Молния В GoPE

Чушь какая-то....


МОЛНИЯ В GOPE


Федоркин лет сто уже на рыбалку не ходил. И желания не было, и возможность подкачивала. А тут младший братишка из армии воротился, мать сослала в деревню – бабку навестить, как она там? Пришлось скорополительный отпуск взять, надо же брата выгулять, да домашним творогом откормить после казарменной перловки.
Утрецо выдалось пасмурным, моросным. Ну и что, что начало лета? Тучам не запретишь разгуливать по небу в неподходящие моменты. Всю ночь гроза шуровала, деревья выкорчевывало и молниями било. У соседа баню спалило. У бабки Сони, что за канавой живет, молния прям в огород, да в грядь бурячков жахнула. А у деда Силантия сарай с сеном и инструментами обуглило. И все за одну ночь. Аномалия какая-то. В общем, утро хмурое, а где-то за лесом, так до сих пор громыхает и посверкивает.
Шел Федоркин Никифор (уж и имечко-то мать подобрала, фантазерка) по тропе через поле к речке, удочкой трехметровой выдаваясь в сероватую высь. И мгляно еще, и мокро, зябко ежился Никифор, крепко сжимая дужку ведерка с червячками. Глядь над лесом, а вон она, молния-то уже тут. И грымнуло громче. Коровы где-то тревожно перемукиваются, на выпас не хотят, в хлеву-то теплее. Нет, чтоб назад повернуть, да самому на лежанку возле печки завалиться, устроить храпной хор с братцем, так нет же, несет его нелегкая в такую-то погодку на реку. Там вся рыба, небось, поуныкалась давно.
Никифор недолго мостился, стульчик поставил, червя насадил, раз бросил, а сам в сумку за бутербродом. Не клюет. Закурил, подымил маленько, все равно не клюет. Вторую достал, уж до фильтра прямо, а поплавок, как мертвый. Полез в сумку, там бабка молока в бутылку налила, жирного, хорошего, утрешнего удоя. Пил долго, не отрываясь, маленькими глоточками, хорошо все-таки, натуральное! Тут вдруг так всполыхнуло, Ник чуть не ослеп и молоком окатился.
-Тьфу, точно собираться надо и валить по шурику! – буркнул он себе под нос. И только за удочку взялся, как поплавок нырнул вглубь, и леску повело. Подсек мастерски, а там щука немалая болтается. Глазищи огромные, вот-вот человеческим голосом заговорит. Положил ее в садок, макнул в воду. Только уду закинул, не успел и опомниться, как опять поплавок вниз. Дернул, а там налим, жирный такой, важный.
-Полезай-ка, брат, в садок – приговаривал Никифор, позабыв про все на свете.
Следующим номером парочка угрей попалась. А затем и плотвичек полсадка получилось. А дальше еще щучки и карасики. Такой клев пошел, отродясь не бывало. Уже и ноги стоять устали, и садок полон-полнехонек, а азарт покоя не дает. Тут как загремит, Никифор аж на стульчик рухнул с перепугу. И молния… треск. И тишина. Все… доловился… Вот те, ба, и рыбалка. Был Никифор, да вышел весь. Вот как был двадцати пяти годов, так и вышел.

Открыл Никифор глаза – солнце светит, жужжит все, чирикает. Небо сияет искусно вышитой гладью васильково-синего мулине. «Благодать-то какая» - подумалось ему. Надо бы вставать, да вот руки-ноги не слушаются. И в голове треск, как под высоковольткой. Приподнялся он с грехом на пару и глазам не поверил: рыбы полный садок и еще вокруг на берегу валяется столько же, и вся трепыхается. А от стульчика железного смятый блин остался, и огарки брезента дымятся. Сел Никифор на берегу, да тут же и вскочил с воплями – задница болит, как в детстве от отцовского ремня, да бабкиной крапивы. Извернулся, глянул, а там дыра, прямо с трусами прожгло и ожог остался. Не сильный, правда, но сидеть сложно.
До дома Никифор ковылял, как подстреленный. Пришлось большим лопухом заслониться, чтоб срамоту такую на всю деревню не демонстрировать. Надо ж было, джинсу так пропалить, эко повезло-то еще, что живой остался.
Так шел Никифор полем, вдыхал теплый запах цветов и обсыхающей травы, то полевка через тропу шмыгнет, то шмель перед носом бочки делает, все свиристит и произрастает – красота. А в садке рыба подрагивает, засыпает потихоньку.
-Где ж ты был? Заждались уже, обед стынет! Я борщеца сварганила! – крикнула бабка, едва завидев Никифора у калитки. Из-за угла и Васька-братец курносую мордашку высунул.
-Ой, ба, смотри, сколько он наловил-то! Насолим, насушим, наедимся! – воскликнул он, подбегая к Никифору. – А че это у тебя с жопой? – выпалил Васька и заржал, как мерин.
-Цыц ты! Не ори! Бабку не пугай.
-Чего это? А? – в полголоса уже спросил Васька.
-Шпокнуло меня…
Васька аж прыснул. Даже слезы на глазах выступили, так он силился смех сдержать, но мало что выходило.
-Шпокнуло его! ААА! Держите меня семеро! Шпокнуло! Шпокают знаешь, кого!?
-Че ты орешь, дурбецел? Молнией меня шпокнуло!
-Телок раком шпокают! – не унимался Васька и хватался за живот. – Тебя в зад шпокнуло-то? – и его захватила немая истерика, только сотрясался весь, хватаясь за стенку избы. – Бля, лопушком прикрылся! Ой, я не могу!!! До голой задницы!
-Я тебе дам такие приколы! Хорош орать!
-Ну что стряслось-то? Чего шуму наводите? – высунулась бабка из окна.
-Ниче, ба, вот я, рыбу принес, глянь! – и Никифор протянул бабке садок.
-Ой, и добытчик же! Ну весь в отца, весь! Тот тож пока полный не наловит, не воротится. И грибы любит собирать. И так же! Пока до отказа корзину не набьет, из лесу не вылезет! Ну, молодчина ты, Никифорушка!
Никифор все это время стоял исключительно лицом к бабке, не шевелясь, чтоб голым задом не светить, а Васька потухал со смеху, вводя бабку в недоумение, чего такого смешного в рыбе.

Две недели пролетели, как волшебные метели. Поехали Никифор с Васькой обратно в город.
Вечером, накануне рабочего понедельника, когда уже Никифор ложился спать, почувствовал покалывания сначала в обожженном месте, потом в ногах, а потом и выше по телу поползло. Испугался мальца, но панику поднимать не стал. Лег спать, глаза закрыл и заснул. Странный же случился сон у него. Будто бы стоит он на огромной скале, вокруг никого, только даль запелененная, руки раскинул и орет что есть мочи: «Я вездесущщщщщщщ!». И так приятно ветер лицо обвевает, так здорово волосы треплет, занежился Никифор и на работу проспал. Впопыхах, когда в автобус влазил, только ногу на ступеньку поставил, а померещилось, что еще две на земле стоять остались. Чуть назад не вывалился с перепугу. И когда с кондуктором расплачивался, опять глюки одолели: одной рукой деньги протягивает, еще две кошелек держат. «Что за черти что?!» - подумал он и решил, что это так городские выхлопы действуют после чистейшего деревенского воздуха.
На работе покой не долго длился. Начальник тут же загрузил по всем статьям. Насилу выбрался пообедать, да и то аж в полпятого, полдник уже. Мама макарончиков собрала с котлетками. «Черт, недосолено. А соль на соседнем столе стоит, вставать лень, умаялся» - не успел он подумать, как солонка испарилась с соседнего стола и материализовалась на его. У Никифора глаза чуть сами себя не выдавили. Он не знал, что в таких ситуациях вернее делать: испугаться или удивиться. Или лучше убежать подальше от чертовщины. Решил все же списать на галлюцинации и успокоиться. Не тут-то было. Вспомнил, что забыл чашку на рабочем месте, а чаю уж больно охота. И само собой как-то подумалось, мол, хорошо бы сейчас, чтоб она тут возникла. И вот только мысль такая скользнула, как чашка возьми, да появись на столе из воздуха. У Никифора речь отнялась и спина намокла. Он даже присвистнул. Стал пробовать вот так же предметы из пространства доставать. Только что-то получаться перестало. Тогда попытался просто подвигать их. Пялился, пялился на солонку, она и поехала по столу. Сначала медленно, потом быстрее, а потом и вовсе шурхнула так, что об стену разбилась. Тогда Никифор начал пыжиться на миску с макаронами. Выдумал, чтоб они у него в воздухе поплясали. А тут вдруг взял и зашел в столовую начальник.
-Федоркин, ты долго на вермишель медитировать будешь? Работать кто будет?
У Никифора от неожиданности непроизвольно что-то получилось. Миска вспорхнула и угодила начальнику в лицо. Бешенству его не было предела. Естественно, шеф тут же объявил Никифора уволенным. Горевать сильно он не стал, зато напоследок решил повеселиться. Начальник в коридор, Никифор – за ним. А там толчея, бабы из бухгалтерии галдят. Глянул на шефовы штаны, поднатужился… и тут же они с него пропали и оказались прилипшими к потолку. А шеф идет себе, ничего не чувствует, голым задом светит да шарами звенит. Бабы остолбенели, притихли, рты руками позакрывали и таращатся. Шеф как глянул на себя, сам обомлел и прикрываясь быстро в кабинет усеменил. А Никифора уже сдержать невозможно было, разразился хохотом, заразил всех, грянула бухгалтерия безудержной какофонией.
«Так, кто тут мне еще насолил? А! Главный бухгалтер Пыжиков, остолоп из остолопов. Че б ему сделать такого?» - Федоркин аж руки стал потирать от предвкушения. – «Материализую-ка я ему…» - и задумался. Все перебирал в голове, кого материализовать бы. Напрягся, и тут же, откуда ни возьмись, появилась большая корова, прямо возле стола Пыжикова. Замычала протяжно и от души навалила прямо на Пыжиковский портфель.
-Скотина!!! – завопил бухгалтер и опрометью вылетел вон. Вбежал к начальнику и с порога выпалил: - Все! Увольняюсь! Не могу я так работать, у меня в кабинете – корова!!!
Шеф с три секунды молчал.
-Негоже, Алексей Степанович, так об Алле Михайловне отзываться. Ну и что, что грузная, зато работник хороший!
-Какая на хрен Алла Михайловна? Там настоящая корова!!! С выменем!
-Алексей Степанович, ну постыдитесь же. Прекрасная у нее грудь. И вовсе не вымя!
-Бляха-муха! Да там животное! Пятнистое! Рогатое! С копытами!!! И мычит!
Пока главбух доказывал начальнику, что у него и впрямь корова на чемодан насрала, Федоркин быстренько от коровы избавился и уже практиковал новое свое умение. Не даром же ему мерещились лишние руки и ноги. Оказалось, он может отделяться от своего тела, а потом, заселившись на время в кого-нибудь другого, управлять этим другим, как ему самому заблагорассудится. Для эксперимента он сначала вселился именно в ту Аллу Михайловну. Заставив ее немедля проплясать по кабинету дивный танец «Ковырялочка», затем раскидать все бумаги главбуха и развесело упрыгать в женский туалет, изображая по дороге маленькую жабку. Офис перестал работать. Народ повысовывался из дверей, наблюдая за массивной Аллой Михайловной, которая еще и приговаривала, разъясняя всем, что она жаба. В туалете-то она, естественно, одумалась, не могла понять, что с ней случилось, вот так само собой. Решила пока обратно не выходить. А Федоркин тем временем уже исполнял танец живота на столе непосредственно начальником отдела развития. Люди не сильно понимали, что нашло на их сотрудников, но сдержать смех при виде труселей в сердечки у пятидесятилетнего начальника тоже не могли. Самое приятное было в том, что второго тела никто не видел, кроме самого Никифора. Поэтому, он так же стоял в толпе зевак и ржал над шоу уродов. После начальника отдела развития Федоркин радостно отправился мстить службе поддержки за то, что они отключили аську и «Одноклассники» тоже забанили. Начальник службы поддержки, тридцатилетний хорек в очках, со зрением -7 и дурацким куцым хвостиком вдруг начал лазить по порно-сайтам, кидать всем ссылки и приглашать бабскую половину в гости, чтобы попробовать «вот такую позу», а потом «еще вот такую и такую». Через полчаса все компьютеры в офисе дружно повисли, не вытерпели лихой доли и заболели тяжелыми вирусами.
Наконец на безобразие выразилось недовольство. Ольга Пирококина, верно служащая компании уже с десяток лет офис-менеджером, первой возмутилась, что это за бардак. Федоркин тут же припомнил, как она дрючила его за опоздания, как она докапывалась до него, если он косячил, даже когда ее это не касалось, как она ухитрялась делать вычеты у него из зарплаты за все возможные нарушения и намеки на них. И тут Пирококина взялась штрафовать саму себя. Долго высчитывала опоздания, а потом напридумывала себе идиотских причин, вроде «неподобающий вид нижнего белья» или «мысленно отправила начальника на хер», а еще «украла из канцелярки две коробки скрепок», и наконец «тайно помышляла о соитии с уборщиком Айратом». Все эти объяснительные записки с приложенными к ним заявлениями Пирококина отправила в бухгалтерию и настоятельно просила вычесть у нее ниже указанную сумму. А насчитала она себе порядочно – несколько месяцев без денег сидеть придется.
Федоркин ликовал. Его вторая сущность аж приплясывала от радости. А первая продолжала чудить. Уже от его чудачеств пострадал и младший технический консультант. Мстил ему Никифор за то, что тот по три часа занимает единственную туалетную кабинку, и после ее освобождения туда еще столько же нельзя зайти. Тут уж Федоркин выудил чан с навозом из свинарников и ликвидировал замок, как только консультант заперся изнутри.

На следующий день Никифор проснулся с мыслью, что надо искать работу. Но зачем? Тут же генератор идей в его голове сгенерировал, что работать теперь вовсе не обязательно. У него куча возможностей. Он даже не обо всех еще подозревает. И действительно, попробовав сесть на кровати, он тут же ударился головой о потолок. То, что он спит на зависшем в воздухе ложе, он как-то и не приметил. «Значит, я еще и летаю теперь» - подумал он и попробовал представить, как он плавно опускается на пол. Опустился.

На кухне работал телевизор. Передавали погоду. «Сегодня во второй половине дня разразится гроза. Ветер порывистый, 19-22 метра в секунду. Объявлено штормовое предупреждение». Страшная мысль пронзила Никифора: ведь если его настигнет еще одна молния, все его диво способности исчезнут. Значит, надо бежать от грозы. Без оглядки!

Теперь уже тридцатисемилетний Никифор Федоркин слоняется по миру, смотрит диковины разные, расслабляется на пляжах с экзотическими красавицами. Одна беда – грозы стали все чаще и чаще.


12.03.2008