали говорить по порядку и пить чай. Гога заснул, но вскоре проснулся и сказал:
- Хочешь, ты ей сын будешь? Я – внук, а ты – сын?
- Нет уж! – возразил Степан. – Я ей - законный муж.
- Какой же ты дед?
- Придётся что-нибудь придумать. Хочешь, я обреюсь наголо? Буду лысый.
- Давай! Как дед Валерий!
Степан извлёк нож.
- Ты с ума сошёл! – рассердилась Лидия.
- Не седой, так хоть лысый. – И Степан принялся брить шевелюру. – Зеркало дай. А то череп у меня не того… шишковатый будет. Устрашать так устрашать.
Лидия долго смеялась, увидев бритого Степана. Гога был доволен: так больше похоже на деда! Немного привыкнув, Лидия сумела продолжить рассказ, но периодически прыскала смехом.
- Перестань! Я так смысла не улавливаю! – рассердился Степан. – Ты в самых патетических местах хихикать начинаешь!
- Так я ищу глаза собеседника, а натыкаюсь на твою шишковатую черепушку! – истерически всхлипывала Лидия. «Нервный срыв, - думала она. – Как же страшно вдруг обрести то, что казалось потерянным навсегда… Только бы не зареветь ».
Лидии удалось удержать истерику, и они проговорили ещё долго. Вдруг Лидия вздрогнула.
- Ой! Дорофей не выходит на трансляцию! Что случилось? Проспал? – Она помолчала, транслируя. Дорофей не отзывался – что-то случилось! Подхватив Гогу, они побежали через реку. По дороге Степан попросил:
- Лидия! Если меня не туда понесёт, скажи «командированный».
- То есть? – запыхавшись, остановилась Лидия.
- Просто скажи. Мне ведь тяжело будет, могу впросак попадать, как сегодня. Так ты меня защитишь.
- И я, - сказал Гога, - я тоже запомнил. Это что такое – командированный? Красивое слово, длинное.

Мы идём

Дорофея они прихватили по дороге. Он оказался один! Проблем не возникло. Сергей только слегка стукнул Дорофея по голове - отличный метод! – и теперь тащил на себе, перекинув через плечо. Подумаешь, чуть тяжелее козы. Раз пропажа Дашки – дело Дорофея, то там, у синего дерева, они его и спросят. Сергей уже не верил в гибель Дашки – не может быть! Иначе он не был бы так весел. Он из них вытрясет, куда дели Дашку – наверняка решили спрятать от его тлетворного влияния.
Васька надеялся что-нибудь придумать по дороге. Как Сусанин? Завести в болото? Но Васька и сам не знал леса. И потом Дорофей… как быть с Дорофеем? А если подножкой сбить с ног Пашку? Но Пашка шёл сзади и еще подталкивал! Как Васька может с ним справиться? Мысли толклись. В глазах стояло лицо матери, когда Сергей положил её, бесчувственную, на кровать. Она жива, или Сергей её убил? А Дорофей? Он жив? Как он тогда их призывал? Стоял и махал рукой?
Васька зажмурился, надулся и стал мысленно махать рукой Дорофею.
- Дорофей! – звал он изо всех сил своей мысли. – Ты жив?
- Вася! – раздался в голове голос отца. – Спокойно. Где ты?
Васька споткнулся.
- Под ноги смотри, козёл, а то я тебя тоже тюкну и понесу, - пообещал Пашка.
Васька снова зажмурился и попытался всё объяснить.
- Мы идём. Продержись, - передал Леон.

* * *

У дома Дорофея их нагнал Леон: пока Сима не пришла в себя, он не знал, что делать. Дверь была распахнута, раскладушка опрокинута, и никаких следов Дорофея! Лидия упала на лавку: вот оно, горе. Вот и принёс его Степан: пока они с Гогой его навещали, с Дорофеем случилась беда. Сергей увёл Ваську, ударил Симу… Наверняка и Дорофей ему зачем-то понадобился. Только бы Дорофей не стал сопротивляться! Пошёл бы с ним сам, как Васька. А как Васька? Может, и Ваську били? Он мальчишечка, что стоит забить до смерти? В ушах гулко стучала кровь. Лидия качалась, зажав уши руками. Господи, да что же это? Как быть теперь?
Как быть – знали мужчины. Лидия должна идти к Симе: врач она или нет? Лидия бормотала что-то, собирая сумку, заговаривала боль и потрясение. Неожиданно Леон её оборвал.
- Тихо! Трансляция!
Лидия прислушалась – ничего. У него уже глюки.
Но Леон Слышал! Слышал Васькин зов. Дорофей с ними, они идут к синему дереву.
Бежать!… Лидия опустилась на лавку. Нет. Ноги предательски дрожат, всё окрашено багряным… - давление. У неё – давление? Новости!
- Ты не побежишь, - сказал Леон. – Только… мы? – он вопросительно взглянул на Степана.
- Естественно, - ответил тот. – А ты, дорогая, потихоньку иди к Симе. Вон, ты сама вся красная. Там вы друг друга подлечите. Идёт?
Лидия и головой покачать не могла.
- Идёт, - прошептала она, вытирая невесть откуда взявшиеся слёзы.
Старуха! Какой бег?
Лидия взяла на себя Связь с остальными, а бежать… Остались двое: Леон и Степан, к счастью, не заменивший ещё свои кроссовки на приличные, но чудовищно неудобные для бега лапти.
- Ну, рванули? – спросил Степан.
Леон вздрогнул. Знакомые слова. Их с Евгением. Степана с Аликом? – озарило его.
- Рванули. – Леон побежал первым: он лучше знал дорогу.
В ментальном поле появился Илья: он транслировал, что Оля пытается восстановить Связи Дорофея. – Жутко рыдает, - добавил он.
- До Ильи мне не транслировать, - пропыхтел Леон, - я уже на пределе. Как Ваську пробил – не знаю.
- Что надо? – спросил Степан.
- А ты Слухач? – поразился Леон.
- Да. А ты не знал?
- Тогда расскажи им всё, пусть соображают.
Получив сообщение Степана, Илья едва сдержал потрясение: всё же, это первый разговор за тридцать пять лет. Сказал, что Оля хочет подключить Светку, но той уже не успеть. И велел вызвать Евгения.
Евгения вызвал Леон. Светка требует доставить её туда, - сказал Евгений. Она хочет использовать метод Кольца, которым они лечили Корнера. Идиотка. Но если смогут – пусть её на месте как бы притянут. Может, выйдет. Он дочь силой подкачает. Настя рыдает.
- Ну да, - заметил Степан. – Это уже становится привычным. Хотя Лидия, вроде, молодцом. Жутко, во всяком случае, не рыдает.
Васька молчал. То ли больше не мог транслировать, то ли что-то случилось. Бежали молча – экономили дыхание. Уже на подходе к поляне сзади вылетел велосипед. Лёшка с Юлькой спрыгнули и побежали рядом.
- Мы катались, - прошептал Лёшка. – А тут вы все разговариваете. Мы могли успеть, вот и поехали.
«Ну, организация! – подумал Степан. – Тебе, командированный, такой и не снилось!».
Полная луна высветила небо. Синее сияние слабо пробивалось над лесом. Успеют ли?

Та, что в лаптях

- Ни фига себе! – восхитился Пашка, когда они дошли до дерева.
Радиальные валики листьев мерцали синим сквозь клей, от основания ствола тянулась новая ветвь – Дашка.
- Это что? – заворожённо спросил Сергей. – Красиво!
- Это она, - Васька задыхался слезами. – Это – Дашка.
Сергей начинал верить, и разозлился. - Как она такой стала?
- Она схватила почку этого дерева и сразу стала веткой. Оно всё живое ест.
- А ты откуда знаешь?
- Мне отец потом рассказал. Они заграждение поставили, а Дашка через него перешла, не хотела меня слушать.
- Какое ограждение?
- Ну, ужас вызывает, и не пускает никого.
- Да ну? И где оно?
- А ты ещё шаг сделай, - мстительно сказал Васька.
Сергей сделал шаг. Ужас хлынул в него волной, заполонил, потряс… Это – эмоция! Вот это – чувство! Ничто не могло сравниться с радостью этого чувства! Его зашторенный мозг впитывал восторг ужаса. Так бы стоять и стоять… Он блаженно зажмурился.
- Эх, хорошо!
Придурок Пашка тоже запрыгнул, ойкнул и пролетел сквозь барьер.
- Страшно же!
- Дурак! Самое оно. – Сергей понаслаждался несколько минут, встряхнулся, перевёл заблестевшие глаза на Дорофея.
- А что этот? Дышит?
Пашка осторожно вернулся. Дорофей дышал плохо, в сознание не приходил. Узнав у Васьки, что Дорофей не сможет справиться с деревом, Сергей нахмурился, - А зачем я его тащил? Ладно, пусть полежит, - и вновь повернулся к дереву. - Как оно ест?
- Надо подойти – тогда изгибается.
- Иди!
Васька вздрогнул.
- Иди, говорю! Покажи, как изгибается.
Васька нырнул сквозь барьер, сжав зубы. Взвыло в ушах, выступили слёзы. Он осторожно подошёл к ветке. Та стала клониться к нему, шевеля листьями. Васька попятился.
- Это – Дашка? – хихикнул Сергей. – Точно! Сожрёт и не подавится. Ну же! Иди к ней, иди. Совокупись. Слейся с любимой. Чего ждёшь?
- Нне хочу… - Васька попятился дальше.
- А я тебя не спрашиваю. Нет, стой! Ты ей сначала дохляка этого скорми. Пашка! Неси ему Дорофея.
Пашка взял Дорофея на руки. Васька воспользовался моментом и выскочил из круга на другую сторону поляны, кинулся в кусты.
Сергей ринулся за ним, но споткнулся и влетел в круг, где уже стоял Пашка с Дорофеем на руках. Сергей упал на валик листьев, прилип и стал отдирать от себя клей с листьями.
- Вот дрянь какая! – бормотал он.
Пашка толокся рядом.
- Положи Дорофея и помоги! – рявкнул Сергей.
Пашка прислонил Дорофея к стволу. Ветка затрепетала листьями и начала склоняться.
Васька боялся бежать дальше: он не хотел, чтобы Сергей нашёл его по треску ветвей. Спрятавшись в кустах, он ждал Леона и подглядывал за Сергеем. И вот сейчас Дашка съест Дорофея! Васька не смог усидеть. Взвизгнув, он кинулся к дереву и потащил Дорофея от ствола.
Тяжелый. Ветка нависла над обоими. Из кустов выскочил лысый мужчина, прыгнул в круг и подставил руки под ветку.
- Всё! – подумал Васька. – Сейчас всех съест.
Ветка пыталась опуститься ниже, мужчина её держал.
- Тащи! Скорее! – приказал он.
- Ах ты брехун! – заорал Сергей, всё еще отдирая листья. – Никого она не ест! А ну…
Он оторвал плёнку клея от листьев. Валик вспыхнул, засиял, влился в руку Сергея и распустился новой синей веткой. Пашка попятился, всхлипнул, встал ногой на прорванный Сергеем участок…
На месте одного дерева теперь росло три. Васька уже выволок Дорофея, когда к нему подковылял Леон.
- Степан! – крикнул он. – Выходи!
Ветка поднялась: людей под ней больше не было. Зачарованно глядя на неё, Степан вышел из круга.
- Ты права, Юля, я мертвец, - тяжело сказал он, садясь на траву.
- Откуда…
- Да из тебя во все стороны разносится. А я, между прочим, Слухач.
- Ой! Придумала. – Юлька расположилась рядом. – Оно аборигенов ест, а ты – десинхронизированный.
- Откуда квалифицированная терминология? Хм. Моё словечко?
- Да оно из тебя во все стороны разносится. А я, между прочим, Слухач.
- Квиты. – Степан упал на спину.
- А зачем ты обрил голову?
- Хотел постареть.
- А усы?
- Что – усы? Краса моя, признак мой вторичный половой! Что – усы? Разве голова – малая жертва?
- Ты что хотел?
- Постареть. Причём тут усы?
- Усы у тебя. Усы, слышишь, твои усы…
- Боже! Усы, в усах, с усами, ну, что?
- Седые.
- Да ну? – Степан ощупал усы. – Не врёшь? А зубы? – Он ощерился. – Не выпали?
- Да ну тебя. Это от страха, да?
- А ты как думаешь?
- От страха.
- Ну вот. А я героем стать хотел. Какой герой боится? Васька, ты что плачешь? Тоже героем стать не может. Плачет!
Васька держал Дорофея за руку. Дыхание старика было поверхностным и
прерывистым, каждый вздох казался последним… Дорофей умирал.
- Светку будем вызывать, - решительно сказала Юлька. - Как в Кольце. Это просто. Только мы всё же за руки возьмёмся, да? А то в первый раз страшно!
Леон криво улыбнулся.
- Страшно? Это когда с нами две удачи на велосипеде?
Они взялись за руки.
- Что стоите? – удивился Леон. – Степан, Васька, давайте руки!
В голове защебетало. Всхлипывая, что-то бормотала Ольга, Связывая их воедино, подгоняли и стягивали Денис с Дорой, качал Силу Евгений, их затопила тёплая волна Надежды Ильи и Зины, железная Уверенность Лидии с Гогой, Сила Выживания Насти, Страсть Малики, Неистовство Бориса… запахло хвоей и волчьей шерстью. Вспыхнуло. Перед ними стояла Светка.
- Эта та, что в лаптях? – поражённо спросил Степан. – Глазастая?
- Мы все в лаптях, - усмехнулся Леон. – Глазастая? – Да.
Лёшка с Юлькой хором взвизгнули и уставились на Светку. Ну разве могла она явиться, не использовав в своём образе новогоднего платья Кристины? Светка мерцала, переливалась, отражала Луну и синие огни деревьев.
- Не подходите, - приказала Юлька. – Она прозрачна. Ну, Светка, хватит выпендриваться, смотри деда Дорофея.
Светка подошла к Дорофею, обняла его, прижалась головой к груди.
- Пойте! – сказала она.
- Что? – удивился Леон.
Васька понял.
- Вот так! – Он позвал Дорофея, как звал его на тропе. – Берёмся за руки.
- И меня, - сказала Светка, протягивая руки назад, - ну, как бы.
Лёшка и Юлька как бы взяли её за руки.
- Пойте! - Светка сползла к ногам Дорофея, огненные искры бежали из её рук к низу живота старца. На мгновение мелькнула Ольга, коснулась рукой левой стороны груди. Лидия появилась, обхватила его голову, исчезла… Евгений двинул Дорофея в поддых, Настя поцеловала в губы. Зина и Илья держали его руки, Марина с Валерием – ноги. Они порхали, как мотыльки: есть – и нет их.
Дорофей открыл глаза. Светка встала над ним во весь рост, вся в серебре и искрах, с прозрачными глазами…
- Защитница моя, - прошептал Дорофей, и Светка исчезла.
А они, Певшие, уже едва дышали.
- Ну, - захохотал Дорофей. – Есть польза в Истории? Каков образ, а?
- Есть, есть, - признал Леон. – Только кто мой вывих лечить будет? Прелестница-то слиняла!
- А кто меня поблагодарит за подножку Сергею? – возмущенно завопил Лёшка. – Пока вы все ползли, я его победил!

* * *

Леон отключил внимание от своего вывиха на время борьбы за жизнь Дорофея, но теперь растревоженная нога залилась опухолью. Дорофей обезболил ногу и забинтовал Юлькиным кушаком, но идти Леон не мог. Теперь Леон обнимал Степана и прыгал на одной ноге рядом.
- Ну, ты, братец, тяжеленек!
- В отца, - ухмыльнулась Юлька.
- Да Вардан и половины не весит.
Юлька сделала страшное лицо Дорофею, который пытался её заткнуть.
- А дядя Леон – твой сын, а не Вардана! – торжествующе объявила она.
Степан остановился. Застыл. Подсознание отметило слова Гоги при первой встрече, но сознание боялось признать факт его отцовства. Нет, он перепутал. Ошибся. Этого не может быть. Он потерял всю свою жизнь – откуда сын? Юлькины слова поставили его перед фактом: он – отец. Сцена торжественная. Недопустимо. Леон старше своего отца! Он уронил Леона в мох и сел рядом.
- То есть?
- А Васька – твой внук!
Этого он не просчитал. Внук. Не Гога – Васька. Ой. Степан постучал себя по бритому черепу.
- Всё. Пока гулял в Рубеже – размножился. Поздравляю. Ура. Родоначальник.
Васька совсем ошалел. Лысый спаситель – его дед? Новый?
- А поворотись-ка, сынку! – басом сказал Степан.
Леон стонал и ругался.
- Вардан знает? – спросил Дорофей. Ладно, что уж, должно же это было когда-нибудь выплыть?
- Он мне и сказал, - прошипел, схватившись за ногу, Леон.
Что же за секрет столько лет хранил Дорофей? В запечатанном конверте? Он хмыкнул.

36. Университет. Фактор отбора

- А я, - сказал высокий, невероятно красивый эфиоп Жюль, когда они разлеглись на матрасах во дворе, - я всегда мечтал о глубинке. У нас много денег и старая интеллигентная семья. Я просто обязан был учиться. Я учился и учился, менял профессии, но потом всё же выбрал медицину. Я учился в Кембридже, потом в Сорбонне, а сейчас - в Лумумбе и в Первом Меде. Я знаю много языков. А хочу – в деревню. Куда-нибудь на Танганьику. В хижину. Мои соплеменники презрительно относятся к неграм, а я их люблю. Я мечтал быть как доктор Швейцер, лечить людей, жить просто. Чтобы у меня была женой красивая негритянка и много здоровых красивых детей. Чтобы я мог сидеть на закате у озера и смотреть… Вот я и учился, чтобы не возвращаться домой. Осесть и отказаться от мечты? Нет. Мне кажется, негры как-то чище. Не все! Некоторые. Хотелось сидеть у костра с такими, непосредственными, открытыми, и говорить о чём-нибудь обыденном. И радоваться. Знаете, здесь постепенно становится так. У костра, с Марией Филипповной: она даже похожа на негритянку. Не смейтесь! Только нет озера и заката… И я один. Мне будет жаль, если там, в том мире, не будет ребятишек.
- И негритянок, - добавил иссиня-чёрный конголезец.
Жюль сел.
- Рауль, ты же не говоришь по-русски, и не понимаешь!
Тот пожал плечами.
- Заговорил, наверное. Перенервничал.
- И давно?
- Сегодня? Вчера? Не помню.
Мария издали спросила:
- А почему вас слышно?
Все повернулись к Флёр.
- Наверное, мы потихоньку движемся вперёд, - сказала она. – И, мальчики, я не знаю про негритянок. Может, они в другой группе есть? Потерпите.
- Я бы хотел сказать ещё. – Жюль замялся. – Мне не хочется скрывать. И тут есть вопрос, который меня смущает. Можно исповедуюсь? Хорошо?
Все промолчали. Сочтя это за согласие, он продолжил:
- Я был переводчиком у магов зоны «Б»: я один знаю столько языков.
Мария охнула. Жюль повернул голову к ней.
- Когда меня попросили, все были в растерянности. Я сам ничего не понимал. А они были уверены, что Разрушение не закончено, что ему нужны ещё жертвы… Я неверующий, но знаком со многими религиями. Они хотели соединиться в Орден, пытались согласовать убеждения. Я переводил. Дошло до жертвоприношения… мне было уже невозможно отказаться. Когда так припирают к стене, мозг изобретает удивительные вещи. Я уверовал. Не в бога, нет, а в Закон Высшей Справедливости. Я переводил - и думал, что если мир гибнет, мои действия ничего не изменяют. И если она есть, эта Высшая Справедливость, она решит за меня. Мозг даже нашёл лазейку: он придумал, что Дитя – это Бог Сын, что они хотят как бы ритуально откреститься от Христа. Теперь я боюсь, что имелось в виду настоящее дитя.
- Мигель. Они хотели убить Мигеля, - прошептала Мария.
- Мигель жив! Высшая Справедливость вмешалась! И я, дав им свободу воли, фактически привёл их к гибели. Ведь исчезновение зоны «Б» было вызвано их ритуалом? – Жюль взглянул на Флёр. Она кивнула.
- Я виноват? Должен был вмешаться? Мне казалось, что события выше, чем мои микроскопические человеческие возможности. И ещё. Я ушёл из зоны «Б» сразу, как только они оставили меня в покое. Переехал к Раулю, к вам. Меня оттуда просто вытолкнуло. Я остался жив и не понёс наказания.
- Если бы ты знал, что это Мигель, ты бы промолчал? – спросила Флёр.
- Нет. Я бы поднял шум.
- А любой другой ребёнок?
- Нет! Я люблю детей! Я действительно не понимал, что Дитя – живое существо! Это было помрачение какое-то.
- Тогда послушай. Иногда мы в мороке совершаем поступки, которые перевешивают чашу весов, решая судьбы целых групп людей. Ведь погибли все служители разрушения. Знай ты, что ты делаешь, подними панику, что бы мы с ними сделали? Они бродили бы здесь, не совершив своего деяния. А без деяния они здесь неподсудны. Твой мозг прав: он подчинился расположению твоего Узла. Именно ты оказался агентом Разрушения, но отдал ему его собственных служителей! Не кори себя – событие тебя подчинило, мозг понял больше, чем интеллект.
- Значит, я – убийца?
- Нет, ты – фактор отбора. Я созвала вас, и многие погибли. Я – убийца?
Жюль лёг.
- Я ещё должен это переварить, - сказал он. Рауль положил руку ему на плечо.
- Я, - сказал Мигель, - здесь потому, что люблю Флёр. Потому, что она красивая. Я её знаю всегда. Я вижу, как люди крутятся, как в воронке, и очищаются. Мне это нравится. А убить меня этим магам не удалось, потому что есть папа, Мария и Илья. Вот.

37. Территория. Пока есть надежда…

- Интересно, а выспаться мне когда-нибудь удастся? – поинтересовался Дорофей у Лидии.
Они добрались только к утру. Лидия наложила шину, и Степан повёл Леона с Васькой домой, где их ждала Сима. Дорофей рухнул на раскладушку. Гога давно спал, сладко причмокивая. Наверное, после сбора Кольца его из пушки не разбудить.
- Ты десять лет спал. Уже, небось, отоспался.
Лидия радовалась всему: Дорофею, живому и сердитому, Степану, Кольцу, Ваське, наконец. Хотя с ним ещё не ясно. Очень уж он погряз.
Она поила Дорофея чаем в кровати: тот всегда много пил, а после испытаний потребовал любимую литровую кружку.
- Теперь у нас три дерева и вполне активные в нападении листья: клей-то Сергей повредил. Что делать будем? – Дорофей постепенно начал осознавать происшествие.
- Подожди до завтра. Утро вечера… Нет! Вечер утра мудренее. Спи.
В дверь просунулась голова Степана. Он шепотом сказал:
- Дорофей. Ты не вернёшь мне мою жену?
Лидия остолбенела. Она не знала, что сказать. Дорофей поперхнулся. Гога сел на кровати:
- Командированный! Иди спать. Ты совсем устал.
Шальной блеск в глазах Степана сменился на виноватое выражение.
- Простите. Неудачно пошутил. Всё в порядке?
- Да, - с облегчением сказала Лидия.
- Ну, я спать пошёл. Спокойного утра.
Гога сурово разглядывал Лидию.
- Что, ещё слово не выучила? – презрительно сказал он и залёг спать дальше: засопел, как ёжик.
Уснул и Дорофей. Лидия всё сидела и думала. Командированный. Зачем это? Гога вроде бы понял. Спросить утром… то есть, днём.

* * *

Когда Борис ушёл в Кольцо, Милка держала его за руку. Наконец он открыл глаза, с шумом выдохнул и объявил:
- Всё! Погоди, чай поставлю. Огонь ты почти уморила.
Борис отхлебнул воды и поставил остывшую чашку на стол: Милка забыла добавить трав, а пить пустую воду не хотелось. Но и прерывать разговор нельзя: дочь впервые не пыталась поучать или отбиваться от вопросов. Хорошо, что разговорилась: узнав о смерти Дашки, день просидела молча. Анна орала, рыдала, обвиняла дочь во всех грехах – Милка молчала.
Теперь она вдова… Вряд ли стоит ей соболезновать. А поздравлять – грешно. Борис продолжил разговор.
- А с какой стати ты отказала Ивану и выбрала Сергея? – спросил он. – Он же всегда был заторможенный?
- Вот, папа! Это самое страшное! Я, наверное, сколько ни пытаюсь делать всё не как мать, но получается то же: я похожа на неё. Нет, ты не обижайся: ей с тобой повезло. А мне, такой же, не повезло. Я была полна энергии и чувства собственной правоты. Узнаёшь? Мать! Ну и что, что Сергей сидел в классе букой, учился-то он хорошо? И когда оставался один – умные вещи говорил. Читал много. Правда, не те книги, что я. И не те выводы из них делал… Но я решила, что могу его воспитать. Так, с нуля. Потому, что мне нужен был совершенно другой Сергей. Ивана-то, сам знаешь, воспитывать не надо. Я понимала, что Сергей мне не подходит, но считала, что его можно построить заново. Человека! Я сочла себя богом – и получила результат. – Милка отхлебнула кипяток, укоризненно посмотрела на Бориса и принесла варенье, чтобы добавить в чай.
- Делиться с вами я не могла. Я сама заперла себя: помнишь, заявила, что построю настоящую семью, не такую, как ваша, со сплошными скандалами. Поэтому мои неудачи были тайными: не признаваться же, что я идиотка! И я молчала – просто потеряла мечту о семье.
- И не изменяла ему?
- Нет, что ты.
- Похоже, мы с единобрачием дали тогда маху. Так мы всех покалечим.
- Ну ладно, я уже вдова. Покалеченная ли, нет ли, поезд ушёл. Так о чём я? Да! Потом он резко изменился. Становился всё более замкнутым, хотя иногда веселился, особенно с маленькой Дашкой. Она души в нём не чаяла. Вадика он не очень привечал – так, походя. А потом появился Пашка и Сергей совсем сбрендил.
- Когда ты узнала о Дашке?
- Я не узнала. Я прорвалась. К этому времени я вообще ничего не соображала. Мне кажется, он меня гипнотизировал, как змея. А тут Вадик пришёл ко мне, сказал: «А ты тоже будешь моей женой, как Дашка – папиной?», и я вдруг скинула морок. Я сразу ушла – Дашку видеть не могла. Сергей меня уже не пугал – только Дашка. Я хотела в себе разобраться, решить, как быть с ней, а она погибла. - Милка резко побледнела, и Борис схватил её за руку.
- Стоп. Ты не виновата. Это – болезнь. Наследственная, по-видимому.
Теперь-то ты освободилась? Построишь жизнь заново. Переживи. Обдумай. У тебя есть Вадик.


Когда отец уснул, она написала записку, тихо вынула из кровати Анны сонного Вадика и ушла из дома. Поздним утром спрятанную записку нашла Анна.
«Папа! – писала Милка. - Я, может быть, и свободна. Но Вадик слишком прицельно лезет ко мне в кровать. Это моё несчастье. Мы с ним давно ушли, не нагоняйте, пожалуйста. Ухожу в Рубеж. Ты говоришь, там Хаос? Тогда это мое место».
Борис не стал её нагонять. Это и невозможно – куда она ушла? Тропинки были только в непосредственной близости от деревни: жителям не требовалось ходить дальше, грибов и так было достаточно. А потом – сплошной лес и болота до самого Рубежа.
Опять Борис проиграл свою дочь. А Вадик? Она в своём наведённом безумии уничтожила внука. Верна ли её догадка? Может быть, вырос бы нормальный человек. А если такой, как Сергей? Его несчастная дочь решила за них, отказала крови Сергея в возможности жить в этом мире…
Права или нет? Можно ли воспитанием преодолеть физические дефекты – дефекты искажённого восприятия мира? Хотелось, чтобы это было возможно, но, кажется, дефект заложен глубже. Сергей имел ум, но применял его исключительно в своих целях; он был лишен той части мозга, что отвечает за коллективизм. Асоциальность? Ум, данный животному, и используемый во внутривидовой борьбе! Борьбе простой, физической: убить, истязать, подчинять.
Хотя истязать и подчинять – это Дар! Это - способность использовать чужую силу жизни и психику. Дар, полученный для опеки и руководства себе подобными, используемый как источник питания. Питания чужими Силами. Так что Сергей ел? Муку истязаемых существ, Силу их Жизни, и… душу? И для всего этого нужен простой сбой наследственности?
Может ли чужая жертва психической Силы, направленная на воспитание, переломить проявление дефекта в конкретном человеке?
Милка решила вопрос для себя: поняла, что её жертва лишь усиливает искажение. Страшный груз унесла с собой его Милка. Не будет Борис искать её, бегая по лесам: он не готов принять решение. А она… Пусть хоть умрёт с сознанием собственной правоты.
Кого родили они с Анной? Несгибаемую? Жертву? Судью? Ту, что, отказавшись от идеи сотворения одного человека своими руками, взяла на себя ответственность уничтожить другого человека? Ту, что так и не отказалась от идеи быть Богом?
Да примет тебя Хаос, Милка. Пусть исполнится твоё последнее желание.


Анна рыдала. Всё – почти как всегда. Он один. Что взять с Анны? Её мать, бабушка Милки, в большом мире, в те, дальние времена, травилась морфием во время беременности. Анна – истеричка. А Милка… Милка в детстве была Слухачкой. У неё могло быть будущее…

* * *

Не привыкли спать в светлое время: проснулись через пару часов.
- Гога! – спросила Лидия, разжигая очаг. – Зачем говорить Степану «Командированный»? Я не понимаю.
- И я не понимаю. А ты всегда всё понимаешь? Я – знаю.
- Ну, и что ты знаешь?
- Я ему верю. Раз он сказал – значит, так нужно.
- А когда?
- Когда ты ему вдруг не веришь. Когда он стал другим.
Лидия прижала Гогу к себе.
- Что бы я без тебя делала!
- Не знаю. Плакала бы? – предположил Гога. Это уже становилось у них ритуальной игрой.

* * *

Собрались к полудню. Пришёл до синевы бледный измученный Борис, принёс записку Милки и транслировал их разговор. Женщины плакали. Мужчины вышли на лужок, сели на вынесенные скамьи. Под елью повеселевший Фёдор играл с Ритой. Они рычали, катались, и были наверху блаженства.
- Я не понял, почему она была со мной так откровенна, - сказал Борис. – Это она уже тогда решила, и старалась показать мне свою безысходность.
- Нелепо, через скачки, через смерти… Жизнь всё равно идёт, Борис. Куда она нас ведёт? Не знаю, права ли Милка, но я бы не стал. Пока есть надежда… - Дорофей тоже осунулся: слишком, слишком много трудностей. Тьма сгущается перед рассветом. А хватит ли сил на эту Тьму?
- А может, Вадика можно было вытянуть? – Степан иногда бывал на удивление бестактен.
- Милка не объяснила, что имела в виду. Он был мал для того, что она ему приписала. Она, думаю, просто была уничтожена смертью Дашки, всё видела в чёрном цвете. Милка опять решила в одиночку – как жила. Я виноват, не лез в бабские дела. А оказывается, надо было. Мне трудно сдерживать эмоции, поэтому я такой спокойный: если чуть отпущу – лечу вразнос, могу навредить. Анна истеричка, её ничто не возьмёт, только дай поругаться, а Милка… Боялся я с ней говорить, сокрушить боялся. Сил не хватало спокойно поговорить – орал.
- Теперь Хаос заполучит двоих, - сказал Денис.
- Что ему совсем не полезно, - заметил Степан. – Да, кстати, если он торгуется: один на один, мы могли вызволить Тиграна с Костей после гибели Пашки и Сергея. Милка с сыном торг закрыла. Думаю, ребят уже не спасти.
- Как – один на один? – напрягся Денис.
- Думаю, моё освобождение – ответ на Дашку. Она, наверное, уже лишней оказалась.
- Но тогда, если установилось равновесие, синие деревья ни к чему.
- Были бы, если бы не животные, и не…
- И не Милка, - закончил Борис. – Ну что же, она сама написала, что её место – Хаос. Самоубийство, да ещё и убийство – Хаос. И повредила ребятам. Разнос! А всего-то один несчастный больной Серёжка.
Валерий стучал себя по губам.
- Так-так, - бормотал он, - два пи эр. Это сколько же дней будет? Меньше, чем за две недели, не управимся.
- Ты о чём? – Дорофей обрадовался смене темы – Борису было слишком тяжело.
- Мы с Мариной можем выставить Барьер Ужаса по Рубежу.
- Это идея! – восхитился Степан. - Поставьте в десяти метрах. Вдруг ребята сами выйдут? И вообще, вдруг он будет взаимодействовать с Рубежом? А поодаль – не так страшно.
- Зачем барьер? – спросил Борис, с трудом прервавший свои неприятные размышления.
- Остановим поток животных за Рубеж. Если он и вправду честно торгуется, то уберёт синие деревья.
- Торгуется честно, - подтвердил Евгений. – Мы видели его отступление по Нерли – освободил столько, сколько взяли поляны синих деревьев. Правда, там пусто: почва мертва.
- Настя не рассердится? – спросил Валерий. Настина реакция в прошлый раз его сильно напугала. А ведь такая тихая женщина!
- Думаю, нет. Это же не козы – это граница нашего мира. – Евгений оглянулся. – А где Леон?
- Дома, с Васькой. Он не ходячий надолго. – Дорофей повернулся к Степану. – Можешь навестить. Внука развлечь, а заодно прощупать. Лидия рассказывала?
- Да. – Степан задумался. – Трудно. – Ухмыльнулся. – Эй, а как я вам седой и лысый?
- Класс! – Евгений стукнул его по плечу. – Отец, Алик то есть, отпал бы!
- Алик…

* * *

- Марина не сдюжит таких объёмов работы! – возмутилась Настя. – А я с ними не дойду – сами знаете, какой из меня ходок.
Марина с Валерием растерялись. Оля удивилась:
- Вы что, необучаемы?
- Не груби! – рассердилась Лидия.
Юлька покачала головой.
- Она хочет сказать, что мы уже всё умеем: и Связь, и Кольцо. Только подкачку Силы будет теперь вести тётя Настя, а не Светка, вот и всё!
- Кто пойдёт? – спросил Дорофей, одобрительно мигнув девочкам.
- Сначала – куда. Начинать надо с трёх деревьев, с моего участка, - сказал Степан. - То есть, простите, с участка Леона.
- Почему?
- Потому, что вышел я, а не Костя или Тигран. Понятно?
- Да! – Светка засияла, - Он там лучше понимает изменения! Там рядом синие деревья! И тебя отдали!
- Тогда идти должен я, - продолжил Степан. – Леон не ходит, а это Рубеж, без рейнджера нельзя. Согласны? Кто ещё, кроме Марины и Валерия?
- Я? – напрягся Борис.
- Тебе нельзя. – Лидия ласково положила руку ему на плечо. – Смерть Милки обязательно поставят в повестку Совета. Да, и никому из членов Совета нельзя. Валерий, ты должен выбрать замену: ты ведь заседаешь.
- Давай Илью.
- Напиши заявление. Я заверю.
- Ну, бумагомаратели! – Степан закрутил головой. – Как бумага ещё не кончилась!
- Кончается. Только для важных дел. Мы склад при лавке нашли, для школы. Там и карандаши и тетради. Ручки, конечно, сдохли: высохли.
Гога задумался.
- Баба Лидия! Дед Степан без нас не может: Слово! Я с ним пойду, а ты это… заседай.
- Но ты же маленький!
- А я с Олей. Пойдёшь, Оля?
- И я! – заверещали остальные подростки.
- Это Рубеж, - просто напомнил всем Степан.
- Именно, - ребята переглянулись. Светка посмотрела на Дорофея. – А вы нас выдернете, если у вас что-нибудь не так, хорошо?
- Когда? – спросил Дорофей. Всё сказано, что рассусоливать.
- А пошли после обеда: к ночи дойдём, с утра начнём, - предложила
Юлька. - Вещи собрать, и всё. Еду рейнджеры принесут – сообщите им, что мы идём, ладно? Ну, когда до другого участка дойдём. А на эти три дня возьмём еду с собой. Мы же сумконосящий отряд!
- Мне надо с Василием поговорить, - сказал Степан. – А вещи? Лидия, ты можешь помочь мне собраться?
- Да. – Лидия расстроилась. – Спешишь?

* * *

Лидия собирала вещи для Степана. Гога вертелся вокруг, мешал, и Степан взял его на руки. Лидия подняла голову.
- Ой! Степан! Вы похожи. Васька твой внук, а не похож, а Гога похож!
Степан подошёл к зеркалу посмотреть.
- Да, действительно, похожи. Он тоже седой и лысый.
Гога долго рассматривал отражение, а потом сказал:
- Мы похожи тем, что оба тебя любим, баба Лидия.
Лидия сжалась: удар в поддых. Степан спустил Гогу с рук и присел рядом на корточки.
- Рубеж всегда Рубеж, Лидия. «Всегда уходишь навсегда», помнишь нашу присказку? Гога прав. Мы оба тебя любим. Вот сейчас, когда я вернулся, увидел Леона и Ваську, я понял, что несло меня к Вере: они, Лидия. Они рвались появиться в мир. А любил я, как оказалось, тебя. Для этого должно было пройти тридцать пять лет для тебя и «навсегда» для меня. Я вот ещё постарею, и ты бросишь Дорофея ради меня.
- Но-но! – сказал Гога. – Нам всем и так хорошо.
- Погуляй, - попросила Лидия. Гога с ворчанием ушёл.
- Но, Степан, ты же молодой мужчина… Тебе будет нужна женщина. Может, развод? Совет войдёт в положение.
Степан улыбнулся.
- Пройдёт время, решится само. Никаких разводов! Я тебя люблю.
Гога заглянул в дверь.
- Так ты идёшь к Ваське? А то мои вещи тоже собирать надо, - ревниво сказал он Степану.
Степан пошёл к Леону. К Ваське. Посмотреть, навестить, и - чем чёрт не шутит? - помочь?

38. Университет. Кормить людей

- Я рада, что похожа на негритянку, - сказала Мария Филипповна, не садясь: небо было уж очень красивое. Так она и говорила, лёжа и смотря в небо. Звёзды… Иногда они падали.
- Я тоже люблю негров. И тоже не всех. И мне с вами хорошо. Наверное, я бы тоже хотела сидеть у костра, у озера… Мне не довелось. Я всю жизнь провела в Москве. О чём мечтала, я имела. Я мечтала, чтобы много-много людей ели приготовленную мной еду, весело разговаривали… Помню те времена, когда мы ставили большие баки с бесплатным салатом из капусты и чаны с дрожжевым напитком, а хлеб просто стоял в вазочках на столах. Нищие студенты ели перед стипендией только это, и я всегда старалась, чтобы салат был самым вкусным моим блюдом. Да, и ещё студенты веселились! Это было радостно. Я любила, когда мои девочки шумели на кухне, мешали еду, резали. Когда привозили свежие, красивые продукты, а не эти мерзкие упаковки. Куски мяса… А! Что я говорю. Любила красивые блюда. Дома я не люблю готовить, да и не умела никогда: привыкла к сотням литров. Мужья мне попадались привередливые, любили вкусно поесть. А я домашнюю плиту ненавижу. Дома придумывала всякие наливки, настойки – чтобы и красиво, и вкусно. Любила много гостей – тогда трудилась, как на работе. Ну, и все мои радости кончились. Первый муж сбежал, второй спился на моих наливках – вот вам и мой грех! В столовой стало зябко, неуютно, дорого. Вместо простых блюд – эти упаковки, Пепси, дрянь хрустящая. Они её ели – дешевле, новее. А некоторые голодали: кофе с булочкой, или даже чай без сахара. И на суп не хватало. Глаза тоскливые! Потом студенты приободрились – зарабатывать вместо учёбы начали. Глаза тусклые, в холле разит марихуаной, от меня к дорогим буфетам перебрались. Грустные почти исчезли. И вообще, мало их стало. – Мария Филипповна зябко вздрогнула и натянула одеяло повыше. – Потом пошли дети богатых. Эти ко мне почти не захаживали. Девочки мои поувольнялись, разбежались в погоне за деньгами, а я тоже сбежала – на пенсию. Дома… Себя кормить – противно. Скучно. Жить незачем. А я – так: мечтала, что вернётся время, когда полный зал студентов порадуется моей еде. И, может быть, чтобы хватило мне когда-нибудь денег – созвать гостей. Чтобы людей было много, и радостных.
Повисло тягостное молчание.
- Но ведь нас не одна группа? – спросил Женя. – Ведь людей будет много?
- Да. - Флёр обрадовалась идее. - Там Марии Филипповне наверняка найдётся, кого кормить. И костёр у озера…
- Танганьики, - подтвердил Жюль. – Поедем туда, Мария Филипповна?
А она заплакала.

* * *

- Я тоже любила готовить, - сказала целительница Медея - Та, Что В Брюках. - Дома. У меня большая семья… - Она сглотнула. - Была. Они все были страшно занятые, и домашнее хозяйство всегда было на мне. И ещё они всегда ездили на машинах, а вы знаете, как это опасно. А когда они набивались в одну машину и ехали все вместе, я сходила с ума. И придумывала себе спасение, цель в жизни, если их потеряю. У меня мозги такие: вечно проигрывают самое страшное, чтобы приготовить рецепт спасения. Ладно. Сижу на даче, в деревне, сын купил там дом, а они телеграфируют, что все едут. Вот, не сплю, психую, готовлю еду и придумываю. Сначала хотела пойти в хоспис. - Нет, кишка тонка. Тогда придумала брать чужих детей на дачу, учить их. А, неважно, языкам, музыке - это я могу. Тоже нет: вдруг несчастный случай. Чужие же! И придумала самое лучшее: я буду кормить в деревне алкоголиков. Там, в деревне, молодые мужчины остаются без жён – девочки убегают в город. Мужчины спиваются. Они почему-то больше верны селу, держатся за дом. А некоторые и не могут уехать – из бывших заключённых. Когда не пьют, трогательно занимаются домом, пытаются что-то растить… Потом запой – и всё. Они находят работу, зарабатывают, но… какой мужчина хозяин? Пропивают. Вот я и подумала: буду с них трезвых собирать деньги на еду и кормить обедами. Когда пьяные – на вынос. Трезвые – у меня. Может быть, им стало бы легче? Не знаю, мечта это, или нет, но я мечтала не только спастись от одиночества, но и чуть-чуть помочь одиноким.
- Пьяницам? – поразился Роман.
- Я же объяснила причину, - сказала Медея. – Скорее, жертвам. А целительство моё – так, метод заработка. По молодости влезла, а вылезти трудно.
- Да нет, вы целитель, - заметил Илья. – Это ваша роль.

39. Территория. Бегемот

       Васька метался между родителями – Лидия не разрешила Симе вставать ещё пару дней, а Леон не ходил. Может быть, завтра приедет дед Вардан, а пока коров взяли на себя Виктор с Борисом. Но ведь и родители требовали ухода: умыть, накормить. Леон ругался и пробовал ходить на костылях, но еду готовить не мог.
       Визит Степана пришёлся на перерыв; обед Васька уже приготовил.
- Уходим на твой Рубеж, - Степан уселся рядом с постелью Леона. Подумал и добавил:
- Будь осторожен. Дорофея нужно защищать. Этот ваш Совет, по-моему, глупость какая-то. Подробности узнай у Лидии – некогда мне. Не страдай, мы ещё рванём. Дай мне Ваську на вынос, минут на двадцать.
Сима с интересом разглядывала Степана. Некогда, Васька важнее. Как общаться с невесткой старше себя по возрасту, Степан ещё не придумал.
- Нам с тобой знакомиться некогда, - сказал Степан Ваське, подумал: «Некогда – теперь моё главное слово?».
- Жизнь бьёт ключом. Я ухожу на Рубеж, сам знаешь – то ли вернусь. Сначала тебе задание: ребята уходят со мной все. Может оказаться, что тебе одному выпадет задача вытаскивать старших. Дорофей здесь, Лидия, другие. Не знаю, что нас ждёт. Отца постарайся подправить скорее. Может быть, даже в Кольце – я Лидии скажу. Не здорово лишний раз играть с Кольцом, но Леон нам нужен на ходу.
Степан глубоко вздохнул. Пора приступать к операции.
- Теперь о нас с тобой. Ты – мой внук. Я подозреваю, что ты получил от меня одно свойство, от которого бог миловал Леона. Мы все – мясная порода, что ли. Очень уж много тела в нас. И у меня тело имеет одну неприятную особенность: когда мне плохо, когда я устал, или удивился, что-то несуразное или неожиданное случилось – оно берёт власть в свои руки. Кажется, это ты, а это – твоё тело. У тела желание: выжить, поесть, понаслаждаться - невзирая на то, что ты сам думаешь. И в такие моменты тело задавливает тебя своим весом. Я нашёл себе выход – я придумал Слово. Скажу Слово – душа услышит, вспомнит и вынырнет. Тело же спрячется. Хочешь, мы и тебе такое придумаем?
Васька задумался. Может быть, и с ним так?
- Давай.
- Ну, тело выпирает своё «я», презирает других, хочет всех подавить… Как мы его назовём?
- Бегемот!
- Надо же! Я бы такого не придумал. Итак, если чувствуешь, что тебя несёт, что-то не так, ну, ты знаешь?
- Знаю.
- Говоришь себе «Бегемот». Тело обнаруживает, что его узнали, смущается и прячется. Нормально?
- Да, - задумчиво сказал Васька. – Ты там, на Рубеже, выживи, пожалуйста. И девчонок с Гогой, и деда с бабой – защити. А я понял – «Бегемот».
Степан ушёл. Васька смотрел ему вслед. Хороший дед. Умный.

Мёртвый сезон

Вот и проводили отряд к Рубежу. «Не знаю, наверное, плакать будешь», - вспомнила Лидия, вытирая глаза. Она плакала… Потому что не будет с ней Гоги, потому что только возник и ушёл Степан, потому что они расстаются с Отрядом на неопределённый срок. Она уже не мыслила себя без этой толпы людей, без верещания Светки, обстоятельности Юлии, въедливости Лёшки. Наконец, без Марины и Валерия. Провожать пришли почти все, и у всех было подавленное настроение. Теперь они разбежались по домам: так запускать обычные дела не годилось. Последнюю Историю Дорофей расскажет им сегодня ночью, после связи с отрядом. Всем расскажет: его сил хватало на трансляцию в любую точку Территории.
Лидия усмехнулась: вспомнила, что провожать отряд пришёл и Виктор. Принёс Марине семена кервельной репы.
- Ты их с собой возьми, - сказал он. – Карман не оттянут. На счастье.
Лёшке дал подзатыльник и поцеловал в голову.
- А ты, козлёнок, девиц постереги. И Гогу.
Разве это Виктор? У него даже зубы не болят! Трансформация.
В доме пусто и уныло. Дорофей пошёл копать картошку. Лидия слонялась по дому, безвольно перебирая воспоминания, ожидая чего-то страшного. И дождалась: приехала гонец с сухой запиской от председателя Совета Саши, мужа Малики. Совет назначен на завтра! Без консультации с Лидией! И Малика ни о чём не знала? Это ново. Саша постепенно выходил из берегов, но чтобы так? Это – Гера с Валей. Значит, грядёт битва. Особенно если учесть, что повестку дня не прислали. Ей! Секретарю! Ничего нельзя рассчитать. Лидия уныло застыла. А! Обойдётся. Спасибо, Зина, за хорошее слово: обойдётся.
Лидия взяла корзину, лопату, и пошла к Дорофею в поле. Мёртвый сезон.

40. Университет. За тех, кому нужно

- Я был гитаристом, - сказал молодой парень из магов. – Я ухлопал на это уйму времени – от пятнадцати до… Ну, скажем, двадцати одного. Группа была для меня всем: и отцом, и матерью, и домом родным. Вы знаете, как мы
живём? Дом – проходной двор, кто хочет приходит, кого хочет приводит. Кто-то пьёт, кто-то играет. Репетиции в школах и подвалах, попытки обить квартиру звукоизоляцией, по бедности – яичными коробками… Песни писали сами. Музыка своя, стихи свои. Эпатировали понемногу, но и кое-что хорошее было, только не танцевальное. Годы прошли, а свои фразы узнаю у тех, кто был на наших концертах. Вот пою, а они, из зала, выскочили плясать, но никак – ритм сложный. Тогда один парень с рюкзачком, смешной такой, вышел в круг, закачался, ритм взял и пошёл плясать. А слова – не для танцев! Нельзя под них корёжиться. За ним другие потянулись – раскачал, зажёг. После концерта переругались мы с группой: почти все хотели писать лёгкую музыку. Тот, с рюкзачком, диск жокеем потом преуспевал… Всё верно, было в нём что-то. А я ушёл, всё бросил. Очень уж любил, полумер не признавал. Так духу и не хватило писать дальше. Но я мечтал! Мечтал, чтобы люди умели различать, где танцы, а где – крик души, чтобы была настоящая музыка и нормальные слова. Не для дискотек и беснования, а для Слушания. Сам я стал петь только в душе. Себе. Очень больно, когда поёшь не тем, кому нужно.
Он замолчал.
- Так выпьем же за тех, кому нужно: пусть они будут. – И пожилой грузин глотнул воды из бутылки.
- Ты не обижайся, Певец. Ты тоже кричал в пустоте. Как, я думаю, все мы. Знаете, о чём кричал я? – Люди! – кричал я, - Что вы делаете со своими детьми? Что вы запихиваете им в головы? Разве можно так корёжить мозг? Математика. Не наука – метод мышления. Впихнём её с первого до последнего класса. Язык! Да, мы все должны говорить правильно, но для этого надо читать, а не зубрить правила с утра до ночи! А Природу, Мать-Природу, науки естественные, запихивают, извините, в задницу! Как же! Деньги считать и красиво лгать – это науки для человека. А Природа – она что? Так, с неё лишних денег не выдоишь, уже на пределе. Историю свою учим от царя Гороха: наука управлять! Пять часов в неделю дурости наших предков. Не выборочно – подряд: дурость первая, вторая, третья в таком-то году июле месяце. – Он глотнул ещё воды и отбросил бутылку. Для любопытствующих пояснил: – Последняя!.. – и продолжил:
- Экологию ввели. Я обрадовался. Нет! Теперь главная экология – человека. Кто ему жить мешает. Ладно, желчь из меня опять полезла. Я мечтаю, чтобы мы с вами перестали быть царями природы, а стали – её сыновьями. Всё. Хочу в Систему, как многоуважаемый Фёдор. Понимаете, хочу в подчинённое, но верное положение: не верю, что даже золотой кирпич может стать царём кирпичного дома.
Илья попросил у мага гитару.
- Я спою? – сказал он. – Без претензий? Вот это – первый, а вот - второй, а это – третий, три аккорда? Ты меня простишь?
Маг молча дал гитару, Илья перебрал струны.

«Тот, кто в среду рождён, тот, наверно, рождён для любви…
Только сложно сказать, к сожаленью, к кому и когда.
Я люблю, когда в день мой рожденья поют соловьи
И зелёную сень отражает живая вода.

Только путь мой тяжёл и нелеп, несуразен всегда…
И желанная пристань в тумане, едва ль доберётся к ней плот,
Только льётся с небес и течёт неживая вода,
Спит соловушко мой беспробудно у мёртвых болот.

Проползая сквозь тлен, обдираю с себя скорлупу
Потаённых надежд, не застёгнутых наверняка.
Семенам всем конец, засеваю на гряды крупу.
Не взойдет? – Не взойдет! Зато видимость дела пока».

- Я писатель, - сказал он, отложив гитару. – И я столкнулся с тем, что не могу писать. То есть, могу – в стол. То, что я хочу, не поймут и не издадут, а то, что издадут – крупа. Не взойдёт. Эту песню я написал давно. А сейчас… я мечтаю. О пристани, соловьях и живых болотах. Моя крупа собирает потерянную за жизнь скорлупу - и становится семенем. Спасибо вам…
- Знаете, что происходит в засухи - эти, летние, когда выжигает солнцем все луга? – спросила травница Вера, прервав тишину: никто не рисковал её нарушить уже пару минут. - Илья, наверное, не знает, но почувствовал правильно. Сначала луговые травы прижимаются к лесам, пристраиваются на опушках. Потом, когда сгорает и трава леса, все ищут спасения на болотах: и лесные и луговые травы, и птицы, и звери. Мы осушили болота, их стало значительно меньше, чем когда-то было. И вот, на тех крошечных пятачках, что остались, кишмя кишит жизнь – и исконно болотная, и та, что ищет в болотах спасения. Охотникам рай: ходить в поисках добычи не надо, только стреляй. Вандалам рай: они поджигают полусухой торф. И висит торфяной дым, бегут животные, ужата в ужасе ползут километры по выжженным лугам к реке. Река – это уже последнее спасение. Болото – колыбель. Там такая красота! Подушки белого сфагнума, багульник, голубика, сосенки маленькие, ивки, берёзки мне по колено. Во мху – росянки, ждут насекомых: сядет комар – хлопнет ресницами, съест. Клюква! Она незрелая красивее. И когда цветёт – цветочки-балеринки. А в воде – ирисы наши, русские, жёлтые – касатики. Во мху торчат подберёзовики. Длинная ножка в мох врастёт, и не оторвёшь: за грибом мох потянется. Как я люблю болота! Этот хмырь про меня песню пел: я – водяной. И лягушек пучеглазых люблю. Пусть там у нас болота будут, а? – Вера вздрогнула и прошептала: «А, Аркаша? Где ты там, Спорыш?». Прошептала – и сама удивилась: о чём это?
- А ты закрой глаза, Вера, и представь. Всё-всё, что вспомнишь. Может, твои воспоминания важны, и болота красивее будут, - посоветовала Флёр.
- А лес? – хором спросили Миша с Марией.
- Может, сначала что-нибудь расскажете?
- Погодите! А достижения человечества, памятники архитектуры? – спросил Роман.
- Не знаю. Правда, не знаю. С них-то и начиналось Потребление? – Флёр потянулась к магу за гитарой. – Я продолжу, Илья? Один куплет. Мой. Возможно, неверный. Пою? – Она взяла гитару.

«Доживу ли, дождусь ли, дотянется ль тонкая нить
До живого вокруг, до Вселенной в сердцах у детей?
Не дано мне, как жаль, белый шёлковый кокон довить…
В нём весь мир уместился б, но что-то в нём мало людей…».
       
- Нас будет достаточно много для Марии Филипповны, но мало. Мало! – продолжила Флёр. – Может быть, нам предстоит расставание: Жюль на Танганьику: вон, он глаза закрыл, вспоминает; Вера – на болота. Может быть, мы вместе только эти дни, а потом разлетимся кто куда.
- А ты? – спросила Мария.
- А я – то, что вас соединило. Если сохраните Связи, если полюбите друг друга, и я буду – то здесь, то там. Везде, где вы окажетесь. Только позовите.
- Будем песни петь со мной в горах, - сказал грузин. – И Илью с Певцом-собратом призовём…
- И за травами в болота… - прошептала Вера.
- И за травами. Обязательно.
- А мы узнаем друг друга? – неожиданно спросил Женя.
- Не знаю. Разве души забывают?
- А ты изменишься.
- Не знаю. Наверное, да. Я – да. Слишком много сил ушло.
- Как же я тебя приглашу – не зная, кого? – расстроился грузин.
- А когда ты будешь петь песни с друзьями в горах – будешь знать: там, среди них, и Илья, и Певец, и я… и кого ты ещё пригласишь.
- Вы её по мне узнаете. – Мигель проснулся. – Она всегда будет со мной.
- А ты как её узнаешь? – улыбнулся грузин. – По любви?
- По любви. Я её всегда знаю, - подтвердил Мигель.