Клетчатый

Когда я затыкал раковину футболкой, я думал о том, что вода будет с плеском выливаться через края и падать брызгами на пол, там разрастаться сначала лужей, потом пленкой покрывать линолеум, потом просачиваться под дверь. Когда я затыкал раковину футболкой, я был уверен, что мой план удачен и совершенен, что я продумал все до мелочей, и ничто уже помешать, несомненно, не сможет. Я стоял в дверях комнаты и смотрел ему в затылок. На стене прямо напротив меня висела картина с изображением какого-то странного мужчины в старинном френче. Мужчина держал два пальца peace и подмигивал мне. Телевизор был включен и на темно-синем экране прыгали разноцветные квадратики и точки, изображение разложилось в моем сознании на кусочки образов, где детский мультфильм никак не желал состыковаться из красок в персонажей и окружающий их пейзаж. Я смотрел ему в затылок. Он смотрел в телевизор. Я был почти уверен, что мой план совершенен, когда он подошел ко мне со спины и коснулся пальцами плеча. И он же все еще сидел передо мной. Я был почти готов ко всему, к любой неожиданности, кроме него, стоящего рядом и наблюдающего с чуть скошенного ракурса фильм дверного проема.
- А меня, между прочим, уже убили, - сказал он равнодушно, показывая на красную точку на виске сидящего перед телевизором самого себя. – И тебя тоже…

-10-
Я вкладываю в самого себя слишком много смысла. Я говорю это себе регулярно перед зеркалом, встаю так, чуть боком, чтобы увидеть во всем убожестве впалый живот и слабые руки, встаю так, чтобы в пол-оборота смотреть на свое осунувшееся лицо с черными кругами под глазами. И говорю себе. Говорю долго. Говорю:
- Ты неудачник, Леха, ты лузер, Леха, ты последняя дрянь, Леха, ты сучка, Леха, мудак ты, мразь, сволочь. Ты не сделал в этой жизни ничего, Леха. Ты только питаешься отбросами, общаешься с отбросами и трахаешься с отбросами. Ты конченый пидораст, Леха. Ты, мать твою, труп, трупак, слышишь, там за стеклом? Ты гад и подлец, ты шлюха, ты просто пидор, Леха, просто пидор, который подставляет свою задницу любому за дозу.
Я вкладываю в себя слишком много смысла, чтобы ему соответствовать. Обо мне для начала. Для начала обратного отсчета. Как я шел к своей смерти, как я спотыкался к своей смерти, как я умер. Обо мне, если я смогу наскрести хотя бы пару букв бреда для описания своих истерик и падений.
Вы будете звать меня Клетчатый, вы будете звать меня Клетка и Клетти, вы будете меня звать так, как зовут они все, как я сам себя назвал, латиницей компьютерного шрифта по экрану ноутбука, когда первый раз пообещал себе найти друзей. Я назвал себя так потому, что я неоригинален, потому что у меня нет фантазии и воображения, потому что я неудачник, потому что я уже говорил, что вкладываю в себя слишком много смысла. Не поймайтесь на это, не анализируйте меня, во мне нет ровным счетом ничего, чтобы обо мне думать. Во мне только биологическая потребность не подыхать пока, и что-то еще.
Для начала два года назад, два-два, как много, два года назад я просто хотел найти друзей. Мне было пятнадцать и у меня были короткие волосы, серые глаза и я носил старые клетчатые рубашки. Вы уже поняли первые предпосылки иронии жизни? Два года назад у меня были брат, мать и отец, старуха в соседней комнате, которую зачем-то звали «бабушка». Еще у меня был книжный шкаф и хорошие книги, плеер с какой-то там любимой музыкой, плакаты с разными группами на стенах комнаты. Ах да. У меня даже был кот, вот представьте, кот! Его звали Аль Пачино, он был наглым кастратом, постоянно валяющимся на моей кровати. Под матрасом у меня был порножурнал и личный дневник, все как положено. Под самой кроватью кеды и, кажется, старые носки, и сдувшийся футбольный мяч, и мистер Джиффс, игрушечный жираф, и эта сломанная ракетка для игры в бадминтон. На столе были учебники по физике и химии, и книжки Макса Фрая, тогда очень модного, и еще Достоевский, который мне не понравился, и эта чертова синяя ручка паркер, подаренная отцом («ты уже мужчина, а мужчине положено иметь хорошую ручку»). На мой взгляд мужчине положено иметь ружье, а еще лучше гранатомет. И еще мужчине положено иметь женщину. Во всех позах. Ну вот. А у меня была ручка. Впрочем, как говорил брат во время периодических заездов домой… «Лучше иметь хоть что-то, чем не иметь ничего».
Брата я, признаться, любил. Любил, наверное, искренне. Брат, он всегда выгораживал меня перед родителями. Совсем на меня не похожий. Жилистый, но крепкий и сильный, на четыре года старше. Когда мне было пятнадцать, он уже жил самостоятельно с этой шлюшкой Ольгой, с которой расстался за четыре дня до моей смерти. Но пока еще рано для этого, да?
Два года назад я был умилительным подростком с энным количеством комплексов и страстной любовью к соседке по парте. Правда, чудно? Ударение на слог по выбору.
Я вставал утром и чистил зубы перед маленьким прямоугольным зеркалом в ванной. Потом выдавливал прыщ на подбородке или на носу, их никогда не было много, но они так сильно раздражали, что я даже от щелканья пупырышками на пакетах и секса не получал такого удовлетворения, как от выдавливания прыщей. Затем я умывался и ерошил волосы. Потом говорил себе, что сегодня что-то да будет. И конечно же я всегда бывал прав.
Я завтракал один. Отец приезжал домой редко со своими бесконечными разъездами. Мать уходила раньше, «бабушка» спала. Я ел холодные макароны, или пельмени, или вообще не ел, а пил кофе из большой кружки. Одну, другую. Это тоже уже были предпосылки, вы наверное догадались .
В школу я носил одни и те же джинсы, в школу я ходил в старых кедах даже зимой, я считал тогда, что это круто, в рюкзаке были учебники. Волнистая химия (я утопил ее в ванной) и исчирканная физика (самый нелюбимый предмет). В ушах был плеер, и неведомые, успешные рок-музыканты пели мне обо мне, о таких же пятнадцатилетних мальчиках, которые здорово попадают с этой гребаной жизнью, о мальчиках постарше, которых трахают другие мальчики, о девочках в джинсах и футболках, которым плевать на этот мир и которые пропадают в клубах и подводят глаза. И я шел в школу. Курил отцовы сигареты, красные LM, плевал в урны и на дорогу, смотрел только под ноги, врезался во встречных, прохожих и машины, проклинал про себя все, что только можно, короче, я был во всех красках идеальным тинэйджером.
Девочку, в которую я был влюблен, звали Стася. Я называл ее про себя Стэйс, на американский манер. Однажды она сказала мне…
«Леш, ну что же ты голову-то так редко моешь, а?»
С тех пор я почти стал чуть больше за собой следить. Стэйс была очень красивой. Она курила тонкий Парламент и носила короткие курточки с мехом на капюшоне, она носила эти модные кеды как у мальчиков скейтеров, она не стеснялась материться и как-то раз поцеловала классе в шестом, когда меня затащили в какой-то двор играть со всеми в бутылочку, я тогда выпил бутылку пива и меня рвало чем-то коричневым и гадким.
Не затягивая с описанием моей жизни. Я был всего лишь как все, ничем не лучше и многим хуже.
А потом папу повысили…

-9-

И вот мне купили ноутбук. И провели кабельный Интернет прямо в комнату. Сказали, что это для того, чтобы я лучше учился, чтобы я мог всегда получить любую информацию, и просто потому, что я уже и так закис совсем. Они волновались только, что я буду играть в он-лайн игры. Но ими я так и не заинтересовался никогда. Меня привлекало общение, то, к чему раньше у меня не было доступа, меня привлекали многочисленные люди, скрытые никами. Форумы, блоги, ай-сик-ю, почта. Я переписывался часами с непонятными Alex89, Gillian_Anderson, S@nnU и прочее, и прочее, и прочие…
Его звали Daren, я нашел его в большой системе блогов на популярном сайте. Он писал: «Я всего лишь ничто и никто, я всего лишь свое собственное дыхание на стекло зеркала, я корявые буквы матом на заборах, я мат под твоей задницей на уроке физкультуры, кувыркаешься на мне, маленький мальчик, а я так люблю тебя своими буквами.»
И он писал: «Они принесли его белым и рассыпчатым. Я втягивал его через вырванную страничку из карманного сборника Бодлера. Мой потолок окрашивался небом, мое небо становилось потолком, и я был так рад этой гробовой духоте всего окружающего, потому что мне всего лишь казалось, что это твое тело давит на меня стенами комнаты.»
И писал: «Сорок ночей неадекватного траура с бутылкой дешевого виски на крыше пятиэтажного урода, которого я зову своим домом. Если бы я мог выйти в окно своей квартиры, я бы сделал это спиной. Но вот уже который раз я головой вниз в окна на компьютерном экране».
И я побоялся ему написать. Я читал его записи, и что-то странное пробивало меня насквозь всеми этими строчками, что-то, о чем я в тайне мечтал, что-то, что я так хотел получить. Лежа на кровати, я просчитывал про себя всю глупость сложившегося положения. Непонятный врун за, наверняка, тысячи километров, моя доверчивость.
Тогда я начал писать там же сам.
Я писал: «В моей комнате Аль Пачино и я, говорим друг с другом на особом языке взаимопонимания. Стэйс пришла сегодня в слишком короткой юбке, чтобы я мог спокойно смотреть на нее. Я разметил ее белым мелом по всему телу, я прочертил линии, куда могли бы попадать мои губы, я указал точки, в которых ее кожа отозвалась бы дрожью. Сегодня был унылый день унылой жизни.».
И писал: «С плаката мне усмехается черными глазами очередной худой в обтягивающих джинсах. Иногда я думаю, что я родился не в той жизни, не в той семье, не в то время. Я жалостливое чмо на коленях перед зеркалом. И я говорю себе, что завтра будет хуже, с тайной надеждой, что она посмотрит на меня искоса, оторвавшись от обнимающего ее очередного…»
И однажды он написал:
«Мальчик, которому живется так плохо…. Кончай ныть, скажи лучше, за сколько ты мне продашь свой рай?»
Я усмехнулся обветренными губами и решил быть взрослым и умным.
«Бутылка виски, пара дорожек кокаина и тысяча долларов за ночь.»
И он ответил:
«Беру».

-8-

Мы договорились о встрече через месяц напряженного общения в сети. Это была жаркая середина июля, и он сказал, что хочет меня напоить чем-нибудь крепким. Я был не против, хотя и ужасно боялся отчего-то разочаровать своего непонятного собеседника. Да я даже фотографий его не видел. Просто приходил вечером домой и читал горы сообщений, которые он кидал мне до востребования. Что-то вроде:
« Мне казалось, что сегодня понедельник. Я даже собрался было стать путевым человеком и не пить с утра. Но по телевизору сказали, что сегодня вторник, а мой мобильник оповестил меня о среде. Я сделал себе вульгарный стакан виски с колой и смотрел все сезоны Тома и Джерри подряд. Сучка-мышь жжет. Да. А потом пришел Лекс и сказал, что сегодня все-таки понедельник. К счастью он принес с собой пиво и «Русалочку»».
«Ты хороший мальчик, Клетти, ты обязательно умрешь молодым и счастливым»
«В пролитом кофе я писал пальцем цитаты из Рембо, я так антикультурен, что уронил окурок с балкона прямо на чьего-то кота.»
Аль Пачино пришел домой с подпалиной на боку.
Я ждал его у станции метро, прислонившись к боковой стенке ларька. В кармане были сигареты, но курить от жары не хотелось. Под футболкой тело было влажным и каким-то усталым, тяжелела голова, и в висках стучало. Из метро вышел красивый парень, осмотрел меня внимательно, помялся и поинтересовался, не зовут ли меня, случаем, Саша. Я сказал, что нет. Это был не он. Через минуту на мобильный пришла смс. «Секунду назад я стоял позади тебя». Я резко оглянулся назад. Чьи-то пальцы пробежали по напряженным позвонкам шеи и взъерошили волосы.
- Маленький совсем…
Мы шли какими-то дворами. Он курил молча, а я разглядывал его и во мне мешались коктейли эмоций. Отросшие на висках волосы, черная густая челка, нахумренные брови, загорелый лоб, кривая губ, прямой нос. Я бы сказал тогда, что он симпатичен, сейчас, что он прекрасен, за две минуты до смерти, когда я затыкал раковину, на манер всех этих киношек, я его считал идеальным, и я его ненавидел. На нем были черные джинсы и белая футболка, на удивление чистая. По лицу периодически пробегали морщинки, как будто он о чем-то напряженно думал. Вдруг он резко посмотрел на меня.
- Пришли.
- Куда пришли, - я не понял.
- Домой.
- К тебе?
- К нам.
- Эээ…
Квартира была двухкомнатная, явно когда-то принадлежавшая какой-то старушке, судя по запыленным картинам на стенах, по серванту с разнообразной посудой, тоже покрытой толстенным слоем пыли. Одна комната, судя по всему, служила гостиной. Сквозь дверной проем было видно черный экран телевизора, картину над ним с изображением какого-то уродливого мужчины, кусочек книжного шкафа.
- Проходи, - он, не снимая уличной обуви, направился к холодильнику и достал бутылку виски. Я смотрел на него полузавороженно.
- Курить можно? – спросил хрипло и почувствовал, что он, невидимый мне за прикрытой дверью второй комнаты, кивнул. Я достал сигарету и, неловко щелкнув зажигалкой в пугающей тишине, прикурил. Прошел в гостиную и, только выглянув в окно, все понял. Мы шли кругами. И пришли к противоположной моему дому улице. Вон там, если присмотреться – мои окна. А здесь я перехожу дорогу на пути в школу. Забавно.
Он вошел уже без футболки, по пояс раздетый, с двумя стаканами для виски и бутылкой.
- Привет, - поздоровался еще раз, посмотрел на меня из-под лобья, ухмыльнулся и поставил со стуком на пол стаканы.
- Привет, - сказал я и подавился дымом. Было не то чтобы страшно, было ужасно неуютно и в то же время подозрительно предвкусительно. Я ощущал себя завернутым в белые простыни младенцем. Я смотрел на него наивно и с недоверием. Я хотел кричать. Я хотел плакать. И я хотел не отрывать от него взгляда. Он покусал губу, задумчиво откупорил бутылку и налил два полных стакана.
- У меня есть «Король лев», будем смотреть? – спросил он и так на меня вдруг испытующе взглянул, что передернуло. Я покосился на него воспаленным глазом.
На экране Муфаса падал, а Скар стоял на скале победителем. Я с восьми лет не смотрел мультфильмов, но было что-то в этом парне, старше меня лет на семь, парне, с ногами сидящем на протертом диване, смотрящем диснеевскую драму и маленькими глотками пьющем не особенно-то и дешевый виски. Судя по тому, что я как не приходил домой, он всегда сидел в сети, он нигде не работал. Откуда у него могли быть деньги на алкоголь, наркотики про которые он мне так часто писал, на свою квартиру, вообще на жизнь?
Он заметил, что я смотрю на него, и улыбнулся экрану. Я улыбнулся ямочке появившейся на его щеке и со спокойной душой продолжил смотреть мультик. Когда по экрану бежали титры, бутылка была уже пуста, а он глядел на меня с прищуром. Я был порядочно пьян. Я был совершенно пьян. И он сказал, что мы полезем сейчас на крышу, потому что вечер и красиво. Потому что ночи белые. Потому что у него еще одна бутылка виски и сегодня особенная ночь. Я где-то смутно помнил, что дома будут искать. Я где-то смутно осознавал, что нахожусь в квартире почти незнакомого мне человека, что я не просто несовершеннолетний, что я ребенок, я вроде как понимал, что что-то делаю не так, но, в общем, мне было плевать.
Мы лежали на крыше, на нагретом поребрике. Под нами сновали по проспекту прохожие. Бутылка наполовину пустая стояла где-то почти на краю. Он свесил ногу вниз и сказал удивительно твердо (я-то и двух слов связать уже не мог).
- Я уже два года никого не водил на крышу, даже Лекса, хоть он и приходит несколько раз на неделе. Скажи мне, кто залил тебе шоколадом глаза, кто тебя так избил словами, что твоя спина сгорблена, скажи мне, что за шлюха родила тебя, что ты получился таким красивым?
Я что-то промычал в ответ. Он хмыкнул.
- В этом городе нет нормальных людей. Хочешь я прямо сейчас спрыгну?
Я не хотел. Я уже почти спал. И мне снилось, как он делает шаг с крыши и зависает в воздухе, потом медленно растворяется в нем. И я вдыхаю… воздух с никотином и с ним…

-7-

Утром я проснулся на его кровати. Он сидел перед экраном компьютера и что-то писал. Потолок шевелился, или это дрожали мои глаза, горло было сухим, а язык шершавым, как наждачка. Я чувствовал себя воскресшим мертвецом.
- Вчера, я, кстати, спас тебе жизнь, - сказал он, не вставая из-за стола, а продолжая проворно бегать пальцами по клавиатуре.
- Сколько времени? - поинтересовался я.
- Четыре дня, ты проспал Лекса, а он приносил эклеры. Пришлось ему запихнуть в себя и твою порцию. Ты ему понравился, он сказал, что ты ангел.
- Мне нужно идти.
- Не нужно.
- Нет?
- Я сказал, что ты останешься здесь, - он подошел к кровати и присел на край. Я смотрел на его костлявые плечи, напряженные под рубашкой. Он наклонился к моему лицу и заглянул в глаза. – Я за тебя уже заплатил. Так что будь спокоен. Пока я могу тебе платить, ты будешь жить здесь со мной.
У него были сумасшедшие глаза, да он и сам был психом! Какое платить?! Я маленький мальчик, я в школе учусь! Он напоил меня и теперь невесть чего пожелал. Мои родители уже там, наверное, панику подняли, объявления по столбам клеят. Я дернулся, чтобы встать, но он удержал меня.
Я остался не потому, что боялся его. Мне просто вдруг совершенно расхотелось уходить. Это была такая пьяная слабость, такое странное смирение. Передо мной были его глаза, передо мной была его челка и морщинки на лбу. Я освободил руку и провел пальцами по его мокрой коже, разглаживая морщинки. Облегченно вздохнув, он выпустил меня, я наугад направился в ванную комнату.
В квадрат зеркала на меня смотрел худой парень шестнадцати лет с кругами под глазами. Минуту я жадно пил воду из-под крана, прополоскал рот зубной пастой, а потом плюнул и просто сунул голову под душ. В кармане завибрировал мобильник. Садилась батарейка. Сто с лишним неотвеченных. Я отключил телефон и прошлепал обратно в комнату, где он уже тоже выключил компьютер и, сидя на стуле, ждал меня.
- Лекс принес марки. Хочешь посмотреть мою коллекцию?
Это все было очень просто. На язык, потом закусить что-нибудь, а потом хаос и я в нем. Я падал и приходил в сознание. Я становился кем-то невесомым. Я продавался цветам и краскам, я сдавался нападающим на меня оловянным солдатикам, выблевываемым из моего собственного рта. В голосах вокруг себя я различал песенки из детских мультфильмов, и телефонные разговоры, подслушанные и прерванные телевизионными ток-шоу.
«Я тебя люблю»
Иногда мне казалось, что я пробиваюсь сквозь джунгли из людей-водорослей. Они колыхались в трансе и хватали меня за руки, мутило, и кружилась голова, было душно, а люди касались меня своими голыми телами. Потом было мучительно больно. И играла громкая музыка. Я что-то куда-то кричал. И было хорошо и плохо. Потом резко больно снова. С неба каплями стекал пот, кто-то поил меня водой из стакана. Кто-то ухмылялся размазанным ртом и кусал мою губу. Кто-то переворачивал меня во все мыслимые и немыслимые стороны.
«я тебя…»
Сквозь прямоугольники и квадраты окружающего мира меня вытаскивало наружу, чтобы я очнулся на ковре в позе эмбриона. На диване лежал Дарен и смотрел «Пиноккио». В правой лапе у него был стакан с лимонадом.
- Пить хочешь, - поинтересовался он со странной улыбкой. Я понял, что я скольжу куда-то вниз, и меня засасывает в пол.

-6-

Он продавал наркотики. Он сказал мне об этом, когда мы смотрели старые серии мультяшек с еще черно-белым Микки-Маусом. Накуренные и смешливые, я расстегивал и застегивал ширинку на своих джинсах, звук молнии возбуждал. Он зачарованно смотрел на меня и облизывал сухие губы.
- Я делаю это не потому, что мне нужны деньги, а им нужно умереть быстрее. Я не тот, что сажает маленьких детишек, чтобы добывать на этом кэш, нет. Я делаю это потому, что я бог. Я - бог, у которого все в граммах и рассчитано. Я даю людям счастье, конечно же за скромное вознаграждениe. Посмотри на меня, я сама невинность. Разве я могу дать им что-то паленое, чтобы они потом страдали? Ну конечно могу, я же бог. Ты вообще когда-нибудь думал о боге, мальчик? Он, конечно, есть там, где-нибудь. Мне кажется, что у него нет глаз, а мир он читает пальцами по выпуклостям, как слепой. Мне кажется, что он не так уж и жесток, этот мерзавец, просто когда он появился еще не было понятий хорошо-плохо. Я тоже как он. Когда я родился, у меня не было никого, чтобы сказать мне, что хорошо, а что плохо.
В один день ко мне приходил кот, а еще в один день Дарен принес мне снятый где-то печатный листок с моей фотографией и данными. Меня искали уже несколько недель. Я выходил только на крышу вместе с ним. Мы пили виски и вино, водку и пиво, говорили обо всякой хрени. Иногда приходил Лекс. Лексу было двадцать семь и он был геем, причем явно неравнодушным как ко мне, так и к Дарену. Лекс был недурен, но глаза законченного наркомана выдавали всю его натуру. Я бы хотел сказать, что Лекс мне не нравился, но было в нем что-то родное, хотя бы тот трепет, с которым Дарен каждый раз провожал его в гостиную и сам делил ему дорожки кокаина.
Однажды мы оставались с ним одни в комнате, Дарен бодяжил что-то на кухне. Лекс смотрел на меня своими круглыми щенячьими глазами и как будто хотел что-то спросить, но не решался. Наконец, он пересел ко мне ближе и смущенно положил руку на диван рядом с моим коленом. По мне прошла волна брезгливости.
- Я не понимаю, что он в тебе нашел, - сказал Лекс. – Не понимаю, за какие такие достоинства тратит на тебя то, что делает его гением. Но я рад, что он счастлив. Пусть и стал другим, но счастлив.
Я промолчал. Я не совсем понимал, о чем говорит Лекс, что он имеет в виду. Да и Дарен в это время вошел в комнату с целой кастрюлей спагетти и смерил нас недоверчивым взглядом.
В сентябре, в один дождливый день, я случайно прочитал из-за его спины пару строк мерцавших на экране компьютера.
«Я пью тебя без остатка, вылизывая стенки бокала твоего наслаждения, я бью тебя наотмашь, получая наслаждения от неожиданных стонов под моими пальцами».
Я знал, что была Лена, девочка, которую Дарен периодически трахал. Лена жила в моем доме и была наркоманкой. Я встречал ее пару раз. Она училась, кажется, в государственном университете и встречалась с каким-то гламурным мальчиком с купленной папой машиной. Я знаю, что Дарен ее трахал, когда она сразу не могла заплатить за дозу. На наркотики ее подсадила лучшая подруга, и ее было жалко. Она могла бы быть красивой и умной девочкой, но подвела воля и зависимость. Скрытые тоналкой круги под глазами, тонкие волосы, равнодушные вялые руки. Я не понимал, что Дарен находит в ней. Но прочитав эти строчки я почему-то вообразил, как он губами скользит к низу ее живота, как проводит языком по выемке бедра, как она выгибается всем своим тонким телом, а он сжимает ее слабые запястья, оставляя синяки на коже…Я представлял себе…

-5-

Он запрещал мне прокалывать вену. Он сказал, что убьет меня, если я когда-нибудь попробую героин. А мне хотелось, я чувствовал себя уже готовым на все...
Но по-прежнему максимум, что он мне позволял, это закидываться кислотой и снова и снова падать в невесомость. Я выглядывал из-под самого себя и зрачки на сосках смотрели на мир, чтобы заорать разорванной глоткой пупка. Я препарировал реальность, разделяя комнаты на молекулы и атомы, а потом воссоединяя в произвольном порядке. Я представлял себе Лену, голую и извивающуюся под Дареном, а потом Лена становилась Стэйс, и я целовал ее мокрое лицо и полуоткрытые губы. Потом она снова становилсь Леной, а потом мной, и Дарен слизывал капли пота с моего живота, а сам становился Стэйс, и я лесбиянкой кусал кожу его груди. Солнца кривились и преломлялись шторами. Тупые иглы протыкали меня, и я затыкал рот, чтобы не стонать ударами и толчками. В меня лился свет, через мои глаза били лучи.
«Я хочу разорвать на тебе рубашку. Я хочу разорвать на тебе брюки. Я хочу разорвать тебя самого!»
Я изгибался навстречу волнам моря и захлебывался пеной от кислородных коктейлей. Я вставал и падал, и темными туннелями полз на четвереньках черт знает куда, черт знает к кому. Я становился никем. Я обессмысливался, и я был счастлив. Прибой возвещал о себе боем часов, а песок забивался в поры кожи.
Стэйс лежала рядом со мной на бесконечном пляже. Наши ноги не оставляли на нем следов. Дарен лежал рядом со мной. А рядом с ним мертвая Лена. И это была реальность, а все остальное просто размытые акварельные краски скучного сна.
…
Лекс стал приходить очень редко, а потом и вовсе перестал. Они разговаривали о чем-то с Дареном на кухне, мне не то чтобы не было интересно, я просто не считал нужным слушать их разговоры. Я, лежа, пил пиво и смотрел в бесконечном повторе «Золушку». Лекс и Дарен ругались шепотом. За окном шел снег и был декабрь. Меня так никто и не нашел. Я так никуда и не вышел. Я не чувствовал вокруг себя вакуума стен. Мне казалось лишь, что время вокруг замерло, и воздух остановился. Сквозь открытую форточку доносились детские голоса и гул проезжающих машин.
Лекс зашел в комнату и протянул мне руку, я удивленно ее пожал.
- Прощаемся, - объяснил Лекс. В дверях стоял Дарен. – Я тебе что скажу, малыш, вот номер моего телефона, я тебе всегда помогу, если понадобится, зацепил ты меня. Но вот этого, - он кивнул головой в сторону двери, - я бы на твоем месте бросил. Он мерзавец, малыш, мерзавец и мудак.
- Попрощались и хватит, - Дарен дергано улыбнулся и выпроводил Лекса. Затем вернулся в комнату и нервно уставился в телевизор.
Я протянул ему бутылку с пивом, и он сделал глоток, после чего устало вздохнул. Его лицо прорезала пара морщинок, и он отчего-то отводил взгляд.
- Эй, что-то случилось? - поинтересовался я. Мне было почти все равно. Я все больше и больше понимал, что мне мало дела до Дарена. В моей жизни все было просто, но ему простота явно не светила. Последнее время он был все время чем-то загружен, иногда запирался в комнате и не пускал меня туда.
- Все в порядке, - он поставил бутылку на стол и вышел. Я пожал плечами и продолжил смотреть мультик. Этот толстый кот здорово напоминал Аль Пачино.

-4-

Время летело, а все часы в доме стояли. Я по-прежнему казался себе не живущим, а скользящим сквозь жизнь. Наступила весна, а затем лето. Дарен здорово изменился, стал совсем нервным и истеричным. Бил посуду, перестал смотреть со мной мультики, все реже и реже мы лазили на крышу. Я думал, что у него проблемы с Леной. Я как-то про себя понял, что Стэйс мне не особо нужна, пока есть возможность уходить в свою реальность. Что-то во мне перегорело. Все чем я занимался долгими днями – это рисовал синими ручками комиксы и карикатуры, смотрел ТВ, или просто часами лежал на полу или диване и думал о чем-то таком же скользком, как моя жизнь.
На мое семнадцатилетие мы с Дареном здорово наглотались одной дряни и меня, считай, вынесло, я почувствовал себя богом всемогущим, я рвался показать ему, как умею ходить по воздуху, потом затихал и лежал на полу.
«Как твоя Лена-то?»
«Подохла уже год как, Лекс же рассказывал».
Во мне что-то сломалось. Но я вернулся обратно в свои полеты. Я рассказывал ему, как путешествовал к концу своего члена и обратно и как установил на самой вершине знак того, что там кто-то был. Он истерично смеялся и хватал меня за руки. Потом мы шутливо боролись, потом лежали на полу…
«Я врун и мерзавец! Я люблю тебя!» - говорил он, а я, воспылав к нему нежностью, крепко держал его за запястье и признавался в ответной любви. Плыли стены. Мы вибрировали и вращались. Мое тело пробивало током. Я силился вспомнить кто я… И не мог.
На следующее утро я проснулся головой на его животе. Все болело нестерпимо. Я кое-как добрался до кухни и выпил, наверное, литр воды. Дарен спал, я его будить не стал. Прошел в другую комнату. И что-то меня приманило необычное. Экран компьютера мерцал. Я уже и забыл что это такое. Интернет, блоги, сообщения. Я зашел на тот сайт, на котором мы познакомились. Записей в дневнике Дарена здорово прибавилось. Я стал читать.
«Мне нравится «мы», мне нравится «ты», мне нравится, что я прихожу не в пустую квартиру, а к «тебе». Я пьян тобой, твоими пальцами, твоими стонами, твоей спермой. Жизнь вращается мимо меня и сквозь меня. Я замкнут на тебе. Я тобой насквозь. Я хотел бы быть змеей, чтобы заглотить тебя и чувствовать в себе. Я самый счастливый врун, я люблю тебя, мальчик».
Ноги подкосились, и я, еще не совсем понимающий что происходит, сел на стул. Прокрутить страницу вниз.
«Ты лежал на полу, и мой язык путешествовал по твоей груди. Я бы хотел взять нож и расписать тебя своими мыслями, я бы хотел причинить тебе боль, чтобы потом как ребенка укачивать в своих объятиях и целовать-целовать-целовать. Я знаю каждую твою слабость. Когда на прикус мочка уха, я тебя так хорошо знаю. Знаю складку у бедра. И старый шрам внизу спины. Знаю, как ты изгибаешься, когда…»
В горле снова пересохло, как будто бы я ничего и не пил.
«Я сумасшедший. Я наркоман. Я пьяница. Я мерзавец, который тебя любит…»
«... губы находили друг друга… в твоем наркотическом экстазе я согласен был быть и Стэйсом, лишь бы с тобой… у меня вообще нет имени».
«Это Я! Я тебя целовал! Я любил каждую клеточку тела! Я! Это Я тебя люблю, маленький идиот!»
«мое небо над крышами перестало иметь смысл, моим смыслом стал потолок нашей комнаты, где мы с тобой...»
«я иногда хочу сказать тебе правду… а иногда хочу сбежать на край света и никогда тебя больше не видеть…»
«… люблю…»
«люблю…. тебя…»
Меня тошнило, меня мутило, мне было плохо, сердце переворачивалось в груди. Я, спотыкаясь, отправился в гостиную. Там лежал он. Таким, каким я его оставил. На спине, прямо на полу, с диванной подушкой под головой. Он зевнул и открыл глаза, посмотрел на меня. Улыбнулся. Я улыбнулся в ответ.
- Я ухожу, - сказал.
- Куда? – поинтересовался он.
- Домой…
И вот тут он понял, все понял. И я тоже. Вдруг осознал все, что было, всю ту грязь, в которую он окунул меня. Замутило еще сильнее, и меня чуть не вырвало прямо на пол. Я смотрел, как он в замедленной съемке поднимается и протягивает ко мне руку. Я понимал, что разворачиваюсь и иду к двери. Прямо так, как есть. В рваных джинсах, старых, в его футболке.
- Эй, Леш, Клетти, - он стоял позади меня.
- Ненавижу тебя.

-3-

Не знал я, куда пойду, зачем пойду, что вообще буду делать. Лето было в разгаре, и на улице было жарко. Я, наверное, неважно выглядел. Бабули обходили меня стороной, а детишки испуганно косились. Я сел на лавочку в своем старом дворе. Все выстраивалось в логическую цепочку. Все приобретало смысл. Только я был каким-то бессмысленным, лишней фигурой на доске. Гамлет в смирительной рубашке. Я сидел так долго. Удивляюсь, как меня до сих пор не узнали. Волосы, конечно, отросли здорово, да и я был потрепан, но все тот же. Леха, Лешка, Леша… Тетя Леся этажом ниже прошла мимо меня, лишь смерив презрительным взглядом. И тут я увидел знакомую фигуру. В маечке, в джинсовой миниюбке вышагивала Стэйс с каким-то широкоплечим парнем в бейсболке. И да, она не могла меня не узнать.
Я спиной видел, как она вскинула руки к груди, как удивленно вскрикнула, как заспешила ко мне. Я чувствовал, как она приближается, а за ней этот ее амбал неотступно.
- Леша?!? – она стояла прямо надо мной и смотрела сверху вниз на меня, сидящего. Я кивнул. Она упала на лавочку и, открыв рот, разглядывала. – Изменился-то как… Жи-вой…
Я в уме решал свою будущую жизнь. Ума явно не хватало.
- Телефон есть? – поинтересовался.
- Номер? – не поняла она.
- Мобильный, позвонить надо…
- У меня есть, - какой-то тонковатый голос был у амбала ее, он протянул мне покоцанную нокию.
Я вытащил из заднего кармана смятую бумажку.
- Алло, Лекс, куда я могу к тебе прийти? Окей, буду.
Стэйс смотрела на меня испуганными глазами. Амбал был больше заинтересован в изучении ее выреза. Девочка подросла с тех пор, как я ее видел последний раз, да и от моих фантазий разительно отличалась. Я отдал телефон ее парню.
- Спасибо, - встал.
- Эй, ты домой не пойдешь? – удивилась она.
- К нему я не вернусь, - пробурчал я себе под нос, не поняв сразу про какой дом она говорит.
- К нему? – переспросила Стэйс, но я уже уходил и не слушал ее. Я отлично научился уходить в себя за все это время.
…
Лекс открыл мне дверь с улыбкой. Я показал на вену пальцем и сказал:
- Уколешь.

-2-

- Я знаю его уже много лет, - говорил Лекс, затягиваясь. – Он гениален, он талантливейший человек из всех. Но он ненормален. У него не в порядке с головой. Он способен на все, хотя бы, что он с тобой творил…
- Да-а-а, - я тоже сделал затяжку, и мне стало легче. Вчерашний герыч был мне явно на пользу. Это были новые ощущения, что-то более яркое, и это отлично затмило произошедшее.
- Я спал с ним… Много раз, - Лекса тянуло на откровения. – Еще когда в школе учились. Я только тогда понял, что мне парни нравятся. Ну, пацаны так пацаны, мы с ним такое в школьных туалетах устраивали. Как-то раз географ вошел. Как вошел так и вышел. А я тоже потом еще пару раз вошел и вышел. Ха-ха-Ха!
Лекс смеялся своей шутке раскатисто и довольно.
Я пытался осмыслить что-то, что вот уже который час не давало мне покоя. Какая-то мысль, связанная с ненормальностью Дарена. Что же, что же? Перед глазами мелькали новости, в которых что-то говорили о серийном убийце. В комнате пахло испражнениями и освежителем воздуха.
- Лекс, он сказал…
- ММ? – Лекс закашлялся своим смехом и повернулся ко мне.
- Лекс, он сказал, что если я уколюсь, он меня убьет, думаешь, правда?
- Да, конечно, правда, - даже улыбнулся, мерзавец. – Если сказал, так и сделает, я бы на твоем месте ему на глаза не попадался.
- Ты хочешь сказать, что он способен на …?
- На убийство? да запросто, - Лекс хмыкнул и сделал глоток пива. – Скольких он уже довел…Не счесть. Вон Ленка, кстати, из-за него повесилась. Он ее бросил, потому что тебя любил. А ей перестал наркотики давать, так она сначала в шлюхи подрядилась было, а потом получила по мозгам от своего жениха и повесилась. Хихи. Дура была. И подружка ее от передоза подохла, вот уже скоро сорок деньков будет.
- Сука, - я уронил на себя сигарету и прожог футболку. На животе было красное пятно.
- Бедняжка, - Лекс развязно повел плечами и присосался к ожогу. Я устало закрыл глаза.
Дарен может меня убить. Дарен вообще на все способен. Я не хочу умирать. Значит я должен сам убить его, чтобы быть первым. Я должен придумать план и убить его. Мне нечего и некого терять, кроме своей жизни. Кроме своего жалкого состояния. Я и так уже шлюха. С Лексом можно переспать за дозу, можно даже потерпеть его жирные губы на своей ключице. Уже все можно. Все возможно. Я убью Дарена. Я знал. Я знаю. Он испортил мою жизнь. Он вспорол мое тело и вырвал все жизненно-важные органы. Он предатель, он лгун, он… Я мог быть нормальным. Я мог даже со Стэйс встречаться! Вместо этого. Вместо того дерьма, в котором я сейчас плаваю.
Лекс что-то там на мне вылизывал. Я запрокинул голову и считал звезды на закрытых веках. Отступать некуда. Меня уже нет для окружающего мира. Меня вообще уже нет. Это все какой-то бред. Какой-то не кончающийся трип. Вытащите меня, вытащите? Никто и никуда. Рукава смирительной рубашки обвились вокруг шеи Гамлета. Я повешусь в невесомости своего кайфа.
За окном смеялись дети. Садилось солнце. В мире было лето. В комнате было душно. Я знал, что и как я буду делать. Я придумывал каждый свой шаг, продумывал возможности. Лекс добрался до чувствительных мест. Я уже знал, как все произойдет. А-ах.

-1-

У меня в кармане было шило. Вена на руке ныла, только-только Лекс всандалил мне мою третью дозу. По телу разливалось тепло. Я знал все точно, что и как я буду делать. Мой план был идеален. Никаких осечек. Его дверь была закрыта. Но я стащил у Лекса копию ключа. Вошел. В ванной лилась вода. Я стащил с себя футболку и заткнул ею раковину. Я видел это во многих фильмах. Резко закружилась голова, и я ухватился за дверной косяк. Он сидел в комнате, наверняка под чем-то. Тупо смотрел в экран. Передо мной танцевали все предметы мебели. Я танцевал вместе с ними.
Он сидел затылком ко мне и ничего не слышал. Я вытащил из кармана шило и спрятал его за спиной. Это будет удар в висок, я уже решил. Понимаете, я действительно знал, как это будет. Я подойду к нему сзади и… Отчаянно кружилась голова.
…
Я смотрел ему в затылок. Он смотрел в телевизор. Я был почти уверен, что мой план совершенен, когда он подошел ко мне со спины и коснулся пальцами плеча. И он же все еще сидел передо мной. Я был почти готов ко всему, к любой неожиданности, кроме него, стоящего рядом со мной и наблюдающего с чуть скошенного ракурса фильм дверного проема.
- А меня, между прочим, уже убили, - сказал он равнодушно, показывая на красную точку на виске сидящего перед телевизором самого себя. – И тебя тоже…
…
- Дарен? – спросил я. Затылок повернулся ко мне медленно мутными глазами.
- Клетчатый? – усмехнулся недоверчиво, но вдруг узнал. – Леша? Лешка????? Вернулся…!!!!!
Попробовал сделать шаг ко мне. Не удержался на ногах, упал на колени, пополз, размазывая сопли по полу, из его глаз катились слезы. Шесть Даренов ползли на меня и я не знал, какого из них должен убивать. В голове визжали гитары.
- Вернулся, - тихо сказал я. Дарена рядом со мной больше не было. Был Дарен у моих ног, целующий их, поднимающийся по мне, как обезьяна карабкается по дереву. Я свободной рукой поддержал его, а другую все еще прятал за спиной.
- Я люблю тебя, прости-прости… пр…черт, я люблю тебя, - я покрывался его слюнявым ртом. Он и правда становился змеей, заглатывающей меня. Я испугался и рука с шилом так медленно, так плавно направилась к его виску. Я видел, как тонко входит шило, как что-то в нем булькает, как испуганны глаза.
- Прощаю тебя, мразь, прощаю, сволочь, - шептал я, нанося удары. Я слышал плеск воды. Я бил нещадно. Дарен дергался какое-то время. А потом я почувствовал, что меня тошнит. Выбежал на лестницу, упал и пролет прокатился по ступеням. С трудом встал. Куда-то выронил шило, или оставил в квартире. Было страшно и плохо.
«И тебя тоже».
Деревья тянулись ко мне. Солнце тянулось ко мне. Меня жгло и душило. Меня протискивало между узких стен далеких домов. Я бежал без цели. Потом с целью. Возле двери в подъезд Лекса стояла милиция. Я понял, что мне не туда. Мне вообще больше некуда.
И я побежал дальше…

-0-

Тогда я был в состоянии аффекта, весь мой придуманный план был не просто неосторожен, он был ужасен. Все, что казалось мне логичным, было хаосом беспорядочных действий. Конечно же, Стэйс сразу побежала к родителям, когда увидела меня. Конечно, телефон амбала запомнил номер Лекса и в милиции его вычислили. Все было так просто. Но я ничего не понимал. Я бежал, падая и вставая, сквозь кусты, через поребрики, мимо раздраженно сигналящих машин. Бежал, а за мной гнались белые собаки. Большие белые собаки. И милиция где-то по пятам. Но пока я бежал. Я еще был Клетчатым, парнем, который убил своего любовника (бред!), парнем, который для мира умер, да и для себя тоже.
- Леха, ты что ли? – меня схватил за плечо кто-то большой и сильный. – Леха!!! ЖИВОЙ!!!!
Кто-то орал мне на ухо. Я узнал смутно брата. А, может, это был мой какой-нибудь бывший одноклассник. Я уже не различал людей, не понимал, кто передо мной стоит.
- Лешка! Мы же тебя уже похоронили, а тут такая новость!!!
Меня пошатнуло. Похоронили? И этот… второй Дарен сказал, что я уже мертв. Значит все правда…
- Где? – спросил тихо.
- Что? – не понял «брат».
- Где похоронили?
- Да там же где и бабушку, на православном…
И бабушка умерла… Отпад. Я вырвал свое плечо и побежал уже в другом направлении. Помню, как перепрыгнул через турникет метро, как ехал почти помню. Как к грохоту поезда еще какая-то хрень примешивалась. В висках стучало. Скорость-скорость-скорость. Потом снова бежал. Там была арка кладбища. Вокруг меня какие-то люди. Женщины в платках шарахались. Я должен был найти это место. Я не помню, сколько часов метался между участками. Надписи мазались. Все смазывалось и оседало на мне пылью летнего вечера. Это, наверное, был случай, что мне попался белый камень, надгробие с именем бабули, сучка подохла полгода назад. А рядом. Мое сердце хотело выскочить. Маленький камешек, фотография, моя. Алексей, дата смерти, июль 200* года.
Значит, я все-таки умер. Я умер. Умер. Умер. В висках стучало. Я закрыл глаза и лег на землю. Смысла никакого не было. Они придут за мной, или уже пришли. Мне слышались голоса. Тенями виделись силуэты людей. Мне было все равно. Дарен мертв. Я мертв. Лекс в тюрме. Лена и ее подруга мертвы. Стэйс счастлива. Все, наверное, так и должно было быть.
Я умер.

-PS-

По какой-то ошибке труп одного парня, сильно изуродованный, был принят за мой. Я придумал себе, что его убил Дарен. Были похороны меня. Потому никто и не искал больше. Меня просто забыли. Похоронили и забыли. Бабуля, оказывается, сильно меня любила, не вынесла горя и умерла. Мать дважды слегала с сердечным и уже полгода, как парализованная не могла встать с постели. Отец тратил все деньги на ее лечение. Запил. Брат женился на какой-то девочке из педагогического университета, и она ждала от него ребенка.
Они нашли меня лежащим на кладбище в обмороке. Полгода я провел в реабилитационной клинике. Теперь я нахожусь в доме для душевнобольных. Живу в одной комнате с неудачливым самоубийцей. Это все я написал цветными карандашами из набора в тетрадке с детской косой линейкой. Я написал это для вас, если вы когда-нибудь прочтете. Мне семнадцать. Меня зовут Леха, Леша, Клетчатый. Я просто хотел, чтобы другие знали. Да…

-приписано белым-

Я надышал это на стекло зеркала: «Мой потолок окрашивался небом, мое небо становилось потолком, и я был так рад этой гробовой духоте всего окружающего, потому что мне всего лишь казалось, что это твое тело давит на меня стенами комнаты»