Дед сказка - почти быль

Сказка - почти быль

Дед

Напарник мой сидел напротив, за широким, но подозрительно липким столом, вяло ковыряясь в тарелке. Утро ничего не обещало. Вторую неделю мы болтались без дела в этом придорожном мотеле: ну не подворачивалось никакой работы, и было похоже на то, что ещё столько же прослоняемся и ничего путного не найдём.
Первую неделю, после четырёх месяцев стресса в беспрерывных рейсах, мы релаксировали под охлаждённую водочку и солёные рыжики. Когда рыжики закончились – перешли на коньяк, и к концу второй ничего спиртного организм уже не принимал. Местные жрицы любви тоже были взяты на учёт и все проверены.

– Слушай, – сказал напарник, – мы ещё по минимуму как две недели ничего не дождёмся. Деньги есть, давай махнём в город – развлёчемся?
– Ну, что ты там, среди красных фонарей, забыл? Вон, Алина сидит – скучает: иди да развлекайся.
– Да не Алина она – Наташа.
– Какая разница. Смотри – какой станок!
– Не, пусть сидит, может, по ней кто другой соскучился, а я вчера там был. Слушай, а может в театр, мюзикл там или на балет сходить?
– Ты чего, старый, совсем охренел? На балет тебя потянуло. Мужиков дырявых посмотреть захотелось? Не бзди, подвернётся что-нибудь и в рейс.
– Да ладно, про балет это я так, к слову. А рейса, и сам знаешь, ещё долго не будет. Ну не сезон, в это время стоящих грузов всё равно нет. Есть предложение – давай рванём домой?! Я так давно не видел маму!
– Домой? Домой можно. Мысль неплохая. Но по расписанию там как раз зима – плюс один минус два с ветром. Здесь и то лучше, ниже пяти минусов, и в баньку можно с чувством с толком сходить, и в снегу искупаться.

Когда-то холодный, кефир в моём стакане приобрёл противную теплоту. Допивать уже не хотелось. За окном падал снег. Может, мне самому поднять Алину в номер, – лениво подумал я – своего дела она мастерица, глядишь – и день пройдёт.

– Ты не волнуйся так. Зима тебя не устраивает, – помолчав, вытащил слова напарник, – заглянем на пару дней к своим и махнём в деревню к моей тётке. Там, мне тетя рассказывала, дедок один живёт, таких уже почти не осталось – старой закваски. Сказочник – баек мильён. Все места и тропы в округе знает, зверь его любит, травки разные собирает, от чего хошь вылечит – от хандры и геморроя, а на чердаке у него чего только нет – целое лето заготовлено.
– Старичок-боровичок, говоришь? Давно я в деревне не был. – Глаза мои продолжали разглядывать, сидящую у барной стойки, Алину, видно почуяв спинным мозгом это, она развернулась и задрала, и без того не юбку – полоску, выше п…, ну в общем, как это правильно, а – пояса, надеясь быстрее подманить купца. – Поехали. Действительно, здесь мы ничего кроме гриппа не найдём. Поехали!..

Полёт проходил нормально, только среди съеденных мною на прошлой неделе рыжиков, видно, где-то подло затесалась поганка. Что бы там ни было, сортир выдержал испытания с честью. Приземлились мы удачно, никто не пострадал. Выползли через «кишку» в длинный стеклянный коридор. Съехали вниз на ленте эскалатора. Просочились сквозь рамки турникета. Ура! Земля!

Через четыре противня пирогов и три дня, оставив своих домашних, прыгнули мы с напарником на машину и отправились в деревню. Вначале дорога была отличная: шуршало, шушукалось с колёсами дорожное полотно, авто было хоть и древнее, но мотор работал бесшумно, в салоне ничего не бренчало, тянуло в сон. Увы, хорошее не бывает вечным. Только мы свернули в сторону от хайвэя, дорога начала разваливаться на глазах. Эх, Поэт, Поэт, напророчил ты России «лет чрез пятьсот дороги верно у нас изменятся безмерно», уж триста с гаком миновало, а всё дорог – как ни бывало. Два часа лязга, скрипа, стука старенькой машины. Ливер перемешался и поменялся местами раз двадцать. С черепашьей скоростью сползли мы по крутому спуску прямо к калитке тёткиного дома. Уф! Всё, слава Богу!

Деревня оказалась довольно немаленькой: везде вымощенные брусчаткой тротуары; пусть немного беспорядочные, извилистые, но в асфальте улочки. Местные дорогой, которой мы приехали, оказывается, почти не пользуются, пусть в окружную, но ездят по более-менее сносной трассе.
С погодой нам не повезло: температура поднялась чуть выше нуля, и всё вокруг завесили противные частые дожди со снегом, перемежающиеся туманами. Но нас это не пугало, мы захватили с собой (по верному совету) ящик армянского коньяка и собирались в гости к деду. В доме у тётки Марии едва уловимо висел запах препирающейся с огнём сосны, грелся, лёжа на чуде средневековья – только что вытопленной русской печке, здоровый мордатый кот Тимоха, от хозяйки пахло парным молоком и свежеиспечённым хлебом.

– Здравствуйте, теть Маша! – поздоровались мы хором. – Принимайте гостей с гостинцами, – и вытащили из-за спины клетку с парой волнистых попугайчиков. – Говорят, кот у вас тут разбойничал, так мы ему новые жертвы привезли.
– Да уж, не уследила за паршивцем. И как только в клетку забрался? А я для дорогих гостей печь затопила. Уж нечасто топлю, всё больше с супругом в инфракрасном солярии греемся. Ну, раз уж истопила, то и хлебушек испекла, когда вы ещё домашний-то поедите. Прошу к столу.

Нас не надо было долго упрашивать: выставили на скатерть прихваченные с собой разносолы и сели за стол. Разомлели. Врезали по кружке молока с ломтём горячего ещё хлеба. Налили по стопочке себе и дядюшке неизвестно откуда вытащенного хозяйкой на свет божий самогончика. Крякнули, утёрлись рукавом, закусили.

– Ну что, летуны, рассказывайте, где были, что видели? Как там в других империях поживают? – спросил хозяин. – Где лучше солнышко светит? Мы-то сами – не то что Луну, Кавказ-то давно не видели, уж лет пять никуда не выбирались.
– Ну, всё как везде, – забубнил племяш-напарник, – Девки слаще, когда моложе, а фрукты, когда спелее. На Марсе песок крупнее, чем у нас, а лужи мельче, потому как с водой плохо. Так что дома лучше всего, когда деньги есть.
– Что там Луна, мы вот лета нормального, среднерусского, давно не видели, – вмешался в разговор я, – говорят, у вас тут дедок один живёт, костоправ, травник, чуть ли не колдун. Уж очень мы по лету соскучились, рыбалке с удочкой, по цветам, козявкам, и с девчонками в свежем стогу страсть как охота поваляться. Теть Маша, дядь Коля, познакомьте.
– Все бы вам девок охмурять. Не нагулялись ещё? За ум пора уж браться, жениться пора, – проворчала хозяйка. – Ну а с дедом Андреем я вас познакомлю, он от нас через четыре дома живёт. И не колдун он никакой, а бывший районный метеоролог – доктор наук, настоящей-то колдуньей его бабка была, может, она и научила кое-чему внучка-то. Ну, а погоду-то дед ещё метеорологом начал собирать – по старому академическому рецепту. Сейчас на метеостанциях чёрте что заготавливают, и всё по госраспределению расходится, а что получше – в Столицу да на импорт, на Запад и по всей Системе. Вон в новостях голограммы каждый день вещают – Государь-Император создал Фонд Стабильности, всё денежки для страны копит – лучше б погоду нормальную организовал, ведь наша российская погода – дороже золота ценится.

Пока мы выпивали, ели и вели беседу за столом, кот не проявлял к нам ни какого интереса, но как только на столе появилась рыба, признаки жизни проявились на его морде – сначала открылся один глаз, за ним второй. Через минуту Тимоха с громким стуком соскочил с печки (на десять кило, наверное, котяра – подумал я), потянулся до дрожи в задних лапах, подошёл ко мне, сел рядом и начал молча гипнотизировать меня своими большими, почти в кофейное блюдце, жёлтыми глазами. На столе в тарелке у нас была нарезана свежая, вся в слезинках, слабосолёная сёмга. Я делал вид, что не замечаю его христарадничающего взгляда. Но паршивец ткнулся сначала мордой мне в ногу, а затем, встав, положил передние лапы на моё бедро. Тут я уже не устоял… и тихонько сплавил коту под стол пару кусков рыбы.

– Это верно, – перехватив возмущённый хозяйкин взгляд на кота, которого дядя любил больше съеденных попугайчиков, вмешался в разговор Николай Иванович, – к деду Андрею все окружающие сёла ходят с поклоном, а кто знает – и из города приезжает. Никому почти не отказывает. Доброй души человек. Мы тут надысь, в прошлые выходные, на зимнюю рыбалку ходили, он лёд организовал на Чёрном озере, так мужики со всего района сбежались, а мороз был – минус двадцать! Такого уж и не помнит почти никто. Ниже минус двенадцати нам Погодный Приказ не отпускает, да и те только по большим праздникам. А тут, я даже в отцовы валенки влез, сходил – проветрил, чуть нос себе не поморозил. Ну да это – с утра и сходим.

Рассветало. Небо прояснело. Настроение поднялось. Позавтракав, мы пошли к деду – хозяину, царю и профессору среднерусской погоды. Я нёс на плече ящик с янтарной влагой из Армении. Глухо стучали ботинки о брусчатку. Впереди нас вяло бежал, простывший от долгой непогоды ветерок, то и дело апатично чихающий невесть откуда взявшимся пожухлым тополиным листком. Непонятное предчувствие томило грудь. Резной фасад дома выплыл из-за паутины голых, тощих крон.

– Нет, нет. И не просите. У меня вона всего одно лето осталось, а как малые детишки понаедут? Как солнышка с речкой захотят? Цветов да букашек? А вот зимы – три, и осени с дюжину имеется, вот из них и выбирайте.
– Ну, дед. Ну, ты чего? Ну, дай нам хоть завалящую весну какую?
– Весну, говорите? Что ж, весну, пожалуй, можно. Есть у меня Май, черёмуха в цвету – голову кружит, закачаешься.
– По рукам! Нам две недели хватит.

В конце второй недели, в последнее весеннее утро, на шелковистой изумрудной траве, на берегу местной речки прощался я с девушкой. Пели соловьи. Букет, нет – огромная охапка сирени лежала у её босых ног. Накинув на тонкие девичьи плечи свою курточку, обняв, целовал и целовал её прохладные влажные губы. Тонкой полоской занимался рассвет. Где-то там, на другом берегу, бродил со своей возлюбленной напарник.
Завтра в рейс. Не жизнь – а одни осколки.