И свет во снах. Глава 3

Сверкающие утренние брызги шумно рассыпались, ударившись о подножие скалистого утеса, возвышавшегося над мрачной пустыней океана. Холодный дождь водяной пыли плавно опустился на скрюченную фигуру неподвижного человека, укрывшегося среди обросших мхом и смятой травой камней. Сидевшая поблизости чайка пригнулась, напуганная внезапным шумом, и, расправив намоченные крылья, взмыла в небо, огласив прозрачность утренней прохлады недовольным, плачущим криком. Эхо, подхваченное безликим ветром тотчас утонуло в новом натиске водной стихии.
       Человек проснулся, испуганно моргая, и под блестящими каплями, застрявшими в ресницах, загорелся тусклый свет мучительной тоски.
       Боль проснулась несколькими часами раньше, еще во сне, тяжелая и стонущая. Она протягивала к спящему телу свои желтые костлявые пальцы, словно напоминая о собственной вездесущности, не оставляя ему ни единого шанса укрыться от ее докучливого присутствия. Незримая, она повсюду следовала за своей жертвой, то отставая, то настигая вновь, глубоко запуская, при этом, острые неровные зубы в беззащитную плоть.
       Так бывало довольно часто, и, поэтому, мысли о возможном спасении уже почти не посещали страдавшего человека, так как сознание и внутренние силы рано или поздно одерживали над беспощадной мучительницей более или менее продолжительную победу…
       Но иногда боль приходила во сне…

       Кен поднялся, дрожа от холода из-за промокшей до нитки и прилипшей к телу рубахи. Обхватив закоченевшие предплечья, он с трудом сжал пальцы, превозмогая ужасную ломоту. Пошатываясь от слабости, Кен сделал неловкое движение и едва удержался на ногах, испытав сильнейший внутренний спазм. Гримаса боли передернула бледное лицо. В голове зазвенело, перед глазами зарябили телевизионные помехи. Спазм повторился, и Кена стошнило горячей желчью. Утренние краски померкли, уступив место бесчувственному мраку.
       «Какой же ты идиот, если опустился до такой степени, что готов платить по всем счетам.»
       Никто, включая самого Кена не видел, и не мог видеть, как с ним произошла странная перемена; на мгновение тело Кена выпрямилось, приобретая прежнюю гибкость и подвижность, рот вытянулся в совершенно умиленной улыбке, блуждающий взгляд загорелся чужим светом, будто некто изнутри припал к глазницам Кена, с жадным любопытством рассматривая незнакомый мир. Но улыбка растаяла, не оставив следа, странный свет в глазах померк, обнажив прожженные дыры черной отрешенности.
       Изо всех сил превозмогая боль, Кен сделал первый шаг.

       В закусочной Салли, как всегда в утренние часы, было немноголюдно и пахло свежесваренным кофе. Два седеющих джентльмена, сделавших карьеру белых воротничков вероятно еще до второй мировой, неторопливо исполняли повторявшийся на протяжении многих лет ритуал, уже не в силах изменить своей застарелой привычке. Кроме них, в дальнем углу сумрачного зала гуляла веселая компания, начавшая свою пирушку еще с вечера. Крепко подвыпивший тип в кожаной куртке и с длинными прядями блестящих немытых волос размахивал бутылкой, расплескивая остатки пива, что-то объяснял едва ворочавшимся языком уставшей от спиртного и разговоров девице, которая вяло реагировала на пьяного оратора, и было совершенно непонятно, смеялась она или просто давилась от икоты. Второй парень вообще спал, повесив отяжелевшую голову на мокрую от пота и недавней рвоты грудь.
       Игнорируя безвкусное действо утренних персонажей, придававших и без того серой рутине будней непередаваемо приторный колорит, Кен распростерся в жестком кресле, безучастно наблюдая за Салли, которая возилась за стойкой бара, наводя глянец на тусклых никелированных боках суровой кофеварки. Согретое в ладонях пиво с парочкой ядреных психотропных пилюль и незатейливый салат с тунцом принесли умиротворение, затушевав изъяны недавней боли, и Кена охватило бесхитростное чувство наслаждения жизнью, какое испытывает всякий страдающий хроническими болями в промежутках между изнуряющими приступами или неудачливый самоубийца, не сумевший расстаться с бессмысленной жизнью. Образчик неугасаемого оптимизма, Салли воодушевляла Кена своим неутомимым рвением к призрачному сиянию пресловутого счастья через колючие тернии предначертанного бремени безысходности. Несмотря на перманентность отношений между Кеном и Салли, она, все же, кое-что значила в его тесном примитивном мирке; жизнь вылепила из Кена духовного выродка, превратная судьба сотворила из него неисправимого наркомана, а Салли научила его нуждаться в жизни, довольствуясь ее естественными, противоречивыми прелестями. Неизбалованный сумасбродной мачехой-судьбой, Кен, однако, даже не подумал бы возразить утверждению, что если кому и довелось хлебнуть через край дерьма и слез, так это точно ей, Салли. Насильно вскормленная бескомпромиссными канонами грехобоязни и целомудрия, довлевшими в семье фанатичных католиков, она еще подростком получила первый серьезный удар жестокой жизни, на собственном теле познав, что значит быть лишенной иммунитета к порокам враждебного непорочной вере общества. Лишившись девственности, а заодно и родительского благословения, Салли вступила во взрослую жизнь уже состоявшейся грешницей, отвергнутой богом и собственной семьей, заклейменной позорным именем «блудница». Но необъезженный заповедями мир оказался внимательнее и заботливее родной матери, приняв заблудшую душу с распростертыми объятиями, даже не осведомившись о ее греховном прошлом… Лишь несколько позже она уяснила, что кодекс греха – единственный критерий благочестия в мире железобетонных каньонов, кровавых озер, опиумных туманов и зорь «розовых» кварталов. В один прием выпотрошив набитую соломой религиозных предрассудков душу, ее новый наставник и покровитель моментально нашел надлежащее применение незаурядным достоинствам Салли; щедрый контракт второразрядной «вешалки», ежедневные оттяги с кокаином, иногда заканчивавшиеся непристойными шоу для «золотых» сосунков и их лунолицых папаш, деспотичный муж-сутенер, балансировавшая на грани разорения закусочная и нараставший с каждым днем страх перед пугающим неизвестностью будущим. Семейный очаг также не изобиловал теплом и согласием; пьяные дебоши садиста и сводника мужа, регулярные изощренные в жестокости побои, ежедневное «шлюха» и неистребимая грязь превратили Салли в безвременно увядшее молодое дерево. Угасающие силы и практически не проходившие следы мужней «ласки» вынудили ее завязать с работой манекенщицы, но последнее лишь усугубило ее и без того отчаянное положение. Семейные отношения стали напоминать активные военные действия, бремя едва дышавшего заведения полностью легло на ее обескрыленные плечи. Даже скорая смерть мужа, загубившего собственную жизнь на тридцатилетнем рубеже от чрезмерного пристрастия к термоядерным алкогольным коктейлям, не принесло Салли сколько-нибудь облегчения. Как только ушел один тиран, оставив в наследство свой полуразвалившийся бизнес и бесчисленные долги, тотчас появился другой, не менее свирепый – ее младший брат Джефф – самонадеянный склочник с грубыми чертами угловатого тевтонского лица и тупым бычьим взглядом из-под белесых бровей. Джефф был в бегах и поэтому совсем не появлялся на людях и, зачастую не ночевал дома. С приходом брата, для Салли настали еще более худшие времена – к отуплявшему страху, пустившему мощные корни в ее душе, присоседилась смертельная опасность, так как из-за постоянных разборок Джеффа со своими не имевшими ничего святого подельщиками Салли теперь жила под реальной угрозой лишиться не только скудных остатков здоровья, но и самой жизни. Кен немало был обязан Салли, и, если понадобилось, ни на миг не задумываясь пустил бы ублюдка Джеффа и всю его стервозную братву на собачьи консервы. Для его единственного обоюдоострого друга нашлась бы приличная и нескучная работенка…
       Он достал из кармана нож, щелкнул лезвием, сосредоточенно осмотрел без единого изъяна сталь и, сделав глоток пива, задумчиво поковырялся ножом в салате. Глоток оказался слишком велик для усохшего горла, и Кен поперхнулся, скривившись от сдавившей боли.
       Салли обернулась, обеспокоенная поведением Кена, и сразу подошла к его столику, ловко управляясь с соблазнительно игравшими бедрами.
- Не усердствуй так с едой, - сказала она, подсев к нему, - пожалей желудок.
       Кен махнул рукой. Салли укоризненно покачала головой.
- Может пойдешь, поспишь?
- Спал уже.
- Тогда, если можешь, помоги мне на кухне, а вечером прошвырнемся до Кати – у нее всегда можно разжиться парой-тройкой полосок порошка. Согласен?
       Салли пощекотала его небритую щеку.
- Посмотрим. – Кен залпом допил пиво, почувствовав как два полурастворившихся шарика проскочили в пищевод.


       Дрожащие пальцы настороженно ощупывают шершавую поверхность кирпичной стены, не ощущая ни неровностей, ни каменного холода. Зато сквозь тонкую кладку отчетливо прослушивается низкий, напоминающий шум океанских волн, гул.
       Стена не просто стоит, молчаливо разделяя два мира, свет и тьму, жар и холод… Стена живет. В хрупких недрах блуждает дыхание ветра, в невнятном бормотании далеких голосов парит легкая музыка, в темных глубинах спокойствия раздается едва уловимое движение…
       Кен сидит на середине комнаты, прямо на голом каменном полу, спиной к стене, уходящей в необозримую высь. Заключенный в пустой комнате, он не ощущает ее зыбких стен, за исключением той, что осязаемой твердыней нависает над его беззащитной плотью.
       Теперь в комнате много людей. Они возникают из ниоткуда и столь же странным образом исчезают, будто растворяются в тумане призрачных стен. Они разговаривают, но Кен не понимает их речи. Они смеются, но смех остается беззвучным. Многие из них кажутся знакомыми, но они не показывают свои лица, оставаясь неопознанными. Лишь изредка, Кен замечает, как все они искоса поглядывают на стену, совершенно не замечая его присутствия. Кен чувствует, как стена приходит в движение, начинает опасно вибрировать и крошиться. Люди в комнате оборачиваются и начинают спешно расходиться. Среди множества лиц Кен замечает одно очень знакомое. Человек спокойно стоит среди снующих взад вперед фигур, широко улыбается… и смотрит прямо в глаза Кена. Стена внезапно начинает рушиться, испуганный Кен вскакивает, оборачивается, пытаясь прикрыться от падающих кирпичей, и когда он снова поворачивается, человека, напоминающего его самого, уже нет в комнате… впрочем, как и самой комнаты.
       Необозримо громадное доисторическое плато, утонувшее в ночи, слабо окрашивается таинственным светом восхода. Лишенный звезд холодный небосвод распростерся над базальтовой пустыней, и только одинокий волк самозабвенно воет на неестественно большую и яркую луну. Тоскливая песнь зверя разносится в мертвой тишине фантастическим эхом.
       «Здесь конец твоего пути, Кен. Шагни в бездну света и обретешь то, что ищешь».
       Кен с ужасом обнаруживает, что стоит на самом краю пропасти, мелкие камни срываются из-под ног и уносятся в леденящий кровь мрак. Охваченный животным страхом, Кен с трудом преодолевает чудовищное притяжение бездны и, совладав с собой, бросается прочь.
       Перед ним стоит большое кресло, в нем застыла в непринужденной позе Джуди. Сердце Кена замирает в смятении.
       «Джуди!?»
       Джуди улыбается, ее руки оживают, простираясь над головой.
       «Ты так ничему и не научился, дорогой… Падая – вознесешься».
       Ее смех звучит в темноте, пробуждая громогласное эхо. Кен неистово сжимает оглушенные уши, ощущая, как за спиной разгорается всепоглощающий свет, мощь которого вырывается из глубин пропасти. Огненный шквал угрожающе надвигается на Кена, протягивая к нему свои ослепительные щупальца. В самом сердце света появляется темное пятно, разрастаясь и обретая человеческие формы. Неясный силуэт начинает двигаться, и Кен ощущает тянущиеся к нему руки.
       «Не-е-е-е-е-е-т. Я еще не готов…»


       Было далеко за полночь, когда бледный и мокрый от пота Кен вскочил в постели, затравленно метая испуганные взгляды в поисках источника его недавнего кошмара.
       В маленькой комнатке было темно и спокойно: по всему полу разбросаны вещи, на стеклянном столике возле кровати несколько пустых банок из-под пива, переполненная пепельница и аккуратное карманное зеркальце со следами кокаина.
       Кен сдавил виски, ощутив под пальцами прерывистый пульс. Ему вдруг стало дурно от одной только мысли, что пару часов назад он в один присест истребил почти тройную дозу кокаина, предусмотрительно оставленную Салли на утро.
       «…Здесь хватит на завтрак и, пожалуй, еще на ленч останется.»
       Он с тревогой посмотрел на Салли. Она мирно спала, небрежно раскидав по мятой подушке свои тяжелые темные локоны. Матовая лунная кожа изредка вспыхивала цветными огнями, выхваченная из тьмы рекламным неоном, который пробивался сквозь опущенные жалюзи… Она, должно быть, здорово удивится, узнав, что он, даже не моргнув, прикончил предельно опасную дозу порошка, умудрившись, при этом, не отбросить ноги.
       Натянув джинсы, Кен направился на кухню, туда, где деловито жужжал холодильник со спасительным пивом. Только большое количество жидкости, притом, хорошего мочегонного, могло помочь организму избавиться от гибельной концентрации наркотика, грозившей неминуемой интоксикацией.
       Присев на корточки, он распахнул холодильник и на мгновение зажмурился от яркого света, вспомнив видения из кошмарного сна. Мороз пробежал по иссушенному страхом телу, и Кен почувствовал его стальное прикосновение на затекшем затылке. Когда же, борясь с наваждением цепких пальцев сна, он попытался встать, то понял, что здорово ошибся на этот счет. К затылку был приставлен ствол пистолета.
- Сиди, где сидишь, - услышал Кен, - попытаешься шевельнуться – попрощаешься со своими дерьмовыми мозгами… Понял?… Теперь, вставай… только медленно и без фокусов.
       Выбирать не приходилось, и Кен решил подчиниться. Парень с пистолетом нервничал – Кен ясно различал дрожь стального ствола на своем затылке.
       Прошло несколько мучительно долгих минут. Парень бездействовал, будто усиленно размышлял, как поступить с Кеном. Напряжение уменьшилось, и Кен немного успокоился, решив взять инициативу на себя.
- Хочешь пива? – Он, не оборачиваясь, поднял в руке банку.
- Заткнись.
- Как хочешь… А я, пожалуй, выпью.
       Он неторопливо открыл пиво и облегченно вздохнул, когда его дерзость оказалась не «вознаграждена» окриком или тяжелым ударом рукоятью пистолета в затылок. Теперь он, почти наверняка, полностью контролировал столь неприятную ситуацию.
       Кен поднес холодную банку к губам и покосился через плечо.
- Может, поговорим?
       Незнакомец снова взорвался.
- Я сказал «закрой свою паршивую пасть»… Теперь я точно знаю, что с тобой делать. Я оставлю твою безмозглую тыкву целой, но, чтобы, наконец, помочь тебе заткнуться – я забью в твою поганую глотку тугую пробку сорок пятого калибра.
       Кен окончательно пришел в себя, сообразив, что парень блефует: угрозы такого рода могли исходить только от человека, который никогда не решится их выполнить. Тот, кто готов действовать, никогда не станет трепаться попусту. Это было как дважды два, равно как и то, что при первой же возможности Кен не упустит удовольствия пощекотать обнаглевшего выродка своим неизменным инструментом, нетерпеливо теснившемся в заднем кармане джинсов.
       Он сделал громкий глоток и медленно повернулся.
       Перед ним стоял Джефф, обеими руками сжимавший увесистую пушку. Красное лицо его блестело от пота, дрожащие пальцы беспокойно перебирали широкую рукоять, словно пристраиваясь к курку, выпученные глаза помутнели от бессильного бешенства.
- Ну, все, ты труп…
       Кен уже собрался ответить какой-нибудь колкостью, как вдруг мир качнулся, зеркальная гладь реальности затянулась радужными маслянистыми разводами, погасившими разум, и из безмолвных глубин подсознательного пространства, непознанного и пугающего, грузно восстала от тысячелетнего забвения зловещая тень того, что с древнейших времен вызывало у людей суеверный ужас. Мрачный исполин медленно раскрыл пылающие багрянцем глаза.
       Кен посмотрел на разверзнутое жерло пистолета, и его рот лениво растянулся в презрительной улыбке, губы округлились и, смакуя удовольствие, сомкнулись на металле ствола. Прищуренные глаза бросили игривый взгляд на ошарашенного Джеффа.
       Парня трясло, всклоченные волосы прилипли к мокрому покрасневшему лбу, нижнее веко заходило импульсным тиком, беспокойный взгляд потускнел, спрятавшись от необъяснимого ужаса, полностью парализовавшего сведенное нервной судорогой тело. В несколько мгновений Джефф был готов принять окончательное поражение перед безумным спокойствием Кена, сраженный предательством собственного тела и не изменявших прежде инстинктов.
       Рука Кена легла на скользкую от пота ладонь, вцепившуюся в теплый металл оружия. Палец Джеффа заплясал на курке, но испытав неторопливое прикосновение, вдавил смертоносный крючок, поддавшись ненавязчивому, но довольно внушительному нажиму.
       Оглушительный щелчок разорвал воцарившуюся тишину. Щелчок внутри стального, созданного для убийства механизма, щелчок внутри охваченного агонией разума. Щелчок разрушения и созидания.
       Кен вскрикнул, внезапно освобожденный от удушающих объятий оцепенения. Онемевшее сознание оживало, принимая привычные формы, но первыми сработали инстинкты, безошибочно отреагировав на возможность плачевного исхода. Мускулы напряглись, отбрасывая тело от ледяной смерти, чей терпкий перечный привкус Кен почувствовал ртом и всеми внутренностями. В голове снова прозвучал громкий щелчок, приглушенное эхо которого затерялось в затвердевших мозгах. Пистолет дал осечку! Кен отпрянул, отполированная сталь взвизгнула на все еще сжатых зубах, и ему показалось, что он выплюнул собственный язык.
       В следующее мгновение, Джефф полетел на пол, опрокинутый сокрушительным ударом не совладавшего со своей злобой Кена. Пружинистое тело метнулось в сторону поверженного врага. Кен оседлал Джеффа, блестящее жало ножа замерло возле хрипевшего горла.
- Не делай этого, Кен. Ради всего святого…
       Кен обернулся. На пороге спальни стояла Салли: темные спутанные волосы оттеняли бескровное лицо, сливавшееся с бледной ночной сорочкой, в блестящем испуганном взгляде застыла молчаливая мольба.
- Это мой брат, Кен.
       Он спрятал нож в задний карман джинсов. «Я знаю, что тебе больно, сынок… но ведь я желаю тебе только добра… Для твоего же блага.»
       Джефф пошевелился. Кен поднял с пола тяжелый «магнум» и, коротко замахнувшись, отсек хриплый грудной стон очнувшегося было парня.
       «Для твоего же блага, сынок.»
       Кен поднялся и, заткнув отнятое в бою оружие за пояс, устало улыбнулся.