Мужские слезы

       Что есть по сути своей «мужская слеза»? Какое странное сочетание слов, «нелепица», которая не имеет право на существование. Видимо, поэтому, для осмысления этого выражения, часто прилагают к этой бессмыслице слово «скупая». Сие вещество увидеть трудно и практически невозможно. Если возразит мне по этому поводу прекрасный пол, то я сразу же отмечу, что те слезы (и сопли), что они видели у т.н. «мужчин», не имеют никакого отношения к указанному понятию, ибо цена этому веществу соизмерима с жизнью.
       Ты молод и тебе всего девятнадцать.«Мальчишка…» - говорят тебе и, лукаво прищурившись, наблюдают за твоей реакцией. А ты - злишься в душе на сказавшего обидные слова, сурово хмуришь пушистенькие брови, плотно сомкнув еще по-детски пухлые губы, над которыми темнеют мягкими ворсинками будущие усы. Упрямый светлый ёжик уже топорщится на стриженной «наголо» голове, а пропотевшие тельник и песочное хабэ - уже почти год, как стали родными и заменили ту привычную последнюю рубашку, что купила тебе мамка, когда еще была живая…
       Ты - солдат. Это, ставшее уже фактом качество, наполняет твою уже окрепшую грудь неведомой ранее гордостью и удовлетворением той мечты, которую ты лелеял, когда тринадцатилетним мальчишкой, находясь в детдоме, смотрел сквозь решетчатый забор на суету большого мира. Ты смотрел на взрослых подтянутых парней в солдатской форме, что проходили мимо, цокая подковками сапог, не спеша, с девчонкой, или шагали строем в составе маленького подразделения, ведомые крепким подтянутым сержантиком. И вот, ты вырос и тоже стал одним из них. Ты не просто солдат, ты – десантник.
       За последний год службы ты изменился до неузнаваемости: из щупленького угловатого подростка, угрюмо смотревшего на этот мир, ты превратился в стройного крепкого и красивого молодца, успевшего познать секреты нелегкого солдатского ремесла и лихого ношения мечты всех мальчишек – формы десантника. Изнуряющая боевая подготовка – «физо», приемы рукопашного боя и захватывающие все твое естество прыжки в бурлящую воздушную бездну с раскрывающимся над головой куполом, сделали свое дело – изменили твою осанку, наполнили угловатые плечи, грудь и руки-плети упругими мышцами.
       Все, чему тебя научили суровые армейские будни понадобилось для выполнения «интернационального долга». Ты не спрашивал о том, кому и что ты должен. Ты не спрашивал кому ты должен за гибель отца в мятежной Чехословакии, за нелепую смерть мамки по вине горе-врачей, что слегла однажды, ожидая тебе сестричку. Ты помнишь в тот день ее слабую и какую-то безжизненную, гладившую бледной и дрожащей рукой твой упрямый ёжик. На ее обескровленных губах в твоем присутствии теплилась такая непривычная для тебя улыбка, в уставших глазах блестели слезы…
       «Поплачь, Валечка, поплачь, сиротинушка…» умоляла тебя сердобольная соседка, когда все закончилось и ты остался стоять у свежего рыжего холмика, нарушившего январский покой сельского погоста. Ты отворачивался от стоявших рядом людей, прятал под ворот мамкиной рубахи беззвучные слезы. Ты не спрашивал… Жесткая и неприветливая Родина, определившая тебя в детдом, взрастившая тебя и сделавшая из тебя ее солдата, посылала тебя на войну, посылала исполнить «интернациональный долг».
       На перроне железнодорожной станции в составе отправляемой команды призывников, ты стоял, впервые ощутив предстоящую разлуку со ставшим единственно родным тебе существом, с которым ты подружился и вырос в детдоме. Ленка прижималась к твоей груди, крепко обнимала тебя за шею, плакала и кричала: «Вернись, Валечка, вернись, родненький! Я буду тебя ждать…» и, казалось, что нет такой силы, которая могла бы разорвать ее цепкие объятия…
       На забытом Аллахом горном плато, под чужим афганским небом, где нещадно жгло солнце, начиная с первых весенних месяцев, сушили завывавшие ветры и унылая зимняя морось пробиралась до самых костей, тебе предстояло в составе десантной роты и приданных подразделений обеспечивать прохождение пыльных военных колонн.
       Твой первый и последний бой был внезапным и трагическим…
       Уже с перебитыми осколками мины ногами, прикрывая отход израненных уцелевших ребят, ты вне себя от боли и ярости «поливал» из раскаленного ствола ПКа обкуренных духов, что упрямо и нагло лезли под самые пули, не считаясь с потерями, сатанея от внезапного шквального пулеметного огня. И когда твой пулемет «захлебнулся» и предательски затих, а порожний магазин выдал в патронник из своего чрева последний патрон со смертоносным трассером, и когда последняя выплюнутая горячая гильза звякнула о камень, вдруг в ушах образовалась звенящая тишина, сквозь которую едва различался шум продолжающегося боя, гортанные крики духов и своих ребят: «Валька, уходи, Ва-а-а-лька!!!» Со смешанным чувством боли, ярости и обиды ты орал как раненный зверь, обожженными пальцами вытаскивая гранистую эфку, скрипуче потянув зубами соленое кольцо. Когда собрав свое сознание в кулак, ты затих, зажав в почерневшей ладони гранату и равнодушно зрел, как к тебе с автоматами наперевес приближалась пестрая толпа «духов», ты впервые не прячась уронил на чужой раскаленный серый камень слезу, скупую, мужскую…