И родилась дочь...

     Сегодня она видела сон из «Майской ночи». Медленно открывалась дверь в комнату - крошечную комнату, что потеряла имя детской, но сохранила все знаки ушедшего детства мужа.
     Там, в этой комнате, когда луч луны падал на его лицо, муж подхватывал её на руки и спрыгивал с кровати, спасая от чего-то, привидевшегося в его детском кошмаре. Мужественное, притягательное лицо его становилось таким беспомощным и решительным вместе: он спасал от своих страхов свою жену!
     В этой комнате они спорили, обнаружив утром его изуродованный ботинок, использованный кем-то из них в качестве ночной вазы и уныло стоявший в луже с промокшими шнурками-усами. После они хохотали над унынием ботинка в своём неизбывном детстве, что возродила к жизни любовь: детстве оттого уже странном, что за плечами мужчины стояли тюрьма и лагеря, а в прошлом женщины были противотанковые рвы, голод, умиравший среди голода отец; мать, сдававшая кровь ради банки так необходимого мужу мацони… А позже мать везла в теплушках через всю войну остатки старинной мебели – только чтобы отчий дом снова оказался рядом с дочерью…
     Дверь этой комнаты детства открывалась медленно. Медленно протягивалась в залитую луной щель кошачья лапа и вдвигалась растрёпанная свекровь – она как бы и была кошкой, и в то же время оставалась красивой, крючконосой, роковой и страдающей женщиной. Руки её всё тянулись и тянулись к невестке, пока не достигли горла и не сомкнулись в удушающей хватке. «Разведу!» - прошипела свекровь и исчезла, втянувшись в щель двери, унося за собой лунный луч. Женщина открыла глаза. Сердце колотилось, лоб промок от пота. Луна светила вовсе не из двери, а из окна, и подбиралась к щеке мужа. Она вскочила и задернула отвернувшийся край тяжёлой шторы: пусть спит. Дверь плотно закрыта. Даже заперта, несмотря на истерики свекрови, которая любила подсылать к ним в кровать маленькую дочку мужа. Девочка появлялась в самые интимные моменты, и муж стал запирать двери.
     Это сон! Просто сон. А она – усталая истеричка. Вчера, только вчера соседка сказала ей: «Как ты уживаешься с этой ведьмой?». И память услужливо подсунула сцену из кинофильма… Муж повернулся на бок, обнял её, обдав неутолимым желанием зарождавшегося в отравленных ртутью лёгких туберкулёза, и она забыла этот кошмар. Забыла на месяц – два. Вспомнила, когда все признаки беременности были уже налицо.
     Этого ребёнка не хотел никто. Её мать говорила, что мужчина должен учиться, что они уже имеют одного ребёнка, что будущее не ясно… Его мать чуяла ребёнка нутром и встречала утро грохотом кастрюль и вечным «Чёрт, дьявол, Тихон, Сатан, поп!»: не знала, чего хочется ей. Она тоже боялась будущего. Аборты были запрещены.
     Настал день, когда женщина решилась: рано ушла из дома, отпросилась с работы и накупила целый пакет пузырьков йода, бинтов и чего-то ещё, необходимого для подпольного аборта: хинин и горячая ванна вчера не помогли. Она уже отказалась от своего ребёнка. Несколько дней как…
     Зашла домой. Нашла записку. «Это, конечно, твоё дело, - писал он ей, - но ведь наше дитя – плод любви. Можно ли с ним так?».
     Откуда он узнал?
     Она, привыкшая тратить зарплату на новые перчатки или поражающую воображение модную гигантскую шляпу, уже была несчастна: денег не хватало, муж получал мало, да ещё его дочь… Но ведь он называет очередного потребителя ЕЁ денег плодом любви? Она расчувствовалась. К врачу не пошла. И стала медленно умирать, скитаясь по больницам, в которых врачи прилагали все усилия, чтобы сохранить её дитя. Нефропатия беременных. Давление. Опасность для жизни матери в родах.
     Там, в больнице, под сенью Андроникова монастыря, её муж давал подписку, в которой просил спасать мать, а не дитя. Дитя предали ещё до его рождения, предали все, и неоднократно. Могло ли оно выжить?
     У него не было шансов. Это дитя выжить не могло.
     Спохватились бабки. Ни в чём не было у них согласия, но уже уходящее по тоннелю дитя показалось им великой ценностью.
     «Она будет белой! – сказала себе могучая чёрная ведьма, вызвав черты ещё не родившейся внучки, – Она принесёт мне любовь! Пусть живёт!».
     «Она будет чёрной и принесёт мщение в жизнь моей дочери!» - сказала слабенькая белая ведьма. - Пусть выживет моя дочь, а ребёнок… как судьба скажет!».
     И ребёнок умер во чреве, и чёрная ведьма воззвала к небесам:
«Возьмите силы мои, принесите на землю добро, пусть родится дитя небес взамен преданного ребёнка земли!».
     Тихо в ту ночь спала мать ребёнка, и не узнала о его гибели. На столике у кровати стояли все цветы лета: тот год был урожаен на цветы. Пионы, васильки, ромашки, ландыши и сирень плакали в тиши.
     Взяли небеса силы чёрной ведьмы, закружилась вода Яузы, и поплыл по ней лепесток пиона.
     Вы ждёте Дюймовочки? Напрасно. Там дрожала всего лишь прозрачная капля. Дождинка - не дождинка… может, роса. Дрожала и плыла по Яузе мимо отца своего, что стоял на берегу, волнуясь за жену.
     «Лепесток? - подумал он с облегчением. – Тогда всё будет хорошо».
     И родилась дочь.

     А мать в гневе часто кричала ей: «Ты не моя! Ты подкидыш! Ты копия отца, но НЕ МОЯ ДОЧЬ!».
     И маленькая девочка сжимала ручки-лепестки, с отчаянием пытаясь понять – как это: дочь отца, но подкидыш матери?
     И цветы тогда плакали сладкой росой.