Маугли

Посреди большого города, в самом центре жилого квартала, неподалеку от заводских корпусов, там, где асфальтовая дорога, спускаясь, встречалась с оврагом, оставленном некогда быстротекущей, а ныне пересохшей и, видимо, ушедшей под землю речушкой, рос по склонам сад. Каждую весну сад распускался, оживал, превращаясь в ярко-пестрое, движущееся море цветов, и жители города, проезжая на неспешном троллейбусе, могли созерцать во всем великолепии буйное, неорганизованное цветение яблоневых, вишневых и сливовых деревьев, повсюду разносящих свой удивительный по составу запахов, сладостно-терпкий аромат. Глаз не оторвать от неповторимого зрелища, красота неописуемая – среди серых, однотипных пятиэтажек, заводских корпусов с беспрерывно дымящими трубами, полинялых двухэтажных бараков вдруг увидеть уголок живой, девственной природы! И тем горше было наблюдать разорение сада по случаю строительства в этих местах современной скоростной автомагистрали.
Коллективный сад был задуман и образован в семидесятые годы по решению заводской администрации. Власти, не раздумывая, отдали заводчанам неудобья овражистых склонов, отработав в один проход две задачи – удовлетворение просьб трудящихся и окультуривание дикорастущей местности. В считанные годы трудами неутомимых заводчан овраг преобразился – там и тут по склонам замелькали дощатые домики, избушки, выросли кусты смородины, малины, крыжовника и поднялись, заколосились широкими ветвями яблони, вишни и сливы. Вскоре сад дал первые плоды, и перед товариществом встала задача сохранности выращенного урожая. Для чего новоявленные садоводы-любители сложились, купили небольшой домик и наняли на работу сторожа. И само собой в саду появился пес, рыжая злая сука по кличке Багира. Характер у собаки был прескверный, она облаивала каждого, кто заходил в сад или проходил мимо по своим делам. Сторожу это было на руку. По ночам Багиру снимали с цепи и выпускали погулять. Скольких она покусала и загоняла на деревья? – сосчитать было невозможно. Зато в саду наступили тишина и порядок.
Шли годы, сад разрастался, крепчал, а Багира старела. Короток собачий век, отсчитала природа десять-двенадцать лет и вот она, немощь, собачья старость. Багира уже не выходила, как прежде, по ночам досматривать садовые окрестности, а отсиживалась в холодной конуре, изредка подавая оттуда свой охрипший голос. Нужен был новый, молодой четырехногий охранник, но не выгонять же на улицу стареющего пса, верой и правдой служившего людям?
И однажды случилось так, что Багира понесла. Забрел на огонек какой-нибудь скучающий пес, и Багира, понимая, что ей нужна смена и что без потомства не обойтись, приняла ухаживания проходимца. Так или иначе через полгода на свет появились кутята, три маленьких смешных и пушистых комочка. Один был особенно хорош, приветлив и безобиден, попискивал и терся о ноги всякого пришедшего поласкать его садовода, словно доказывая ему свою безграничную верность. Как с таким охранять частную территорию? Назвали щенка Маугли. У сторожа были дети, и они читали рассказы английского писателя Редьярда Киплинга о черной пантере Багире и бесстрашном мальчике Маугли, которого воспитали джунгли. В этом была своя логика – если мать Багира, то сын должен быть Маугли.
В саду был и наш участок, доставшийся нам от родителей. Я частенько наведывался в сад за яблоками и помню неуемный нрав Багиры, от которой мне не раз приходилось отбиваться и кричать на помощь сторожа. Но Маугли…это совсем другой случай. Мы как-то сразу полюбили друг друга. Каждый мой приход он отмечал тоненьким, жалобным взвизгиванием, я кормил его принесенной с собой сладкой косточкой, и даже Багира в эти минуты прекращала рычать, удивленно вглядываясь в странного, двуногого доброжелателя. Собаки многое понимают и чувствуют лучше людей.
Через год-полтора Маугли вырос в крепкую бойцовскую собаку, но по-прежнему оставался миролюбивым и безобидным псом. Собачий нрав, как и человеческий характер, мало меняется с годами. Но саду был нужен строгий охранник, и сторож посадил Маугли на цепь, надеясь этим озлобить пса. Бедный Маугли страдал, рвался с цепи, пытаясь перекусить намертво сцепленные между собой железные кольца, и плакал безутешным собачим лаем. Испытание было невыносимым. Подержав несколько дней, пса отпускали, и Маугли в неистовстве носился по саду, радуясь обретенной свободе и со всего размаха прыгая на меня мощными передними лапами. Грудная клетка пса была развита неимоверно, и прямое столкновение с Маугли не сулило ничего хорошего. Я уворачивался, уходил в сторону, но пес в прыжке все равно доставал, облизывая лицо теплым и шершавым языком. За что он так привязался ко мне? Что послужило мостиком в наших отношениях? Да, я кормил его, приносил кости от супа с остатками на них мяса, недоеденную жидкую кашу, но так поступил бы на моем месте каждый, нельзя этого ставить себе в заслугу. Что же тогда?
Самое поразительное состояло в том, что Маугли узнавал меня по походке, чувствуя приближение мое каким-то особым, одному ему известным способом. И когда зимой, раз в неделю, в субботу, я ходил в садовый погреб за соленостями, меня встречал нежный и тихий, мелодичный собачий скулеж. Забывая обо всем, я бросался к истосковавшемуся по ласке псу, утопая по пояс в сугробах, и влажные собачьи глаза смотрели на меня с нескрываемой нежной преданностью. Маугли, как и я, был музыкантом. Когда, бывало, оставшись один, я громко пел в саду, не стесняясь своего картавого голоса, Маугли испуганно и внимательно следил за мной из укрытия. Что говорить, видимо, души наши были родственны друг другу, только заключены в разную телесную оболочку. Ведь совершенно необязательно изъясняться в любви словами, достаточно заглянуть в глаза, подержаться за лапу или руку, и тогда все становится понятным, друг перед тобой или враг. Скрыть это невозможно.
Рано или поздно должна была наступить развязка. И она наступила. Сад постановили к сносу. Собрали состарившихся садоводов, выслушали от них упреки и объяснили, что здесь в скором времени будет проложена скоростная автомагистраль, коллективный сад все равно свое отслужил, яблони и сливы дряхлые, старые, плодов не дают, выплатили грошовую компенсацию и приступили к уничтожению садовых построек и деревьев, начиная с нижней части оврага.
Через год сада не стало. На его месте развернулась красивая бетонная дорога, с мостами, путевыми развязками и пешеходными эстакадами, соединившая напрямую здешнюю часть города с автодорожным мостом через реку - главным въездом в город. Склоны бывшего оврага поросли бурьяном, остался лишь домик сторожа и тихо ржавеющий железный гараж, в котором я держал старенький запорожец. Поздней осенью, в ноябре, я оставлял автомобиль в гараже зимовать, а в мае выгонял на работу – запорожец верно служил мне и моей семье средством передвижения в деревню Зубово, где у нас была дача. Мы виделись с Маугли нечасто, но встречи эти были всегда бурными и проникновенными. Маугли бросался ко мне с громким лаем, облизывал в поспешности ладони, ища, видимо, сладких косточек, которыми я часто одаривал его в детстве, и неизменно укладывал свою косматую голову мне на ноги. Если я не замечал пса, он лаял недовольно и требовательно – так старый друг укоряет товарища за черствость и неучтивость. Мне становилось совестно, и я подчинялся собачьей просьбе, шел к Маугли, оставив свои автомобильные заботы. Скажу без утайки - много у меня было друзей среди собак, и в детстве и в зрелом возрасте, но никогда не было у меня такого верного и преданного друга, просто так, ни за что, подарившего мне столько радостных и незабываемых минут. Невозможно объяснить, как рождается, откуда, это необыкновенно сильное чувство собачьей любви к человеку. Как, наверное, невозможно объяснить и возникновение человеческой любви к животному. Между этими чувствами мне видится теперь много общего.
Спустя три года снесли и домик сторожа. Охранять стало нечего, и пес пропал. Взрослые дети сторожа отпустили его погулять в последний раз перед переездом, Маугли, почувствовав свободу, вырвался на простор, нырнул в бурьян и не вернулся. Рассказывали мне, что кто-то видел старого пса то в одной части города, то в другой. Потом пропали и слухи. И только горькая память изредка всколыхнет забытые воспоминания и все опять пропадет в тумане нескончаемой вереницы дней.
Маугли, Маугли, где ты теперь? Мы с тобой одной крови – ты и я. Отзовись, Маугли!…