Что услышал художник

Как не слушать учителя своего, как. Как пойти наперекор ему, но дальше чем он уйти. Свободен ты в мыслях, а свободен ли ты в делах своих. Какая свобода, когда всего 5000 монет выдано. Столько всего надо вместить в преобразование этих средств, столько мыслей вложить. Нет, не правы вы, друг мой Ян Эйк, и учитель мой, Флемальский мастер, перед чистой доской ты одинок - никто не поможет. Согласен я с вами во многом, но не во всём. Сам выбираешь масло льняное или маковое, цинк или титан, краплак или кадмий. Заказчиком требовательным ограничен выбор, размера и сюжета - да, но не способом точного исполнения заказа.


Кто может ограничить мысль мою, - загадаю, зашифрую, запутаю. Вынесу идею сквозь тернии, для пытливого её спасу, для мыслящего. Простота твоя тесна мне, Роберт Компен, Флемальский мастер. Фон твой не подходит мне друг мой Ян, у тебя солнце в картине играет, а день свеж и ярок. Моя Дева Мария, благодати полная, сама будет освещена, светом внутренним и не только им. Младенец будет свет ей и светом её. Светом Богоматери, снисходящим на нас, омоемся. Омоемся им как водой святой, возродимся духом, укрепимся святостью его и возрадуемся.


От правды отступил, ты скажешь. Нет, от простой правды – бессмысленной, а значит и ложной – отступил, да. Будет Лука видеть у меня в сумерках, он давно прозрел душой и только ждёт, когда наступит час созерцания истины. Вот он и настал. Уже истина перед ним, ещё не открытая, не отверзлись уста её, молчит она – истина. Рука художника сейчас её заменяет, она сейчас мощный удар по неверию, младенец всесилен, но слаб ещё. Сила его в заботе о нём. Он может её потребовать и делает это. Всесилен Иесус плод чрева твоего Богоматерь.


Мастерская убрана, воздух свеж, окна распахнуты, доносится запах воды. Звенит воздух, это звук дыхания господа. Врачуй душу мою движением, святой Лука. Дева Мария, помоги мне, открой способности мои, - отдам их миру. Нет сил моих больше, содержать их в себе, только немоту мою позволь на вечную мысль обречь кистью лёгкой. Всё исчезло, нет ничего вокруг; не я в мире, а мир во мне, он живой, наполнен людьми, они говорят со мной. Говорят и тогда, когда не обращают на меня внимания. У них свои дела, свои разговоры, я могу только слушать, смотреть и писать.


… чудесно, как встретил Назарет нас. Мы устроились замечательно. Иосиф начал работать. Теперь всё будет хорошо. Я опять чувствую запах свежеструганного кедра. Бог увидел наши страдания и пришёл на помощь, уничтожил злодея. Не вертись, Мария, ты мне мешаешь. Да, конечно, теперь благодаря Господу, когда аспиды изгрызли аспида, всё наладится. Змей змеями поет.


Завтра соскребу плывущий корабль с задника, соскребу. Нельзя отвлекать зрителя кораблём от фигур; да, он прекрасен, и времени потрачено немало на тонкое письмо, но они говорят. Ты, понимаешь, Ян, они говорят. Какой может быть тут корабль, моя река будет пуста. Это не земная река, это река времени. Она донесла до меня разговор, но, Ян, что говорили фигуры при мне, я тебе скажу потом. Сейчас это тайна. Простите меня, Ян, и, ты, учитель Флемальский. Алтарь, расписанный тобой, светоч мне. Нет, не сейчас, только не сейчас, ничего я вам нынче не скажу.


… друг мой, Лука, ты так внимателен, усерден, не возьмёшься ли обучить грамоте сына моего. Отчего не взяться, Мария, учить истину глаголющего, задача простая и почётная.
Не шути, Лука, он мал ещё для истины, прошу тебя, будь с ним всегда. Опять отрываешь от дела меня, Мария, какие нужны клятвы, весь ваш я, до смертного одра, пусть и в небе земной путь закончу на крест греческий взойдяши. Лука, как не стыдно тебе, какой крест, у тебя и грехов-то нет. Не гневи Господа пророчеством неуместным, телец мой крылатый Антиохийский. Неисповедимы пути наши, провидение слышит меня.


Неисповедимы пути. Жизнь как игра, как пол этот шахматный - мы лишь фигуры в руках господа. Нельзя указывать так прямо, сделаю плиты мелкими, они не должны бросаться в глаза, это только намёк. Задрапирую окна, эскиз утверждён, но по-своему поступлю. Мария занавес для церкви вышивала, когда Благая Весть пришла, надо с её стороны сделать занавес. Правильно ли это? Аскетизм обстановки - роскошь души - вот идея. Нет, никакой драпировки, ничего не должно быть, только сзади, за окном, мужчину и женщину поставлю. Адама и Еву, - это будет значительней, чем в картине у Яна. Женщина будет из любопытства смотреть на воду из-за уступа, а мужчина будет смотреть на женщину, она его от реки времени будет вечно отвлекать. Так будет хорошо.


Мария, вроде бы и послушная ты жена мужа своего, но до чего несерьёзна, прошу ведь, не улыбайся, ты не простого младенца кормишь. Что могу поделать я, Лука, он щекочет грудь мою, он так нежен и прекрасен, не могу я не улыбаться. Я лишь случайна на свете, родители Иоаким и Анна меня уж и не ждали, лишку для детородного дела пожив на свете, а сын мой не случаен. Звездою Вифлиемскою он предвосхищён, и это при обете девства от первой крови моей – не таинство ли это? Рисуй улыбку мою, пусть все знают, какое божественное счастье быть матерью.


Ох, не знаю, Мария, давно забыл я, что такое счастье, от материнского же мужеством избавлен. Совсем озаботился делами, с рисунками, да с письменами, как бы ещё над Евангелием не пришлось трудиться. Узнаешь Лука, всё ты узнаешь, и не только портретом моим знаменит будешь. Мария, поколочу сейчас, не тряси ногой, пелёнки съехали от верчения твоего, поправь.


Да, не буду больше ничего менять, не надо больше света дневного, солнечного. Мария будет светиться изнутри, душа её сама преобразует тело её. Красота Богоматери непревзойдённа и младенец главное украшение её. Мне надо отступить со своими красками. Эти люди прекрасны сами по себе, это я и должен показать. Потуши свет свой, рвущийся на доски, художник, будь скупым на титан и цинк, на яркость палитры, добавь масла льняного или макового. Добавь из лампады масло в краски свои.


Они прекрасны. Младенец Иесус, Дева Мария Богоматерь, Лука Евангелист Семидесятник.


Рогир ван дер Вейден (Rogier van der Weyden). «Евангелист Лука, рисующий Мадонну» (1435-1440).