плачет мой третий глаз 2005-2006

вступление

с разных точек зрения
настоящее
культура
прогресс
брак
комическое и трагическое
диалог
узкая тропа познания
я с тобой прощаюсь
женская религиозность
что же происходит?
приговор
послание к человеку
последний урок культуры
сложный характер
искажение
система
она
образ и воплощение
цель и процесс
свидание
убегание
утрата
эпизод
всеобщая декларация защиты прав человека, стола и компьютера
ветер
неутрата
яблочный вкус улицы ленина
вдруг
форма
задачка
исследование
нет, всё-таки
ответа нет
скучаю


 


ВСТУПЛЕНИЕ

Сборник лирософских очерков, первоначально назвавшийся «Плачет мой третий глаз», вобрал в себя заметки, которые велись мною с незапамятных времён и до наших дней, по жанру близкостоящие к компании дневниковых записей, эссе, рассказов, но не являющиеся полноценными участниками тусовки. И вообще очень хочется, чтобы как таковая жанровая принадлежность быстрее стиралась вместе с нациокульдарственными границами, что обязательно, может быть, когда-нибудь всё-таки должно как-то случится и произойти. Окольное название сборника было продиктовано навязчивой ироничностью, порой играющей на руку, но не реже и перебивающей мою карту, как, например, в предыдущем предложении, обратите внимание: если в совмещении определений, вылившемся в смыслогизм «нациокульдарственный», выражается и отношение автора к разного рода границам и экономится место, которое занимают в строке и в жизни эти многосложные понятия, слитые здесь в одно юмористическое целое, то во второй части предложения повторяющиеся недомолвки создают ощущение, что автор не уверен в собственной мысли, а на самом деле ему просто не хватило в этом месте искренности тона, он посчитал эту ноту излишне пафосной, тогда как единение человеческое – именно то, ради чего, собственно, он… – к чёрту третье лицо, когда есть первое, – ради чего я публикую «…глаз». Конечно, мечта об идеальном полном братстве во всех своих проявлениях от хиппи-коммунарства-Достоевского-утопистов до обнявшихся на пиру греков давно зарекомендовала себя несбыточностью, но если вы вдруг, вот сейчас, читая эти строки, вы на миг отвлечётесь от них и положите руку на плечо соседа или поделитесь с ним яблоком, или просто даже подмигнёте, а уж если вам удастся простить насолившего рану обидчика, то тогда не напрасно перевели эту бумагу и слова на неё, и мысли не зря облекались в печатное слово.

июнь 2006 года


КУЛЬТУРА

Ещё на первых университетских лекциях приходилось удивляться той самоуверенной растерянности, с которой преподаватели пытались объяснить лежащее во главе угла цивилизации понятие "культура". Предлагая различные формулировки, порой противоречащие дрдр, то есть затёртые до дыр другодружественным трением, они не смели признать это понятие абстрактным по отношению к ценностям ими исповедуемым. Ведь в традиционном представлении к есть продукт весьма дорогостоящий и незаменимый в человеческом развитии (что-то вроде паспорта, по которому встречают и провожают), а всеядность культурного поглощения остаётся чаще незамеченной, подменяется ориентированностью на "лучшее", на сливки идей и проч, но ведь в то же время тёмная сторона находит своё оправдание, а порой источник в лит-ре, иск-ве, полит-х и философ-х посылах и утверждениях.
И если можно говорить о народной культуре или европейской, политической или подростковой, то словосочетание "христианская культура" в корне абсурдно, так как христианство – живое, изначально лишенное догматического принуждения, основанное на вере, чувстве любви, на индивидуальном поиске духовное движение, а культура – всегда явление социальное, массовое, рациональное, объясняющее уже сложившуюся форму, то есть отмершие или закостеневшие ткани.
К – не более чем аккумулятор субъективной человеческой мысли, набор поверхностных представлений человечества о самом себе, среднеарифметический показатель ценностей и цельности той или иной эпохи, среды, более того, почти неизменный в своей сути настолько, насколько статична человеческая природа.

декабрь 04, И

ПРОГРЕСС

Мало-мальски задумывающемуся человеку идея прогресса очевидна своей формальной поверхностной стороной. Реально человеческое общество, если говорить о близлежащем культурном пространстве, поменяло выжженную раскалённым железом на полуобморочном еретичном теле надпись "Дикое Средневековье" (шрифт готический) на неоновую вывеску "Тоталитарная Цивилизация", работающую от тех же электромагнитных импульсов, что и электрический стул.


БРАК

1. Преобладание или стремление к внешнему всегда свидетельствует о внутреннем недостатке, который люди пытаются компенсировать приобретением авто, собаки, жены, "новым" набором мебели... Но, увы, то, чего ищут в одном человеке, невозможно найти даже во всем вместе взятом человечестве!!! Этот горький опыт длится тысячелетиями, не превращаясь в практический. Только слабость человека, находящегося в тюрьме пожизненно-принудительной, может подталкивать его в дополнительное добровольное заключение.
Заключение в брак в основном мотивируется любовью (то есть страстью, то есть гаснущей, то есть нелюбовью), иногда перерастающей в некую форму родовой дружбы, или расчётом (как пример товарно-денежных отношений – оптовой (на длительный срок) проституции). Последний вариант, как это ни закономерно, больше подходит к рационально-плотоядной системе правящей материи, он более органичен. Проще говоря, брак есть "легализованный" секс.

2. Желающим сочетаться браком я бы предложил следующий не лишённый символического и испытательного значения обряд предварительного посвящения в супруги: потенциальная пара (тройка, четвёрка...) в течение короткого срока, двух, например, недель неотлучно сосуществует под одним одеялом, совместно удовлетворяя все необходимые физиологические, бытовые, прогулочные, интеллектуальные и прочие потребности, согласовывая действия, ища компромиссы, претерпевая дрдр – как это и предстоит им делать всю оставшуюся жизнь. Возможно, что такой оригинальный способ предварительного бракосочетания избавил бы от множества последующих банальных разводоумножений.



КОМИЧЕСКОЕ И ТРАГИЧЕСКОЕ

Нет вещей однозначно тр. или ком., как нет чистого цвета, а только смешение красок, их световое преломление и, наконец, впечатление зрителя. Как смешон утверждающий границы дозволенности смеха! Всё, что представляет собой видимую или угадываемую неполноценность, равноправно претендует на слезу и на колики в животе. Любое уродство физическое или нравственное смехотворно или слезоточиво в зависимости от точки зрения, испускающей луч внимания, и того цвета очков, сквозь которые этот луч проходит в своём движении. Клоунада – живое подтверждение этой мысли.
Как нас, второклашек, распирало от показной пафосности взрослых на похоронах достаточно милой (при жизни) старушки – «первой пионерки города». И сколько раз я рыдал на «похоронах» моих друзей – псов!
Поэтому не могу обижаться, если кому-то мои переживания кажутся смешными.
Поэтому не принимаю упрёка в бесчувственности и жестокосердии, если смеюсь над горем, которое не горе для меня.
С высоты эти явления одинаково мелки и неразборчивы.
Вот ещё! – смех не только результат комичности объекта, но он указывает на слабость смеющегося!
Поэтому всегда в первую очередь спешу разобраться, от какого такого личного несовершенства меня разбирает и стараюсь абстрагироваться, насколько это возможно, чтобы посмеяться над собственными причинами страданий.
Не смешон ли Чацкий, мечущий бисер перед свиньями, заслуживающими скорбного сожаления?
Потому клоунада – искусство в некотором роде искупительное. Клоун, позволяя смеяться над своими несуществующими недостатками, берёт "грех" зрителей на себя.

декабрь, И




ДИАЛОГ

- Ты же знаешь, что изменить ничего невозможно. Тогда зачем?
- Надо же что-то делать.
- Это ответ муравья. Ты всегда презирал муравьев. Может, ты желаешь так называемое "выразить себя"?
- Да, но я запутался в том, кого хочу выразить. По крайней мере, нечто хочет быть выраженным посредством меня.
- "Искусство есть и всё". Понятно. Формула, удобная для тех, кто стыдится своего лица, предпочитая маску. Ты любитель маскарадов, но масконенавистник – зачем же?
- Иногда я полагаю, я чувствую, что несу светлое.
- Но ты же не святой, значит, излучаешь весь спектр, и неизвестно, какие тона в нём преобладают. К тому же... что есть Свет?
- Я также верю Тому, кто знает ответ на этот вопрос, так как он и есть ответ.
- Только не надо убеждать себя, что Ему надо то, чем ты занимаешься. Он ни в чём не нуждается. Или скажи еще, что ты приобщаешься к мировой гармонии, творишь прекрасное...
- Такой самообман мне не под силу. Какая может быть гармония, когда есть восприятие? Это сказки эстетов.
- А мысль, что в одном взмахе бабочки больше естественности и красоты, чем во всей твоей писанине, не заставляет отложить эту – кстати, почему? – красную ручку?
- Да, но аплодисменты, которые – кстати, почему? – не достаются бабочке, возвращают чернила бумаге. Просто я люблю красное.
- Тщеславие, конечно же, его меднотрубные серенады. Впрочем, ты, вероятно, возразишь, что в твоём творчестве нуждаются люди. Но как быть с теми, кого оно оставляет равнодушными? Ах да – "под минутным нашествием капитулируют равно и гении, и дураки". У каждого своя истина...
- У каждого своё невежество и огрызки озарений. Их проще выбросить в мусор, чем попытаться вырастить из семечки саженец, не так ли?
- Вопросы здесь изначально задавал я.
- Правила изменчивы, к тому же ты – мой вымысел, и я волен ставить тебе условия.
- Допустим... Но созданный образ уже независимо от тебя органически подчиняется руслу задан...
- Чушь. После той абстракции, которой подверглась литература в двадцатом веке, это смешно.
- Бе – бе – бе –
- Видишь, я – автор, что хочу, то и ворочу с тобой – покорной овечкой.
- Бе – бе – но ты – бе – не решишь – бе – бе – таким образом – бе – поставленной – бе – бе –
- Художественной – бе – задачи – бе, ты хотел сказать? А я её уже решил! И ты мне в этом помог, незадачливый искуситель. Обманули дурака на четыре пятака!
 
20 февраля 05 года, Лагонаки
 


УЗКАЯ ТРОПА ПОЗНАНИЯ

"Осень дышит в нас гнильцой и тлением, которые засыпает зубным порошком вьюга и выполаскивает половодье. Затем органика вновь наполняет пространство и тщательно пережевывается в одобрительном гуле и хряске фауны. Однако из века в век находятся пииты, что воспевают эту ротовую полость!" – такие или подобные им антилирические размышления могли бы в очередной раз скоротать время на пути к метро "Ботанический сад". Время, но не расстояние.
На последнем участке дорога превращалась в прочерченную в ткани снега узкую колею, где невозможно разминуться, не ступив одной из четырёх ног в сторону. Надо было спешить, но впереди семенила фигурка интеллигента, чью видовую принадлежность можно было распознать по аккуратным шажкам и белому заячьему хвостику, мелькавшему в разрезе короткого полупальто. "Чёрт, – подумал я – начну обгонять, так он непременно станет извиняться, залезет по уши в снег, улыбчиво пропустит меня, а чувство останется, будто матом облепили". Тогда я достал из кармана рабочего и, настигая мишень, по-хармсовски жёстко трахнул интеллигента рабочим по голове. Жертва охнула, повалилась в сугроб и уже собиралась зарыться, но моё пробегающее вперёд вежливое "простите" всё испортило, значительно осложнив ситуацию.
Опасность последствий такого поступка я недооценил, но вовремя успел ощутить её приближение. Сзади, вырастая и превращаясь по ходу в нечто агрессивно-бюрократическое и роковое неслось существо, размахивающее безразмерным чемоданом, в котором наверняка разместилось собрание сочинений Толстого, томик Карнеги "Как бы так чего-нибудь от кого-то добиться" и папка отчётливых бумаг.
Если такой поток сознания обрушится на мою голову, это конец. Но я смекнул! Да! Не зря прошла учёба в школе! – быстро достал рабочего и кое-как напялил его на себя. Как раз в тот момент, когда удалось таки приладить мозоль и облечь запойную физиономию в хмурую утреннюю гримасу, монстр подлетел ко мне и, отдуваясь, горячо дыша и издавая рыкающе-картавящие звуки, принялся внимательно обнюхивать. Наконец, он удостоверился в предмете, успокоился и, проявляя брезгливое сочувствие, прочёл короткую лекцию о динамике социо-культурного развития в ближайшие пятьдесят лет. В основе сказанного мне как рабочему показалась парадоксальная мудрость, что жизнь – дерьмо, но надо верить, что она всё-таки прекрасна, ведь об этом говорят все великие (список цитат прилагался).
Отчитавшись и наполнившись чувством выполненного просветительского долга, вновь обретший покорный вид интеллигент нырнул в водоворот стекающейся к метро толпы, хвостиком помогая себе лавировать и не налетать на острорукие рифы бродяг. А я, чтобы не привлекать внимание серых мира сего, быстро стащил рабочего и самим собой разумеющимся шагнул в сторону подземки. Но тут же был выхвачен нелепого вида недораскомплексованным юношей, который ловко напялил меня на себя и понёс какую-то неправдоподобную лирическую пургу про снег, про зиму, про неисчерпаемо-загадочную русскую душу, про символическое значение масленицы – двое девочек-подростков с растопыренными белыми ушками внимали этому половодью. И глазки их сверкали.

11 марта 05 года, М
 

Я С ТОБОЙ ПРОЩАЮСЬ

от ...
кому ...
тема ...
................
................
… Я с тобой прощаюсь.

Систематизирующему восприятию привычно представлять жизнь как сумму последовательных команд. "здравствуй" – "это интересно" – "хочу" – "возможно" – "надо". На этот раз поступило "прощай". Где-то в груди завёлся маленький процессор, начало жужжать, покалывать, нагреваться, ныть. Из множества себеподобных глупостей "прощай" на одном из первых мест. "Глупостей", потому что ложь – всегда глупость. "Прощай" – всегда ложь. "Прощай" – самозванец на трон его величества "До свидания". "Прощай" говорят, когда не хватает смелости признаться в "досвидании" – до свидания во встречных мыслях, до свидания на той станции метро, где гуляют нестареющие призраки, до свидания внутри, там, где не бывает разлуки.
Видно плохо моё дело. Слишком много смеюсь в последнее время, даже мышцы живота болят – верный признак латентной депрессии. И все кругом смеются. Шутки еле успевают за смехом, убегающим от них, будто хочет оторваться, доказать, что не нуждается в них и хочет жить самостоятельно, без причины, что он вовсе не такой, как какое-нибудь горе. Горю вечно нужен источник, повод, и чем повод значительнее, тем горю лучше – разрастается, питает самое себя, набухает, как сдоба, и липнет к рукам. Прощай. «Прощай, прощай, а разойтись нет мочи, так и твердить бы век «спокойной ночи».
- А представляете, если использовать в палитре майонез, кетчуп. Что ещё?
- Горчицу.
- Да, горчицу. Ещё нужно что-то синее.
- Можно сливовое варенье.
Чёрная кошка прыгает на печь и ныряет в пенный пельменный кипяток. Обратно выпрыгивает котёнок. Потом ещё один, ещё, ещё... Они все начинают чихать. То в унисон, то вразнобой. "А давайте нашу любимую!" – котята чихают популярную мелодию.
Говорят, что неведающие счастливы. Тогда самый счастливый, должно быть, фонарный столб. Хотя в его поле зрения наверняка попадают вещи любопытные, значит, не лишенные трагического. Выходит, и он уже отчасти несчастлив, запертый в свой эгоцентрический контур. Я и сам подобен столбу: освещаю, но не грею. Входящие в мой ограниченный световой круг оставляют дурацкое "прощай", лишнее "спасибо" и возвращаются в личные сумерки. Нет, среди слепых не встречал я счастливых, не встречал. Видел только "желающих быть таковыми" или "верящих в своё счастье". Разве что знание даёт возможность видеть тонкости своих мучений и складывать из них философские узоры. Это похоже на искусство.

8 июня 05 года, М




ЖЕНСКАЯ РЕЛИГИОЗНОСТЬ

носит в большей степени эстетический характер. Все церковные "декорации" и празднично-обрядовая карнавализация направлены на удовлетворение этого чувства "богоявленной красоты". Но возможно ли представить женщину идущей по пути веры самостоятельно или отвергающей обрядовую сторону во имя содержания, или просто отстаивающую свою систему, теорию, идею, не касающуюся бытовой/межличностной жизни, не имплантированную извне? Женщина-режиссёр? Философия бюстгальтера?
Жертвенность – вот тот "козырь", то возвеличивающее качество, которым наделены гвардии-представители женского пола. В своей способности отдаться (не сочтите за каламбур, но он также наверняка не случаен) ж перегонит любого м. Примеров тому достаточно (жёны декабристов, революционные активистки, Мать Тереза). Это как бы женская страсть, но перенаправленная. Но, как и в настоящей страсти, жертвенно действуя, ж не может сомневаться, мыслить, менять решение. Она не остановится и будет идти до конца, то есть её личностное начало (весьма сомнительный предмет) растворится в подчинении тому высшему предназначению, которое занимает душу и поступки её. И здесь "уверенность в вере" должна быть столь же непоколебима, как ощущение "всё будет хорошо" в жизни мирской ж, как её опора в лице мужа, страховки и проч.

Сентябрь 05г., И




ЧТО ЖЕ ПРОИСХОДИТ ?

Некогда глоток кефира спускался праздничной благодатью на моё бедное аскетично-прекрасное существование. Но это молочное угощение лишилось прежней фееричности вкуса. Что происходит? Близость утратила свою манящую таинственность, каждый чувственный коктейль оставляет осадок разочарования, опустошенность не плоти, не духа, но окружающего действа. Краски блекнут, стихи становятся разговором, а не наоборот, книги не волнуют, а только объясняют.
Так может быть, познание – это пресыщение, одно из очередных бесполезных неутоляемых желаний, занятие времени, и я снова, думая, что грызу граниты и локти, кусаю свой собственный хвост? Иначе почему каждое новое открытие ведёт к новой безысходности? А награда в конце пути – бессилие?! И чем большей высоты достигаешь, тем более страшная поджидает тебя пропасть. И падающий в неё соблазняет других на этот короткий полёт.
Когда же нас выпустят из замкнутого круга – кольцевой линии ада?
Планета парадоксов. Очень быстро наступает момент, когда «большая часть жизни уже прожита», зато бесконечно долго может тянуться пережеванная вдоль и поперёк безвкусная резинка старческих трусов. Нетушки, надо вовремя успеть спрыгнуть с ума или остаток дней медленно и незаметно превратится в засасывающую пошлость. Вот ты уже догадываешься, какие слова и с какой интонацией произнесёт эта women, когда ей станет особенно хорошо, тебя не смущает фальшивая сдержанность диктора телевидения, вещающего об очередной "трагедии" уже не первую тысячу лет. Потом наступит тьма, в которой различишь разве что вспыхивающую боль в позвоночнике, и это будет единственный и – о ужас! – драгоценный признак жизни, с которой ты, конечно же, окончательно покончишь короткой фразой: "А в наше время было..." Птшшшшшшш... Упакуй, Господи, душу раба твоего.
Хорошо, что не надо приобретать книги – достаточно нырнуть туда, где прохлаждается взгляд соседа, а выбраться на берег можно из любой другой станции-страницы – пейзаж не сильно меняется. Что не успел дочитать, тебе обязательно доставят по громкоговорителю, по телефону, в распечатке бредоносного кошмара...
Ты всё ещё продолжаешь читать этот текст?! Тогда с успешным прохождением теста: ты несчастен, ибо находящийся в непродолжительной или неоправданно затянувшейся гармонии с миром не мучим неопределённостью. Ни своей, ни тем более чужой. Он не станет тратиться. Ты же избранный, да, любимчик фортуны. Все изгои – её любимчики, и в этом нет ничего удивительного, просто в педагогических целях она старается не оказывать особого внимания своим фаворитам. И я могу поздравить тебя, друг (ведь только по несчастью и бывают друзьями), ты станешь ещё несчастнее, если не остановишься в своих поисках. Можешь быть уверен в этом. Если ты когда-либо стремился к уверенности в жизни, считай, что обрёл её.
Посмотри на эти глиняные лица, обожжённые вековым страхом, потрескавшиеся от забот, разбитые тяготами, эти археологические осколки, повествующие о традициях прошлого, заключающие в себе множество учебников с картинками из жизни настоящих людей. Увы, из них уже не испить – вода прольётся или впитается в них и превратится в слёзы. История – свидетель, но вряд ли защиты. Но что нам до этого? Глазея назад, мы рискуем превратиться в солёную окаменелость, я же предпочитаю не застывать, быть куском пластилина, готовым принять любую форму в тёплых руках. Смятую и вновь обретённую.

14 октября 05 года, М



ПРИГОВОР

Подсудимый Т, встаньте.
Оглашается приговор кармического суда. За многократные случаи вольнодумия и вольнодействия, за декларируемую самодостаточность, за неприятие и отказ от несения всякой ответственности в отношении близких, за пренебрежительное отношение к общественным нормам и законам, проявляемое в неисполнении армейской задолжности перед своей родиной, в прямой и косвенной пропаганде асоциального образа жизни в разговорах, поэтических текстах, размышлениях и на публичных выступлениях, и главное, – за лёгкость характера, недопустимую в наше полное борьбы и страданий время; при наличии неоспоримых доказательств совершения подсудимым вышеперечисленных проступков и преступлений, выявленных в процессе следствия и на суде; при отсутствии смягчающих обстоятельств – подсудимый отказался признать свою вину по всем пунктам предъявленных обвинений; в соответствии с установленными кармическими законами, вытекающими из законов физики, принципа предопределённости и ничтожности человеческого существования, подсудимый Т приговаривается к пожизненной зависимости через рождение ребёнка, ответственность за воспитание, поступки, мучения и бесплодные поиски которого он будет неукоснительно нести помимо своей воли или лирических прихотей посредством давления механизма совести, данного по рождению от осуждённых родителей. Кроме того, Т будет обязан выносить бесполезное сочувствие некоторых друзей, кошачье облизывание, сюсюканье, другие проявления радостного внимания, а также претензии и обвинения от родственников и лично от матери ребёнка, откровенное и прикрытое злорадство различной степени со стороны завистников, а также собственную беспомощность в судьбе ребёнка, обречённого продолжать ошибки отца, и тщетность попыток помочь ему. Таким образом, в итоге исправительно-трудовых работ, издёрганная и опустошенная, испытавшая все общечеловеческие тяготы и проблемы душа Т приобщится к мировой душе и найдёт в ней своё успокоение, тем самым достигнув цели кармического правосудия.

Приговор может быть обжалован во Всевышнем Суде в неустановленном порядке.

протокол от 5 декабря 2005 года





ПОСЛАНИЕ К ЧЕЛОВЕКУ

Может быть, конечно, ты сам в этом виноват. Нам всегда хочется, чтобы было хорошо, но цена за это «хорошо» заранее неизвестна. Стремление сбежать из неприятной кислотной среды в щелочную сыграло с тобой злую шутку. Все рванули, и ты тоже побежал. Ты хотел быть как все, что значит стараться быть лучше других, когда на самом деле в себе самом, стоит покопаться, можно обнаружить достаток, но об этом невозможно было догадаться в твоём «возрасте». И вот ты совершил свою первую короткую карьеру и первую ошибку: обогнал всех, достиг комфорта – и клетка захлопнулась.
А может, так распорядилось предопределение, обязанное править всем настоящим из будущего и не имеющее привычки спрашивать нашего согласия. Кто знает, вдруг предчувствие, чей голос был так настойчив, с ним заодно, вдруг это проявление одной и той же силы, а не враждующие стороны, одна из которых хочет навязать свою волю, а другая предупредить об опасности? Тогда незачем корить себя, незачем бежать случившегося, а следует вглядеться в новые "предлагаемые обстоятельства", а роль и задача художественного существования на площадке остаются неизменными.
И теперь мы сидим и гадаем/решаем, каким будет твоё будущее. Это похоже на выбор смертной казни – повешение, сожжение или расстрел – приговорённому почти безразлично, но для суда дело важное, требующее учёта множества нюансов и обязательств, связанных с предполагаемой справедливостью положения. Выносим решение делу давно предрешённому.
Я то думал, что определённое знание – те крошки откровения, что удалось наскрести за эти годы, – если не принесёт мне избавления, то подскажет кому-нибудь верный поворот на пути к выходу из лабиринта, блуждание по которому так затянулось. Но что… Вся моя сознательная жизнь на самом деле оказалась постижением ужасной картины собственного и окружающего несовершенства и сопротивлением ему. Но чем большего совершенства в наблюдательности достигала моя мысль, тем более неприятные стороны открывались, делая дорогу ещё более мучительной, а само исследование превращая в занятие мазохиста. Возможно, что эта борьба – частный случай карьерного самоубийства, но молчаливое безделье, думал я, не альтернатива гибели. Поэтому я не боялся погружаться во все проявления жизни, да, я проигрывал, но всё равно играл. И теперь обрёк свою часть на продолжение этой участи.
У меня есть ответы на естественно возникающие в твоём непонимании этой истории вопросы, но полагаю, что твоё собственное чувство когда-нибудь станет гораздо более красноречивым, чем эта слабая попытка словесного объяснения. Я называл твою мать «любимой игрушкой», и не могло быть «комплимента» прекраснее – игра и любовь были самыми высоко чтимыми в моей иерархии, но возможность их сочетания вне сцены была поставлена под сомнение, которое ещё предстоит решить мне или тебе, ставшему участником игры в "дочки-матери".
Парадокс состоит из двух крайностей, на его изломе, как правило, боль, а по краям безразличие. Сколько лет меня не оставляет мысль о самоликвидации, день, прошедший в творческом забвении, в радости, в неугомонном моём шутовстве или прогулочном созерцании, не разрушенный ощущением безысходности, не раздавленный тяжестью разрастающегося, как раковая опухоль, сознания, обременённого неотступной причастностью ко всему происходящему, я считаю благословенным и не думаю о смерти – о том полусонном состоянии, в котором ты по сути пребываешь, готовясь вырваться на эту длительную заведомо проигрышную дистанцию, где цель не ясна, расстояние не известно, а силы покидают тебя именно в тот момент, когда кажется, что ты вот-вот наконец обретаешь смысл для их применения. О, эта непрерывная дорога к бесконечности по трупам отмирающих неприкаянных минут!
Если не высокая туманная идея, готовая в любой момент рассеяться в угоду царствующему климату, то только стремление к животному умиротворению способно придать осмысленность этой дороге – вот он, ожидающий тебя выбор: рискнуть превратиться в оборвыша, облачённого в холодные капли растаявшей иллюзии, или обрасти спасительной шерстью – вот он ежедневный приговор, который ты выносишь себе перед тем, как совершить деяние. Я сочувствую, если тебе предстоит стать существительным женского рода – тогда ты скорее всего окажешься второстепенным членом происходящих событий, обречённая на поиск главного слова в лице мужчины, оказавшись которым, ты заведомо выиграешь в позиции, но и приобретёшь груз человеческой ответственности.
А может быть и так (мысль сумасшедшего, следовательно, в чём-то угаданная и верная), что необходимость возникновения этих последних текстов является настоящей причиной твоего появления и своего рода матерью. Взаимосвязь между сказанным и воплотившимся не может быть установлена с лабораторной точностью – что первично? Даже народы иногда гибли ради подтверждения нескольких строк священной графомании.
Но Господи! верю, что не наказываешь, верю, что видишь, надеюсь, что предопределённость ты держишь на цепи, как голодную истеричную собаку, пусть будет так, как тебе угодно, но не мне, и не может быть у меня оправдания своему существованию больше этого, не может быть в этой клетке другого успокоения.

11 декабря 05 года, М

2006

ЯБЛОЧНЫЙ ВКУС УЛИЦЫ ЛЕНИНА

Зайти в магазин "Огурчик" – священнодействие, как пролистать фотоальбом или облачиться в джинсы десятилетней выдержки. Здесь замаринованы застойные 80-е, отдающие квашеными овощами и щедрой плотью вечнорозовых продавщиц, которые теряют свою цельность, распадаются на витаминные составляющие и сливаются с аппетитной фруктово-овощной раскладкой, прислонившись к витрине. СССР в своём застывшем стремлении к коммунизму, райский уголок, где пропуская стаканчик другой томатного сока, приобщаешься к вечному. Здесь, на половине пути к дому можно получить полудомашнее ощущение умиротворения. Я покупаю несколько яблочек, равномерное похрустывание которых призвано сопровождать мою прогулку, и возвращаюсь в официальную действительность города – на нереволюционную февральскую 2006 года улицу Ленина.
*
Улица Ленина – это не просто стандарт, а признак генетической преемственности, родовая определяющая хромосома города, как суффиксы "ин", "ов" в наших фамилиях. "Дедушка" Ильич теперь известен скорее как основатель династии улиц-близнецов, продолжающих свой бег с помощью автомобилей и прохожих, и каштанов, стремящихся в разные стороны и с разной скоростью, нежели как автор запёкшегося на страницах истории кровавого эпизода. Каждое утро десятки тысяч детей идут в школу этим ленинским путём.
*
Обратите внимание, справа расположено здание ныне и присно общежития ростовского педуниверситета в традиционном для провинциальной России стиле заводской проходной – место культурного сосредоточения либидо студентов вуза, курсантов близлежащего училища, спортсменов близшумящего стадиона. Это alter ego моей almamater или вернее, её коллективное бессознательное, лежащее за пределами дневного учебного процесса. И мне довелось воспользоваться ночными услугами пьяных кроватей, не без содрогания выполняя необходимый, как тогда казалось, для вступления во взрослую жизнь обряд инициации, увидев "таинство" которого, пресловутый змей-искуситель расстроился бы и, кто знает, может, даже переиграл ту злополучную яблочную трапезу.
*
А как это по-другому начиналось, мечталось и придумывалось в школе, в дояблочноискусительную эпоху! У нас была теория сексуального свершения, которую мы с другом разработали и даже попытались воплотить на практике вот на этой площади Ленина, валандаясь после, вместо уроков физики и алгебры, постигая уроки общения и решая свои примитивные подростковые задачи социализации, проповедуя свойственное весне эпикурейство и любостяжательство. Так вот, все девушки думают о том же, о чём и мы, но не все откровенны в своих желаниях – рассуждали, в общем-то верно, мы – и если ста представительницам династии очарования сделать "предложение", то хотя бы одна окажется честной и даст согласие, минуя околопостельные принадлежности вроде походов в кино или закусываемого болтовнёй подъездного опьянения.
- Девушка, подождите, подождите...
Жертва в сиреневой кофточке останавливается. И время тоже останавливается. И сердце. И слова черствеют, их уже не отодрать от гортани сухим отяжелевшим языком. Наши глаза встречаются, вопросительное замешательство, пауза, из которой ещё можно выехать на спасительный вираж человеческого разговора, реактивный мозг подыскивает приемлемые выражения, способные оправдать заливающую лицо яблочную краску, остановить приближающуюся аварию...
- Девушка, давайте трахнемся!
Скороспелая улыбка отваливается от её лица:
- Пошёл на...!
Стоп. Снято. Сдать реквизит вымученного сердца.
*
На противоположной стороне площади мы видим высотное здание гостиницы "Турист", примечательное... примечательное... примечательное издалека. В нём я восемнадцатилетний впервые добывал потом и бессонницей хлеб свой, работая крупье. Катилось яблочко по тарелочке рулетки, показывая, что за настроение сегодня у фортуны, к кому благоволит её защищающее нас от математической беспощадности условий вдохновение. Но вдохновение является исключением из математических правил, оно не может действовать постоянно, константой скорее оказывалось разочарование, под утро накрывавшее при помощи усталости и посетителей, и меня, неспособного разглядеть сквозь обволакивавшую зал дымную завесу ни одну из причин, по которой мне должно оставаться в этом дорогостоящем меблированном сарае, и я уходил оттуда с чувством лёгкой опустошенности, как портмоне опустошенного мною игрока, чтобы в отличие от него больше не возвращаться в это заведение на улице имени политического игрока Ленина, проигравшегося в итоге в пух и прах, выставленный на всеобщее площадное обозрение.
*
Здесь же, на периметре ленинского "квадрата", в который издавна по вечерам заключает себя молодёжь округи, выходящая за установленные общественные рамки тем быстрее, чем более плотные сумерки сгущает вокруг неё природа, а внутри – алкоголь, я как-то раз встретил яблоню, от которой сам недалеко упал: отец торговал собранными в колхозном саду плодами (искупление новообретённых горожан перед заброшенной исторической флорой), чтобы вырученными дополнительными средствами позаботиться обо мне и матери – так он делал заданную самому себе работу над некогда совершенной ошибкой, проходил ликбез заботы и ответственности, в то время как я обретался в свободомыслии, в тунеядстве, ещё не надкусанный, не попавший на назначающие цену весы, даже не рассортированный по вкусовым и эстетическим признакам, но с уже заложенной атомной реакцией расщепления семечки.
*
А вот и точка отсчёта. Моя "альфа", не произнесённая, ничего не обозначающая, но обозначенная в системе координат исходным изображением: с высоты около метра закомпонован угол дома с синим почтовым ящиком в левой верхней части кадра, перспектива тротуара и всей последующей линии жизни, окаймлённая чередой тополиных возвышенностей, – всё снято небольшим проездом на специально оборудованной передвижной станции детского видеонаблюдения – коляске, в которой расположен я, оснащенный ещё очень примитивным неразработанным оптическим механизмом с бесконечным запасом плёнки. Ленинский прищур, прикрывающий диафрагму от черезчурной солнечной яркости, свет и движение, город и природа, замершее каменное и подвижное древесное в борьбе за точки человеческих фигурок, поглощаемых горизонтом, письменная принадлежность в торце обжитой бесконечноэтажки. Моё первое запечатление.
*
Здесь же, в районе улицы Ленина проходила эпоха основных географических открытий, по великому шёлковому пути от проходной вертолётного завода до дворца культуры шли караваны с драгоценными фантиками и марками, спичечными коробками и фломастерами, пистонами, гильзами, карбидом, совершались грандиозные торговые операции между валютчиками – владельцами разноцветных разноценных вкладышевых купюр, заезжий купец, позвякивающий бутылочными пробками, мог случайно обронить "монету", тем вызвав вспышку кровопролитной междоусобицы, алчной распри, заканчивавшейся очередным переделом влияния и богатства между членами воинствующих кланов, здесь же в ту полудикую эпоху военной демократии и послеурочного кочевья, слушаясь и повинуясь незаснувшим древним инстинктам, устраивались набеги на эллинские автомобили, подвергавшиеся обстрелу каштановыми снарядами или снежками, разводились кострища, вокруг которых выплясывались ритуальные танцы с обязательным сожжением кукол, с целлофановым огнепадом, с использованием взрывоопасных материалов вроде шифера, позднее начались высокотехнологичные эксперименты в области химии и... тогда то и наступила новая эра, именуемая цивилизацией.
*
Ясли, детский сад и школа, словно бусинки, привязанные к оси улицы по принципу взросления в сторону Сельмаша, были скреплены узелками атрибутики с обязательным иконостасом, центральное место в котором занимала спрятанная в бороду лукавая улыбка "дедушки", также не дотягивавшего до Всевышнего, как и Всевышнего невозможно представить в образе нигилистично настроенного трудоголика-интеллигента с демонической тягой к власти, утвердившейся засчёт склонённых к её подножию человеческих сумм, подобно тому, как тысячи тюльпанов ежеапрельски застилали мраморные ступени памятника, лавировавшего в кровавом цветочном море перед нами, восторженными борзыми малолетками, корчившими свежие нераспустившиеся рожицы перед фотообъективами всего только "на долгую память", а не на "вечную" для отчётной документации политического управления клумбой.
*
Утренний путь в сад преодолевался тернистыми сказочными дорогами, подземными тропами и перелётами: сначала надо было дождаться редкого автобуса, где в кругу обступивших тебя, уносящихся под купол всей своей необозримой длиной великанов ни в коем случае нельзя потерять материнскую или отцовскую ветвь, а не то снесёт течением, и ты затеряешься в этом беспросветном дремучем несущемся на колёсах лесу, где ты – единственное яблоко, которому позволили упасть, после этого тебя ожидало царство призраков, беспокойных, ругающих свою судьбу, навсегда лишенных света и заключённых чародеями в подземелье, где так несказачно грязно, где многократно кашляют стены и смердит дымогнедышащими драконами, чьи маленькие глазки вспыхивают иногда в темноте, и если твоя рука выскользнет из родственной, то все ужасы мира набросятся на тебя из его мрачной склизкой подноготной; но вот в конце появляется призрак света, утренняя воздушность открывает ступени наверх, ты воспаряешь и летишь до самого сада, ягодой вцепившись в кисть отца, туфли-скороходы которого безостановочно стремят вас к детсадовскому завтраку, к странице следующей истории.

февраль, Р
июнь, М



ПОСЛЕДНИЙ УРОК КУЛЬТУРЫ

И вот, руководствуясь системой материальных и духовных ценностей, они поведут вашу личность (отдавая предпочтение её материальной составляющей) к контрольному ответу у доски, к гражданской ответственности. Используя правовую культуру, – не стоит утруждать себя поиском этимологической близости «права» с «правдой» – вас отправят по пути подлежащих культурно-массовых учреждений, где с подобающей выразительностью будет продемонстрирована культура речи – древняя знаковая система, определяющая местоположение индивида в среде емуподобных, его кастовую и половозрастную принадлежность (например, речевая окраска самца, как правило, более богата, а самочки – эмоциональна). Будучи человеком культурным или, как ещё говорят, воспитанным, то есть впитавшим с молоком матери, со школьными чернилами, через отцовскую физиоремнетерапию весь необходимый для здоровой жизнедеятельности набор социальных микроэлементов, вы не станете сопротивляться, постараетесь избежать прямого столкновения с другими культурными достижениями цивилизации, обязанными своим развитием научно-техническому процессу со времён палки-копалки, палки-избивалки, палки-протыкалки, палки-попалты, ёлки-палки, кресла-качалки, кресла-кричалки, чресло-дробилки и т.д. Наконец, когда предмет материальной культуры, особая реликвия музеев – этих хранилищ, святая святых культуры, иногда недоброжелательно поглядывающий в сторону породившей себя, да, я имею ввиду так называемый пистолет, будет направлен (не забывайте о корне «прав») на окончание вашего процесса обучения, вам останется только освоиться с культурой молчания, тем завершив очертание круга от точки полного непонимания навалившейся на вас действительности, когда вы впервые во всё горло проявили своё бескультурье. Аминь.

11 марта 06 года, М




СЛОЖНЫЙ ХАРАКТЕР

У меня, можно сказать, сложный характер: не люблю ложь. Но это не самое страшное. Вся сложность в том, что предмет моей нелюбви не так-то легко обнаружить. Ложь невозможно вычислить простой логической ампутацией нарушенного в последовательности размышлений звена, нет, наоборот, именно в логических связях ей, как червю в мышечных нитях, проще всего спрятаться и оправдаться, придумать тысячу правдоподобных лазеек для отступления, и если ты попытаешься с помощью собственной логики перекрыть одну из них, то появится ещё тысяча и так до тех пор, пока ты сам бесповоротно не запутаешься в этой паутине смысленности, и тогда приползёт паук рациональности ("Мой мозг до знаний жадный, как паук"), чтобы продегустировать твои мягкие ткани. Поэтому у меня сложный характер, поэтому я почти не спорю, а только высказываю свою точку зрения, хотя и последнее делаю всё реже – избегаю искушения сплести паутину. И какой откровенный невежа (если не древний грек, заимствовавший представления о божественных взаимосвязях у голливудского сценариста, то, наверно, его последователь) только мог сказать, что в споре рождается истина? В споре рождается то растение, из которого эта спора выскочила, то есть ничего не рождается, а только повторяется глупость тысячу раз до этого реинкарнированная, в которой оба спорящих равноудалены от истины независимо от расстояния собственного невежества. Истина не станет рождаться – делать ей нечего – она даже сама не обладает детородными функциями – к чему? А характер вещь очень поверхностная, и если он тяжелый, то это от внутреннего давления, а не от неповоротливости.


ИСКАЖЕНИЕ

Когда я смотрю на своё зеркальное отражение, родинка с левой щеки перепрыгивает на правую и всё изображение, в целом остающееся узнаваемым, идентичным натуральному, всё же приобретает оттенок обманчивости: левостороннее движение черт сводится к правостороннему, взгляд, углы, отношения линий, сохраняя свои пропорции, градусы, общее настроение ландшафта, теперь составляют комбинацию математически справедливую, но по существу это уже мутировавшая проекция, не копия исходника, тем более не фото или рисунок, стремящиеся пусть тоже нечестным путём художественной субъективности к передаче образа, который гораздо объективнее многоклеточной поверхности, искаженной таким ловким перевёртышем. Тоже самое происходит, когда я в очередной раз пресловуто задумываюсь о свободе, забывая что нахожусь по ту сторону отражающей свет плоскости.

2 апреля 06 года, М


СИСТЕМА

Хаос не может существовать без управления. Тусовка распадается, не будучи объединена определённой целью интересов, идея обречена стать политической партией или философской концепцией, духовное учение на своей периферии вырождается в очередное идолопоклонничество, любые чувственные отношения закрепляются браком или другой печатью, либо переживают себя. Человеческая личность должна быть подчинена этой закономерности.
С одной стороны система способствует продвижению – обрастая структурой рогов и принципов, легче пробивать обязательные препятствия, чем в состоянии медузы, способной существовать лишь в тёплой среде идеальных представлений. Система, работая как закрепитель, останавливает организм на той стадии, в той форме, к которой он приблизился в своём развитии. Здесь наблюдается постоянный противовес возможного и реального, в котором первое стремится к бесконечности, а последнее к результату. Это не дилемма с вероятным решением, но двойственность, которая ожидает любой живое существо (театр, например).

5 апреля, М



ОНА

Нет, но эта женщина сумела произвести впечатление. Вчерашний день был тихий и неособенный. Правда, его разукрасила песенка, сочинившаяся "офигенно хромосомно легко". Песенка из тех, которые потом неловко чувствуют себя в папке со стихами, и испытывают комплекс мелодической неполноценности при исполнении. Но это было днём, а поздно вечером, уже чуть нервничая, что опоздаю на последнюю электричку, я повстречал Её. О, как вы воистину неисповедимы пути, повергающие нас в мимолётность озарения! В вагоне уже почти никого не было. Только напротив неё валялось нечто человекообразное – я говорю так не из горделивой брезгливости и не для прорисовки заднего плана картины, а лишь следуя художественной правде наблюдения, – да в противоположном конце вагона шла обычная для этого времени и места суток процедура заливания остатков коллективного сознания остатками пива. Но думаю, случись, что все сиденья были забиты народом, она бы не заметила их в своей увлечённости. Сколько раз я говорил, что меня уже невозможно удивить, а только огорчить или привести в восторг? Сколько раз ещё придётся себя опровергнуть? Если я спрошу вас: а пробовали вы варенье из помидоров? – при любом варианте ответа мой вопрос не способен взбудоражить ответчика, только разве что у последнего будет аллергия на томаты в любой форме. Но если я спрошу вас: а вы ели собственных сырых мандавошек?..
А как мне не спрашивать, когда она делала именно это? Под юбкой женщины околобальзаковского возраста не было признаков белья, а на лице – признаков стыда или хотя бы стесненья, она сидела, раскинув ноги, ковыряясь в гениталиях с целеустремлённостью макаки, выискивала невидимых (может быть, примерещившихся?) насекомых и щёлкала их, как семечки. Что-то во мне треснуло, надломилось, нет, не мораль, конечно, руины которой я уже давно приспособил под стильную клумбу, треснула граница некоего выстроенного эстетического пространства, нарушить которую до этого не получалось даже с помощью прогулки в районе Ярославского вокзала.
И дело вовсе не в выяснении причин "болезни" этой Прекрасной Незнакомки – оставив иронию, может статься, она и была когда-то для кого-то именно такой, и эти гениталии этот кто-то ласкал, как это делают сейчас лобковые вошки – покусывая в наслаждении, дело в том, что она ничем не отличалась от нас – гурманов, обжор, сладострастников, пуритан, онанистов, извращенцев, аскетов, мечтателей, домохозяек, солдат, верующих и безбожников, ведущих и ведомых бессмысленных ток-шоу по телику, на кухне, на улице, нас, отгородившихся этой самой непроницаемой стеной духовного, одеколонного, салонного восприятия, чтобы оправдывать личные питательно-любовные рефлексы, дозировать их сочетание с помощью вымышленной (примерещившейся?) гармонии инстинктов.
И пусть мой взгляд на мир извращен, обманчив, болезнен или ошибочен в силу воспитательной среды, превратностей, в силу других каких-либо чего-то, но мой взгляд, диагонально брошенный на противоположный ряд сидений, не затуманен ни алкоголем, ни желанием увидеть это асоциальное чудо, он – сама оптическая непредвзятость, если, конечно, я не окружен пеленой великого обмана, где все кругом – автоматические приматы, действующие по программе, когда находятся в непосредственной близости со мной, а в остальное время либо отключены, либо вовсе не существуют, а существую только я – центральная фигура загадочного эксперимента – и Некто, этот эксперимент выдумавший, как иногда казалось в детстве.
А главное, когда я сам успел привыкнуть к этим копошащимся в печатных гениталиях, выковыривающим сплетни соседям? Почему меня не воротит от них, ничего не рушится и не трещит, значит, прочная в этом мете выстроена стена?
А сегодня в метро я не в первый раз натолкнулся на тело, окружённое двумя десятками правоохранительных лиц, можно подумать, оно способно принести вред или убежать, или может кому-то понадобиться, тело, отслоившаяся тонкая оболочка которого пробивалась сквозь преграду бетонных перекрытий, сочилась сквозь землю и дальше испарялось через трещинки в асфальте. "Наверное, смерть слизала ещё одну мандавошку" – подумал я.

22 апреля 06 года, М


ОБРАЗ И ВОПЛОЩЕНИЕ

Замечательно в значении наблюдательности, а не эмоциональной оценки, что уже/ещё утром день успевает во всей своей перспективе пронестись за несколько минут: я догадываюсь, каким настроением кончится детский праздник, ощущаю мышцами, кожей сознания сладкую усталость, эмоциональное похмелье, наступающие ближе к вечеру, готовящему мне репетицию, тоже проигранную в голове, заранее читаю размышления, невольно следующие постфактум запечатлённого в многопиксельной высотке солнечного отражения, наконец, наблюдаю, как отпускаю на свободу породистую шутку, как все смеются, и эта атмосфера мнимо оправдывает мою опустошенность видимостью происходящего, тогда как это уже много раз происходило, и эта шутка – вариация моих повседневных острот, результат регулярного трения о смехоточильный камень, а не поиска, не находок; а в итоге и этот бездарный вечер откладывается в мозаике апреля (о месяц-мучитель, ежегодная микроплаха моего сердца-стукача!) неоправданно симпатичной гранью, отблеском, которого вовсе, может быть, и не было, но он создаётся таковым помимо моей воли, следуя необъяснимому принципу врождённого опТимизма, – всё это свершается задолго до реального воплощения, когда я ещё только пытаюсь выбраться из постели, повязанный бюрократически щупальцами чиновников Морфея, и становится непонятно: в чём разница между образом и его воплощением и для чего заниматься копированием этого видеофайла в пространство, разве не похоже это на предчувствие грядущей пенсии, и насколько опасна эта тревожная предсказуемость?

23 апреля 06 года, М


ЦЕЛЬ И ПРОЦЕСС

Снова и снова, будучи обречённым на деятельность, даже если ты прикован к постели, приходится задумываться о векторе движения, о его направляющей, о длине и других характеристиках, так или иначе подчинённых понятию "смысл". Сразу хочется отказаться от напрашивающегося противопоставления цели и процесса, как якобы конечного результата с одной стороны и зависимого от него потока бесконечных точек, стремящегося обрести оправдание. Ведь любая точка, если она поставлена, а только так, с помощью их смены, возможно определить движение, заключает отрезок или, другими словами, результат. Хочется добавить "временный", но в этом желании и скрыта ошибочность подхода для тех случаев, когда речь идёт не о разгрузке вагона ворованного спирта. В последнем примере всё ясно: непогода, опасность и прочие факторы – только препятствия на пути к цели, окажись которая доступной сама по себе, результат был бы достигнут в точке "1".
Иными словами, результат расположен не в финале действия, а в каждом конкретном жесте, реплике, интонации, течение уже содержит в себе закреплённый облик. Так поток воды, прорвавший трубопровод, облекается в морозную фигуру по ходу остывания, так мои бьющие по клавиатуре капли пальцев обретают своё единство в общем потоке переживания, "результат" которого – вся последовательность поступков. Разве вода может иметь результат в виде сосульки или компота или чернил? В виде весенней капели или утоления жажды или черновика? В виде проросшего цветка или разбежавшейся крови или вдохновенного чтения?
Если в стремление, в стремнину попадает мусор, то на всём протяжении река становится мусорной, поэтому говорить: сегодня на моём пути к радости я позволю себе раскиснуть – значит, что и достигнутая радость будет подкисшей, ведь кисломолочный грибок успел в неё проникнуть. Из этой же серии взят сюжет, когда для творческой самореализации кто-то сначала зарабатывает определённую сумму, а потом... потом "начало" обращается в тупик, в забытьё. Когда ребёнок придумал игру, попробуй найти предлог, чтобы вовлечь его в скукотищу.

апрель, М




СВИДАНИЕ

"Знайте же, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание... этакое прекрасное, святое воспоминание... если много набрать таких воспоминаний с собой в жизнь, то спасён человек на всю жизнь". И вот оно идёт рядом со мной, это воспоминание, даже не одно, я целый праздничный денрожденный набор воспоминаний, который даже круче красной гоночной машинки с выбивающимися из под копыт искрами, – здесь и неожиданный поцелуй, и потерявшая свою умиральнотворённость осень, опрокинувшая меня, сбившая с ног, сильнее чем её весенний антипод, и проблески фольги, оставшейся в качестве напоминания об утраченном шоколадном вкушении, вкушении поздней прогулки со свойственной тому возрасту необязательностью разговоров – много чего приятного дарило и олицетворяло собой это существо, не подозревавшее, как и я, что станет воспоминанием ещё при жизни, изображением, трёхмерной проекцией прошлого, что с ним будут разговаривать, обращаясь на "вы" к прошлому, ища у него защиты от реальности, беспощадным каскадом волн разбивающей костлявое судёнышко, в котором я балансирую на грани помешательства и обыденности.

Поверь, я на самом деле
в твоих утонул глазах.

Фёдор Михайлович, Фёдор Михайлович, не знаю я, спасают ли они меня своими приходами эти воспоминания или наоборот, или я вытаскиваю их из так называемого небытия в так называемое бытие. Где кости того утопленника? Какие рыбы обглодали закономерно несчастную отроческую влюблённость, вызывающую сегодня уже не иронию, давно не сочувствие, но ещё не безразличие? У моего воспоминания седина в голове. У моего воспоминания много своих воспоминаний. Оно – мой личный укор в истраченном на ревность, на злопамятность юношестве, мелькнувший эпизод счастья, прошедшего закалку в полудетском страдании, очищенного через прощение (за что отдельное спасибо и вам, Фёдор Михайлович), через самоосуждение, через раскаяние и новообретение чувства – взамен того, необъятного, неукротимого, бескомпромиссного, сконцентрированного на одном образе – чувства, отныне принадлежащего не кому-то лично, а распространяемого более равномерно с помощью весеннего дождя, одаривающего по чуть-чуть и жаждущего и упитанного.
Вместе с воспоминанием мы гуляем по бульварному комуобручальному, комудушительному кольцу, попадаем в мясную лавку – в магазин интеллектуальных принадлежностей, где по полочкам разложены книги мозговых сортов на любой вкус и даже его (вкуса или мозгов) полное отсутствие. Моё воспоминание выбирает претендующего на поспешное забвение автора, чья претензия будет беспрепятственно удовлетворена, оно покупает чужие кусочки запечатлённой памяти, я же остаюсь нетронутым ничьим словом, погруженный в собственные.
А что, собственно говоря, кругом происходит, как не предвкушение, сотворение и разрушение воспоминаний? Всё пронизано ими. Они кругом: пьют пиво, пинают мячик, глубоконемысленно целуются, не подозревая, что не плотью наполняют пространство, а образом действия, включением в голографическую игру, ведомую прописью машинных кодов. Что ждёт их после ближайшей перезагрузки? Многие ли из них являют собой "этакое прекрасное, святое воспоминание", способное прийти кому-то на помощь в трудную минуту? А этим временем день постепенно преобразовывается в очередное воспоминание – в воспоминание о воспоминаниях – и уже в новом качестве закатывается в меня вместе с солнцем, чтобы вновь появляться и высветлять обои уже весьма потёртой души.
Я и моё временно воплотившееся вчера, покинув оптовый склад мысли, минуем проём домов рядом с местом, где остановил течение своих мыслей Гоголь, и обнаруживаем мусорный контейнер полупроизводственного полулитературного содержания: Салтыков-Щедрин, Аннушка Каренина, пролившая масло себе под ноги по суицидальному примеру г-жи Бовари, удостоенный чести поваляться на столичной азиатской свалке Голсуорси и вы, да, вы, Фёдор Михайлович. Сброшенные с теперь уже затонувшего корабля современности пиратскими руками футуристов, заселивших, должно быть, мусорку неподалёку, вы являетесь полноправными жертвами варварской цивилизации времени, несокрушимой, беспощадной и одинаково ко всем равнодушной.
Я выбрасываю розовый круг ладони и спасаю только вас, Фёдор Михайлович. Спасаю, чтобы самому спастись в этот вечер от превращения в оболочку, в мусорный контейнер для чьей-то памяти, от страха прижизненного несуществования, спастись с помощью живых слов, недоступных ни мусорному, ни академическому тлению. "И хотя бы мы были заняты самыми важными делами, достигли почестей или впали бы в какое великое несчастье, – всё равно не забывайте никогда, как нам было раз здесь хорошо, всем сообща, соединённым таким хорошим и добрым чувством, которое и нас сделало на это время любви нашей... может быть, лучшими, чем мы есть в самом деле."

28 апреля, М



ДЕЗЕРТИРЫ

Сегодня я понял, кто мы такие, как точно
можно уловить нас в название. Мы –
дезертиры! Да, именно дезертиры –
дезертиры всепронизывающего духа,
полноты жизни, дезертиры вдохновения,
дезертиры ликования, дезертиры цветения.
Мы изобрели сотни отмазок и способов
увильнуть, спрятаться за работу, за мораль,
за привычку, за страх, мы умываем руки
в невежественной капитуляции – мол, мы
слабы, мы не солдаты, мы лишь умеем
убирать трупы на поле боя... Признаемся –
нам просто нравится трупный запах,
зона экономического развития мухи
нам милее безответственности просторов
за пределами сортира. Мы дезертиры.
Мы пойдём убивать, лишь бы
избавиться от необходимости задуматься
о том, что мы сами фигурируем под
ежеминутным прицелом тапочка. Мы
предадимся чувственному самоистязанию –
это наша альтернативная служба.
Дезертиры! Сукины дети! Предатели. Мы
пытаемся отмазаться гипотетической
любовью к якобы страдающим
африканским детям или голодающим
марсианским личинкам. Мы готовы принять
присягу на верность интернациональной
тарелке супа. Нам удаётся откосить,
оправдываясь законами природы, но мы не
знаем, кто принимал эти законы, из каких
"конституционных о-снов" они вытекают и
в какие последствия впадают. Мы
принимаем природу поверхностно, как
кожу крокодила на сумочке, но у этой
сумочки есть пасть, способная нас
проглотить, дезертиры! Если утром ты
встал не в ногу и не заметил, какие облака
трепещут на флагштоке, – ты предатель.
Если в тебе нет даже опустившегося до
уровня благодарности чувства любви, ты –
изменник Родины! Нет тебе прощения,
нет сочувствия, нет награды.

А НУ СТРОИТЬСЯ МОРДЫБЛЯ!

5 мая, Р




УБЕГАНИЕ

И вот я будто снова в первый раз иду на встречу с представительницей другого мира, с парламентером, от которого неизвестно, чего ожидать – мирного неба над головой или спрятанной в кармане бомбы. Я волнуюсь, боюсь, но не прийти, отказаться уже нельзя, так как "страх страшен желанием его преодолеть", это замкнутые круги желания и испытания себя, спирально нарезающие дорожки засасывающего меня круговорота. Но встреча происходит, линия возможного отступления оказывается позади, и меня уносит собственная увлечённость, всё получается, всё складывается, слова сами выпрыгивают из карманов, строятся в красивые перелётные фигуры и отправляются по ту сторону собеседника, где живут отдельной, не интересующей меня жизнью. В какой-то момент я чувствую себя командиром парада, усатым генералиссимусом, обладающим всей палитрой власти от снисходительности до жеста незамедлительно исполняемого приговора. И если бы эта игра не останавливалась в развитии, не деградировала до пыльнокабинетного склонения над картой экономической политики, я, может быть, уверовал в возможность счастья не как предрассудка, не как фантазии, не как самообмана, а как чего-то осязаемо возможно прекрасного, как целеустремлённые тополя, а не испускаемый ими пух, чей блёр растворяется одним прикосновением воспалённой спичечной головы.
И так во всём: азарт и страх, соревнуясь между собой, преследуют меня на стартовой позиции белого листа, поджидают у приоткрытой утренней или тем более вечерней двери подъезда, и иногда, присмотревшись, я обнаруживаю схожесть их черт, близняшество, завуалированное под противостояние. Поэтому я бегу, хотя давно уже заметил, что под ногами вертится тренажёрная дорожка, что крепнут только убегательные мышцы, а не вера в возможность убежать, что приборы контролируют моё сердце при любой скорости и сообщают друг другу о результатах моих усилий, и смеются над их бесполезностью. Тогда я стараюсь забыть, не возвращаться более к исходной точке стартовой позиции, которую переименуют в "финишную" на моём предпоследнем сдыхании. Стадион "Труд" так символично расположенный плечом к плечу с Братским кладбищем. Бег по над кладбищем. Гениальная метафора советских сочинителей городской планировки.

6 мая, Р



УТРАТА

Мама сегодня по телефону сказала, что в Ильском из-за сильных морозов погибли все ореховые деревья. Неожиданно глубокое и прозрачное чувство утраты обняло меня. Я же помню их одними из первых, а они так хорошо знали меня. С самого измальства. Больше четверти века. Теперь, когда приеду, первым, кто меня встретит, будет почерневший безлиствый ствол у ворот. Он и труп, и сам себе гроб одновременно. А я его пастырь и могильщик, и родственник, и плакальщица. А другой, совсем ещё молодой, которого я помню мелким, которого я пересаживал и которому рисовал раскидистое будущее, стоит там, во глубине двора, словно обозначающий прощание иероглиф, в ожидании, когда я кремирую его каллиграфию. А самый тене и плодоносящий в огороде – громадный памятник умиранию во цвете, выстроивший триумфальные арки ветвей в честь торжествующей преждевременности.
За что же я любил их, вернее, что я любил в них? – ведь не калорийное содержимое орехов, не личность, которой они не обладали? Может, я излишне сентиментален и уже поднимается по улице почтальон с весточкой о скором прибытии старости, которую никто не ждёт, да только ей всё равно. Но эту весточку я помню также давно, как я помню деревья, не выдержавшие ледяную инквизицию. Я ли не горевал, когда уходил в невозвратность очередной день летних каникул, наполнивший мою жизнь палитрой необыкновенных минут и уносящийся навсегда, оставив во мне только жалкий набросок произошедшего? Я ли не терпел скорбь детских расставаний с друзьями или сестрой или псом, понимая, что следующей т а к о й встречи не будет, что мы будем другие, а может, уже и не встретимся вовсе, как оно иногда и случалось. Эта горемычная старческая сентиментальность, выходит, заложена была изначально, и я бессилен ей сопротивляться.
Конечно же, я люблю или любил – временная формальность глагола не имеет значения – в них свои путешествия по вертикальным древесным дорогам, надземные игры, само ощущение братства, исходившее от скульптурно шевелящихся лохматых великанов, саму позу, которую они занимали во дворе и в моей жизни, в моём пространстве, в моём мире, в моём моёме, в моёме моего моёма. Конечно же, я любил в них себя, как и в людях моего моёма и другой любви не знаю и не знаю, способен ли человек на другую любовь, да и неважно, наверное, какова природа её зарождения в сердце или в гдетотаме человека, важно, что она есть, а он есть благодаря ей, любящий сущее через, посредством, с помощью, как самого себя.

16 мая, М
 

ЭПИЗОД

- Ваши документы, пожаста… – отделяет меня от электронного потока Оплодотворённый Кусочек Спермы. Автоматически достаю паспорт, механически протягиваю его в привычном ожидании неприятного разговора. Смотрю на форму оплодотворёнными глазами.
- Давайте пройдём… – безответно следую за исполняющей обязанности Индивидуальностью в пристроившуюся сбоку пищевода клетку, просеивающую человеческие частицы на предмет энергетической ценности или зловредности.
- Так. Из Ростова парнишка. А правда, что в Ростове много конопли растёт? – усики внимательно обрабатывают моё многослойное я, детализируют плэйер, сосредотачиваются на зрачках.
- Что пили? – фокусируется вопрос.
Я такой же Оплодотворённый, как и ты. Нас рознит только небольшое несоответствие хромосомных раскладок, но мы из одного пасьянса, из одной прамошонки, у нас одна сила, одна энергия движения, одни родители, один итог, так почему же ты говоришь мне, как чужому:
- Покажи локти, – вот они мои локти, в меру искусанные, в меру исколотые сомнениями, способом деления клеток выросшие из Неделимого. Что же это за прослойка, которая отделяет нас всех друг от друга? Что же это за охранительная такая сила живёт внутри, однозначно коррумпированная, остерегающая нас от сближения друг с другом и в то же время не отдающая во власть анархии, распаду, тотальному одиночеству? Что за магнетизм, поворачивающий нас или стороной сопротивления или притяжения?
- Забирай вещи. Иди. Поздравь свою девушку с праздником*, – Будущий Покойник пробует улыбнуться. Чем я могу тебе отшутиться, тем, что ты такой же Кусочек Спермы, как и я? Чем в состоянии озадачить, что мы оба уже на том свете? Чем успокоить – что это почти одно и то же? Не прерывая молчаливый разорванный диалог, улыбаюсь, набираю воздуха и, вильнув хвостиком, ныряю в толпу, движущуюся по подземным трубам вверх то ли к очередной оплодотворённости, то ли к успокоению.

* эпизод датируется 8 марта
23 мая, М
 


ВСЕОБЩАЯ ДЕКЛАРАЦИЯ ЗАЩИТЫ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА, СТОЛА И КОМПЬЮТЕРА

принята 29 мая 2006 года
Мной, Рабочим Столом и Компьютером Хонекером, представляющими в нашем лице соответственно всех работников художественного, физического и интеллектуального труда, а также пловцов основных религиозных течений и половозрастоориентированных субъектов.

Преамбула

Принимая во внимание, что... достоинства...; и

принимая во внимание, что... создание такого мира...; ааа

принимая во внимание, что... охранялись властью закона...; ууууууу

принимая во внимание, что... развитию дружественных отношений...; о!

принимая во внимание, что... ценность личности и равноправие...; эммм

принимая во внимание, что... государства-члены обязались...; уйё

принимая во внимание, что овлыроамиоушш02г874шщовлдьслтмсмюб.яжва020оатОЛ...,

 

Наша Генеральная Ассамблея

Заявляет во всеуслышание, оповещает, декламирует, орёт благим матом, истошно кричит последним криком моды, разрывается, вывешивает на кровли, шепчет, недвусмысленно намекает – провозглашает

Всеобщую Декларацию защиты прав человека, стола и компьютера от человеков, столов и компьютеров, которые этим правам угрожают.


Статья 1.
Все человеки, столы и компьютеры рождаются равными в своей себестоимости и правах. Они наделены разумом, опилками и операционной памятью и должны поступать в отношении друг друга в духе человекомпостололюбия.

Статья 2.
Каждый человек, компьютер и стол должен обладать всеми правами и свободами, которые сочинены Декларацией, без какого бы то ни было различия, как то в отношении расы, цвета, модели, страны сборки, системных установок, комнатного или иного расположения.

Статья 3.
Каждый человек, компьютер и стол является самодостаточной системой и имеет право на личное пространство и неприкосновенность кроме случаев пользования общественным транспортом в часы пик, где Всеобщая Декларация временно утрачивает свою силу в силу временной общественной избыточности и несовершенства транспортных коммуникаций.

Статья 4.
Каждый человек, компьютер и стол имеет право на уважение своих прав и свобод.

Статья 5.
Каждый человек, компьютер и стол имеет право на уважение своего права на уважение своих прав и свобод.

Статья 6.
Каждый человек, компьютер и стол имеет право на социальное обслуживание, своевременный апгрейд, уборку, медицинский и технический уход, необходимые для поддержания эксплуатационного состояния систем жизнеобеспечения независимо от того, каким способом он был произведён – кустарным, заводским, брачным или внебрачным.

Статья 7.
Каждый человек, компьютер и стол имеет неотъемлемое данное по рождению право на утилизацию, а также на сопутствующие процессу развития любой личности страдание, передающиеся методом вируса болезни и испытания, ложащиеся на деревенеющие плечи.

Статья 8.
Каждый человек, компьютер и стол имеет одинаковое право на равнодушие со своей стороны, а также и по отношению к себе, как результат демократических достижений общества в сфере охраны личностного суверенитета.

Статья 9.
Каждый человек, компьютер и стол имеет право иметь.

Статья 10.
Все человеки, компьютеры и столы в своём имении должны подвергаться ограничениям со стороны общества, имеющего по отношению к человекам, компьютерам и столам право иметь их.

Статья 11.
Каждый человек, компьютер и стол, достигнув определённой степени старения, имеет право без всяких ограничений вступать в брак, заключаемый только при согласии трёх вступающих в брак сторон. Триединство является естественным и основным кластером информационного общества и имеет право на защиту с его стороны.

Статья неоднозначная.
Каждый человек, компьютер и стол имеет обязанности перед обществом, которые будут соответственно провозглашены в Декларации обязанностей человека, компьютера и стола.

Статья предпоследняя.
Каждый человек, компьютер и стол в отдельности, но особенно в случае коллективного творческого позыва имеют право придумывать и провозглашать Декларации с неограниченным использованием тавтологических оборотов, общих мест и очевидной нежизнеспособностью.

Статья последняя.
Ничто в настоящей Декларации не может быть истолковано, как предоставление какому-либо человеку, столу или компьютеру права заниматься какой-либо деятельностью или совершать действия, направленные к уничтожению прав и свобод, изложенных Мной, Рабочим Столом и Компьютером Хонекером в настоящей Декларации.


ВЕТЕР

Вот ветер на пример. Он совершенен.
Олицетворяя его через лёгкость характера, порхающую в голове,
или слепив ему форму из пуха,
озвучив посредством зелёных динамиков листвы,
его всё равно не поймаешь, хотя он есть,

появляющийся, играющий в прятки, отсутствующий, аккуратный, бесчинствующий, заботливый или вспыльчивый – он никакой,
он сила и невидимость одновременно.
Образ духа, чьи дела явны, а он иллюзорен.

А что человек? И он совершенен,
потому что он тоже одно из последствий духа.
Матрёшка взаимосвязанных форм, заключённых одна в другую.
Индивидуальная многослойность и многоцветность.

2 июня, М





НЕУТРАТА

Позвонил отец – уже больше года я не навещал его ни по телефону, ни по земле – сказал, что едет в Новолеушковскую, где никто теперь не живёт – дед умер этой зимой – новость, которую я недавно предчувствовал, оставаясь безучастным к этому неблизкому старику. Теперь дом пуст, обезхраплен по ночам, после обеда и в остальное время, огород, заканчивающийся причалом для лодки, теперь брошенной на произвол бурьяна и подкрадывающихся с настойчивой шакалиной осторожностью камышей, торчит непричёсан, если отец не облагородил его весной.
Да, я безучастен, а отец всё острее чувствует свою оборванность и пробует удержаться на цепочке, продолжающим звеном которой я являюсь, исчезающим звеном которой является он. Его страх очевидно неслучаен, так как крепёж распространен только в сторону ржавеющего и перетирающегося родового прошлого, ушедших и уходящих обитателей дома и родового будущего – меня, слабоощущаемого, к его сожалению, звена, прицепившегося сразу ко многим и в разные стороны, не о цепочке переживающего, но о сплочённой кольчуге, о всесторонней облегающей хозяина связанности, которая только и может избавить колечко от страха ржавчины.

5 июня, М



ВДРУГ

Да, я постоянно обращён к прошлому. Точно рак, двигающийся вперёд через заднее место. И это может показаться манией, навязчивым состоянием, если бы не то обстоятельство, что весь мир на самом деле движется не в будущее, нет, напротив, ежеминутно, посекундно, побуквенно всё отправляется в прошлое. Впервые я был пронзён этой мыслью в качестве школьника, ожидающего приближение автобуса. Я вдруг – вдруг! – вот самая настоящая единица измерения времени – именно из неисчислимой последовательности вдругов сплетена бечевка времени, в сдержанности с которой мы осуществляем своё ракообразное передвижение, питаясь останками событий, погруженных в скоротечность, – так вот вдруг я понял, что произнося "двадцать два", я не фиксирую секунду, а наоборот, отпеваю её, провожаю в первый и последний путь и так постоянно, что не успеваю ещё осознать мгновение, как его уже и нет, а это уже другое и снова дру... и сно... стойте... подож... И это гораздо быстрее и неопровержимее, чем поток проносящихся авто. И что же тогда н а с т о я щ е е ? – содрогнулся я, вернее, содрогаюсь я сейчас... сейчас?! – А что же такое "сейчас", если слог "час" звучит, когда памятник на могиле давно почившего "сей" уже облеплен мхом и улитками, и бомжи справляют возле него свою нехитрую трапезу, и падкая на экзотическое времяпрепровождение парочка в промежутках между поцелуями и хихиканьем расшифровывает потёртое старинное начертание и сочиняет истории о постояльце, то есть о полежальце подземелья... – содрогаюсь в ощущении безудержности временной массы, ежеминутно, повдругово просачивающейся сквозь рваные сети моего восприятия, а тогда это было очередное открытие-потрясение, в соседстве с тем, что я смертен и что космос бесконечен. Получалось, любой отрезок жизни (а я тогда долго стоял и пытался поймать ощущение настоящего, уловить, в какой момент оно рождается-умирает, но даже взгляд на неподвижные предметы не спасал от улетучиваемости бытия, всё равно я осознавал, что моё смотрение уже пережило несколько вдругов) с точки его потери автоматически отправлялся в эпоху Римской империи или куда подальше, ведь он тоже уже стал "вчера", то есть "тогда". Значит, я живу в близком соседстве с Цезарем или кем-то ещё ненародившимся, я вместе с ними просто заперт на некоторое количество вдругов между произошедшим законченным Тогда и неизвестным Потом. И вот теперь, в данный отрезок вдругов, я формулирую, что жизнь – это тоньчайшая грань (может, даже отсутствие всяких граней!), это, как бы высказать, девственная плева настоящего, рвущаяся и восстанавливающаяся одновременно, болезненная приятность, которую мы вызваны испытывать в ряду бесконечных вдругов.

5 сентября, Фео


Отсюда выходит, выбегает, просто выносится, что эфемерно не только прошлое, которому традиционно и заслуженно отказывают в праве на действительность, не только будущее, имеющее к реальности противоположное, но такое же смутное отношение, но что и настоящее фактически отсутствует, – все они свидетельствуют, нет, они не свидетельствуют, они участвуют в преступлении, в заварухе, в обманной каше, имя которой лжизнь: пока будущее обещает, заговаривает нас, настоящее незаметно, неуловимо и безнаказанно утаскивает происходящее, а прошлое стоит на стрёме и сбывает краденое, и в этой чётко отработанной схеме всё продумано, и всё это происходит под лозунгом "Движение - жизнь", тогда как оказывается, наоборот – в этом движении нет жизни, но разве крошки её, следы краденого, бесполезные улики, растворяющиеся отпечатки времени-рецидивиста да скрытое присутствие того, кто всегда в законе.

11 сентября, М



ФОРМА

Я не люблю форму и всегда бежал и бежал, и бежал всяких формальностей, но теперь, забежав уже достаточно от точки принятой за стартовую, я вижу, что, сам того почти не осознавая, испытал неоднократную смену формаций внутреннего отношения к миру и себе самому. Форма это всегда ограничение, несвобода, но форма это ещё и возможность почувствовать границу, пересечь её, значит, это путь к расширению внутреннего пространства. И если тело – вещь, выраженная абсолютно физически, осваивая форму, увеличивает свои способности, то и душевность в определённой части вырастает засчёт работы над своей формой и приобретает новый ракурс, глубину, силу, гибкость. Боязнь формы, Тимочка, как любой страх, а тем более страх неизбежного, – настоящие оковы, а вовсе не предательство поиска, как может показаться на юношеский взгляд.
Ещё форма говорит о предназначении индивидуальности (а соединение с, вернее, подчинение индивидуальности одной ей присущей цели – это ли не высшая цель и смысл существования?!), поэтому реализацию каждого "я" обязательно сопровождает этапность, хронология, деформация и, пусть даже строптивые "я", "ты", мы сознательно отрекаются от этого, соответствующие обряды, определённая система, элементы планирования и прочие атрибуты душевного движения. Но. При всей этой оформительской деятельности ты всё равно остаёшься в человеческих рамках, в системе координат "животное-ангел", будь ты хоть семи ницше во лбу.

7 сентября, М



ЗАДАЧКА

Бес-смысленность – это ли не самое великое страдание людотечья,
основополагающий грех мира, производящий всю последующую осточертелость?

Очень просто наполнить чашку чаем, но не смыслом. Она имеет свою форму историю, своё назначение – присваивать на короткий срок чай, становясь "чайшкой", и десятком влажных поцелуев ублажать хозяина в его жажде. Но это не смысл, а функция. Существование хозяина чашки также пронизано десятком функций, какой-нибудь умелый математик, вероятно, даже смог бы выразить человеческое неизвестное алгебраически, графически и чески. Но это неизвестное мучимо своей неизвестностью, отягощено желанием разрешить свою озадаченность. Что же очевидно? – что я больше или равно чашке, где интуиция подсказывает, что всё-таки "больше", а рассудку всё равно – что человек, что чашка – равнообразные глиняные изделия, бьющиеся, хрупкие и ограниченно полезные в рамках заданной функции. Я – чашка с чувствомыслямюслями. "Приятного снаппетита", ежедневновечерне произносятысячашек чок-чо-кающихся дрсдр в Метроллейбусебядомагазимойлеточередиваннежаспаль
нежавтракайфулицехудобещастматерпенисповидиналекцияслишкоМе

3 октября, И



ИССЛЕДОВАНИЕ

Итак, пользуясь методом интеллектуально-бытового эксперимента, мы убедились, что:
1) добра и зла в отдельно взятом идеальном представлении не существует, так же, как невозможно выделить чистые цвета, спектр человеческих поступков не укладывается в радужную схему;
2) справедливости, призванной уравновешивать принципы, о которых говорилось в п.1, мы тоже должны отказать в признании её существования как по следствию, вытекающему из вышеприведённого вывода относительно добра и зла, так и по факту отсутствия таковой на периферийных, низших уровнях проявления предполагаемой справедливости, а именно в органах правозащиты и судопроизводства;
3) что касается понятия "норма", то его мы находим допустимым, но в очень узком, условном, формальном отношении к действительности, пренебрегающей этим самым понятием, для случаев поверхностного обозначения незначительных явлений, не забывая о том, что только в сравнении с другими предметами и явлениями, под прицелом множества ракурсов фигура открывает свои истинные очертания, тогда как норма есть оценка плоскостная, исходящая из одной точки зрения;
4) к затронутому понятию "истина" мы предлагаем прикасаться как можно реже, в случаях крайней понятийной или словесно-изобразительной нужды по той причине, что как Истина в её божественном значении недоступна человеческому восприятию, так истина с маленькой человеческой буквы, очеловеченная его пониманием, не является таковой.
В своей же трактовке, в отношении к понятию "смысл" мы предлагаем всем ознакомившимся с результатами данного эксперимента определиться индивидуально в зависимости или в свободе от своего интеллектуального кругозора, установившихся опытным путём привычек, нравственных предпочтений и степенипоседливости совести, хотя, откровенно говоря, все толькоупомянутые качества уже поставлены под сомнение в ходе нового исследования, начатого нашей лабораторией.

4 октября, И


НЕТ, ВСЁ-ТАКИ

Нет, всё-таки интересно, что бы произошло с человечеством, если бы в один (прекрасный?) миг оно вдруг осознало ряд простых, почти примитивных до того, что стеснительно о них даже упоминать, аксиом, доступных пониманию шестилетка и редко достигающих понимания тысячелетних взрослых, например, что:
- нет необходимости пахать землю так глубоко и регулярно и бороться тем более такими изуверскими способами за урожайность и против сорняков
- мясная пища, чем более затратна в производстве, тем и губительнее при потреблении (даже если подразумевать только материальный уровень питания)
- лекарства в своём большинстве, кворуме и аншлаге – ничто иное, как ряд извращений традиционной медицины, камуфлирующей огрехи с\х, образования и т.д.
- что так называемые исправительно-трудовые учреждения на деле являются производственной базой рецидивистов, а сам "институт наказания" соответственно – университетом поощрения, академией уголовного сознания
- что образование, построенное на принципах армейского воспитания ли или стадной демократии, в основе своей призвано оглушить ребёнка информационным потоком, в котором тонет его внутренний голос
- что все эти социальные добродетели – составляющие элементы механизма духовного порабощения, шантажирующего людей при помощи страха ими испытываемого (чего стоит пенсионный фонд, держащий в крепостной зависимости миллионы тридцатилетних стариков?) или привносимого извне на блюдечке с золотой каёмочкой телеэкрана.
Что же тогда случилось бы с людьми? Повальное сумасшествие? Массовый суицид? Или выискалась бы подходящая религия, незамедлительно облекшая умников в активную челобитную идолоцеловальную обрядовость, повергнув всех в долговую яму морали и мнимого смысла, искупать которые пришлось за партами и на нарах вновь выдуманных институтов?
Ведь даже Христианство, призванное раскрепостить, освободить волю-сознание-дух человечий ("и я не осуждаю тебя" – "будьте как дети" – "истина сделает вас свободными") от тоталитаризма карающего божества, всего за нескольких поколений-поклонений заросло такой непролазной чащей чуждых ему атрибутов и принципов им не провозглашавшихся и дел ему противоречащих, что к лозе способно пробиться только очень жаждущее сердце и настойчивое в своём стремлении утолить жажду.

8 октября, И


ОТВЕТА НЕТ

есть ответы общедоступного характера
или Ответы личного поиска
но сформулированного надличного всеобщеобъемлющего
ОТВЕТА нет


возможная связка из доступной глубины:
сущность – осуществиться
в противовес
нереально мечтательному
бог – обожиться


внутренний контроль сам по себе ничто
он всегда относительно чего?-то
но благо ли это что?
что есть благо?

а что есть грех [нарушение-ошибка]?
в привычной субординации грехов убийство – "тяжелый"
ложь – более легковесный
от законов Хаммурапи через Ветхий Завет до Декларации прав
грехокоррекция строится относительно физио логической жизни деятельности


но:
"трудно б о г а т о м у войти в Царствие Небесное" –
не убийце ститутке двоечнику атеисту –
непролазному верблюдоподобию


фил-я в отличие от лит-ры
не привязана к художественности
но сочинитель заведомо философ


ЗНАНИЕ и ВЕРА –
взаимо
дополнение или исключение
?

«сознание» «бог» «индивидуальность» «сущность» «дух» –
освободить от кавычек эти понятия до конца не возможно
без них наши споры превращаются в причмокивание
слепорождённых щенков
с ними мы обнаруживаем… собственную слепоту


один из камней преткновения всех смыслоsosущих:
«бог» обладает « « « « с о з н а н и е м » » » »
или это мы наделяем его этой безделицей по своему подобию ?


по идее
из духа является некая сущность –
обволакиваемая индивидуальностью –
в свою очередь закрепляемая сознанием –
постановляющим наличие или отсутствие бога –
какой разрыв! –
а не фантазия ли всё это?

9 ноября, М



СКУЧАЮ

Ещё один случай словесной неразберихи: я по тебе скучаю.
Само по себе скучание представляется сложновообразимым, тем более по кому-то. Как способ заменить собственную безидеятельность, что ли? Если речь идёт о проявлении любидо, тогда должно звучать сукучаю (в случае чувства м к ж) или сукачаю (в обратном варианте). Но проще говоря – чаю. То есть стремлюсь, хочу независимо от того, детское ли это привязанное страхом отношение или влюблённость, лишённая скуки по определению, или взрослое скучаю пот ебе в значении суксуальности (а не скуксуальности) – в любом случае скука из другой серии, это нечто омертвелое, душевная недвижимость, которая ничего не стоит и никем не ценится, не наследуется и разрушается только самим владельцем, если он не поселился в ней навечно.

23 ноября, М