Жизнь на окраине Прод. 7

     И мой дружок Виталик жил в подвале, тёмном и сыром. Окном в его единственной комнате служило маленькое отверстие под потолком. Даже став на стул, нельзя было увидеть что-то иное, чем мельканье ног, проходивших мимо окна людей. Виталика в нашем дворе не любили и побаивались. Он был вреднейшим из существ – драчуном и задирой. Потому никто мальчишку не навещал, когда тот изредка болел. Наоборот, все радовались его отсутствию. Во дворе наступало затишье. Это было время мира и покоя.
     Я была вхожа в его дом, потому что однажды, устав от постоянных толчков, укусов и ударов, нанесла дрожащей рукой сокрушительный удар старым керогазом по лбу неприятеля. Побеждённый противник ретировался, но не стал врагом, а наоборот, верным другом.
И в своём тёмном мрачном подвале лишь мне Виталик разрешал смотреть на китайского мандарина, когда тот непрерывно качал своей огромной головой в такт уходящему времени…
     Странный всё же был мальчик. Он мог, нагнувшись, «случайно найти» на дороге деньги. И немалые. И без всякой жадности накупить липких и чрезмерно сладких ирисок для меня- сладкоежки. Но я же шла с ним рядом и тоже мечтала о кладе, но деньги почему-то не заметила! Вероятно, их там и не было…
     Или раздеться до нага, чтобы продемонстрировать и объяснить соседской ребятне, чем мальчики отличались от девочек. Жизнь в одной комнате с молодыми родителями влияла на Виталика не самым лучшим образом. Если мне скажут, что равные возможности в устройстве своей дальнейшей жизни имеют люди, выросшие в нормальных условиях и те, кто с рождения мог видеть в окошке лишь ноги случайных прохожих, я в это не поверю! И за почти тридцать лет своего проживания в переулке, я ни разу не видела, чтобы подвалы в нашем дворе пустовали.

     Люди. Разные люди. Много людей. И все они с непростыми, часто изломанными войной судьбами. Спустя более полувека я пытаюсь увидеть и их, и себя сквозь ушедшее время:
     Соседка – врач. Это она укоряла мою маму в том, что та родила уродливую девочку, имея красивую и умную старшую дочь. И невинного ребёнка прозвала «гнидой»! Впоследствии, в пылу ссоры я и узнала это от мамы. Она не ведала, что, передав чужие, недостойные культурного человека слова, породила во мне безразличие к собственной внешности. Если много позже кто-то рядом со мной произносил: «Какая красивая девочка… девушка… женщина» - я всегда оглядывалась, ища глазами ту, к которой были обращены эти слова. Когда понимала, что это говорилось обо мне, чувствовала неловкость. Как будто яркая внешность – это недостаток. В детские годы рвала все снимки, на которых видела себя. Так мерзкие слова одной, глупость и несдержанность другой женщины, привели третью к безразличию…
     Нас ранят любые слова. А в детстве они принимаются, как единственно верные. И запоминаются на всю оставшуюся жизнь. К сожалению...
     Но, как и во многом другом, и в отрицательном можно найти, при желании, положительные стороны. Спокойное отношение к своей собственной внешности привело к тому, что людей я научилась принимать и ценить не за привлекательную наружность. А это большая наука!
     У словоохотливой женщины, которую, как я помню, звали Женей, был муж. К нему она обращалась на «ты», но по имени и отчеству:

     - Иван Иваныч, сбегай… принеси… подай…

     Мужчина безропотно выполнял все приказы обожаемой жены. И оба души не чаяли в своей единственной дочери Инне. Я запомнила Инну возлежащей с томным видом на диване. И при любой погоде с тёплым шарфом на шее. Любая её простуда, любой прыщ, царапина приводили любвеобильных родителей в ужас. Для неё они способны были на любой подвиг, на любые жертвы. Девушка эта не обладала ни яркой внешностью, ни выдающимися способностями. Но для родителей она была красивее всех на свете. Любимица! Верна пословица, гласящая, что в чужом глазу и соломинку разглядишь, а в своём – бревна не заметишь…









10.03.08-


http://www.proza.ru/2008/03/26/296