Безымянный корабль. Глава 8. Морской Народ

       Поэт Степан Пыльный смотрел сквозь открытые ворота в степи. Оттуда в туче пыли в город входил отряд бирюзовых. Поэт думал о нынешней страшной жизни. Он видел, пустое зеленовато – жёлтое пространство и вспоминал мили Великих Садов – раньше Западные ворота выводили прямо в них.
       Заросли смородины, разноцветные тюльпаны, белые – белые яблони, розовые персики, низенькие вишни, чьи крохотные цветки топорщатся тычинками… Здесь, мальчишками, они облазили каждое дерево, строили в ветвях и в кустах шалашики, стайкой носились за взрослыми, умоляя позволить самим сделать прививку, обрезку или что требуется. Хоть куст окопать.
       И с каждым годом обнаруживалось всё больше сухих ветвей. Всё скуднее цвели яблони и всё меньше становился урожай.
       - Все они засохнут, - говорил Внедрилий Двадцать Первый, которого тогда ещё звали Недди, и гладил рукой очередной погибший ствол. И Стёпке было очень плохо от этих слов.
       Однако до того дня, когда был спущен над Садами оранжевый флаг и его друг вывел за Западные ворота весь город с пилами, топорами и лопатами, было ещё много – много лет.
       Сидя на какой – нибудь ветке, ребята веселились и распевали. Только Стёпка знал, что примерно четверть этих песенок сочинил Недди. Теперь же песни Внедрилия Двадцать Первого распевает вся степь. Для Пыльного, выбравшего нелёгкий путь поэта, это ужасное испытание, просто нож в сердце. Он ночи напролёт кропал какой–нибудь шедевр. Правитель же на заседании в Совете тратил три минуты, чтобы записать на обратной стороне черновика проекта закона внезапно пришедшие на ум пять куплетов. Степан ревновал и завидовал. А что делать? Недди был его другом. Он никогда не признавался в своём авторстве, редко пел в компаниях, и не пользовался вполне заслуженной славой.
       У Стёпки этой славы было хоть отбавляй, да толку – то! Его стихи решали, как ребусы и ни разу не положили на музыку. Честно говоря, он бы и сам не положил. Эти эксперименты, эти новые формы!.. Да ну их!
       Зато поэт, с помощью Элоизки, усердно распространял среди народа то, что Недди пел исключительно ему и своей дочери.
       - Подслушивают, такие–сякие слуги, - сокрушался правитель.
       - Да–да, естественно подслушивают. Ты меры–то прими, - советовал Стёпка.
       Внедрилий мер не принимал и, возможно, даже рад был, что его песни пошли гулять по степи с помощью слуг или кого бы то ни было.
       Писать стихи Недди запрещали родители. Они считали, что поэзия – ближайшая родственница магии. А магия в этом семействе – больная тема.
       Стоя у Западных ворот, Степан слушал, как солдаты, ошалевшие от жары, вякали нечто, нацарапанное Внедрилием на клочке старой обёртки в минуту грусти. Чужие солдаты в бирюзовом – а вот поди ж ты! – знают песни Нетума и Недди.
       Город был уныл, перенаселён и обезвожен. В колодцах почти не было воды. Единственным нормальным источником пользовались солдаты. Цены на продукты выросли беспредельно, а вода стала цениться дороже всего.
       Самым непонятным, и оттого особенно пугающим, было то, что враги никого не выпускали из города, но впускали всех желающих. Это было настолько странно, что город жил в страхе: вот–вот что–то случится. Боялись, что Нетум повторит судьбу Элотты, соседней страны, чьи города и селения в одночасье вспыхнули и сгорели по непонятной причине. Пожар был столь грандиозен, что его отсветы видели во всём Восточном Нетуме и в княжестве Вэрлетт.
       Степан терялся в догадках. Почему Акорс просто не вырезал Синий Город, как он это делал всегда? Чего он ждёт? Зачем собрал в Столице такое количество людей?
       Поэт размышлял. Втирался в доверие к бирюзовым. Слушал их разговоры. И, наконец, понял удивительную вещь.
       Солдаты Нора Брасона не служат Акорсу. Их господин кто угодно, только не государь Н’дэра.
       Сам Нор Брасон болен той душевной болезнью, которая возникает от злобного нрава, чёрной зависти и нечистой совести. Она заставляет человека совершать поступки жестокие или нелепые.
       - Кто такой Тогу Стани? – спрашивал Степан у бирюзовых ребят.
       Те отвечали, что это молодой командир, потомок древних
 правителей Н’дэра, Анорры и Каиссы. Он отлично зарекомендовал себя на границе с Лесным Краем. Он уважаем и предан Акорсу. Это говорилось с некоторым сожалением.
       Вот–вот. Предан Акорсу.
       Нор Брасон велел сжечь на площади чучело Тогу Стани, нарядив солому в форму Н’дэра.
       Все безумно боялись возможных пожаров в городе, где нечем потушить огонь. Однако, странный генерал самолично устроил пожар. Слава Богам – поджёг он лишь один единственный дом под Парковой Горкой. От случайной искры на Степановой земле сгорела беседка, потому что это было жилище его соседей и близких друзей. Зрелище того, что от него осталось было невыносимо.
       Сначала поэт решил, что только ненормальный будет собирать в городе такое количество народа, не боясь непременного голода, жажды, смертей и эпидемий. Нор Брасон не боялся ни дурных для него новостей и веяний, ни Стёпки Пыльного, который беспрерывно молол языком, убеждая всех и каждого, что бирюзовые захватчики – люди Н’дэра и даже чего-нибудь похуже, а вовсе не Лесного Края. Поэт готовил восстание, он торопился, он тоже пришёл к выводу, что у генерала есть план. И задумка его – угробить как можно больше обитателей Западного Нетума особо извращённым способом.
       Пыльному было по–настоящему страшно.
       Первое время страх приглушала невозможная тоска по тем, кого он любил и кого больше не увидит. Недди и Элоиза, степенный Лука, весёлый Вальк Тэимар и его Леся, ворчливый Эм Роу и многие другие погибли в Золотом Дворце.
       Вдруг по городу разнеслась весть: правитель жив и живы его дочь и племянница. Они нашли убежище на Белом Острове и король Эжен объявил о намерении помочь Нетуму.
       И всё. Бирюзовые тотчас бросили притворяться, что они из Лесного Края. Кто знает, может, Нор Брасон сначала хотел вести возмущённый народ Нетума войной на север? Для чего бы ни был задуман маскарад, он закончился.
       Генерал моментально провёл аресты – и подвалы Золотого Дворца были забиты патриотами под завязку.
       Степан чувствовал вину. Ведь это он, чёрт возьми, взбаламутил народ и заварил всю кашу. Однако он вновь попытался поднять восстание. Тогда Нор Брасон озверел и пригрозил казнить каждого третьего горожанина, невзирая на пол и возраст. Люди пали духом и озаботились одной проблемой: выжить.
       Тем же занимался и сам поэт. Он чудом остался на свободе, но ему приходилось скрываться и маскироваться. Он постригся, побрился, пообносился и жил где придётся. Чаще – с несчастными людьми, загнанными в город насильно, и теперь ночующими под навесами, телегами и кустами.
       Весь город превратился в тюрьму для приговорённых к смерти. Да ещё завяли цветы на Цветной площади – и Степану показалось, что нет хуже предзнаменования.
       От тоски и безысходности он потерял осторожность и теперь стоял у Западных ворот, глядя сквозь закрывающиеся створки на исчезающий кусочек свободы, вспоминая детство.
       И тут услышал: войско его дорогого друга заняло Мирославль.
       Вот это да!
       И Степан подумал: он будет первым, кто принесёт эту новость горожанам. И он снова попытается поднять народ. Надо всё продумать, всё подготовить… Это произойдёт, когда Недди осадит Столицу или хотя бы подойдёт ближе. Человеческие жизни слишком драгоценны. Он и его соратники не будут рисковать.
       Так рассуждал, глядя в степь, поэт Степан Пыльный, а за холмом Ароды ему мерещилось нечто, настолько страшное и сокрушительное, что его пробрала дрожь жарким днём и тревожно затрепыхалось сердце. И только знакомая незатейливая песенка позволила ему очнуться и уйти от захлопнувшихся Западных ворот, от не в меру внимательных взглядов солдат неизвестного господина.

* * *

       Такой хороший был вечер!
       Они сидели на корме, болтали и пели и даже танцевали: всё–таки на судне присутствовали две дамы. Смотрели на звёзды, а они то ныряли в набежавшие облака, то выныривали и подмигивали своим отражениям в море. Оно было неспокойно, и маленький кораблик то скатывался с волны, то карабкался на следующую. Куг – Ги, велев Клавдию учиться, выкрикнул несколько слов и осчастливил всех сообщением, что морской болезни не будет, потому что он, Хранитель Кораблей, свято выполняет свои обязанности. Он же сбегал вниз и приволок неизвестно как завалявшуюся там и не замеченную раньше гитару. Он же торчал у штурвала, на всякий случай контролируя рулевого: шторм всё–таки. Он же подыгрывал гитаристам на затейливо расписанной дудочке, извлечённой из-за пазухи. И он был очень встревожен, поглядывал на море и морщил нос.
       Элоиза же – вот истинная дочь правителя! – смирилась с тем, что прямо сейчас отправиться домой невозможно, решила не портить людям праздник и веселилась от души. Ещё придёт время тревог, свершений и печали.
       Яна брала пример с сестры. У неё так и стояла перед глазами картина, описанная Элоизой, и сердце сжималось от страха. Но девочка взяла себя в руки, танцевала и пела со всеми. Она понимала, что другим не легче. Её усилия были вознаграждены. Она наслушалась комплиментов и новых песен, повеселилась как следует – и от сердца отлегло. В конце концов, чего бояться? Раз там будет Элоиза, не поздоровится ни врагам, ни дурацкому огню. Только как же она без неё, без Яны? И как ей самой быть без сестрёнки?
       - Янек, - спросила девочка, - скажи, когда всё кончится, я уже не увижу ни Элоизу, ни дядю, никого? Я же вернусь в Москву.
       - Дурочка, да? – вскипел мальчишка. Во–первых, ты можешь остаться на Иллене. Зачем тебе в Москву? А уж если приспичило – так там буду я и моя семья. Папа с мамой раз – и транспортируют тебя, куда хочешь. Хоть к дяде, хоть на Белый Остров. Очень просто и практически в любой момент. А подрастём – нас научат, как это сделать самим. Но знаешь что? Не возвращайся.
       Он хотел сказать нечто про Алину, но сдержался: Яна может и в глаз заехать. Янек высказал вторую причину:
       - Тебе может понадобиться защита. Охрана. – Он выразительно кивнул на жёлто–зелёный парус. – Кто станет тебя опекать в Москве? Только не говори, что Алина всех покусает.
       - Всех? Кого это всех? Все снова захотят меня убить? Мне что, опять ходить с кем–то за ручку?
       - Да тише ты!
       - Янек! Какого беса?! – взвился Куг – Ги. – Зачем пугаешь её?
       - Да не пугаю я. Чего, она сама не понимает? Я ей говорю: останься, здесь безопасней, а она: в Москву, в Москву!
       - Там её дом.
       - Здесь тоже.
       - А где твой дом, Янек?
       - Где?
       - В Москве или здесь?
       - Что?
       - Ау!
       - Я не знаю.
       - А ты подумай.
       - Зачем?
       - Ну, так просто, для развлечения.
       - Отстань от детей, Куг–Ги! – велел Лука.
       - Да я что, приставал, что ли?
       - У меня там школа, - рассуждал Янек, - родители… Папин бизнес... Грибоедово…
       - Лесной Край… - подкинул идею вредный домовой.
       - В каком смысле?
       - Лесной Край тоже там.
       - Нет, здесь.
       - Ну, и где твой дом, Хранитель?
       - А…- встал в тупик Янек.
       - Его дом там, где его родители, - сказал Лука.
       - А где его родители? – прикалывался мохнатый приятель.
       - Ну…
       - Спроси, где его дом, – подсказал Тогу.
       - О, точно! А где твой дом, Куг–Ги?
       - А у меня их несколько. Что, съел? – Домовой захихикал и показал Янеку язык.
       - Вот и у меня несколько, - сообразил Янек и тоже показал язык.
       - Вот и у Яночки два, - сказала Элоиза, имея в виду Москву и Нетум.
       - Три, - сообщил Шоэтт, намекая на Белый Остров.
       - Что же ты не отправился в один из своих нескольких домов, Куг–Ги, а сидел в дохлом корыте пять лет? - посмеиваясь спросил Тим.
       - Ждал, не проплывёте ли вы мимо. Очень хотел попутешествовать в приятной компании. Так и рвался к вам на борт, ты же сам заметил, - ответил Тиму домовой.
       - Не ссорьтесь, дети, - вякнул из–за штурвала Клавдий. – Палубу драить будете.
       - А насчёт Яночкиной безопасности – не беспокойтесь, - заявил
Куг–Ги. – Она возьмёт меня с собой, я поселюсь в тёмном уголочке…
       - В кладовке у нас, что ли? – обалдела Яна.
       - Да–да, именно там. Или на антресолях. Я буду её защищать и приносить удачу. Кто может похвастаться, что у него есть личный домовой? А потом я женюсь, у нас родятся дети… А что такого смешного? Я не имею права жениться?
       Лука и ребята стонали от смеха. Яна же думала, что кладовка у них с Алиной никак не приспособлена для проживания.
       - Ой, нет, Куг – Ги, очень пыльно у нас, всё забито старыми вещами. А с антресолей твои дети упадут и разобьются.
       Пока что упал Янек. Он закатился под скамью и там собрался помереть от смеха.
       - Тогда я буду жить по–соседству, идёт?
       Маленький Хранитель внезапно высунулся из–под лавки и сердито сказал:
       - По–соседству уже живу я. Что, думаешь, не смогу её защитить?
       - Я буду защищать вас обоих, раз тебя, Янек, угораздило связаться с неподходящей компанией. Вот я женюсь… Чего вы ржёте?
       Яна представила, как Куг–Ги и его жена появляются у них во дворе с выводком маленьких Куг–Гят и коляской, из которой торчат мохнатая мордочка и мохнатая лапочка, а соседки падают в обморок…
       Как ей хотелось этого!!! Чтобы Куг-Ги жил по-соседству.
       Янек выполз из–под скамьи и, не поднимаясь, пробурчал:
       - Это тебя, Куг–Ги, придётся защищать, ты тоже в этой компании.
       - И, согласись, компания замечательная, - мечтательно произнёс домовой.
       - А на ком ты собрался жениться? Невеста хоть есть?
       - Невеста – это такое понятие… Лука, ты одобрил бы мой выбор?
       - Конечно, мой дорогой мальчик, как же иначе? – улыбнулся советник. Он повадился называть их мохнатого спутника так же, как своего воспитанника.
       - Раз все довольны, давайте споём, - предложил Куг–Ги. – Изобрази, Тогу, ту вашу песню про душицу. Про полезное лекарственное растение.
       - Это женская песня, мужчинам нельзя петь - удачи не будет, - заартачился лейтенант, - пусть поёт Элоиза. Она точно знает.
       Девочка не стала кочевряжиться и взяла инструмент.

       Гроза прошла. Не видно дна
       У этой речки мутной.
       Мой дорогой, спеши сюда,
       Воспользуйся минутой.

       У кромки белого песка
       Всё влажно и душисто –
       Среди травы царит пока
       Лиловая душица.

       Где с дикой груши наземь сбил
       Плоды июльский ливень –
       Наговоримся о любви,
       Пока мы молодые.

       Пока владетель городов
       И в них – высоких залов,
       Не собирает для боёв
       Всех преданных вассалов.

       Пока на празднествах шальных
       Хмельные менестрели
       О славных подвигах твоих
       Баллады не пропели.

       Пока ты не устал от битв,
       А я – от ожиданья,
       Наговоримся, мой жених,
       На годы расставанья.

       В их далях нежности словам
       Так просто заблудиться!
       Наговоримся же пока,
       Пока цветёт душица.

       Элоиза передала гитару Луке и он стал тихонько наигрывать что–то задумчивое. Клавдий встал и пригласил девочку на танец. Куг–Ги сделал вид, что убирает дудочку. Янек, зверски сверкнув на него глазами, протянул ладошку Яночке. Домовой усмехнулся и поднёс свирельку к губам.
       Танцевало море, кружились облака и звёзды, плясал на волнах маленький кораблик. Яночкино сердце парило чайкой, потому что её стремились защищать, потому что хотели, чтоб она жила рядом, потому что с ней танцевал Янек, который блаженно жмурился всякий раз, когда каштановые волосы касались его лица.
       Узор на дудочке Куг-ги напоминал Яне цветы Цветной площади, которую она впервые увидела ночью. Когда – нибудь они с Янеком станцуют на ней в Праздник Всех Рек, в последний день летней Ярмарки Ремёсел. Площадь не будет качаться под ногами, как палуба.

       * * *

       - О чём думаешь, Элоиза?
       - О том, о чём ты запретил разговаривать. Так что даже не спрашивай.
       Она не собиралась беседовать с Клавдием на эту тему. Сегодня поговоришь, а завтра весь день моешь посуду. Нет уж.
       Элоиза не собиралась никого осуждать и обижаться тоже раздумала. Папа всегда прав, а он говорит, у каждого свои причины. Когда она вернётся в свой город, всё изменится. Она всё уладит, всем всё объяснит, всех примирит, если они останутся живы.
       Не стоит ни о чём жалеть. В жизни была тайна, а теперь её нет – и это лучше. А раз она была – значит, так было надо. Всё идёт так, как должно идти, и однажды устроится ко всеобщей радости.
       Элоиза вздохнула.
       - Как здорово начинались каникулы! – сказала она вслух.
       Как было весело до того момента, когда закрыли городские ворота и папа познакомился с Тогу!
       В самый первый день девочка проснулась рано – рано и поняла, что больше не заснёт. Золотой Дворец спал. К подружкам бежать было бесполезно. Все они собирались как следует отоспаться сегодня.
       Спал Синий Город. Только ранние пичужки пробовали голоса. Элоиза решила пройтись по утренним улицам в лёгкой дымке первого летнего дня.
       Она вылезла в окно, спустилась по колонне с крыши, потом пролезла под оградой парка, там, где когда – то вытекал ручеёк. Можно было выйти, как все нормальные люди, но это ж не интересно!
       Элоиза не пошла в центр. С Парковой Горки она спустилась в самую старую и самую зелёную часть города. Здесь обитали зажиточные горожане. Их жизнь была неспешной, дома поражали архитектурными выкрутасами, сады – относительной свежестью. Девочка щурилась на первые лучи, улыбалась цветам, что торчали сквозь витые ограды, слушала звуки пробуждающегося города. А птицы степей и парков распелись вовсю!
       Вон дом Стёпки Пыльного, друга их семьи. Поэт, разумеется, ещё дрыхнет без задних ног. А вот в соседнем доме как бы чего не случилось: ворота распахнуты настежь. Степан говорил, что здесь живут его друзья. Но забор был глухой, и девочка никогда не видела обитателей вычурного здания.
       Конечно, Элоиза сунула нос во двор. И столкнулась с хозяином дома. Он выходил из ворот и в руках у него были разные художественные причиндалы: мольберт и чемоданчик с красками.
       «Ага, вот какие друзья у Стёпы!» - сказала девочка сама себе. Она моментально преисполнилась почтения, уважения и любопытства.
       - Мастер Георгий! – вежливо поклонилась Элоиза.
       Он настороженно и чуть насмешливо смотрел на неё, а потом назвал так, как называл её отец за необычный разрез зелёных глаз рода Внедрилиев.
       - Здравствуй, котёнок.
       Художник добавил ещё что–то о том, что раз она здесь, значит, так и должно быть.
       - Ты тут живёшь? – спросила наследница. – Можно мне прийти днём, посмотреть на твои картины? Говорят, ты разрешаешь.
       - Зайди сейчас, - предложил мастер. И Элоиза зашла.
       Она бродила по узким коридорам и светлым комнатам, не замечая обстановки. Конечно, девочка, как и все, видела художника и его работы на площади во время ярмарок, но это не то. Здесь в Элоизину душу вползало что–то тихое, нежное, уютное, бесконечно ласковое и дорогое.
       Девочка на что–то села и, продолжая пялиться перед собой, глупо улыбалась сквозь слёзы. Она думала о маме, которую никогда не видела, на память о которой не осталось даже портрета. О папе, которому, конечно же, тяжело без неё и грустно. А всё почему? Потому, что смотрела Элоиза на махонькую картинку в серебряной рамке. Великие Сады – и в них её собственные бабушка и дедушка. Молодые, счастливые, среди цветущих яблонь. Их парадные портреты в Золотом Дворце казались жалкой мазнёй по сравнению с этим карандашным наброском.
       - Совсем счастливые люди здесь не плачут, - произнёс мастер Георгий. – Я нарисую тебе такую же картинку. Хочешь?
       Девочка кивнула.
       - Пока что возьми вот это. Я сделал его давно. Для тебя. Просто я видел твою маму.
       Он вложил ей в руку золотой медальон на цепочке. Внутри она обнаружила портрет красивой женщины и погладила его осторожно. Элоиза непременно бы разрыдалась, но распахнулась дверь – и вбежала девушка. Тоже очень красивая. Все говорили, что жена Георгия необыкновенная, и это было так.
       - Ой, какие гости! – воскликнула она и зевнула. Ещё пара слов – и Элоиза обнаружила себя сидящей в столовой за чаем. Она уже весело болтала и уплетала булочки.
       Так началась их дружба. До самой летней ярмарки девочка прибегала сюда чуть ли не ежедневно. Она уже спокойно смотрела на творения хозяина, она отнесла домой и подарила папе портрет бабушки и дедушки в Великих Садах, она уже называла мастера Георгия Гошиком и мечтала познакомить его и папу.
       Взрослые не горели желанием знакомиться. С отцом–то всё ясно, ему вечно некогда. Хотя он трижды спускался с ней с Парковой Горки, заканчивалось всё посиделками у Степана. Потому что соседний архитектурный кошмар оказывался запертым и пустым.
       - Ты не хочешь знакомиться с моим папой! – наконец дошло до Элоизы.
       - С чего ты взяла? Хочу. Но никто не виноват, если вчера неожиданно пришлось уехать.
       - Обещал мне быть дома.
       - Элоиза!..
       - Тебе не нравится мой папа? Скажи. Если не нравится, я отвяжусь и не буду вас знакомить.
       - Знаешь, котёнок, ты не права.
       - Тогда пойдём со мной. Прямо сейчас. О! Я знаю, что вы подружитесь.
       - Нет.
       - Да почему же?! Почему не подружитесь?
       - Подружимся. Потом. Сейчас не хочу идти. Не готов. Нельзя же так сразу.
       - А когда? Когда пойдём?
       - Смотри сюда, Элоиза. Видишь эту картину? Ты так меня достала, что я только и думаю, что о твоём папе. Ты и он мешаете мне работать. Даю слово: закончу картину вот эту – и тут же иду с тобой. Прямо сразу. Только отстань.
       - Когда закончишь?
       - Ко Дню Всех Рек, думаю.
       - Тогда – после праздника.
       - Хорошо. После праздника. Тут же.
       - Скажи, Жорик, где эта река, что у тебя на картине? Это ведь не на Иллене?
       - Нет, конечно.
       После праздника картина оказалась у отца в кабинете, а на двери дома художника Элоиза обнаружила записку:
       «Прости, котёнок, мы уезжаем ненадолго – очень срочные дела. Когда вернёмся – сразу к тебе. Не грусти».
       Грустить было некогда. За четыре дня произошло столько событий! Тогу со своими напал на папу, объявилась сестрица Яна, был захвачен Нетум, а их дружная компания начала мерять шагами Тайную Дорогу.
       Где сейчас её дядя, двоюродный брат Элоизиного отца, и где сейчас её… наверное, тётя?
       Клавдий проводил девочку до скамьи. Его позвали – и он отошёл. И тут потихоньку подкрался Янек. А следом – Яночка.
       - Элоиза, - прошептал мальчик и покосился на капитана, - значит, твой дядя художник и живёт в Столице? А как его зовут?
       - Мастер Георгий, - одними губами ответила она. А кому охота весь день мыть посуду?
       - Надо же. Как моего.
       - Что твоего?
       - Не что, а кого. Моего дядю тоже зовут Георгий. Он тоже художник. И я точно знаю, что он часто бывает в Синем Городе. Ой, что я говорю?!
       - Вот именно. Как он может там бывать, да ещё часто? А Слова Изгнания?
       - Наверное, я что–то путаю.
       - Да.
       - А может, у вас один дядя на двоих? Ой, нет, у нас один дядя на троих? – предположила Яна.
       - У вас один дядя на всех? – хихикнул подошедший Куг–Ги. – Тогда уж на шестерых. Ужас! Столько племянников! Чокнуться можно! Вы должны вашего дядю беречь и лелеять.
       - Подожди, здесь что–то не то.
       - Да, как–то не сходится.
       - Не может же этого быть на самом деле.
       - Нет, Элоиза, если ваш дядя – наш дядя, то как раз может.
       - Но мы же не родственники!
       - Да, действительно.
       - Ничего не понять.
       - Знаете что, предлагаю отложить эту проблему до просветления в мозгах или до какого – нибудь случая. А то эти дяди…
       - Ага! – сказал Клавдий.
       - Ладно – ладно, - замахал лапками Куг–Ги, - приготовлю завтрак.
       - И обед. Вы все четверо.
       - А посуда?
       - Помоете.
       Элоиза оскорбилась:
       - Знаешь, дружок, ты просто как мой папа. А я тебя ещё манерам учила!
       Вредный Клавдий улыбнулся.
       - Я круче, чем папа. Я – капитан. Привыкай.

       * * *

       Большой белый корабль ткнулся носом в волну, вильнул задом, хлопнул парусом, завалился на бок и содрал о древнюю пристань половину названия. Вторую половину что–то содрало раньше. На левом борту вместо имени судна красовалось горелое пятно. Как его звали? Да кто разберёт!
       Корабль, лишённый имени – что может быть хуже?
       - Что это? – спросил Фе. – Как это?
       Его нервы были на пределе. Перед прибытием судна Штефана колдун занимался интересным делом – ругал сам себя. Как умудрился сбежать Виктор, что позволило ему очнуться раньше положенного срока и когда это произошло, всё – равно было не понять. Так что это не повод для самобичевания. А вот как он, Фе, мог так сильно, до потери сознания, испугаться Акорса? Позор ему, великому магу, защищённому могущественнейшим заклинанием! Акорс должен был бы знать, что убив Фе, непременно погибнет сам, а помирать ему ой, как не хочется! «Так чего же я дрожал, как собачий хвост?» - думал колдун и от досады едва не драл на себе остатки волос. Это всё инстинкт самосохранения - то, что не изживается так просто, несмотря ни на какие заклинания.
       - Ничего – ничего, - бормотал Фе, - очень скоро я поквитаюсь с Акорсом и со всем Илленом. Хозяин Н’дэра и прочей мерзости станет моим рабом и разрушит то, что ещё не разрушил. С его помощью я подчиню другие миры и стану владыкой Вселенной. Ха! Здесь, в замке Крэис будет моя лаборатория. Жалкие, чудом выжившие, обитатели Иллена – считай, уже мои подопытные крысы. Они перестанут цепляться за свои гнусные жизни и будут умолять меня убить их быстро и не больно, как… как…
       На этом месте Фе обернулся к ковру. За ковром была дверца, и вела она в тайную лабораторию колдуна. Никто о ней не знал. Абсолютно. Зато сам он вдруг подумал, что хорошо бы спрятать нечто, хранящееся там уже пять лет. В земле, за скалой, на кладбище, это будет укрыто понадёжней, чем здесь. На всякий случай и от греха подальше. Нет, Фе не боится. Но тот, кого он не боится, способен на такое…
       Колдун откинул ковёр, тронул дверь - и увидел в окно мотающийся невдалеке корабль Штефана. Председатель ошалел, остолбенел и покрылся потом. А едва придя в себя, помчался вниз, разбираться.
       Фе забыл вернуть ковёр в исходное положение. Он уронил на пол тетрадь, которую только что собирался бросить в огонь – тоже на всякий случай. Она раскрылась на том месте, которое не должно было попасться на глаза ни одному живому существу. Тем более тому, кого Фе совсем не боится. А чего бояться? Как он окажется здесь?! Да и вообще, не то это существо, по поводу которого можно переживать.
       Тем не менее, спускаясь вниз, маг тревожно оглядывался. Ему мерещились голоса и крики, и взгляды тех, кого больше нет. Да полно, уж не чудятся ли ему привидения, о которых вечно шепчутся трусливые слуги?..
       
* * *

       - А давайте–ка, пока шторм, преодолеем завтрашнее расстояние за одну ночь, - предложил Куг–Ги.
       - О, пожалуйста! – вскричала Элоиза. – Давайте!
       - Я могу незаметно провести судно к замку, под прикрытие скал. Ночь и шторм – лучшие условия. Чего тянуть? Вдруг Фе догадается, что Штефан и компания чокнулись неспроста.
       - Да. Я могу увеличить скорость судна и…
       - Нет, Янек, я уже это сделал. Так что иди отдыхай. В такую ночь нужно действовать с умом. А вы не заметили, как быстро мы движемся с самого заката?
       - В такую кошмарную погоду я ничего не замечаю, - пожаловался Лука, а Куг–Ги похвалился:
       - Так и было задумано. Я же знал, что вы согласитесь.
       Клавдий, забывшись, чертил в карте то ли путь корабля, то ли ещё что–то. Маленький домовой постоял – постоял, отобрал у него карандаш, сломал и выкинул в море.
       - Ну, ты вообще, Куг–Ги! – обиделся капитан. – Это был последний карандаш! Больше нет. Что ты себе позволяешь?!
       - У Янека есть ручка, - пожал плечами пакостник и отвернулся. Тогу покрутил пальцем у виска.
       - Это нервное, - сказал он.
       Волны сильнее раскачивали кораблик. Облака стали чернее, крупнее и гуще. Старый советник закрыл глаза. Он просто не мог видеть столько враждебно настроенной к нему воды.
       - Что–то меня тошнит, - пожаловался Лука, - не помогает твоё шаманство, мой мальчик.
       - Да? – всполошился Куг–Ги. – Я сейчас. – Он побегал по палубе и поорал немного.
       - Теперь всё будет нормально, мой дорогой старичок, - пообещал домовой.
       Тим отозвал Шоэтта в сторону.
       - Послушай, ты знаешь язык Синего Берега?
       - Я – нет, а вот Элоиза…
       - Это Слова Призыва. А язык я тебе сказал какой. Это не средство от морской болезни.
       - А чего призыва? Призыва–то чего? Эти Слова бывают разные.
       - Почём мне знать? Кто сейчас говорит на языке Синего Берега? Какой–то родственной души призыв.
       - Ужас! Что делать? Поймать его?
       - Говорил я вам, но вы же все умные! Следи за ним.
       Именно этот момент выбрали две девчонки, чтобы поссориться.
       - А ещё говорят, больше нечем писать, - говорила Элоиза Яне. Вот ты, например, чем пишешь? И что ты всё время пишешь? Письма? Нет? Тогда покажи.
       - Отстань, какая тебе разница?
       - Это не по–товарищески. Дай посмотреть.
       - Прекрати, Элоиза, - сказал Тогу. – Сядь и успокойся. Это у тебя от переживаний, что скоро на месте будем. Все нервничают.
       Наследница попыталась отнять у сестры бумажку, но та тихо засмеялась и разжала ладонь. Записка полетела в море. Но Элоиза цап – и поймала её, перелетающую через борт. Невзначай она сбила с ног Шоэтта, что подбирался к Куг–Ги.
       - Ого! – закричала Элоиза. – Да тут стихи. Сейчас мы их прочтём!
       - Не надо, - отказался Янек.
       - Почему? Может, это очень хорошие стихи. Что же им, пропадать?
       - А если плохие – Яна обидится, - покраснев, ляпнул Клавдий. – Отдай ей.
       Куг–Ги отступил на пару шагов от Тима и произнёс пламенную речь в защиту поэзии и поэтов.
       - Смотря у кого какой вкус. Некоторым нравится классическое стихосложение, - он отошёл ещё. – Для этих людей традиционный размер, рифма и сюжет составляют основу жанра.
       Куг–Ги ещё немного подвинулся назад, а Тим, глядя на него в упор, подошёл ближе.
       - Другие же любят нечто более авангардное, - сказал ему домовой и спрятался за мачту. – Вроде опытов Степана Пыльного. Он всю жизнь провёл в Столице Нетума и впитал в себя её особенности.
       Шоэтт, кряхтя, поднялся и попытался зайти сбоку. Ловкий
 домовой изменил траекторию отступления. Он двигался к штурвалу, продолжая болтать.
       - Поэт, родившийся в Синем Городе примерно в тот же год, что и я, отразил трудности его скудности и тяжёлый безводный быт. Он выразил это в своих безрифменных, безритменных стихах. Поэтому, как говорится, о вкусах не спорят.
       Все чуть не выпали в осадок и тихо пялились на Куг–Ги.
       - Так ты говоришь, не учился в школе? – спросил, наконец, Тим. Он даже охрип от удивления и возмущения. – А ну, поди сюда, полиглот ты наш.
       Вместо этого любитель поэзии спрятался за спину Янека. Мальчику доверили в такой сложный момент постоять у штурвала и он был ужасно горд. Он спросил:
       - Вы что, так играете?
       Вместо ответа лохматый прохиндей схватил весло и, размахнувшись, стукнул Янека по голове.
       Стоп!
       Яночка поняла всё очень чётко.
       Куг–Ги даже не дотронулся до Янека.
       Куг–Ги хотел, чтоб все думали, что он ударил мальчика. На самом же деле Янек свалился к ногам домового по какой–то другой причине. Тот, не мешкая, ухватился за штурвал.
       В тот миг, как маленький Хранитель упал, со всех сторон на борт вскинулись бело–серые лапы и показались лохматые морды. Похожие на человеческие.
       - Вечер поэзии окончен. Сопротивление бесполезно, - сказала
 одна из них скрипучим голосом.
       Бело–серое чудище полезло на палубу.

       * * *

       Слуги выводили из шлюпок людей, абсолютно невменяемых. Кто–то пел, кто–то бессмысленно хихикал, кто–то крутил головой, тревожно озираясь… Прибывшие были оборваны, все в синяках и ужасно голодны и грязны.
       К Фе подвели Штефана и Снежану. Светлые волосы женщины сбились отвратительным колтуном, а под заплывшим глазом красовался фингал. Вторым оком она томно глядела на супруга, обнимала его и пыталась на ходу поцеловать в губы. Тот не сопротивлялся, а даже наоборот, приветствовал.
       - Не намиловались, что ли, в море? – злобно вопросил Фе. – Эй, прекратите!
       Снежане и Штефану было не до него. Колдун велел слугам оторвать голубков друг от друга и удерживать на расстоянии. Он пытался вызнать у них и у прочих ненормальных, что случилось, но всё бесполезно. Пытался и не мог снять заклятие, потому что заклятия, как такового, не было.
       - О, все черти, всех миров! Что происходит? – взвыл Фе и велел позвать Илоу.
       Из подвала, где председатель запер мятежных коллег, извлекли и доставили пред его ясны оченьки худенького и мрачного юношу. Взгляд его был полон отвращения ко всему на свете и, больше всего, - к самому Фе.
       - Послушай, Илоу, - вкрадчиво начал маг. – Не мог бы ты спросить у этих людей, что случилось с ними в море. Они все сошли с ума. Не напугал ли их Морской Народ или другая какая пакость? Не нажрались ли они на берегу травки – родянки? Или это происки Эжена, - и Фе добавил длинную нехорошую фразу.
       Юный маг глянул на Штефана со Снежаной. Уголки губ взметнулись вверх, взгляд стал озорным и весь он чудесным образом преобразился. Что делает с людьми улыбка! Но это было лишь миг.
       - Отвали, Фе, - устало сказал Илоу.
       - Я не знаю, что делать с тобой, - в который раз попенял ему учитель. – Я пытался найти к тебе подход и добром, и при помощи наказания. На тебя уже не действуют угрозы расправиться с твоей семьёй. Мне не нравится твоё состояние. Да, я заинтересован в тебе, но не до такой же степени, чтобы терпеть бесконечно. Если я скажу, что убью Оли, ты ответишь мне то, что уже говорил. Мне надоело, Илоу. Поэтому ты оказался там, внизу.
       Молодой человек отвернулся. Внизу ему не понравилось.
       - Мой брат жив? – спросил он.
       - Я отпущу тебя. Да. И Оли отпущу. Вы истрепали мне все нервы, - продолжал сокрушаться маг. – Но давай заключим сделку.
       - Не верю, Фе, - сказал Илоу.
       - Просто слушай. Вы будете свободны, но ты окажешь мне три услуги.
       - Разве я - золотая рыбка?
       - Не перебивай. Первая услуга – ты узнаешь для меня, что я просил. Вторая – всех этих безумцев транспортируешь в наш мир. Третья – ты дождёшься меня – и мы простимся по – хорошему. Ты мне по – своему дорог, Илоу. Никто так не издевался надо мной, как ты.
       - Третье условие мне не нравится. Мы с Оли уйдём до твоего возвращения. Ты дашь нам бумагу.
       - Ладно, - неожиданно легко согласился колдун. Далеко они не уйдут. Приказ уже отдан, братьев Натано не выпустят из Дома Мудрости. Но и Илоу был не лыком шит.
       - Ты всё врёшь, Фе, - справедливо заметил он.
       - У тебя есть выбор, мальчик?
       - Выбора нет, - сознался строптивый ученик.
       - Тогда приступай. Потому что твой Оли сейчас там, куда скоро переедут остальные. А наш домашний хищный червь, может быть, уже захотел поужинать. В любой момент… Нет–нет, не проси меня за остальных – бесполезно. Но Оли я отпущу. Ради тебя.
       Илоу поёжился. Мысленно, он уже простился с братом, но если Оли жив…
       Молодой маг в очередной раз проклял свою судьбу и приступил.
       Он взял в оборот Штефана, задавал ему простые вопросы, прикладывал руку ко лбу, заглядывал в бесстыжие похотливые глазки. То же он проделал со Снежаной и ещё кое с кем из прибывших, и выдал результат:
       - Они помнят только песню про любовь моряка к крестьянке среди безумного – безумного – безумного мира.
       - Что?
       - Что слышал.
       - Где это произошло?
       - На Туманном озере, - нагло соврал Илоу. Ну как можно не соврать Фе?
       - Да? А кто пел?
       - Певец за сценой.
       - Хватит юродствовать!
       - Я серьёзно. Они не видели его. Или её. Не разобрали, чей голос.
       - Тут и разбирать нечего. Это он. Соловей наш майский. Эти его песенки! Эти… Что стоишь? Верни им разум!
       - Я не могу. Это твой личный враг – вот сам и действуй.
       - Но и я тут бессилен!
       - Зови Оли, Фе, - поморщился Илоу.
       - Приведите, - разрешил колдун и обратился к ученику:
       - Вот бумага, смотри, подпись, печать, всё как положено. Пусть эти люди вернутся к нам с твоей помощью. Удачи, Илоу. Удачи, Оли.
       Он похлопал по спине паренька, которого только что ввели в комнату. Страх ожидания смерти всё ещё метался в его глазах. Он молча привалился к плечу брата.
       - Оли, - сказал Илоу, - Фе отпускает нас. Ни с того ни с сего. Я ему не верю. Где–то здесь, на бумаге, стоит какой–нибудь значок или написана фраза особым образом. Мы не сможем уйти. Но людей я доставлю домой. Потому что это же люди. Но не переживай, Фе поплатится за обман. И вообще за всё. Я это чувствую. Посмотри, как ему страшно, он знает, что грош цена его мерам безопасности. И знаешь, кого он боится? Того, кого всю жизнь называл трусом.
       Оли не хотел смотреть. Он хотел уйти. Он был былинкой на ветру, его гнули и ломали силы, неподвластные его пониманию. В мире волшебников Оли был никем.
       - Идём, - наконец сказал брат, и парнишка отлип от его плеча. Скорее отсюда и пусть они разбираются сами, эти сладкие парочки: Акорс и Виктор, Фе и Куг – Ги.

       * * *

       Янек обнаружил, что сидит, привязанный к мачте, и не может пошевелить руками. Напротив маячило нечто огромное и лохматое. Своих друзей мальчик увидел на скамье, причём никто из них связан не был. Интересно, за что ему такая честь?
       Тут Янек заметил, что над бортами торчат большие светлые морды.
       - Ой, мамочки! – вскрикнул Янек.
       Сероватая тушка напротив повернула к нему такую же сероватую морду.
       - Ну что, поговорим? – спросила она. – Кто тут главный?
       Никто не знал, чем такой интерес грозит «главному». Поэтому все дружно уставились в пол. А вредный Тим решил сдать кой–кого:
       - У нас тут главный – Куг–Ги. Делает всё, что захочет. Хочет – сидит в уголке, хочет – людей вёслами лупит. Искусствовед наш.
       Страхолюдина нахмурилась:
       - Не смейте обижать Куг–Ги. Вам всем до него далеко.
       - Да уж. Куда уж, - не унимался Тим.
       - Ты главный? – рявкнуло на него существо.
       - Я главный, - сознался Янек.
       Существо осталось довольно.
       - Ну, конечно! Даже волшебничьи детёныши главнее всех! Такая козявка – и уже во главе. А всё почему? Потому что волшебник.
       Штурвал и Куг–Ги за ним скрывала могучая спина морского чудика. Но теперь домовой подал голос.
       - Перестань, - велел он. Я сделал, как вы просили, но ты не должен его оскорблять. То, что вы до смерти боитесь волшебников – ваши проблемы.
       - Разве слово «волшебник» - это ругательство? – удивился монстр. – Ну, да ладно. Перейдём к делу.
       Янек испугался.
       - Вы… вы будете нас есть?
       Белёсые морды скрипуче загоготали. По спинам Луки и ребят забегали мурашки.
       - Они хотят поговорить с вами, - пояснил Куг–Ги. – Жаль, пришлось нейтрализовать Янека, но иначе они бы и близко не подплыли. Морской Народ аж трясёт от волшебников.
       - Морской Народ! – ахнули все и с ужасом переглянулись.
       - Не стоит пугаться, они безопаснее котят. И не теряйте время. Я организовал переговоры, так уж поговорите, пожалуйста.
       И все замолчали.
       Первым начал гость.
       - Значит, ты – маленький Янек? Ян Лаэнса. Имя–то ещё какое! На месте твоего отца я бы…
       - Представься, пожалуйста, - попросил Лука. Куг–Ги бросал на пришельца такие убийственные взгляды, что советник опасался, за здоровье монстра.
       - Ах, да, меня зовут Рвр. Я главный у нас. А это, соответственно, мои соплеменники. Всё местные жители.
       Вопреки ожиданиям, Лука не выглядел испуганным. Он взял процесс в свои руки.
       - Э – э – э… - начал советник. Он не был уверен, что правильно выговорит имя. – Скажи нам Рырывр…Ой, прости, Вывр… Ох, нет…
       - Рвр, - подсказал местный житель.
       - Ну, да. Мы очень мало знаем о Морском Народе, а хотелось бы знать больше. Где, например, те места, в которых вы живёте и какого лешего, в конце–то концов, топите корабли?
       Рвр оказался умным малым. Он не стал обижаться на человеческие предрассудки и, чтобы легче было понять друг друга, начал рассказывать.
       - Наш дом – это море. Дальние острова в нём и его глубины. Мы жили здесь всегда. Если вы помните, когда–то прекрасно ладили с жителями Синего Берега.
       - Точно, было такое, - подтвердил Тим.
       - В те времена вообще было хорошо. Много еды, много воды, много тепла и много кораблей. Да–да, было с кем поболтать на плаву.
       - Поболтать? – удивился Шоэтт.
       - Точно. Перекинуться парой шуток, обменяться новостями. Торговля процветала и вообще, было здорово.
       Рвр мечтательно облизнулся. И кто ж ему поверит, что Морской Народ прибивался к кораблям исключительно с целью потрепаться? Язык – просто лопата!
       - Мы жили в ладу со всеми подряд, но когда настало время выбирать, встали на сторону Маленького Народа. Родственники, как – никак, - хохотнул Рвр.
       Клавдий икнул. Куг–Ги фыркнул. А остальные сказали:
       - Ага! Вот кто нам расскажет, что случилось шестьсот лет назад и из–за чего они поссорились с Хранителями!
       - А я и не знаю, - виновато сообщил местный житель. – Никто не помнит и никак не узнать.
       - Это факт, - подтвердил Куг–Ги.
       - Тайна, покрытая мраком, - добавил Янек. А Рвр закончил:
       - За это мы попали в немилость к победителям. Нас изгнали с излюбленных мест, подальше от побережья. Уцелело нас очень мало. Мы вели себя тихо – тихо. О нас все забыли. А когда стали случайно натыкаться на нас – всё–таки мы размножались, - с гордостью произнёс предводитель, - вспомнили и решили, что мы опасны. Начали нападать на нас. Пришлось как следует попугать вас – людей и эльфов. А то ведь знаете: в некоторых мирах на нас охотятся как на тюленей. Ради шкуры. И даже едят.
       При этих словах всю компанию затошнило до невозможности.
       - Потом стали мелеть и исчезать реки – и теперь Бесконечное Море уже не то. Оно тоже обмелело и оскудело. А тут как раз Куг–Ги с рассказом о ваших людских проделках.
       Сзади раздался ещё один голос, женский.
       - Недавно на наш народ так и посыпались несчастья. Порой над океаном проносится звук – и рыбы дохнут целыми стаями. Иногда во всём море вода приобретает жуткий вкус и запах. В такой воде не могут расти наши сладкие водоросли. Да и мы в такие дни сидим на берегу и жуём траву и жёсткие листья. Бывает, на нас нападает беспричинный страх – и все от мала до велика мечутся, и не знают покоя, и совершают странные поступки. В прошлом году мы видели сияние. Оно прокатилось от берегов провинции Крэис до Синего Берега. После этого на наш народ напала болезнь, о которой мы и не слышали. Не знали, как лечиться. Если бы не Куг–Ги, погибло бы очень, очень много людей.
       - Пропала вода, - сказал ещё кто–то. – Всё–таки мы пьём пресную воду, а её становилось меньше и меньше. Если бы не Куг–Ги, научивший нас рыть колодцы, мы бы умерли от жажды.
       - Если бы не Куг–Ги, мы были бы лишены тех вещей, что нам необходимы, - произнёс Рвр. – После стольких лет упадка и дикой жизни у нас снова расцвели ремёсла и кулинария. И даже садоводство. Нам есть, что предложить тем, кто хочет с нами дружить.
       - Мы хотели сделать Куг–Ги Великим Шаманом, но он отказался, - сокрушённо сказала женщина.
       - Что ж ты так, Куг–Ги? – в лад ей подхватил Тогу.
       - Короче, Лесной Край потихоньку помогает Маленькому Народу. Морской Народ, может, и знает об этом, но по – прежнему считает Хранителей опасными негодяями, - дошло до Шоэтта. – Так?
       - Угу, - подтвердил домовой. - Лаэнса помогают втихаря. А то будет бунт.
       - Мы в отношении тебя избрали не ту версию, да, Куг–Ги? Всё–таки ты тот, о ком я слышал. Ты – доверенное лицо моих государей. Точно?
       - Угу, - не стал он отказываться.
       - А Тим всё–таки не прав и должен извиниться.
       - Нет.
       - Почему нет?
       - Одно другому не мешает. Пока наш Тим думает, что я предатель, он извиняться не должен.
       - Да ну тебя, Куг–Ги, - отступился Шоэтт. – Я только вот что скажу: раз Эжен считает тебя другом, с тобой всё в порядке.
       - Отстань от меня, ладно, - устало попросил домовой. Он весь как–то сник и не смотрел на ребят.
       Лука вернулся к теме.
       - Так чего хочет Морской Народ?
       Рвр оживился:
       - Возвращения доброго имени, разрешения плавать везде, возможности вернуться в наши старые жилища и… и дружбы. Как раньше.
       - Странная проблема, - сказал Янек. Отчего было не обратиться к нам?
       - Да Лаэнса – то здесь при чём? – Рвр даже хрюкнул от возмущения. – Мы обратимся к Владыкам Морей.
       - К кому?
       - К первой девочке из рода Внедрилиев.
       - Э, нет! – вскричала Элоиза. – Я здесь точно ни при чём.
       - Спокойно, котёнок, - сказал Куг–Ги. – Так уж судьба распорядилась, что ты на этом судне. Иначе они стали бы искать тебя по лесам и степям. Они вбили себе в головы, что только ты можешь им помочь в этом. Так, видишь ли, было предсказано.
       - Каким паразитом?
       - Эженом. Как всегда. Ляпнул, не подумав, а до них дошло.
       - А что ляпнул–то?
       - Что через двенадцать лет после твоего рождения жизнь этих гавриков изменится в лучшую сторону.
       - Да, хорошо, я поговорю с папой и с дядей Эженом.
       - Не всё так просто.
       - Нет?
       - Нет. Там было предательство, - мрачно пояснил Куг–Ги. – Рвр не сказал. Морской Народ предал и нас, и Хранителей. И те, и другие прокляли его. Они считают, что все беды от этого. А ты можешь проклятие снять.
       - Но как? Объясни как – и я сделаю это.
       Рвр бухнулся перед девочкой на колени. Кораблик содрогнулся.
       - Вы слышали? Она нам поможет! Владычица Морей за нас!
       Элоиза спряталась за Клавдия.
       - Как это сделать, Куг–Ги? Давай, я скажу чего надо – и пусть они плывут.
       - А никто не знает, что надо сказать, - обрадовал её домовой.
       Девочка чуть не разрыдалась. Она устала, ей было страшно и сводил с ума запах рыбы, водорослей и мокрой шерсти Рвр.
       - Дело в том, - продолжал Куг–Ги, - что этого и не требуется. Просто им так хочется. Скажи им что–нибудь и пусть радуются. Типа, «проклятие снято».
       - Э, нет, - покачал башкой предводитель. – Нет и нет. Нужно особенное заклинание. Нужна обстановка. Нужен знак свыше, чтобы мы поняли, что прощены.
       - Они желают чуда, - пояснил Куг–Ги. – Волшебства. Чего–то необычного. А обстановки нет. И слов ты ещё не знаешь.
       - И не узнаю.
       - Ты не права. Просто отложим это до лучших времён. Ладно, Рвр? Девочке надо отдохнуть. Давай о главном, дружок.
       - А главное что? Волшебники. Вы должны избавить нас от волшебников.
       Ребята в смятении переглянулись.
       - Ты зачем их приволок, Куг–Ги? – начал Тим. – Ты в уме ли, Рвр? От каких ещё волшебников?
       - Ото всех, - дружно сказали белёсые морды.
       Сердце Яны остановилось. Всё–таки от судьбы не уйдёшь.
 Сейчас их с Янеком выкинут в море. Прямо вон в ту волну.
       - Они имеют в виду волшебников замка Крэис, - вздохнув, объяснил домовой. – Им кажется, что все те беды, что они перечислили, идут оттуда. Честно говоря, я тоже так начал думать в последнее время.
       - Но папа ничего такого не говорил, - удивился Янек.
       - Да кто ж мог подумать, что за спинами правителей пяти оставшихся стран, Высокий Совет творит, что хочет?
       - Я не удивлён, - вставил Тогу. – Кстати, говорят, Фе - большой учёный. Может, чего изучает с помощью Морского Народа?
       - Да–да, это так, - закивали морские люди. – Ещё и Акорс не победил, а они – вон чего.
       - Значит, договорились? – обрадовался Рвр. – Маленький Ян Лаэнса разрушит нам замок Крэис до основания. Пусть маги колдуют у себя дома.
       - Ничего разрушать не буду, - возмутился Янек. – Середина лета! На крышах, под крышами, за наличниками и в каждой щёлке гнездятся птицы и всякие зверушки. Ящерки. Змейки. Лишить их дома? Угробить их детей? Отвалите.
       - Мы уже говорили об этом, Рвр. Он скажет Слова Изгнания. Тебя это устроит?
       - Но я не… - начал было мальчик.
       - Он скажет. От имени всей своей семьи.
       - Вот и славно, - согласился предводитель.
       - Вот и прекрасно. Иди, Рвр. Нам скоро причаливать.
       Большой морской человек всем по очереди улыбнулся, приветливо оскалились морды над бортом. Потом они исчезли, а Рвр подошёл к Янеку, собираясь ножом разрезать верёвки на руках. Мальчик засмеялся и вынул из–за спины растопыренные ладони.
       - Не сердись, - сказал предводитель.
       - Да ни капельки.
       Рвр перемахнул через борт и был таков.