Из монологов

       Мама–доктор!

       Я тогда совсем маленькой была, жили мы с мамой в эвакуации в стороне от других, наш домишко был недалеко от леса. Мама работала допоздна, она была врачом, и часто ей приходилось уходить из дому надолго, далеко.
       Как-то я испугалась, становилось уже темно, а мамы всё нет и нет… Я выскочила из домика и побежала с криком в сторону леса. Сначала я хотела крикнуть: «мама Сара!», потом вспомнила, что Сара – нехорошее имя, его почему-то стыдно называть. Я бежала и кричала: «мама–доктор, мама–доктор…»
       И.К.

       Моя сестричка работала…

       Моя сестричка работала в эвакуации, она собирала колоски, оставшиеся после жатвы. Ей было 5 лет, колоски приходилось перегрызать зубами, ножниц детям не разрешали брать с собой. Когда сестричка приносила свой букетик колосков в правление, там записывали, сколько она принесла, а потом ей выдавали соответственно немного хлеба. Сестричка несла заработанный хлеб домой и никогда не отщипывала себе по дороге ни кусочка.
       Возвратились мы в Москву, когда сестричке было 7 лет, а у неё все зубы были стёрты, одни гнилые пеньки во рту… так ей доставался хлебушек…
       А почему ножниц не разрешали? Наверное, боялись, что ребёнок может пораниться. А, может быть, специально, чтобы трудилась и в поте лица добывала хлеб свой…

       И.К.

       Дай Куконе…

       Он был другом моего дяди, а дядя умер в прошлом году, когда ему исполнилось сто лет по документам. Я совсем недавно ещё помнила фамилию этого человека, а сейчас не могу припомнить...
       Он был в концлагере, но выжил. Он сумел так сымитировать сумасшествие, что немцы ему верили. Он никогда не мылся, ведь он был обрезанным евреем, и его не должны были видеть раздетым. Он копался в отбросах, его и собаки обходили стороной, таким он был грязным, обросшим, вонючим. А немцы его даже жалели, бросали ему кости, куски, остатки еды. И это продолжалось долгих три года, пока всех не освободили. Вышел он – кожа да кости, но остался живым и возвратился в свой Ленинград.
       А ведь вспомнила – фамилия его Лойберг.
       Он был весёлым человеком, хорошо играл в шахматы, в его доме жила ручная ворона по имени Куконя, он научил её говорить. Когда приходили гости, сидели за столом, угощались, частенько вдруг раздавался хриплый голос: «Что ты жрёшь? Дай Куконе!»…

       Я не смог…

       Жара была неимоверная, а нас хорошо накачали шнапсом. Я сидел отупевший, оглушённый, не мог смотреть на вереницу детей, которые шли на смерть… одни, без родителей… Я смотрел вниз и видел только ноги, маленькие и чуть побольше, ботиночки, серые от пыли, стоптанные сандалии, туфельки на шнурках, босые ножки. Как-то увидел вдруг лакированные чёрные туфельки. Невольно я вскинул глаза – девчушка, белые локоны, яркие голубые глаза, ну, точно как кукла, которая была у меня в детстве. А она вдруг подошла ко мне и протянула ручку. Конвойный гаркнул, я тихонько подтолкнул её к другим детям... Потом я видел её среди убитых. Раскрытые голубые глаза. Такое милое спокойное личико…
       Феликс застрелился и Вольдемар пустил себе пулю в рот. Это означало, что нас нужно переводить отсюда в другое место. В лагерь привезли новобранцев, молоденьких, лет по 18–20 не больше. А мне… мне было 22 года, но я уже давно не был молоденьким. В казарме после самоубийства Феликса и Вольдемара, нам выдали много выпивки, но я подменил её водой, и пил до ломоты в зубах, долго, долго. Потом я сделал вид, что пьян. Я спал тогда 12 часов кряду, и меня никто не трогал…
       Я завидовал Феликсу и Вольдемару. Я всё время думал о том, как мне сделать такой же выстрел – в рот или в висок. Где? Не в туалете же! А тут ещё эти постоянные мозговые штурмы: «Кто сказал, что нельзя убивать детей?! Вы хотите вырастить своих мстителей?! Они никогда не забудут, как убили их родителей, они никогда не простят».
       А мы? Сможем вымолить себе прощение?
       Именно тогда я понял, что никакого бога нет. Если бы он был, он бы испепелил меня. Я кричал, нет, не вслух, а про себя. Это так страшно!.. Я проклинал бога и мечтал о том, что он меня покарает. Не карал… А эта девочка всё время подходила ко мне и протягивала ручку… Что она увидела? Почему она надеялась на меня, а не на кого-нибудь другого. Кто ей подсказал, что она так похожа на куклу, которая была у меня в детстве?
       Феликс смог, Вольдемар смог, а я…