Мартовский кот

На дворе март. Тени на снегу удлинились и стали темно-синими. Художник, приглядываясь к весне, заметил, что тени с одного конца приобретают лиловый оттенок. Во второй половине дня небо делится на две почти ровные части: синюю сверху и малиновую снизу.

…Жена лежит на плюшевом диване всегда после обеда. По ворсинкам спинки дивана прыгают розоватые блики. Художник смотрит на томную мягкость лица с полными щеками, обильно посыпанными бронзовой пудрой, пухлыми губами со следами стертой помады, овальным ртом. Овал ее рта можно было бы назвать скорбным, если бы щеки впали, а губы вытянулись, образуя вертикальную линию. Сейчас же щеки, ворсистые от блестящей пудры, персиковыми половинками подпирали свернутые в трубочку губы.

Большие бархатные глаза супруги устремлены в верхнюю часть окна, где виднеется почти ультрамариновое небо. Глаза лишены блеска, они округлые и ничего не выражающие. В них остановилась мысль. Отечные руки, пышные плечи, плотные икры монументальны, как урны из серого бетона, которые ставили раньше на тротуарах и железнодорожных платформах по всему Советскому Союзу.

Художник просит жену раздеться, чтобы она попозировала обнаженной. Супруга лениво соглашается. Продолжая глядеть в верхнюю часть окна, снимает платье, комбинацию, шелковые панталоны и объемный бюстгальтер. Сосредоточенно, как будто выискивая изъяны на стене, она вглядывается в угол оконной рамы.

Кожа живота супруги создает впечатление, что если попробовать ее ущипнуть, она заполнит ладонь. Художник не притрагивается к телу, но щиплет глазами, успевая делать точные мазки на полотне. Мясистые ляжки с дряблой, лишенной мускулов тканью тяжело расплющиваются, дрожжевым тестом расползаясь по обивке дивана. Художник прищуривается, всматриваясь в рисунок кожи. Он будит воображение экзотическими видениями: от роскошных гигантов апельсинов до гранатовых плантаций. Экспансия целлюлита гофрированной броней превращает поверхность человеческого тела в марсианский ландшафт. Каскад наслоений заботливо скрывает складку лобка. Когда супруга рожала, молодая акушерка, запутавшись в телесных жалюзях пациентки, не могла найти вход в родовое отверстие, которое трудно назвать другим словом.

Он рисует ее. Губы Художника шевелятся от усердия, со стороны кажется, что он жует плод приятной полноты своей супруги. Ее безучастность только подогревает аппетит художника. Если бы модель захохотала, ее чресла задрожали бы, приведя в движение многочисленные складки.


Вдруг огромный черный кот прыгнул на хозяйку. Прогнулся, вытянув лапы, выпустил когти, заурчал. Пухлая рука погрузилась в сухую шерсть. Закат затрепетал, заливая комнату алым светом. Художник заволновался: недоумение легкой тенью тронуло лицо супруги.

Кот свернулся калачиком на ее животе. Густая позолота насыщала комнату постепенно. Розовый свет давно превратился в лиловый, потом в янтарный, тягучий, как мед. Глаза супруги чуть заблестели, отражая золото заката. Она плавно потянулась, подняв руку. Складки кожи медленно затанцевали, передавая томление закатного часа. Во взгляде женщины промелькнуло выражение боттичеллиевой девственницы.

Волосы рассыпались золотыми прядями по дивану, зазмеились весенним соблазном. Матовые плечи античным мрамором засверкали в лучах солнца…

Наступили сумерки. Небо было покрыто клочьями черных туч, внезапно появившихся после ясного весеннего дня. Художник зажег свечу и подошел с нею поближе к дивану. Он поставил ее на полку возле бра, не включая светильник. На диван, с которого уже давно ушла жена, положил большой лист белой бумаги из своего альбома. На листе он установил длинный и тонкий канделябр так, чтобы свет свечи отбрасывал от предмета удлиненную тень по направлению к окну. Тусклый вечерний свет исходил от него, тень от свечи приобрела синеватый оттенок, но с другой стороны канделябра она была красновато-желтой.

Взяв свечу, Художник подошел к мольберту, осветил выполненную после обеда работу. На бумаге был изображен черный кот, отбрасывающий огромную синюю тень. Художник улыбнулся и подписал эскиз «Мартовский кот».

Кот Васька потянулся на хозяина, в сумерках морда кота с трудом рассматривалась. Художник знал, что кот улыбается – без рта и без зубов, растворяясь в темноте.