Тема любви

       
       Леониду Павловичу снилось сто окое здание. Молнией пробежал зигзаг разлома по вертикали, здание стало распадаться, как переспелый арбуз под острым ножом.
       Отчаянное желание остановить, предотвратить, не дать дальше рушиться, разбудило его. Ничего странного в таком сюжете не было, сон – повтор профессиональных заморочек инженера по эксплуатации зданий и сооружений.
       Когда он прошлепал на кухню, еще толком не проснувшись, вспомнил важную деталь сна – развалившееся здание создано по проекту Гришки Иванчука.
       Так сходу и не скажешь, когда в последний раз встречались с Гришкой. Иванчук уже работал в том овальном помещении, похожем на танцевальный полу зал, - чертежные доски казались неуместными. Леониду Павловичу очень хотелось посмотреть на того архитектора, который сотворил это здание. Само слово проектный предполагает прямоугольник с прямыми углами, а он что придумал? Он с детства полюбил овал, он с детства угол не воспринимал, - конформист, миротворец. Возьмемся за руки, друзья, давайте жить дружно.
       Гришины подчиненные – сплошь стройные девушки-красавицы, выпускницы архитектурного института, один он мужского пола, бегает по дуге туда, обратно, между окнами, с одной стороны, и лесом чертежных досок, с другой. Только его наметанный глаз видит, кто, где и чем занимается. Гришка бегает и покрикивает, - работать надо, а не губы с ресницами красить, мой друг женат, так что оставить.
       Гришка потолстел сильно в талии, стал как бочонок: живот, жирная спина, плечи уже талии, кривые короткие ноги и характерное загребущее движение длинных рук – клешней. Похож на соседа, надзирателя по кличке Краб.
     Тогда, в Гришкиной вотчине общения не получилось, он бегал по дуге да покрикивал. Решили зайти в кафе, по старой студенческой традиции пива выпить. После первой кружки Гришка признался, здоровья на этих кобылок не хватает. Правда, посоветовали умные люди, посвященные в эзотерическое знание, набираться мужской силы от деревьев. Вот и ходит он далеко в лес, чтобы к кедру прислониться. Зимой и летом ходит с ночевкой, раза два в месяц выбирается. Почему так далеко? Да потому что вокруг сосны да березы с елями. Что, ну и что? Соображать надо. Зачем ему сосна или береза женского пола, ему кедр нужен, а дубы в нашей местности ему не попадались.
       Этот Жук из семейства крабовых всегда нравился девушкам. Нос неопределенной формы, пронзительные, не то светлые, не то темные глаза, только губы сносные, как сказала одна девица студенческих лет, Гришкины губы из эпохи античных греков к нам явились.
       У Леонида Павловича губы тонкие, поджатые, но в остальном достоинств больше, чем недостатков: рост, стройность, не утраченная с годами, мужское обаяние, в этом нет никаких сомнений, и нет проблем заинтересовать собой женщину. Но он не склонен к постоянству, и женщину рядом долго не держит, чтобы сильно не привязывалась и не страдала потом. Он уверен в своей порядочности, всегда заранее предупреждает очередную подружку, как только встретит любовь, - расстаемся и никаких обид, заранее предупредил.
       Пока всего лишь одну любовь встретил, но она к мужу вернулась. Сначала развелась, пожила у Леонида и к мужу ушла, как сбежала. Давно это было, забыл уже. Другой любви не нашел, а женщины, что женщины, поживут да уходят. Больше года ни одна у него не задержалась. И Вера тоже, ровно год ели-спали вместе, записку оставила, так будет лучше и мне и тебе. Ушла к соседу, из одного подъезда в другой, даже этаж не поменяла, как был первый, так первым и остался.
       Леонид Петрович позавидовал Гришке, такие красавицы и в добровольной полной зависимости от урода. Не мог дома сидеть, так расстроился, постучал в окно Крабу, но тот развел руками, занят. Занят, как же, с Веркой развлекается. Как они развлекаются, лучше не представлять, Верка кого хочет, заведет, в постель надолго утащит.
       Как же ты, Верунчик, предпочла меня Крабы. Я ли был с тобой неласков? Все вы, бабы, такие, чем к вам лучше относиться, тем вы хуже поступаете с нам. И чего ты добилась? Краб тебе даже в окно высунуться не дает, следит за мной и за тобой, прикидывается при этом, мол давай с ней по очереди спать, чтобы еще куда не пошла, заразы боюсь, из-за Верки мы с тобой как родные. Родного нашел, братика. Два братика и одна сестренка.
       Да еще поучает, сам виноват, Леонид, зачем говорил, что ищешь достойную быть тебе женой. Как найдешь, сразу в загс, а Верке полный отказ. Вот и ушла от тебя ко мне. Ты бы сначала себе жену нашел, потом уже от Верки отказывался. Она жаловалась, ты увлекающийся, но быстро остываешь.
       Сам знаю, увлекусь, потом сомнения одолевают, стоит ли связываться, может, другая получше и внешностью и культурным развитием подвернется.
       Ты, Краб, конечно, прав на тему женского и мужского начала. Окажись бабы в нашем положении, передрались бы между собой. Ты же предлагаешь делиться со мной бывшей гражданской женой, твоей нынешней подругой и спутницей жизни. Представляешь, каких культурных высот мы достигли. Об этом хорошо китайцами сказано про инь-янь, - зло и добро в нужном сочетании. Ты, к примеру, добрый, и я добрый, на сегодня добро мое беспредельно, твое ограничивается злом, что рядом ходит в лице женщины.
       Вера сама по себе, конечно, не должна жить, дабы не приумножать зла до безграничности, да и я в своем добре, абсолютном и незамутненном как в сонное царство попал, вне времени и пространства. И что теперь делать? Я же не гомик радоваться Крабовой дружбе, но, с другой стороны, зло нужно ограничивать. Препятствовать торжеству зла в лице женщины такая наша мужская миссия. От миссии грешно уклоняться.
       
       Добрый я, добрый, как молитву повторял Леонид Павлович, сидя субботним утром на неустойчивом табурете и раскачивая ногой, как бы испытывая сидение на прочность. Не заметил, как сковались все его члены, подумал даже не выпьет, и табурет не развалится, просидит так до вечера, потом на диван переберется до утра. Выпить бы, но не хочется двигаться, нарушать субботнюю беседу с самим собой. Мысли все к Гришке возвращаются, вернее, к дереву, питающему Гришкину мужскую энергию. И не просто дерево, а кедр.
       Ясно как день, не только мужчины и женщины различаются по половому признаку, и другие предметы тоже, об этом еще в школе на уроках русского языка проходили.
       Изучать изучали, но значения не придавали, пока ни нашлись люди и в суть заглянули.
       Голова занялась перебором слов. Перебору сначала подверглись породы деревьев: сосна, береза, каштан. Внезапно ударило: дерево среднего рода! Ошеломленный открытием, он лихорадочно пытался подвести теоретическую базу под средний род, в памяти всплыло, небо тоже среднего рода. Что-то надо делать!
       Думать дальше ему не дал Краб. С порога заговорил, зачастил, с толку сбил, - надо бы сегодня выпить. Чисто символически, баба уборку затеяла, канитель до вечера, пришлось сбежать, не любит суеты, профессиональное: от суеты до побега один шаг. Значит так, себе покупает бутылку водки, Леониду сухарь как обычно, - плата за временный приют. Посидят, поговорят, тихо, спокойно, как и положено мужикам в выходной день.
       Краб ушел, Леонид вернулся к теме: если бы у Гришки был недостаток в женщинах, он бы обнимал березу, разряжался как мужчина. В его теперешнем нелегком положении естественно обращаться за помощью к кедру, не разряжаться, а, наоборот, сил набираться. Кедр нужен такой, чтобы и близко никаких сосен с березами. Если рядом два разнополых дерева, никакой от них пользы, - друг с другом замыкаются и силой с человеком не делятся.
       Он посмотрел на поверхность стола в крошках и чайных разводах, потрогал под собой табурет, шкаф за спиной, заглянул в другой шкаф, у противоположной стены, чайник, холодильник, - столько излучателей мужской энергии, условия повышенной радиоактивности, недаром заговариваться стал. Недаром, нет, недаром о Гришке вспомнил. Вещий сон-спаситель, вовремя, на самом краю необратимого процесса, на краю пропасти.
       На диване без подушки спит? Спит. С тех пор, как Вера ушла. Привычка такая, чтобы и нога и голова в горизонтальном положении на одном уровне. С Веркой не хотел, чтобы её голова возвышалась над ним, вот и приходилось уравниваться подушкой. Женщина не должна возвышаться над мужчиной. Если от природных привилегий отказываться, что тогда хорошего останется.
       И вот с тех пор, как Вера его покинула, восемь часов ежесуточно подпитывается мощной мужской силой дивана, раскинутого на четверть комнаты, и ничто не уменьшает эту силу, потому что нет даже тонкой простынной прослойки между излучателем и телом. Укрывается пледом!
       Леонид схватился за голову. Но хватание за голову никогда и никому не помогало, он решил действовать немедленно. Выдвинул на середину комнаты диван, сверху закидал подушками, на подушки положил безделушки в виде вазочек и чашечек, туда же хрустальную вазу чуть не в полметра высотой – память о матери. В ящике серванта обнаружил из лент красную розу.
       Когда вернулся Краб с двумя бутылками и пирогами из кулинарного магазина, Леониду любимые с капустой, себе с рыбой, удивился:
- Ремонт затеял? Почему не предупредил? Я бы не пришел, раз мешаю. Стенки решил белить? Диван не забудь газетами прикрыть, чтобы известкой не испачкать. Если газет нет, принесу. У нас на работе их много, сменщик скупает все подряд и читает.
- Дай сказать, говоришь-говоришь, предположения и догадки. Ты сначала спроси и дождись моего ответа. А не сам на свой вопрос отвечай.
- Ну так отвечай. - Успокоил его Краб.
 - Диван какого пола?
- То есть как пола? На полу стоит, на чем же, может, на ковре, - Краб склонился, встал на четвереньки, распластался на полу, сильнее, чем обычно, напомнил краба на песчаном морском дне: туловище в толстом свитере как в панцире, кривые дергающиеся конечности-клешни, - Нет, ковра не вижу, правильно сделал, что убрал его. Диван лучше вынести в коридор.
- Ты постой, не суетись, как краб по дну морскому. Диван мужского пола? Так? Так. Он, значит, мужчина. Мужчины время от времени влюбляются в женщин. Вот он и влюбился в вазу, видишь, в ней роза.
- Так пусть у стенки любятся, - Краб часто заморгал от нервного напряжения.
- Не перебивай. Почему обязательно у стенки? Женщина не любит однообразия, ей надо позы менять.
- Какие позы?
- Не видишь что ли? - Болван, подумал Леонид, но вслух не произнес.
- Диван как стоял на четырех ножках, так и продолжает стоять. Мог бы встать на две, но удержаться трудно.
- Женщине местоположение захотелось сменить. Место в пространстве. Как нашей совместной Верке. Она что, позу сменила, когда к тебе перешла? Та же квартира, только южнее, и цвет обоев.
- Ты это зря. Не только цвет, моя мебель поновее твоей, недавно приобрел, старую выбросил. И шторы не такие. Твои тряпками свисают и в дырах, как от пуль. Не преуменьшай моих заслуг.
- Зачем опускаться до конкретного случая. Я принципиально, я ты о соседке да Иванове с Петровым.
- Ладно, согласен, давай уйдем из комнаты, чтобы дивану не мешать сексом заниматься. Сколько он так простоит?
- Сколько надо, столько простоит, – буркнул сердито Леонид. Сам на себя рассердился, - зачем Краба посвящает во все это, надо было соглашаться, да, ремонт. Краб – грубое животное мужского пола, глупо тратить время на приобщение его к эзотерическому знанию
       До Верки в доме Краба долго не задерживались, быстро сбегали. Шутка ли, жить с тюремным надзирателем. Глаз тяжелый, подозрительный, ни-ни, чтобы слово лишнее. Женщин обрывает, - хватит трепаться. И никаких подруг чтобы не было. Сам рассказывал: вел угрюмую жизнь. Приходил домой, не мог от работы отойти, душа просила выпить. На ночь, ложась спать, свой пистолет на спинку стула на ремне вешал. И как не угрохал ни одну из свои женщин.
       Сам жаловался, дошел до того, премию придумал: проживет женщина с ним три месяца, награду из ювелирного магазина получит. Бывало, не выдерживали и недели, он без денег ни одну на свободу не отпускал. Возвращал кого куда по желанию. Какую к бывшему или настоящему мужу, какую к маме с папой, а иную на просторы, в далекую неизвестность. Женщины были готовы куда угодно, только не с ним и его цветным телевизором.
       Мучился сам, мучил любимых женщин, пока не додумался место работы сменить, тоже в охрану, но уже монастырскую, верующий родственник переманил. Краб в богадельне ко двору пришелся. Вид угрюмый, мужик серьезный, основательный, с пользой себе и другим. Крабу повезло, монастырь женский, как выразился родственник, - благодать опустилась на бывшего тюремного надзирателя.

       Выпили, закусили. Краб первый развеселился, по комнате забегал, засуетился, на себя перестал походить.
- Два кресла у тебя, среднего рода, считай, гомики. Мы их рядом поставим, можно к окну поближе, чтобы до кучи.
- Не трогай кресло, не поднимай его высоко. Я потом замаюсь стекольщика искать. Еле-еле нашел и стекольщика и стекла нужного размера.
- Сказал бы мне. Куда не приду, своих встречаю. Много лет бок о бок. Как родные теперь. Вот как оно бывает, вроде как надзиратель, а свой им. К креслам тебе бы пианино не помешало. Я видел у помойки, кто-то выбросил. Притащим?
- Музыка любви. Озвучиваем содрогания сегодня на белых, завтра на красных.
- Стулья треугольником поставил. Что это означает?
- Групповой секс, слышал о таком?
- Как не слышал, сам занимался.
- Ты?
- Когда молодым был. Забирались вшестером в женское общежитие, девчонок столько же. В темноте с кровати на кровать перебирались, на ощупь.
- Я не о том. Что вдвоем, что вшестером, техника не меняется, количество не переходит в качество. Тут пьют и тут же занимаются сексом и меняются партнерами. Я о другом, о культурном, когда одна спереди, а другая сзади пристраивается.
- Интересно знать, для чего женщина сзади пристраивается.
- Например, спину массировать.
- О, кайф. – Краб пил водочку, закусывал растворимым супом в пластмассовой миске, наворачивая на пластмассовую вилку скользкую лапшу, и это у него ловко получалось.
       Леонид съел пироги с капустой, от супа отказался, предпочел хлеб со смородиновым вареньем, приготовленным прошлым летом Верой, единственным летом их совместного проживания.
- Так что, Палыч, выходит, не получается треугольником групповуха у стульев. Нужно их хороводом поставить вперемежку с подушками. Зачем ты их на диван кучей навалил? Подушечка мяконькая как женщина. Женщина за мягкость ценится, но не настолько, чтобы никакой упругости, сквозь пальцы чтобы не протекала. Стул-подушка-стул-подушка, - вот как надо. Хотя, ты знаешь, - Краб задумался и сгреб в ладонь небритый подбородок, - У гомиков и втроем получится. Так что пусть пока так постоят, может, до чего додумаются.
- Оглянись вокруг, среди вещей и предметов мужской пол преобладает. Женского пола все мелковатые вещички: лампочки, вазочки, книги да газеты, а журналы уже мужчины.
- Если «Новый мир», то совпадает, а если «Крестьянка» или «Натали». Или «Здоровье».
- Верка заставила выписать?
- Ну а кто же. – Почувствовав ревность в голосе соседа, отвечал довольный Краб.
       Помолчали. Леонид вспомнил, как ему хорошо с Верой. Одна беда, не видел в ней жену, не о такой супруге мечта. Вера хороша собой, яркая: черноволосая, черноглазая, губы красные без помады и румянец на всю щеку, естественный. Её краски прибавляла жизненности его белёсости и серости, как прокомментировал его знакомый, по совместительству слесарь, а по сути поэт и художник.
Но, увы, очень хотелось, чтобы у будущей жены было высшее образование.
       Думал, любовь еще впереди, но, кажется, ошибся, в прошлом. Для любви годы уже не те, пыла былого нет, мучается, конечно, без женщины, но не как раньше, страдает, но головой об стену биться не хочется. Веру жаль, с ней хорошо было.
- Палыч, ты не думал, что мы с тобой одной профессии?
- Какой? – Рассеяно спросил Леонид, держа в руке изящный фужер с остатками золотистого, надо сказать, неплохого рислинга.
- Мы оба с тобой надзиратели. Только ты следишь, чтобы не разбежались здания и сооружения не разбежались по кирпичику и по гвоздику твои здания и сооружения. Я же при христовых невестах, но сообразить не могу, для чего им нужен, чтобы монашки не разбежались, или , чтобы грешное население штурмом не пошло на монастырь. К нам желающих много рвется. Еда сытная. Ладно, разберусь, все это философия, если можно так выразиться. Иногда задумываюсь, глядя на тебя, чем здания от сооружений отличаются, но, в конце концов, не в этом суть. Суть в том, что они из кирпича, цемента и бетона.
- Не только, ты забыл водопроводные трубы, канализацию, стеклопакеты забыл.
- Не в этом суть, у них нервов нет, они боли не ощущают. Твой диван даже с подломленной ножкой ни хрена не почувствует. Стоял прямо, склонился набок, тебе неудобно, ему хоть бы что.
       Леонид с удивлением слушал, разговорился Краб. Краб тоже удивлялся, обычно разговорчивый Леонид слушает и молчит. Обиделся. Он диван за живой принимал, и вазу с безделушками тоже. Ну и Леонид Павлович, фантазер.
- Ты, Леонид вот что, - Краб коснулся его руки, - Ты не обижайся на меня дурака. Я тоже многое не понимаю. Раньше все просто было: они сидят, я охраняю, чтобы не сбежали. Тут белое, тут черное, там красное. Перешел в монастырь, перестал понимать, тяжело им живется, город еще спит, они в церковь идут, зимой и летом в одном одеянии. Летом жарко, зимой холодно, когда пост, каши на воде, выйдут из поста, объедаются, животами мучаются. Хуже, чем на зоне. Добровольно так жить захотели. Ты это понимаешь?
- Кому сейчас легко живется, не от хорошей жизни в монастырь идут.
- Не обижайся, мы с тобой как братья теперь. Брата нельзя обижать. Но все же должен заметить, одного ты не учел: они не способны размножаться. Ты встречал, чтобы стул другой стул породил? К примеру лег спать, один стул, проснулся, рядом с ним детский стульчик. Продаются такие, в цветочках разрисованные. Или проснулся, рядом с твоей хрустальной вазой шесть штук близняшек рюмок, родились ночью. Нет, так не бывает.
       Леонид с опаской в голосе спросил:
- Вы с Веркой рожать не собираетесь?
- Чего нет, того нет.
- С сексом все нормально?
- С сексом? Что да, то да.
       Одновременно донеслись стук в дверь и голос Веры:
- Василий, ты слышишь? Василий. – Вера появилась на пороге комнаты, - Дверь не закрываешь, Леонид Палыч. Вот ты где, Василий. Я тебя за чем с утра послала? За мясом. Пирожки хотела стряпать, сам просил. Жду, не дождусь, тебя всё нет. Волноваться стала. Ремонт затеял, давно пора. Сколько лет не белил, пол бы покрасил, краска облезла.
       Красивая Вера, теплом так и пахнуло от неё, горячая, только нос холодный.
- Ты, Вер, не права, не ремонт, у него стулья с подушками сексом занимаются.
- Что?
       Удивить Веру Леониду не разу не удалось, как ни старался, первый раз видит, как её густые брови на лоб полезли.
- Напились. Надо же, день еще не кончился, а они уже пьяные.
- Верунь, ты не права. Ты же знаешь, водка меня не берет. Палыч, как обычно, сухим травился. Бутылкой сухаря не напьешься.
- Садись, Вера, ну что ты, не пьяный я и не сумасшедший. Мы просто с Васькой решили мебель расставить по половому признаку и посмотреть, что из этого выйдет. Ты про деревья слышала? Есть такие люди, любители к деревьям прислоняться. Не зря это делают. Не просто так. Допустим, акация, или, например, каштаны. И те и другие красиво цветут, но между ними существенная разница, потому что есть мужской и женский пол.
- Средний еще, не забывай, окно, к примеру.
- Василий прав, среднего рода гомики.
- Окно мы к гомикам определили. Леонид не разрешил туда кресло передвинуть, а зря. За мясом я потом схожу, завтра тоже день будет. И без пирогов нам хорошо живется. Так, Верунь?
- Так. _ Сказала Вера, не отрывая взгляда от Леонида. Крабу это не понравилось:
- Домой пошли, в гостях хорошо, а дома лучше.
       Вера не двигалась, в её позе чувствовалось, нет никакого желания уходить.
- Как живешь, Леонид?
- Как видишь, живу ни хорошо, ни плохо, так себе.
- Все любовь ждешь? По мне не скучаешь?
       Краб растерялся. Триумф победителя оборачивался поражением, верь после этого женщинам, что они в постели говорят, знал, нельзя верить, дурак, расхвастался, хорошо живем.
- Слышь, Леонид, давай диван к стене поставим, вазу на стол, там её законное место. Вдруг забудешь про неё, ляжешь, разобьешь, жаль, ваза солидная. Да, кстати, тебе положено спать на кровати, если ты не гомик. Диваны предназначены для женщин. Так что вот. Мы как с тобой Вера привыкли? Для нас живое то, что боль чувствует. А у Леонида все на свете живое, даже то, что ничего не чувствует.
- Не бывает так, Василий, чтобы без боли. – Сказала Вера, думая о своем.
- среди людей не бывает, ты, Вера, права, больно мне, ох как больно. - Краб уронил тяжелую голову на стол.
       Леонид протянул руку к Вериному колену, коснулся, она, как будто, не почувствовала, не сразу поднялась, ладонь скользнула по её ноге и уперлась в пол. Леонид следом соскользнул на пол. Вера повернулась к Василию:
- Пошли домой, выпил лишку, - Она погладила его по волосам, - Ничего, отлежишься, завтра еще день выходной, пройдет. Пошли домой, Вася.
       Вера держала обессиленного алкоголем Краба под руку и приговаривала:
- Все будет хорошо, все отлично, хорошо живем, и другого нам не надо.
       На выходе обернулась, Леонид шел следом:
- Леонид, в окна к нам больше не заглядывай, не трави свою душу, бесполезно, и Василия не спаивай.
       Вера уже вышла, но вдруг отпустила Краба, припавшего к стене, и, перешагнув порог, грудью уперлась в грудь Леонида:
- Запомни, Ленчик, запомни, пригодится, женщина не захочет временное постоянному. Запомни. И еще, женщина не окно с рамой и даже не роза с вазой, пусть хрустальной. Помни, Леонид.
       Она резко оттолкнулась и, с силой схватив Ваську, потащила его из подъезда.
- Нет ничего постояннее, чем временное, - Пробормотал под нос Леонид, направляясь в кухню со следами попойки: две пустые бутылки и посуда с остатками еды. – Ожидание любви как предполагаемое временное состояние оборачивается изнурительной борьбой с одиночеством.
       Васька прав, придется на кровать перебираться.