Колхозники

Шеф
***

Я только что закончил журфак и попал по распределению в одну из газет, которая занималась только тем, что проедала государственные средства, под маркой освещения героического труда белорусских колхозников. Не могу сказать, что мне очень хотелось писать о пролетариате, но выбора, насколько я понял, у меня не оставалось.
 
Работать было не столько сложно, сколько противно. После очередного дня, проведенного в редакции, хотелось залезть в душ и смыть этот позор с себя вместе с кожей. Кажется, я начинал себя ненавидеть. Интересно, кому была нужна эта листовка? Умные люди нашу газету не читают, а дураки даже не знают о ее существовании. Тираж расходился только благодаря обязательной подписке, да героям наших материалов, которые готовы были скупать все экземпляры со своим фото, чтобы потом, за бутылкой самогонки, похвастаться родственникам.

Отношения с редактором у меня не заладились с самого начала. Уже на второй неделе работы я стоял перед ним и восхищался его богатым запасом табуированной лексики. Многих слов я до этого даже не слышал, поэтому старался запомнить. В этом плане, конечно, у шефа было чему поучиться.

Нет, я все же не могу пройти мимо его персоны. Сергей Викторович – человек с головой, насквозь пробитой генеральной линией партии. Он так увлеченно выполнял прогнозные показатели и задания «сверху», что я всерьез думал над тем, что он робот. Где-то на его теле обязательно есть разъем USB 1.1 (человек-то он уже не молодой). Где конкретно мог располагаться этот выход – я предпочитал не представлять. А позже мне стало известно, что этот биомеханический организм является капитаном КГБ. Это, безусловно, многое объясняло. Если же не брать во внимание его слепую веру в то, чем он занимался, то он был вполне простым человеком. Трасянка, которой он владел в совершенстве, только приближала его к народу, элегантно подчеркивая его принадлежность в сильным мира сего.

Мне он всегда говорил «вы», при этом, не смущаясь, посылал меня на ***. Через несколько месяцев меня осенило: он брезговал. В его глазах я был гадким туалетным утенком, который навсегда останется маленьким, глупым и неспособным понять того, что происходит в этом мире. Это он, конечно, со зла.

Работа в редакции волновала меня все меньше и меньше. Я обнаглел до такой степени, что позволял себе ничего не делать. Я мастерски создавал видимость бурной деятельности – это единственное, чему я научился на журфаке. Когда мне становилось скучно, то я брал заказы со стороны и выполнял их прямо на рабочем месте. Уволить меня не могли: формально причин не было никаких, а если бы они решились на такой дерзкий шаг, то я бы вряд ли стал убиваться по этому поводу. Мне нравилось паразитировать на теле редакции, получая при этом не самые маленькие деньги. Если добавить к ним все остальные источники доходов, то я смело мог назвать себя богатым молодым специалистом.

В этот солнечный, сентябрьский, день шеф снова послал меня «на ***», назвав «маленьким амбициозным пидорасом». Я не обиделся, его слова давно не вызывали во мне того душевного трепета, который был в первый месяц работы. Кажется, наши отношения зашли в тупик, нам нужно было расстаться. Конфетно-букетный период закончился – началась тяжелая «бытовуха». Я стоял напротив и смотрел ему в глаза. Меня волновало лишь одно: где скачать последний альбом Red Hot Chili Peppers. Я чувствовал, как капельки его слюны приземляются на мое лицо. Интересно, передается ли идиотизм воздушно-капельным путем? Если да, то я был в опасности. О чем думают сейчас секретарша Зина (старая тупая корова) и верстальщица Людка (я давно хотел ее трахнуть, но все не удавалось), слыша из-за двери наши почти семейные разборки? Впрочем, это шоу, как я понял, их давно не удивляло. Подозреваю, что они уже задумывались над тем, не мазохист ли я.

Викторович кричал мне что-то нецензурное, а я поймал себя на мысли, что мне очень хочется треснуть его по морде чем-нибудь тяжелым и прямоугольным: слишком уж явно его морда просила кирпича.
 
Редактор резко успокоился, а это значило, что из нирваны пора выходить, иначе я рискую пропустить что-то интересное. Он молчал, видимо это была их чекистская методика давления на подозреваемого. Судя по тому, что я не чувствовал на себе никакого эффекта, она давно устарел. Выдержав паузу, он, уже спокойно, продолжил:

- Ты, идиот, за год ничего так и не научился делать. Ты вообще специально это делаешь!

Браво, неужели он только сейчас это понял?

- …поэтому поедешь в командировку на неделю. Тебя там, ****ь, научат жизни.

В моих планах на жизнь не значилось никаких командировок, особенно в ближайшее время. Тем более, тематика нашей газеты гарантировала отсутствие интересных поездок. Я не еду в Нью-Йорк, не еду в Лондон, так куда я еду? В лучшем случае, меня ждет какой-нибудь райцентр с 25-тысячным населением. Судя по настроению шефа, даже на это не стоило надеяться.

- …поедешь в деревню Низкое, там есть о чем писать: уборочная, строительство всякое. Недельку поживешь на природе, поймешь как оно там все. Может придурком быть перестанешь, завтра и поедешь.

Вдруг стало очень грустно. Ситуация была полна драматизма, комизма, трагизма и идиотизма. В голове всплыла финальная сцена фильма Финчера «Бойцовский клуб», когда главный герой смотрит из окна на то, как все вокруг рушится. В этот раз рушилась моя жизнь. Паланик написал мое будущее, но даже не извинился за это. Чак, за что ты так со мной? Я не знаю какой у меня был вид, но на лице начальника появилась довольная ухмылка. Он, понял, что взял меня за яйца. Людка-Людка, будь моей Марлой Зингер, возьми меня за… Я даже не представлял где находится эта деревня, но, судя по плохо скрываемой радости шефа, очень далеко.

-…пинский район. Там агрогородок, хозяйство нормальное, да и председатель колхоза – мой бывший одноклассник, - не унимался этот урод. Кажется, это доставляло ему удовольствие.

 «А почему тебе места в этом колхозе не нашлось? - думал я, прикидывая план мести, - ничего, я не из тех, кто много говорит. Посмотрим, что будет, когда я вернусь».

Я вышел из кабинета и сел на стол Людки. Она подняла на меня свои красивые глаза.

- Людок, ты никогда не мечтала о судьбе жены декабриста? Скажи, ты будешь меня ждать?

Выскочка
***

В Пинск поезд пришел рано, в шесть утра или что-то около того. Впрочем, город уже давно проснулся и продолжал гнить дальше. Кажется, у меня были здесь знакомые. Не знаю, в каких краях они сейчас, но когда-то каждый гордился тем, что родился в краю болот и злых комаров. Впрочем, я не помню, чтобы кто-то из них мечтал здесь остаться. Все-таки обязательно нужно кому-то позвонить.

У меня было два часа. Только к восьми одноклассник Викторовича обещался меня забрать. Думаю, сам главред попросил его замариновать меня на этом вокзале. Херня. Мне спешить некуда.

На остановке я увидел девушку. Не понимаю как, но она выбивалась из толпы. Ее длинные черные волосы контрастировали с утренней прозрачностью, на красивой тонкой руке был черный, кожаный браслет. Она умела себя подать - это было видно. Купив проездной, она уложила его в свой бумажник, и в этот момент поймала мой взгляд. Улыбнулась. Запрыгнула в подошедший автобус и уехала.

- Выскочка, - сказал я. Скорее всего, она подумала то же самое.

Петр Сильвестрович (именно так звали одноклассника Викторовича) приехал за мной на белой «НИВЕ». На фоне всех этих «Ауди», «Мерседесов» и «Хонд», его суперкар смотрелась очень глупо.

Председатель был типичным представителем своей профессии: белая кепочка, выступающий живот, потертая джинсовая безрукавка на серой футболке, и темно-синие джинсы. Интересно, сколько поколений умерло в такой одежде? А еще я был готов спорить, что под кепкой у него была плешь. Кстати сказать, без кепки я его не видел - этот вопрос так и останется для меня загадкой.

- Здравствуй, я Петя, - протянул он мне руку. Я согласился. Мне давно не хотелось спорить со всеми этими председателями, которые сразу же переходили на «ты», - Садись. Поехали.

Я сел в этот атавизм на колесах и… он поехал. Мы катились через весь город. Столица полесских болот приятно удивляла. Обязательно нужно будет наведаться и сюда, осталось только найти предлог.













Я – импрессионист
***

Я импрессионист. Я Мане и Сезанн. К черту. Я просто импрессионист. У меня нет красок, холста или кистей, но это не мешает мне быть ИМПРЕССИОНИСТОМ. Я стою на краю колхозного поля, в котором через неделю целыми днями будут резвиться комбайны, а ночами – комбайнеры. Я – на пленэре. Если бы во времена импрессионистов было НЛП, то их всех запросто приписали бы к визуалам.

Я – импрессионист. У меня куча впечатлений и образов, но я не рисую и не умею этого делать. Мои картины больше похожи на корявый симбиоз работ Иеронима Босха и Сальвадора Дали.

В этот день я увидел столько полей, сколько не видел до этого никогда: рожь, свекла, картофель. Картофеля было особенно много, я даже планировал написать своих «Едоков…». А когда меня пообещали отвезти на местную дамбу, то я прикинул как будет выглядеть мой «Завтрак на лодочной станции».

Колхозники прогибались перед столичным гостем. Чем выше человек в этой касте – тем ниже он прогибается. За год работы с этим контингентом я настолько хорошо его изучил, что порой даже батарейки в диктофон не ставлю. Чего нового они мне скажут? Чего я еще не видел: виноватого взгляда, жевания соплей по поводу показателей и господдержки – идите в жопу и не мешайте мне наслаждаться красотой. Они осознают, что говорят ерунду, отчего становясь еще более жалкими. Я не уважаю их, но они уважают меня – это не мои проблемы, зато их стиль жизни.

Петр долго волновался, кряхтел, смущался, но стоящего так ничего и не сказал. Хотелось выйти на улицу, пообщаться с трактористами, доярками – они куда разговорчивее. Через пять минут на междометие «бля» уже не обращаешь внимания, через десять – сам вворачиваешь его после каждого слова (мат - лучший способ дать понять, что ты – импрессионист, свой импрессионист). Беззубые, усатые и грязные трактористы, которые говорят «все как есть», женщины, которые втихаря дергают их за рукав: «Заткнись, что ты несешь» - я ЛЮБЛЮ вас, слышите, ЛЮБЛЮ!!!

Если вы когда-нибудь захотите кому-то поднасрать – обязательно возьмите в помощники наивного человека: он поможет, сам об этом не подозревая.

Разговаривая с крестьянами, я всегда смотрю на их большие руки: такими действительно легко загребать жар. Если у меня появится власть, то я всерьез задумаюсь над этим.

Миша – один из тех загорелых усачей, которые все знают и с радостью вам расскажут. Я увидел его, когда вышел прогуляться по территории хозяйства. Естественно, оставлять меня одного тут никто не собирался – мы все больны паранойей. Впрочем, если у вас нет приступов – это еще не значит, что за вами никто не следит. Его мне подсуетили в качестве экскурсовода-надсмотрщика. Меня до сих пор мучает вопрос: то ли я настолько обаятелен (сама скромность), то ли местный «пахан» не знал, что мой провожатый настолько разговорчивый. Через полчаса я знал все, что мне было нужно. И даже больше.

- А с ****ями у вас как? – поинтересовался я, вспомнив о недельном одиночестве.
- Знамо есть, куда ж без них.

После этих слов Миша быстро перескочил на тему солярки. Мол, если она мне когда-нибудь понадобится, то я смело могу брать у него дешевле. Я вспомнил про свою бензиновую Хонду и подумал, что всем нужен PR. Мне уже не первый предлагают купить топливо чуть ли не по демпинговым ценам. Интересно, они серьезно думают, что я попрусь сюда из Минска или просто стесняются попросить купон бесплатного объявления?

- Слушай, Миша, - я не помню, чтобы мы с ним были на «вы», - а где я жить-то буду?
- Не боись, отведу я тебя туда. Домик нормальный, новый. Там недавно жили молодые специалисты какие-то, а потом пропали. Сбежали, видать.

Как банально: они стали цифрами в статистике бегущих выпускников. Я бы давал орден тем извращенцам, которые отрабатывают два года по распределению. Жаль, мне он не светит.

- Не понимаю я эту молодежь, - возмущался мой Сусанин, размахивая своими руками-ковшами, - все для них делают: жилье построили, работу дали, в клубе танцы, кино показывают, а они – бегут.

Я хотел сказать Мише какие дома, клубы и работы они видели, будучи студентами в столице, но вместо этого почему-то полез за сигаретой.

Деревня была не самой маленькой, но очень пустой и обычной – это удручало.

Домик, в котором мне придется жить - типичная холупа, которую причесали и покрасили. Рядом стояло еще четыре таких же. Глядя на всю эту радость, я думал, что после сильной пьянки попадание домой превращается в рулетку.

- Ладно, Миша. Спасибо за экскурсию, пойду располагаться.
- Ну давай, - пожал он мне руку.
- А, да! Еще. Слушай, а как вы тут вечерами развлекаетесь?

По улыбке на его лице, я осознал всю абсурдность своего вопроса.

- Ну, давай, заходи коли что. Я вон там живу, - он показал мне свой дом.

Я вошел в дом, снял с себя сумки, которые за день приросли ко мне, и выдохнул.

После этого я отправил sms Людке: «Жди меня – и я вернусь». Люда не ответила. Сука.

Да, Я – импрессионист. Я хочу писать их портреты: в поле, на тракторе, в конюшне, коровнике и на сеновале – я – импрессионист.

«Агра-агра-гарадок»
***

Про свои апартаменты я расскажу отдельно. Это был не очень большой двухэтажный домишко, походивший скорее на дачный домик или шикарный деревенский сортир.

Построен он был по новейшим энергосберегающим технологиям. Видимо, благодаря именно этим технологиям уже сентябрьскими ночами холод там стоял такой, что у мышей начиналась эпидемия гриппа.

Когда-то один мой друг рассказывал как он, будучи в студенческом стройотряде, строил такие дома где-то под Минском. Целое лето они возводили эти царские палаты, находясь в состоянии близком к алкогольной коме: «А что еще было делать? Днем работаешь, а вечером – хоть ты за жопу себя кусай. Вот и пили всю ночь, а утром, ни разу не протрезвевшие, – опять строили». Я смотрел на косые стены и кривые подоконники, и грешным делом подумал, что это все дело рук моего друга.

Бытовой техники на кухне не было, даже представить себе не могу, чтобы она там когда-либо была. В комнатах все было покрыто внушительным слоем пыли. Полагаю, археологам тут было чем заняться. Ванная была под стать всему остальному: те же технологии, та же пыль, тот же холод. Оборудовано все белорусской сантехникой. Горячей воды не было, видимо, никогда, а холодная была какого-то странного желтого цвета. Я спустил воду в унитазе, кнопка застряла – все было нормально.

На чердаке я нашел пистолет Макарова. Эта находка заставила меня офигеть, но голыми руками я его брать не стал: мало ли, может у него прошлое страшнее, чем у старой французской проститутки. По всем законам жанра, этот пистолет в конце просто обязан был выстрелить. Внизу был стабильно работающий GPRS, а это означало, что от мира меня отрезать не удалось.

Под вечер я сбегал в магазин, где взял пива. Выбор ограничивался двумя сортами: Брестское и Минское – ни то, ни другое, в иной ситуации, я пить бы не стал: эстет. Но тут был как раз тот случай, когда вкус не имеет значения – нужен был немедленный эффект. Я его добился.

Позже мне позвонил шеф и что-то спросил, но я не нашел ничего умнее, чем послать его в жопу и до конца командировки не снимать трубку. Кажется, он действительно решил испортить мне жизнь.

Весь вечер я сидел на крыльце дома с ноутбуком, пытаясь найти хоть одного человека, который бы приехал ко мне и составил компанию. Или, хотя бы, привез нормального пива, которое не пахнет спиртом и ацетоном. Когда я уже почти решил застрелиться (благо, было из чего), из аськи вынырнул Лёша, кстати пинчанин.



Лёха
***

Лёша - это белорусский Руперт Мэрдок в эмиграции. Мы никогда не были друзьями, зато всегда были приятелями. На журфаке все были приятелями: слишком уж там узкие коридоры. Так вот, до пятого курса Лёша был ничем не примечательным студентом, а потом все изменилось: он пришел на факультет уже женатым человеком. На все вопросы относительно персоны его супруги он отвечал одной фразой: “я женат на единственной стоящей и стильной девушке в этом мире”. Правда, ближе к сессии он рассказал, что женился на той, которая его если не ненавидела, то избегала и игнорировала - это точно. После экзаменов мы узнали, что у него какой-то крупный интернет-бизнес в Киеве. Лёха, непривычно для себя отлично, закончил пятый курс и все сопутствующие заморочки типа диплома и госэкзамена. Все находились в тихом ахуе и трансе от того, как изменился человек.

Апофеоз его перемен пришелся на выпускной вечер. Мы отмечали его в каком-то паскудном ресторане с желтыми скатертями (к тому времени, как мы взялись за организацию, все нормальные места были заняты). Когда все уже были достаточно «хороши», а кто-то бился в приступе белой горячки, Леша, который не сделал и глотка алкоголя, налил себе граненый стакан водки и попросил слово. Все насторожились, но слово дали. Он благодарил любимых преподавателей поименно (даже тех, кто уже не работал на факультете). Педагоги сдержанно хлопали после каждой названной фамилии, надеясь следующей услышать свою. Имена очень быстро закончились (он был суров, но справедлив). Тогда Леша поднял декана и его зама по идеологической работе. Не долго думая, он послал их на ***, залпом выпил водку, разбил стакан о пол, и вальяжно вышел на улицу. В открытое окно все видели как он сел в конный экипаж, крикнул: «Давай, ямщик!» и укатил. Видимо, сразу в Киев.

Через месяц на ютубе появился видеоролик, в котором он, во время застолья в одном из киевских ресторанов, учит Адама Гонтьера (вокалист Three Days Grace) Н.Р.М.овским «Тром Чарапахам». Еще через два месяца, во время приезда в Украину Чака Паланика, все новостные ленты пестрели заголовками типа: «Киевский бизнесмен предложил подраться писателю». Чак согласился. Чем все закончилось, врать не буду, не знаю.

Сейчас в Киеве у него свой аналитический еженедельник, глянцевый журнал и рекламное агентство. Еженедельником занимался он, журналом – жена, а агентство – их любимое совместное детище, о котором они мечтали почти с момента знакомства. В последнее время он говорил, что они собираются открывать еще и свой ресторан, который станет их вторым ребенком.

Словом, на выходных этот двадцатипятилетний парень приезжает в гости.

Кусок говна
***

Председатель приехал ко мне утром. Он, очень удивился, что спать мне приходится на собственной куртке. Для него так и осталось загадкой, почему я не привез с собой постельное белье. Интересно, как часто он брал с собой в командировки постельное белье, а также посуду, холодильник и газовый баллон? Всего этого тут тоже не было.

Петя поохал-поахал, а вечером привез мне подушку и белье, все было пронумеровано, а значит - пизжено. Весь день я ходил по деревне. Ходил, естественно, не один. Меня постоянно кто-то провожал, но это больше походило на конвоирование. Неужели они всерьез думают, что если привяжут ко мне сторожевого пса, то я чего-то не увижу? Не помню, как звали того несчастного, что попался мне под руку последним, но послал я его далеко, а сам ушел в магазин за пивом. В тот день я чувствовал себя маргинальнее Стогова. Если он сидел в своем вонючем и мокром Петербурге, и (о ужас!) даже ходил на работу, то я сейчас в полной жопе и ничего не делаю.

После третьей бутылки, которую я выпил сидя на ступеньках своей резиденции, ко мне подсел мужичок. Ну, из числа единственного интеллектуала, что есть в каждой деревне. Не знаю, что ему было нужно от меня, но очень хорошо помню, что мы говорили о политике, материализме и идеализме, а еще я интересовался какого это хера он пьет мое пиво. На последний вопрос я ответа так и не получил. Ночью мы бегали к кому-то за самогонкой. Интересно, что мы там обсуждали, что пришлось идти на такие жертвы?

Он весь вечер задвигал мне какие-то теории о происхождении всего сущего, о политических курсах и еще чего-то там. Я, хоть убей, не могу вспомнить, что я ему говорил, но он постоянно называл меня отличным собеседником. Наверное, я просто молчал.
Сейчас сложно сказать, кому в голову пришла идея петь серенаду его бывшей жене. Но, когда мы запели дуэтом, то я на практике узнал что такое «Черный PR», ибо половина деревни прониклась только одним желание – это была жажда нашей крови. Когда же они решили осуществить свой замысел, мы убежали. Кажется, я так лихо не перепрыгивал заборы с детства. Что-то я не припомню, чтобы вообще делал такие вещи в детстве. Прибежав в мои хоромы, мы продолжили наше мероприятие. Удовольствия оно больше не приносило.

Когда я открыл форточку, нас накрыло тяжелым свежим воздухом. Под его давлением я дополз до кровати, а мой собутыльник ретировался в сторону туалета. Я еще раз попытался уточнить, как его зовут, но сразу же уснул.

Утром в доме никого не оказалось, зато стол был убран. Недопитая бутылка таинственным образом исчезла – интеллигент, блин. Я не придумал ничего лучше, чем пойти к его жене.


Я спаситель
***

- Здравствуйте, - сказал я показавшейся на пороге женщине, - я…
- Я знаю кто вы, тут вся деревня уже два дня только о вас и говорит. Заходите.

- Я тут пришел это… извиниться за то, что мы ночью устроили, - я, впервые за много лет, почувствовал себя нашкодившим школьником, которого все-таки поймали.

Она промолчала, но кивнула, чтобы я входил во двор. Я сел на скамейку рядом с ней. Голова трещал, а любой резкий звук раскалывал череп на части. Во дворе резвились дети. Дети не умеют резвиться тихо, невольно я вспоминал про пистолет.

- Вы уж простите нас за то, что мы ночью сделали, - а что еще я мог сказать?.
- Да ладно, это ж мой во всем виноват. Он как напьется – все время ко мне приходит, думает, что вернусь.

Я хотел спросить как его зовут, но потом подумал, что неплохо бы сохранить остатки лица.

- А чего ж вы ушли от него?
- А чего ж не уйти? Он как напьется – совсем дурной становится. Голова-то вроде светлая, даже образование высшее есть. А как из армии вернулся – спился сразу. Ну, я его и выгнала. Живет теперь у матери, вооон в том доме. Если б не пил – золотым человеком был бы. А сейчас что? Говно. Поспивались все.

Она рассказывала мне историю их совместной, но недолгой, жизни. От алкоголя мое сердце бешено колотилось, в голове был вакуум и мечта о минералке, но даже в этом состоянии я что-то понимал. Я всегда хорошо разбирался в людях, поэтому мне не составило труда понять, что в этой женщине до сих пор живет суровая сельская любовь.

- Скажите, а у вас тут избы не горели?

Матери моего вчерашнего собутыльника дома не оказалось (тем лучше для нее), зато сам он распластался на старом диване. По форме и содержанию он был похож на коровье дерьмо. Мне стало противно и стыдно, как бывает после секса, которого ты не хотел.

- Вставай! – крикнул я. Тело не шевелилось, - вставай, кусок говна!
Он не реагировал.

- Вставай, говнюк! – кричал я ему в ухо, - мы уезжаем.
Я схватил его за волосы и стащил с дивана. Он, мешком, брякнулся о землю, только сейчас сознание начало возвращаться к нему.

Я взял его за лицо и посмотрел прямо в глаза:
- Помнишь меня? Я спрашиваю, ****ь, ты помнишь меня?!

Он кивнул.
Я продолжил батальную сцену:
- Собирайся, мы уезжаем.
- Куда? – в глазах появилась мысль.
- Решать твои проблемы!
- У меня их нет.
- Сейчас твоя проблема – я. Вставай, засранец! Где твой паспорт?
- Зачем?
- Где паспорт, я спрашиваю?! – я был зол. Радовало, что в себя он приходил быстро.
- Вон там, - ткнул он в шкаф, - а куда мы едем?
- Кодироваться, - выстрелил я, разглядывая документы.
- Что значит кодироваться?
- Это значит кодироваться! Быстрее, я сказал. Сейчас такси приедет.
- Я никуда не поеду.
- Поедешь. Разница лишь в том, дойдешь ты до такси сам или мне придется тебя тащить. Я уже обо всем договорился.

Он поднялся и попытался меня ударить. В его состоянии это было так же реально, как и то, что я получу Нобелевскую премию мира. Пришлось вырубить его: тащить так тащить.

У врача он долго сопротивлялся, но я наобещал ему столько проблем, что выбора у него не оставалось.

В тот день я чувствовал себя спасителем. Возможно я не такое уж и говно? Слава Интернету и моему обаянию.

Вечером я написал Людке о своем подвиге, снова тишина. Она издевается надо мной.

Как мне удалось узнать позже, через неделю мой пациент вернулся к жене и нашел работу, через два месяца – они перебрались в Пинск. Я, кстати, так и не запомнил его имени.







Сельская любовь
***

Утро началось с визита председателя (я уже начинал по нему скучать). Он пытался затащить меня к своим механизаторам, чтобы показать какое-то местное «ноу-хау», но я отказался, соврав о встрече в горисполкоме, на которой мне должны дать какие-то очень важные данные. Думаю, Викторович позвонил ему и решил поинтересоваться, какого это хрена я его игнорирую и не случилось ли со мной чего. Петя уехал на своей «НИВЕ» обратно, а я снова начал задаваться вопросом о том, что у него под кепкой.

Я уже три дня сидел в этой деревне. Кажется, я даже начал чувствовать себя своим. Единственное чего мне не хватало – это какого-то занятия. Писать о колхозе я не собирался в принципе. Еще перед отъездом решил, что в эту газету вернусь только за трудовой книжкой и Людой.

Был полдень, а мне уже скучно – это чревато запоем. Я вспомнил про лежащий на чердаке пистолет и решил, что неплохо бы найти перчатки. В этот момент позвонил Лёха

- Привет, кабан, - хрустел он чем-то в трубку.
- Здравствуй, свиноматка.
- Ну что, страдаешь?
- Ага, спасителя жду. Скоро он там приедет?
- Вечерком. На дискотеку местную сходим, а? Отожжем!
- Приезжай - решим.

Лёша приехал часа через два. Своей Honda Legend он собрал такую толпу зевак, что ему позавидовал бы любой оппозиционный политик. Через форточку я увидел, что на переднем сидении лежит три экземпляра его книги: «Беларусь: ну его на..й».

- И что, дали спокойно провезти через границу? – кивнул я.
- А как думаешь? Если б я написал «Как организовать политическое убийство» и вез его через границу, они бы все равно взяли у меня автограф и пропустили. Идем? – позвенел он большим черным пакетом.
- Идем.

Часа два мы с ним обсуждали проблемы. Он рассказывал о жизни в Киеве, а я пытался удивить его чем-то из белорусской действительности. Пятничный вечер получался на редкость тихим и спокойным – семейным, что ли? От этого я чувствовал себя неполноценным. Кто поймет славянскую душу?

- Пошли на местную дискотеку? ****ей каких снимем.
- Пошли, только с ****ями ты сам возись.
- Боишься, что жена заругает?
- Дурак ты, я ж ведь не просто так женился. Если б хотел по ****ям до сих пор шариться, то не женился бы.

Возразить было сложно. Через двадцать минут мы шли по дороге, громко обсуждая плюсы и минусы жизни в деревне. Тогда Леша и предложил мне остаться тут жить, найти себе ядреную женщину, построить хату и устроиться в колхоз, делать стенгазеты. Я, кажется, всерьез об этом задумался. Чем этот процесс закончился - я не помню - мы уткнулись в порог сельского клуба.

Вход стоил около трети доллара. Я попытался вспомнить, когда в последний раз я ходил на дискотеку за такие деньги, да и ходил ли вообще. Мой телефон выстрелил SMSкой с этим вопросом Люде, но она снова меня проигнорировала. Я был бы удивлен, если бы она ответила.

В зале было светло: допотопная светомузыка отлично все освещала. Крепкие парни в, спортивных штанах и черных ветровках, подпирали стены. В середине зала, под последний попсовый хит, извивались клонированные блондинки в коротких джинсовых юбках и белых блузках. Я кожей чувствовал себя чужим, и парни делали все для этого, чтобы это чувство меня не покидало.

Алкоголь в нас веселился, как сексуальный маньяк в женском общежитии. Ко мне, то и дело, кто-то подходил и спрашивал сигарету или мелочи. Конфликт из-за того, что сигареты закончились. Меня почти культурно попросили пройти в сад. Мы вышли на улицу, Леша шел за нами. Народу собралось больше чем в день завоза товара в «секонд хэнд».

- Тебе что, сигареты пацану жалко? – выпившим голосом поинтересовался, видимо, пацан.

Я не стал отвечать на этот вопрос, а просто съездил ему по морде. Удар получился отличным, я сам был готов биться в экстазе. Драка длилась секунды три-четыре. Никто не успел даже сообразить, что произошло, когда Леша предложил всем выпить и помахал бутылкой украинской водки.

Через пять минут, уже в прокуренном туалете, мне рассказывали, что мой потенциальный обидчик лох и просто решил доебаться. Я вспомнил Викторовича и решил, что неплохо бы с ним проделать то же самое.

Местные Атланты стали нашими друзьями - отличный шанс взять их в оборот. В этот вечер я многое узнал о своем шефе: о брошенных жене и ребенке, о внебрачных детях и избитом до полусмерти односельчанине. Каждый раз ребята кого-то подзывали и просили добавить чего-нибудь к рассказу. История обрастала новыми подробностями – программа «Максимум» - показать все, что скрыто! Покоя не давала только одна мысль: «зачем главред меня сюда послал?».

Когда водка закончилась - все рассосались по клубу. Я познакомился с какой-то милой девушкой. Кажется, ее звали Оля. Все медленные танцы она прижималась ко мне так, словно оставшуюся жизнь хотела прожить именно со мной.

Леша, к тому времени, забрал машину и, пьяный, уехал к жене.

С Ольгой мы еще часа полтора потанцевали, а потом пошли ко мне.

Я рассказывал ей о своей работе, а она восхищенно кивала и смотрела на меня большими телячьими глазами. Я называл фамилии министров, известных людей и деятелей шоу-бизнеса, с которыми мне приходилось работать, а она все равно не сводила с меня глаз. Тогда я пошел еще дальше и сказал, что делал интервью с Абрахамом Линкольном и Зигмундом Фрейдом. Она снова поверила. Мы выпили еще одну рюмку, а потом я сделал с ней все, что хотел.
 

 В царстве идиотизма
***

Она ушла до того, как я проснулся (от меня всегда уходят раньше, чем я что-то начинаю понимать или делать): ох уж эта массовая культура и коммерческие фильмы. Девушка должна уйти так, чтобы мужчина не заметил. А дальше что? Он должен искать ее и добиваться, как будто бы они и не трахались перед этим вовсе? Лицемерная непорочность.

Я мылся в железной воде, и все время думал о своей ночной подруге. Внутри росло какое-то мерзкое чувство. Мне было обидно: не за нее, не за себя, и даже не за председателя с шефом - обидно было за всех. Все-таки, нам всем пришлось жить в стране, где главная ценность – идиотизм. Если ты не идиот – ты неизлечимо болен. У нас, как и у пистолета на чердаке, есть только прошлое и бесславное настоящее.

Если бы я был героем-моралистом, то мне следовало бы изменить этот мир, но я им не был. Этот мир не нуждается в переменах, этим людям не нужно ничего свежего: они давно живут в совке со всеми его атрибутами: председателя, мордобоя и колхоза, вокруг которого крутится весь мир (если он, конечно, существует вне этого колхоза). Если идиотизм был их выбором, то кто я такой, чтобы их критиковать? Спасать тех, кому это не нужно – утопить себя вместе с ними.

Весь день я ходил по деревне и расспрашивал людей об их жизни. Я хотел услышать что-нибудь плохое: о нехватке денег или криминале, о коррупции или жестокости, но у них все было ХО-РО-ШО! Все было просто ОТЛИЧНО!

Кто знает, может все было бы иначе, если бы я был своим. Я им не был, поэтому они были все довольны.

Я послал их нахер и уехал тем же вечером.

 
Happy(?) end
***

В понедельник я пришел на работу. Правда, в этот раз я превзошел себя, опоздав на три часа. Шеф хотел орать на меня (соскучился, видимо), но я бросил ему на стол заявление об уходе. Он удивился, но виду не подал. Завелась старая шарманка о распределении и о его, еще не закончившемся, сроке. Привычным делом, Викторович все-таки сбился на ор, но некоторые факты его биографии вернули его на землю.

-… и представьте, Сергей Викторович, как будут смаковать оппозиционные издания информацию о том, что главный редактор республиканского издания бросил свою семью, почти до смерти избил односельчанина и многое-многое другое.

- Урод, - процедил он сквозь зубы.
- Вопрос, кстати, крайне спорный, - злорадствовал я, все больше чувствуя свое превосходство – это просто волшебно!
- Уходи, забирай трудовую и уходи. Можешь прямо сейчас, - он был сломлен. Стоит ли говорить о том, что я был счастлив?
- И еще, советую обойтись без мести. Мне тоже есть чем крыть, - я был спокоен. Я был Чаком Норрисом.
- …кому ты нужен.
- Нужен, Сергей Викторович, нужен.

Я вышел из кабинета, назвал Люду сукой, и ушел.

Ушел навсегда.

Через два месяца я уехал в Киев. Еще через полтора гора года – женился. Женился на черноволосой пинской выскочке, которую встретил тем первым утром на вокзале: слава той спецслужбе, которая придумала социальные сети.

17.01.08