Утренние сосульки

IV курс КЭФ, ноябрь
Сегодня я задержался в хранилище и потому домой шел уже в сумерках. Над лесом и корпусами сгустились сумерки, а между деревьев залегли глубокие синие тени. Старый сумрачный гном Твингрин, ворча в роскошные усы и бороду, запер дверь за мной, моим «товарищем» аспирантом Юиром, эльфом с истфака, и нашим с ним научным руководи-телем — седым ехидш м вампиром Съяди Регшатом, выпуская нас в холод и сумерки, объявшие Академию. Распрощавшись, мы разошлись в разные стороны — Регшат пошел в сторону преподавательского корпуса, Юир поторопился в сторону ксенологического факультета (там училась его девушка), а я побрел к себе. Зимой у нас темнеет рано, а могучие ели и сосны превращают пейзаж в единый черно-снежный массив. Снег в электриче¬ском свете казался искрящимся. Над статуей великого историка лешего Кирака Лесного, возвышающегося у входа на истфак, в тонкий нос которого уже кто-то бросил заклинание «малого света» (которым мы пользуемся при исследованиях, но куда чаще используем для других целей) висел Шар Белого Пламени. Такие висят над всеми нашими памятниками. Всем хороши, но по весне вокруг них такие хороводы всяких насекомых, что тени на зем¬ле такие, что... Впрочем, это не описать, самим нужно видеть.
Под ногами хрустели льдинки, а в сумке лежал полуисписанный блокнот — Регшат обладал старой закалкой преподавателя педанта и нас приучал к потрясающей четкости. Вообще, возникает странное ощущение — чем дальше мы учимся, тем меньше нам хочется использовать магию, тем меньше священного трепета мы перед ней испытываем. Магия перестала быть для нас чудом. На первом курсе мы ходили зачарованные, наблюдая, как наши титаны, архимаги и грандмастеры одним движением брови закрывают окна, двери, или делают еще какие-то совершенно невероятные вещи. После первой же сессии мы опьянялись магией. Мы стали магами. А вот сейчас... Сейчас магия стала почти обыденной. Войдя в комнату, нам проще не включить свет, а сотворить заклинание малого света. Правда, это заклинание было очень часто использовано не по назначению. Вот вчера, на¬пример, мой старый приятель и, по совместительству, староста курса, Теран, которого страшно вывела из себя наша главная отличница — драконидка Лия, на второй лекции по истории культуры, когда лектор (сравнительно молодой орк Гримкур) рассказывал про палеолитических венер раннего человечества, под блузкой нашей драконидки сотворил свечение, которое через пару минут превратилось в яркое сияние.
Далее — позавчера наш дежурный по этажу, Лотур, повесил в полумрачном холле простыню с намалеванной на ней жуткой харей, а за ней расположил этот самый малый свет с прерывателем. Как только открывалась дверь, заклинание срабатывало и... последствия были самые разные, вплоть до того, что Алрой, зашедший в гости на огонек, с пере¬пугу сотворил такой файрбол, какого наш инструктор по огневой подготовке орк Глай Роглах никогда от него не мог добиться. Лотур с немереными матюгами полез тушить простыню, но Алрой, пребывая под впечатлением от увиденного, метнул в него второй файрбол, приняв в темноте за врага. Присутствующие зрители — я, Ровер, Яр и Теран — подыхали со смеху.
На дорожках Академии было пустынно. Вообще-то, учебный день закончился уже два часа назад, а время года сейчас не располагало к тому, чтобы просто погулять по нашему лесу. Единственное место, где учеба еще продолжалась (или, точнее, только начиналась) был астрологический факультет, купол обсерватории которого четко прорисовы¬вался на фоне неба над темными рядами деревьев. Сейчас здесь можно было встретить только решивших прогуляться ночных жителей Академии — вампиров, оборотней и, в том числе, моих соотечественников из ночного народа. Ну и влюбленные парочки. Этого тоже хватало. Мимо них я старался пройти побыстрее — их не хотелось смущать, да и са¬мому... завидно.
Я дошел до фонтана, и тут из звенящей и искрящейся воды выпорхнула полупрозрачная фея и сладким голосом начала было что-то говорить, но я не останавливаясь, бро¬сил:
– Девушка, накиньте что-нибудь, простудитесь.
Меня на этих фей не проведешь — это первокурсники от них головы теряют, а я к этим милым забавам наших суммонологов давно привык. Я, конечно, таких создавать не мог, но вот Ровер, например, очень долгие вечера тратил на то, чтобы такому научиться.
На тумбе у фонтана мерцало объявление об очередном представлении нашей театральной студии. Какой-то там спектакль. Я не стал вчитываться. Дверь нашего корпуса была ярко освещена. До наступления комендантского часа оставалось еще несколько ча¬сов, но на сыром и холодном крыльце никого не было. Бледно-фиолетовое сияние еще не¬скоро обнимет дверь своими мерзкими лапами. То сияние, в котором я сам как-то протор¬чал два часа в крайне неудобной позе – погуляв полночи в компании моих сородичей, я совсем забыл об этой пакости и влетел в нее на всем ходу. Какая тварь придумала эту ауру комендантского часа – навсегда останется неизвестным. Помнится, Антоний Прим с фи¬лософского, по моему, единственный из нашей компании, всерьез претендующий на звездную мантию мага, а то и на посох архимага или жезл грандмастера, пытался как-то выяснить составляющие ауры, но ему это не удалось. Еще бы! Разузнай мы компоненты, легко научились бы проходить эту светящуюся дрянь в любое время ночи. Ходила, прав¬да, упорная легенда, что эту ауру научился проходить один студент, ставший народным героем Сордстейла. Полагаю, что автором этой легенды был Леопольд Захов, декан психо-педагогического факультета. Мне повезло (или не повезло) слушать его лекции, по¬этому могу сказать — шутка в его стиле.
Внутри было полутемно. Я с удовольствием нырнул с холодного крыльца в теплое нутро жилого корпуса. В корпусе было темно и неожиданно тихо.
Я поднялся на второй этаж — та же картина. Только за столиком на мягком диванчике сидел не очень-то заметный в этой ситуации сегодняшний дежурный – Яр.
– Привет.
– Здорово. Что так долго сегодня?
– Мертвокус задержал,– я помахал сумкой. – Он меня учил работать с экспона¬тами.
– И? – с чисто академическим интересом осведомился он.
– И! – фыркнул я. – Тебе не понравится. Я помню твое лицо, когда я вел лекцию в музее.
– Мое! – захохотал полевик. Представьте себе хомяка в виде человека. А теперь представьте как он смеется. Представили? Это наш Яр. – Мое! Ты бы свое лицо тогда видел, ненавистник античных богов. Кстати, слушай, а почему твой препод – Мертвокус?
– Зубы вставные, – охотно пояснил я. – Яр, что-нибудь новое было?
– Не-а, – он помотал круглой головой. – У нас полкурса умотали вниз – там у кого-то из янгеров день рождения. Здесь только Ровер, Миссе и Гретх. Ну и я. Может, сменишь? Я тоже вниз пойду.
– Фигу тебе с маком. А что ты мучаешься? Сотвори дубля, да вали. Кому ты тут нужен?
И прежде, чем Яр начал обдумывать мое предложение, убежал по коридору.
Наш этаж – пять комнат на двоих. Есть еще коридоры, и когда-то, на первом кур¬се, они были заселены, но потом нас становилось все меньше и меньше, и к концу третье¬го курса мы предвкушали, как каждый из нас получит отдельную комнату, но... когда мы вернулись с каникул, нам велели уплотниться, и остался только один коридор.
Я открыл дверь. Ровер, конечно, был дома. Куда же он денется? Все вечеринки не-группового уровня он презирает. Он сидел за компьютером с самым занятым видом. Значит, опять во что-то играл.
– Есть хочешь? – вместо приветствия спросил он, не отрываясь от экрана.
– Да,– вдумчиво произнес я, вешая куртку в шкаф рядом с огромным пальто орка. – Не откажусь. Что на ужин? Девичье бедрышко с хрустящей корочкой?
Он хрюкнул.
— Я сегодня после лекций забежал в магазин и накупил кучу жратвы. Деньги-то девать особенно некуда.
Я задумчиво кивнул. Роверу и правда особенно некуда было девать стипендию. В отличии от меня. Моя моментально разлеталась на книги.
— А то то, что ты делаешь, совершенно невозможно есть.
Я скривился. Вчера с голодухи я начал творить еду. С двадцатой попытки у меня что-то получилось, но при попытке это съесть, даже у Ровера слезы полились из глаз. Я получил кусок яблочного пирога, но, видимо, я напутал со вкусом, и в нем смешались все существующие вкусы. Как бы мы оба не были голодны, есть это мы (даже Ровер, способный переварить все, что неспособно послать его в нокаут) были не в состоянии. Полчаса эта тварь лежала на столе, сводя нас с ума ароматом, пока, наконец. Ровер не вышвырнул это в окно с нечленораздельным оркским матом.
Я цапнул из ящика с темпоральным заклинанием круассан и даже ухитрился разогреть его, не испортив. Не раздеваясь, только стянув свои высокие шнурованные ботинки, я рухнул на кровать. Вот бы часик подремать! Или два часика. Потому что ночью Ровер отрубится, а я буду работать. Ведь мы с Ровером, по сути, живем по разным часам. Он, как любой орк, существо дневное, я — ночное.
– А у географов сейчас тепло, – с набитым ртом протянул я. Ровер зарычал сквозь тупые клыки.
В дверь робко поскреблись. Так входил только один из наших — обычно мы, зная друг друга как облупленных, просто влетали внутрь без стука.
– Открыто, Миссе! – крикнул я.
Ровер, не глядя, ткнул пальцем в сторону двери, а Миссе в тот же миг открыл ее. Ровер, как и следовало ожидать, промахнулся. Грохот столкнувшихся двери и дверцы шкафа заставил меня воспарить над кроватью.
Миссе, опасливо крутя рыжей, как апельсин, головой, вошел.
– Что это было?— робко осведомился он.
– Ровер – мазила, – охотно объяснил я. Миссе мне нравился. Маленький, рыжий, худой. Па бледной мальчишеской физиономии – веснушки. Его постоянно принимали за первокурсника, не понимая, как это к четвертому курсу можно быть таким робким, застенчивым и говорить только шепотом. Миссе был оборотнем.
Мы постоянно считали, что маленький робкий Миссе не переживет следующую сессию, но он каждый раз прорывался, чудом прыгая в уходящий поезд. Только после последней сессии я узнал, в чем дело. Мы ехали домой вдвоем (до Халивара нам по дороге), и на второй день пути Миссе разговорился. Он – седьмой сын графа с непроизносимым именем. За уход из Академии и возвращение домой с позором отец его просто убьет. Как младшему, ему оставалась возможной только карьера ученого.
Миссе рыжей молнией скользнул по комнате и сел на стул у окна, зажав ладони меж коленей.
– Можно я у вас посижу? – робко спросил он.
Я повернулся на бок и с любопытством уставился на него.
– У Гретха девушка, – вздохнув, пояснил Миссе. – Ну, и... сам понимаешь.
Я понимал. И мне приходилось отсиживаться (чаще всего) у Терана с Сейи, когда у Ровера была его подружка. Это неписаный закон. Поэтому Миссе я очень хорошо понимал. Тот же самый негласный закон говорил, что в случае, подобном данному, ушедший из комнаты имеет право попроситься к любому другому и получить кров, пищу и, в слу¬чае необходимости, место для ночлега.
Только Миссе мог терпеть Гретха. Огромный огр, тупой как баобаб, с непомерными амбициями и вечными любовными похождениями. Причем ни одна девушка не выдерживала рядом с ним более двух-трех дней. Сейи и Ровер уже пообещали пообрывать у него все лишнее. А Миссе его стоически терпел. Никто из нас Гретха не боялся – даже Яр (он, кажется, вообще не умел бояться). Просто никому не хотелось связываться. Ари¬стократ Теран, насчитывающий 27 поколений благородных предков по прямой линии, брезгливо морщил тонкий нос, когда Гретх попадал в радиус хотя бы нюха сида.
– А географы опять льдом дорожку к нашему корпусу покрыли, – поведал Миссе.
– А биологи философам пиво вскипятили, – отозвался Ровер. – Прим жаловался.
– Прим?! – искренне удивились мы на два голоса. Антония Прима, по глубочайшему нашему убеждению, любили все – не любить его было нельзя. И Антоний Прим жалуется, что биологи запортили его пиво?! Это неслыханно.
Наша же ненависть к географам объяснялась просто: мы очень тесно вынуждены были, по профессии своей, заниматься геополитическими факторами развития цивилизаций – куда больше, чем историки, и досыта объелись высокомерными фразами географов типа: «Ну и где бы вы были, если бы мы не занимались географией?», но что мы обычно огрызались: «Вот и мы думаем. Но, вероятно, нашли бы выход – обезьяны работают лучше, а едят гораздо меньше!». Рекорд по ехидности принадлежал мне, чем я немало гордился. В прошлом году на конференции некая эльфийка с апломбом вещала на тему того, что был поставлен некий эксперимент, в котором «приняли участие семнадцать студен¬тов-географов». Стояла такая тишина, что мой шепот разнесся далеко по залу: «Да, тяже¬лые времена. Морские свинки, хомяки и мартышки теперь так дороги...». Теран и Алрой незамедлительно сползли на пол, корчась от смеха. Ровер захрюкал, пытаясь сдержать хо¬хот.
Это, конечно, мы тут же вспомнили. За мелкой неприязнью к географам научного плана, следовали многие другие – и корпус им ремонтировали раньше, чем нам, и гран-тов им выделялось больше, и так далее, и так далее. Вплоть до того, что кабинет их декана был выложен палисандром, а наш декан довольствовался дубовыми панелями. Разумеется, наши девушки были самыми красивыми (по громогласному мнению Терана, если выбирать между маленькой драконидкой Рутарией и самой красивой эльфкой геофака, он, бу¬дущий князь Теран Н'Даил Териоксин, тысячу раз выберет Рутарию), а всех их парней за¬тмят вдвоем Клейн и Сейи.
Поэтому громогласные матюги в адрес геофака раскатывались по коридор и достигли ушей возвращающихся с праздника наших товарищей. Лотур, Сейи и Клейн тут же заорали песню, посвященную тому, как можно наиболее унизительным и обидным способом использовать геофак, а Теран, сморщив тонкое подвижное лицо, произнес, обращаясь к своей верной подруге – красноволосой ванире Санор:
– Заткни свои хорошенькие ушки, дорогая. Слово «геофак» не для их нежного слуха.
Конечно, мы всегда знали, что наш господин и вождь обладает отменным чувством юмора, но тут в очередной раз взвыли от восторга. Почему-то все вернувшиеся набились к нам с Ровером и веселье продолжалось далеко заполночь. Продолжалось настолько, что из пяти девушек нашего курса, обратно к себе вернулись только сидка Шелвен и гномида Рилладса — Клейн со своей черноволосой эльфийкой Дюэри (которой он доставал макушкой до середины груди), и Теран с Санор расползлись по комнатам, а Сейи вынужден был проситься к Лотуру с Яром, благо Яр дежурил, а Миссе, поняв, что ему в свою комна¬ту не попасть, выпросил у меня одеяло и устроился в холле. К нам же заявился сосед Клейна Чемпас. Наличие в комнате эльфа-наркомана начисто убило все желание работать, благо полночи тоскующий по своим грибам, оставшимся без присмотра, Чемпас шумно страдал. Наконец Ровер швырнул в него подушкой, а спустя пять минут к нам сунулся Клейн и сумрачно сообщил, что если «лохматый нарк еще не дрыхнет», то может валить домой. «Лохматый нарк», поправив свой растянутый свитер, радостно пошлепал вслед за Клейном, напевая:
— Мы оттянулись в кайф,
Ты кайф нам не ломай...
Наконец корпус угомонился. Миссе уже вовсю сопел на диванчике в холле, поэтому его будить мы не стали.
... Проснулся я оттого, что мне на лицо упала холодная капля. Согласитесь, мерз¬кое пробуждение. Медленно выплывая из объятий какого-то очень сумбурного сна, я внезапно почувствовал себя очень неуютно. А сообразив, в чем дело, я рывком сел в постели и заорал. Мое одеяло было покрыто ледяной коркой, на потолке выросли настоящие сталактиты, а весь роверовский наиценнейший компьютер был покрыт изморозью. В стака¬нах на столе все напитки были покрыты льдом. Оконное стекло было покрыто причудли¬выми узорами. Настольный термометр показывал минусовую температуру.
Я вылез из под одеяла и потянулся за толстым ватным халатом, который использовал только в дни совсем уж жестокого мороза. Халат был проморожен насквозь. Тепловые заклятия, почему-то, не шли на ум. Храп Ровера, забившегося в глубь постели прервался и из под одеяла высунулось острое ухо, а потом до орка дошло, что происходит и он с хрип¬лым и традиционно нечленораздельным матом вылетел на свет божий. Я не успел порадо¬ваться его виду — и так отливающая легкой зеленью, кожа его стала цвета медного окис¬ла, а огромные розовые семейные трусы в цветочек только подчеркивали его цвет.
– Что... тут.... – перемежая свои слова рычанием осведомился он. Но я не знал ответа, и пытался включить чайник, чтобы вскипятить воду, и Ровер ломанулся наружу. Я за ним. В коридоре уже был кутающийся в роскошных соболей Теран и мучительно пытающаяся застегнуть курточку дрожащими пальцами Санор. Ее губы побелели от холода.
– В чем дело? – величественным тоном осведомился Теран.
Ответ Ровера был совершенно непечатным. Губы у Санор задрожали еще и от обиды, а в больших ярких глазах появились слезы.
– Разберитесь тут, – велел Теран. – Ты совсем замерзла милая... Пойдем, я помо¬гу тебе согреться...
И увлек девушку в комнату.
Все такой же нечленораздельный рев раздавался и из других комнат. Мы получили возможность наблюдать за редкостным зрелищем – злобным подпрыгивающим полухоббитом, шерсть на ногах которого покрылась инеем. Яр, не так страдающий от холода за счет жировой прослойки, и морозоустойчивый Лотур проснулись позже всех — их разбу¬дил громоподобный крик Сейи, которому на лоб упала сосулька; и секунду спустя он сам вырвался из комнаты друзей — такой же полуголый, как и Ровер, но не менее большие его семейные трусы были цвета хаки.
– Кто это натворил? – вопил Сейи. На его крик положился истерический визг расстроенного в лучших чувствах Чемпаса:
– Мои грибочки-и-и! Маленькие мои-и-и!
Видимо, его делянка глюциногенов была безвозвратно уничтожена. Конечно! Ведь эльф разводил только тропические разновидности грибов.
Оставив Чемпаса рыдать над делом всей его жизни, Клейн глотнул для согрева, перепасовал бутылку нам и ломанулся в холл. И тут мы поняли, что фраза «хоббит на льду» ничуть не хуже, чем «корова на льду». Клейн подскользнулся и прокатился по всему залу не хуже Марисы Глен-Фодл на последнем открытом чемпионате по фигурному катанию. Правда заключительный аккорд врезания Клейна в дверь напомнил, скорее, выступление там же орка Доргара Вжиха, который не справился с поворотом и своими полутора цент¬нерами протаранил камеру и оператора. Ровер и Сейи ворвались вслед за ним. Холод в холле тоже был адский. А зарывшись под мою подушку лежал, свернувшись клубочком и прикрыв нос хвостом перекинувшийся Миссе. А. мы-то думали, почему же оборотень-лис такой маленький. Миссе не врал — он и правда был лисицей. Но пустынной. В холле спал фенек.
Ровер, зеленый оттенок которого несколько потускнел вследствии клейновского согревающего средства, что-то рычал сквозь клыки, злобно оглядываясь.
– Минуточку, – сообразил Сейи. – А что это мы Гретха не слышим? Он же у нас настолько теплолюбив, что мигом бы проснулся.
– А его его девушка греет, – фыркнул Клейн, потирая шишку на лбу.
– Но Теран-то тоже вылез, – возразил Сейи.
– Просто до Гретха не сразу доходит, – доходчиво объяснил я. – Как до любого динозавра.
– А ну пошли к нему, – рявкнул Клейн, вскакивая на ноги. Как и следовало ожидать, тут же снова поскользнулся и приземлился на пятую точку.
– Но у него же девушка, – робко заикнулся было Ровер.
– Ну и что? – не терпящим возражений голосом рявкнул Клейн. – У нас тут ЧП. Сейи, Ровер, прикройте меня...
Дверь в комнату Гретха и Миссе была не закрыта. Ровер и Сейи широко ее распахнули и из нее пахнуло на нас теплом.
– Чего это? – зло осведомился Клейн, потягивая носом воздух. – Чую духи «Запретная орхидея»... Но хозяйки их я не вижу.
Мы бесцеремонно ввалились в комнату с целью хотя бы погреться. Гретх безмятежно храпел, а термометр на стене показывал плюс двадцать три градуса. Прохладно для огра, но не более того – не минус, как у нас.
– Слышь, ты! – бесцеремонно толкнул в бок огра Ровер. – Что ты здесь делаешь при плюсовой температуре.
– Вы что это?! – взревел, просыпаясь, Гретх. Я торопливо отвернулся. Боже, ну и уроды эти огры. – Вы что делаете в моей комнате?!
– В твоей комнате, единственной из всех, плюсовая температура! – гаркнул Клейн, расталкивая Ровера и Сейи. – Вот мы и пытаемся выяснить почему... Эльхарт! Ты на что уставился?!
Я молча протянул руку. На зеркале голубой губной помадой были выведены слова:
«Привет от Лиэла Энноэла»

__________________
декан географического факультета в Сордстейле в описываемое время.